Вновь - на одну затяжку сигарета И на глоток - остывшего питья, Обрывки слов последнего привета. Мой друг, как быстро пролетело лето… Желтеет фон потёртого шитья Сентябрьских рощ, роняющих одежду Под монотонный, тихий ветра свист. Ах, боже мой, пронзителен, как прежде, Несущий мне осеннюю надежду, На синем фоне ярко-жёлтый лист…
Но отвлекусь. И, проверяя почту, Опять наткнусь на новое письмо - Окончен день и вновь тревожит ночью Меня мой друг. Он, видно, спать не хочет В конце недели, в этот день седьмой, Когда сам бог назначил нам безделье, А мы и рады дурака валять - Распутывать стихов своих кудели И новые писать в конце недели, Не славы ради, а здоровья для.
А друг меня опутывает снами, В которых так прельстительны грехи