| ойген | Дата: Понедельник, 07 Ноя 2011, 03:44 | Сообщение # 1 |
 Житель форума
Группа: МСТС "Озарение"
Сообщений: 555
Статус:  | Антипов Павел Тимофеевич
Из статьи П. Привалова "Вот грибы, так грибы…"
Шел 1985 год. В мае страна справляла день Победы, а в первое воскресенье июля был профессиональный праздник, и Смоленский льнокомбинат отмечал День текстильщика. Готовились к нему с особым энтузиазмом: на торжественном празднике в ДК будет присутствовать Первый Секретарь Обкома Партии Иван Ефимович Клименко. Присутствие руководителя высокого ранга говорило, что смоленский Льнокомбинат был на хорошем счету не только в области, но и в Союзе. Руководители и участники художественной самодеятельности готовили программу, чтобы не ударить в грязь лицом. А показать было что: был академический хор, цирковое отделение и свой рабочий поэт Антипов, который не считал себя поэтом.
Когда называли его поэтом, это его не радовало, а наоборот огорчало, и он отвечал: «Теперь мне поздно стать поэтом, но буду им в душе всегда». В те годы действовал возрастной ценз: поэтом мог стать человек, возраст которого не превышал тридцать лет. А Антипову было за пятьдесят. Он и мечтать о том не мог, чтобы стать членом союза писателей. Но и не писать он уже не мог. Писал обо всем, что его окружало и волновало. Всё это ложилось на бумагу, и получались стихи – лирические, гражданские и сатирические. Любуясь своим прекрасным городом Смоленском, он написал стихи «Мой город» и готовился прочитать их со сцены дома культуры в присутствии И.Е. Клименко.
Июль был очень жарким, и в День текстильщика стояла невыносимая духота. Шла торжественная часть, после будет выступление участников художественной самодеятельности. Антипов сидел в зрительном зале на первом ряду, ожидая конца торжественной части, обливаясь потом при открытых дверях и окнах. А членам президиума было ещё хуже, чем зрителям. Они восседали на сцене, которая возвышалась над зрительным залом. Там не было ни открытых окон, ни дверей. Антипов наблюдал за членами президиума, как они изнывали от духоты. Иван Ефимович держался молодцом по сравнению с другими членами, но часто пользовался носовым платком, который был настолько пропитан потом, что это было заметно на расстоянии.
Но всему бывает конец. Закончилась торжественная часть под бурные аплодисменты зрительного зала. Был объявлен небольшой перерыв до начала концерта. Все члены президиума быстро покинули свои места и направились через боковую дверь в коридор, где воздух был свежее и можно было спокойно передохнуть и обменяться мнением. Шёл разговор между Секретарём Обкома, и директором льнокомбината Федором Артёмовичем Зубовым. Антипов стоял недалеко от них и ожидал начала концерта, где он должен читать свои стихи. Из разговора начальства понял, что Иван Ефимович не будет присутствовать на концерте: у него назначена ещё деловая встреча. Антипов совсем пал духом, что не сможет прочитать своё поэтическое творение желанному гостю. И в эту минуту его печальное настроение мгновенно исчезло – его позвал директор и представил Ивану Ефимовичу как рабочего поэта.
- А не он ли на слёте передовиков производств в драматическом театре после своего выступления самовольно читал свои стихи и имел большой успех?
- У нас другого нет, – ответил Федор Артёмович.
- Во-первых, я не поэт, а стихоплёт в рабочей спецовке, – сказал Антипов. – А во-вторых, наши маститые поэты боятся показываться на глаза Ивану Ефимовичу. В союзе писателей такие разговоры, что Иван Ефимович запретил редактору «Рабочего пути» печатать в газете стихи смоленских поэтов. Вот «Рабочий путь» и не печатает их в последние годы.
Пока Антипов высказывал мнение членов союза писателей о Секретаре Обкома, тот слушал внимательно, не возмущаясь и не оправдываясь. А потом стал спокойно объяснять, как это было. В то лето стояла неблагоприятная погода для уборки урожая, когда каждый погожий час был дорог, а в «Рабочем пути» появились стихи Алексея Мишина «Грибной месяц»:
«Стихи замечательные, только не ко времени они были опубликованы. Прочтя такие стихи, и ленивый не усидит дома, а побежит в лес. А если многие так поступят во время страды? Грибами могут и не запастись, а урожай будет погибать. Такие стихи интересно читать в любое время года, перед тобой окажется красочная картина. Я из этого стихотворения запомнил и про «белого грибка», и про «подосиновика-малыша», и про рыжика. Так что неправильное мнение в союзе писателей обо мне. Я поэзию люблю и поэтов уважаю, и не запрещал печатать стихи в «Рабочем пути». Просто однажды на совещании упрекнул редактора, что зря он опубликовал «Грибной месяц» во время уборки урожая… Вот как бывает, иногда ретивые перестраховщики, чтобы угодить своему начальнику, ставят его в неловкое положение»…
– Может, ваш рабочий поэт прочтёт свои стихи? – обратился Иван Ефимович к Федору Артёмовичу. – Только пойдёмте на улицу, а то здесь невыносимо жарко.
Директор предложил следовать за ним. Чтобы попасть на улицу, надо было пройти в обход зрительного зала по коридору, где по одну сторону висели портреты, а по другую зеркала. Только тронулись идти за директором, как с левой стороны оказалась открытой дверь с видом на улицу, прямо во двор, где стояли ящики с мусором и ящики с пищевыми отходами из столовой, находившейся на втором этаже. Вот в эту дверь и направился Иван Ефимович, а за ним и все остальные: дверь на улицу казалась живительной отдушиной. Как ни старался Федор Артёмович увести Первого Секретаря на парадное крыльцо, не получилось. Хозяину было стыдно и досадно провожать высокого гостя возле помойки. Но он зря волновался: гости не могли надышаться свежим воздухом, а на ящики с пищевыми отходами не обращали внимания. Были рады тому, что избавились от изнурительной духоты. Чуть отдышавшись, Иван Ефимович вытер остатки пота на лице и сказал Антипову: «Читай, рабочий поэт». Антипов с великой радостью начал читать приготовленный «Мой город»:
В зелёном наряде
мой город родной
С весенней поры и всё лето,
А в зимнюю пору покрыт сединой,
В серебряных тонет рассветах.
Он, жить не желая
под вражьи пятой,
Из пепла сумел возродиться:
Рождён он великою Русью святой
По образу Феникса-птицы.
Он славой овеян в веках и годах,
И в днях быстротечных,
как блики.
А сколько мой город
невзгод повидал! -
Такое под силу великим.
И сколько бы мне не изведать дорог,
С какими б людьми не сродниться –
Нигде бы сильнее стать
духом не смог,
Чем в городе феникса-птицы!
Иван Ефимович одобрительно кивнул, и Антипов прочел еще стихи «Смоленску», «Ткачиха», «Черемуха». А потом стихотворение «Едем с песней на село»:
Едем с песней на село,
Катит в даль дорога,
В коллективе весело,
Добровольцев много.
Мы крестьянские сыны -
Цену хлебу знаем.
В выходные свои дни
Для селян и для страны
Урожай спасаем…
Когда Антипов кончил читать это стихотворение, Иван Ефимович произнёс: «Вот какие стихи надо в страду печатать в газете и транслировать по радио. Не беда, что они простые. Прочитав такие стихи, крестьянин, у которого и было желание сходить в лес по грибы, желание это отложит – когда едут рабочие помогать убирать урожай».
Иван Ефимович похлопал Антипова по плечу, поблагодарил за стихи, подарил букетик ландышей, которые ему вручили пионеры, и добавил: «Приноси свои стихи, передашь ему, – он указал на мужчину, стоявшего за его спиной. – Это товарищ Репухов…» Потом пожал Антипову руку: «Желаю успехов поэту в рабочей спецовке».
Антипов также поблагодарил Первого Секретаря за советы и пожелания. Но идти со своими стихами в Обком Партии и не думал. Зачем отвлекать руководство высокого ранга по пустякам. А на занятии в литстудии рассказал о разговоре с Иваном Ефимовичем Клименко, дословно поведал весь разговор. Студийцы удивились, а Виктор Петрович Смирнов, их руководитель (ныне председатель Смоленского отделения СП РФ. – ред.), от удивления воскликнул: «Мы, поэты, боимся на. глаза ему показаться. А ты вон как… Носил стихи Репухову?» – «Не носил и не понесу» – «Тогда поступим так: на следующее занятие приноси стихов десять-пятнадцать, и мы пойдём к редактору Рабочего пути».
В назначенное время Виктор Смирнов и Павел Антипов оказались в кабинете редактора «Рабочего пути» Ивана Алексеевича Смирнова. Виктор Смирнов указал на Антипова: «Вот, это он встречался с Клименко». Редактор приподнялся с кресла, через стол протянул Антипову руку для пожатия и добавил: «Я уже слыхал об этом. Давайте ваши стихи». Виктор Смирнов передал ему стихи Антипова.
Потом они неоднократно появлялись в «Рабочем пути», в «Сельской правде», в «Смене» и во «Вдохновении», а в «Смоленском текстильщике» регулярно большими подборками. Благодаря Антипову в «Рабочем пути» стали снова появляться стихи смоленских поэтов и просто любителей поэзии.
Пока существовал Смоленский льнокомбинат и работала столовая на втором этаже Дома культуры Антипов пять раз на неделе ходил в столовую обедать. И каждый раз, проходя мимо ящиков с пищевыми отходами, он вспоминал 1985 год, Праздник день текстильщика, жаркий месяц июль и это место во дворе дома культуры. Здесь он читал свои стихи Первому секретарю обкома партии Ивану Ефимовичу Клименко. Эти воспоминания не давали Антипову расслабляться, а наоборот вдохновляли на поэтическое творчество, Ведь на этом месте Иван Ефимович желал ему творческих успехов в поэзии. Пожелания оказались пророческими. Вскоре начались перестройка и гласность, свободу обрели критика и сатира. Для Антипова открылось широкое поле деятельности на литературном поприще. Но многим не нравилось, когда появились стихи о гласности и перестройке.
Из статьи П. Привалова "В труде поэзия моя"
Давно уже перестал удивляться регулярному вмешательству в мои журналистские планы закона «парных случаев». Вот и на этот раз прикидывал, как поживее подать не слишком «фактурный» материал о состоявшемся мероприятии. Может быть, взять за основу биографии некоторых участников встречи? Но не будет ли тогда обидно тем, о ком не написал? Собственно, все заслуживают. И вот тут мне позвонил человек, с которым мы давненько уже не созванивались, - Павел Тимофеевич Антипов . Если кто-то из читателей не знает, это смоленский поэт, член Союза писателей России. Правда, мы с ним познакомились в ту пору, когда, наверное, и во сне не могло присниться, что Павел Тимофеевич вот так запросто будет доставать из «широких штанин» писательский билет. Было это четверть века назад, и выглядел нынешний писатель точно так, как и положено было слесарю ОГМ льнокомбината – в промасленной спецовке, с заскорузлыми пальцами, в которых трудно было представить пресловутое перо или даже шариковую ручку. Тем не менее, в редакции многотиражки Павел Антипов был частым гостем, а на комбинате чем-то вроде известного акына. Над ним в цеху добродушно подтрунивали, но и уважали, гордились такой редкостью на весь город.
Мне, 27-летнему, уже тогда Павел Тимофеевич казался безнадежно старым, и то, что он увлекся стихосложением, начал ходить в литературную студию к Виктору Смирнову, вызывало невольную улыбку. Но он как-то по-деловому к творческим проблемам подходил. Дескать, не умею гладко строчки слагать (грамотенки-то всего пять классов, да и те когда были – до войны) – подучусь. Будто на верстаке родном, где за полвека совершенства достиг. И ведь оправдался такой подход, вознаграждено было это упорство.
Как раз и звонил Павел Тимофеевич , чтобы передать мне возрожденный через сорок пять лет альманах смоленских писателей «Сторона родная», где опубликовано и несколько его стихотворений. На следующий день встретились, и я поразился бодрости и ясности мысли 82-летнего ветерана, участника войны, инвалида. Вообще, жизнь его подвиг. Только представить, что с льнокомбината он ушел всего восемь лет назад. А пришел в цех в… 1949 году. То есть 51 год на одном рабочем месте – без подвижек, передвижек и выдвижений. Сейчас, может, кто-то и пожалеет его, что, мол, всю жизнь одну лямку тянул. Но здесь вот ведь какой непонятный нынешним поколениям фокус: не было лямки, а была жизнь – полноценная, интересная и, по большому счету, счастливая. Как и у большинства ветеранов, которых увидел я на празднике.
Павел Тимофеевич не только новый альманах (поздравляем смоленских писателей с возрождением замечательной традиции!) мне подарил, он и много стихов принес, и… первые свои прозаические опыты. Надо сказать, что эта проза заинтересовала меня прежде всего. Нет, конечно, в жанре рассказа рабочий поэт (кстати, единственный, которого в жизни видел – без примесей и натяжек) не достиг того уровня мастерства, которое присутствует в его стихах. Но и так просто не смог я пройти мимо этих произведений. Есть в них «сермяжная правда», есть некая неподражаемая наивность, характерная для всего его поколения. И хоть не был Павел Антипов участником праздника в 17-й школе (только от меня и узнал о встрече ветеранов), а как-то вдруг ясно стало, что именно подобного произведения не хватает в этом материале, чтоб по-настоящему вспомнилось прошлое и взгрустнулось читателям немолодым. А те, кто помоложе, возможно, и задумаются.
Повторюсь, не ищите в этом произведении неких художественных изысков и украс. Собственно, это, без какого-либо узаконенного в литературе вымысла, один к одному история вхождения в «большую литературу» самого Павла Тимофеевича . Даже своему герою (естественно, слесарю ОГМ) дал он зеркальное имя-отчество – Тимофей Павлович. И собственно, читателя ждет не литературоведческий, а своего рода историко-социологический комментарий к произведению (даем его в отрывках), возвращающему нас в 70-е годы прошлого века (некоторые особенности авторской орфографии и синтаксиса сохранены).
Звёздный час
Тимофея Костюкова
«… Вот в такое кипучее время начальник цеха механизации вызвал в кабинет Костюкова Тимофея Павловича и говорит ему:
- Вот что, Тимофей Павлович! Пришёл и твой звёздный час, чтобы на людей посмотреть и себя показать… Несмотря на то, что ты не член Партии, тебе доверили партийное поручение: избрали делегатом на областной слёт передовиков производства и членом президиума. После выступления нашего директора ты должен выступить и рассказать о наших достижениях и планах на будущее.
- Василий Антонович! - взмолился Костюков. - Я никогда не выступал даже на цеховых собраниях, я и двух слов связать не смогу, а не только речь держать, да ещё с трибуны драмтеатра.
- Пусть тебя это не волнует, - сказал начальник. - Речь уже подготовили и отпечатали на машинке, об этом позаботился Профком и Партком. Тебе только прочитать от начала и до конца – и больше ни слова.
Дальнейших отказов и мольбы Костюкова начальник слушать не стал: он был крутого нрава, в прошлом военный офицер, привыкший отдавать приказания:
- В общем так, Тимофей Павлович, из девятитысячного коллектива более достойной кандидатуры не нашли. Во-первых, ты хороший специалист, занесен в книгу почёта предприятия. Во-вторых, ударник комтруда, инспектор по технике безопасности. Награждён медалью за доблестный труд к столетию Ленина. Участник ВДНХ… Так что давай немедленно к главному механику. Пусть решает, как с тобой быть.
Главным механиком была Зорина Надежда Евсеевна (имя подлинное – ред.), добрейшей души человек. На комбинате за глаза называли её «Матушка», и у Костюкова затеплилась надежда, что она уважит его просьбу. Но та взялась уговаривать, что ему доверили ответственное поручение, к тому ж и несложное. Другой бы с радостью на слёт в драмтеатр пошел, но вот тройка на его кандидатуре остановилась. «Главное, что ты непьющий и некурящий»…
Тут Костюков механику возразил: «Что некурящий – это верно, а что непьющий – так и нет. Выпиваю, даже с большим удовольствием, с аванса и получки. Да и на Новый год, Рождество Христово, Пасху, Первого Мая, Седьмого Ноября»…
- По сравнению с другими, которые пьют до работы и после работы, и на работе бывают в нетрезвом состоянии, и по пьянке делают прогулы, ты, Тимофей Павлович, просто святой человек, - сказала Надежда Евсеевна. - Но с пережитками прошлого. Веришь в Бога, чтишь религиозные праздники и видимо потому не вступаешь в Компартию и отрываешься от коллектива своего цеха. Когда рабочие справляют дни рождения или уходят в отпуск, ты в этих мероприятиях не участвуешь.
- Это верно, - ответил Костюков. - На это есть причины. У меня больной желудок, и лишнее пьянство вредно отражается на здоровье. А, во вторых, нужны деньги на лечение в санатории, тут не до коллективных попоек.
- Вот видишь, Тимофей Павлович, сама путёвка в твои руки просится. Как только выполнишь поручение – поедешь в санаторий. А то, как глупый телок, брыкаешься»...
Казалось бы, ничего особенного нет в этой сценке «уламывания» рабочего человека. А вот ведь, как горько надо было единство партии и народа демонстрировать (может, и не так плохо это «надо»?). И до какого главного критерия дожили (даже беспартийного на высокую трибуну двигают) - «непьющий и некурящий»! Ой, какой это дефицит был при развитом социализме! Не от хорошей жизни чуток попозже Андропов спохватился гайки закручивать (это при мне уже)… Конечно, не устоять было Костюкову. Но настроение испортилось.
«… При таком настроении работать он уже не мог. Его окружили рабочие, … стали давать разные советы, как уверенно держаться на трибуне во время выступления. Одни предлагали перед выступлением надо выпить крепкого чая, чтобы горло не пересыхало от волнения. Другие предлагали выпить водки перед выступлением. А как это сделать незаметно для окружающих? Есть плоские бутылки по 250г. Такой бутылёк удобно держать в боковом кармане пиджака и перед тем, как идти выступать, незаметно выпить. От водки не только будет звонче голос, пропадёт робость, и ты будешь чувствовать себя увереннее.
… После работы Костюков зашёл в Партком, где ему вручили отпечатанный текст речи. Выйдя из кабинета, он тут же в коридоре прочитал написанную для его выступления речь. Костюков в уме представил, какая будет картина в драмтеатре. Будет восседать президиум, где он тоже будет сидеть и ждать своей очереди для выступления и быть подобно попугаю, чтобы прочитать чужую речь с трибуны, как это будут делать делегаты до и после него. Будут говорить по писанному, выражая чужие мысли, не имея своего мнения. На это есть мнение работников партийного аппарата. Как должен жить и мыслить народ. А безгласный народ будет сидеть разиня рот со скучающим видом и думать лишь о том, чтобы всё это скорее бы кончилось. С таким положением Костюков не мог мириться, было задето его самолюбие, А он ведь верил идеалам Компартии, которые ведут народ в светлое будущее с лозунгами: «у нас свобода слова и печати»...
Сколько в своё время громов и молний метали мы в адрес читающих по бумажкам ораторов, а вот, поди ж ты, и им не так просто было. Тот же Костюков и так и эдак прикидывает, как бы ему лицо не потерять, как из положения выйти и не попасть под «карающий меч». Возник в числе прочих у него и такой вариант.
«Несмотря на зрелый возраст у Костюкова проявилась тяга к стихотворству, в основном с сатирическим уклоном, а уж потом лирические и патриотические стихи. Сатирические произведения ему давались легко. Перед ним были живые персонажи. Вот один эпизод из сатиры Костюкова.
Руководитель и подчинённый:
Иной с начальственным уклоном,
с надменным пафасом в речах,
во злобе нагоняет страх,
стоишь пред ним, как пред Иконой
и будто каешься в грехах.
А он и знай себе глумится,
ему ничто указ, закон.
Но забывает, что скатиться
с уклоном легче под уклон.
А вот другой портрет руководителя:
Фома и мы
Для невеликого Фомы
безликим стало слово «мы».
Он, на собраньях говоря,
возвысил собственное Я.
И так твердил Фома везде:
- Обратный ход я дал воде,
я сев закончил и страду.
Я БАМ через тайгу веду.
Штурмую небо и моря –
и пузырится слово «Я».
Он не берёт того в расчёт,
за счёт чего ему почёт.
А план сорвётся у Фомы –
хватается за слово «мы».
… Но такой сатирический сюрприз преподнести делегатам слёта означало не только прощай путёвка в санаторий, а и прощай родное предприятие...
… Домой Костюков пришёл усталым не от работы, а от забот, которые свалились на него, как снег на голову. Жена сразу заметила, что Тимофей чем-то озабочен. А когда он рассказал, в чём причина плохого настроения, жена умоляла его отказаться и не ходить выступать, а то опозоришься – стыда не оберёшься.
- Ты что, с ума сошла? - возмутился Тимофей. – Пусть буду выглядеть на трибуне смешным, но я дал слово и я его сдержу. А сейчас подай мне деньги на бутылку водки – иду в магазин.
Жена удивилась и говорит ему, что сегодня нет праздника, чтобы пить водку. «Праздника нет, а причина есть», - взял деньги и пошёл в магазин. Придя из магазина, он умылся, переоделся, сел за стол. Поставил на стол бутылку «Старки» - сорокапятиградусной настойки, гранёный стакан залпом выпил. Для успокоения нервной системы и для вдохновения, чтобы закончить стихотворение, которое начал сочинять, идя с работы. А полбутылки оставил для храбрости выпить перед выступлением на слёте. После принятия алкоголя Тимофей Павлович обрёл бодрость духа и без особого труда закончил стихотворение, которое решил прочитать на слёте с трибуны.
На следующий день в назначенное время Костюков появился в драмтеатре. Когда оставались считанные минуты до начала выступления делегатов слёта, он зашёл в буфет, купил бутерброд, попросил стакан, налил в него водку, припасённую заранее, выпил, закусил бутербродом и пошёл в зал. А вскоре объявили, чтобы члены президиума заняли свои места. После принятия спиртного у него пропало волнение, и он спокойно пошёл и занял своё место в президиуме как ни в чём не бывало. В левой руке держал блокнот, а правой рукой для виду, вроде, что-то записывал. А когда объявили его фамилию, он уверенной походкой пошёл и стал за трибуну с таким видом, как будто это его привычное дело выступать перед большой аудиторией. Положил на наклонную часть трибуны доклад, чтобы было удобно читать. Внимательно посмотрел в зал, и ему показалось, что сидящие там люди с нетерпением ждут его выступления. Костюков преобразился и стал читать текст доклада, не отрываясь ни на секунду, чтобы не сбиться и прочитать без запинки. Это у него получилось.
«Но почему такие слабые аплодисменты?» - подумал Костюков, хотя бурных и не ожидал. …«Пока я слушал выступающих и выступление нашего директора, - заговорил он без бумажки, - я написал на эту тему стихотворение». Тут Костюков слукавил: оно было ещё вчера написано. «Я бы мог его прочитать лишь с вашего разрешения». – «Читай, читай», - послышались голоса в зале. Костюков помнил наказ начальника цеха – как только прочтешь от начала и до конца, сразу покидай трибуну, А поэтому прежде, чем начать, левым глазом глянул в сторону президиума. От того, что увидел, другой пулей бы улетел от трибуны – Костюкова увиденное рассмешило. Председатель профкома и секретарь парткома подавали ему знаки, чтобы он немедленно уходил, а сами вертелись, как будто сидели голыми задницами на раскалённых сковородках. Нет, Тимофей Павлович и не думал покидать трибуну. Он, как норовистый конь, закусив удила, пошёл в разгон. Своё творение читал с выражением. Промытое крепкой настойкой горло издавало громкие, чистые звуки.
Делегаты от утомительных речей находились в полудрёмном состоянии. И вдруг в зале послышалось оживление. Такого ещё никогда не было, чтобы выступающий, прочитав текст, проверенный в Парткоме, мог себе позволить добавить от себя. Вольнодумство в те годы было наказуемо. Но Костюков читал стихотворение, которое было наполнено патриотизмом и призывало на трудовой подвиг. Вот его окончание:
Мне нужен труд, как крылья птице,
Как утру ранняя заря,
Я с детства с ним сумел сродниться,
В труде поэзия моя.
Когда он закончил читать, была мертвая тишина, а потом зал взорвался бурными продолжительными аплодисментами. Костюков с важным видом покинул трибуну и пошёл на своё место в президиум»...
Конечно, замечательной концовкой рассказа было бы, как обрушился после этого «вольнодумства» на Костюкова начальственный гнев, но нет – Павел Тимофеевич нигде не отступает от истины ради художественных красот. «С тех пор его творчество не подвергалось проверке, когда готовили концертную программу. А стихи печатались не только в многотиражке родного предприятия, а во всех газетах области, на родственных предприятиях Советского Союза и в центральной прессе. Главный механик сдержала своё слово: Костюкову Тимофею Павловичу в Профкоме вручили бесплатную путёвку на побережье Чёрного моря».
Боюсь, кто-то пренебрежительно заметит сегодня: вот, мол, нашли героя – он же на партийную мельницу воду лил. Не лил – а искренне, своими собственными словами сказал, о чем думал и чувствовал. Ни Тимофей Павлович, то есть сам Павел Тимофеевич , ни девять (тогда) тысяч работников комбината не были диссидентами. Наоборот – патриотами и великими тружениками. Иначе бы не свершилось невероятного: не выстояли бы в страшной войне, не подняли из сплошных руин города и заводы, не стали бы супердержавой… Мы давно уже живем, надо признать, за счет огромного их труда. И даже вся наша гласность и перестройка не с таких ли Тимофеев Павловичей, не желавших быть попугаями, начинались? Простой, но плохо усвоенный советской номенклатурой урок: не на словах только, не по должности уважайте рабочего человека, не оскорбляйте его недоверием и снисходительностью.
Источники:
П. Привалов. Вот грибы, так грибы… // Журнал "Смоленск" № 5(97) 2008
П. Привалов. В труде поэзия моя // Журнал "Смоленск" № 3(95) 2008
Eвгeния Poмaнoвa
Сборник "Перекрестье серебряных путей" ; Галерея "Уголок Ойген"
Сообщение отредактировал ойген - Понедельник, 07 Ноя 2011, 03:45 |
| |
| |
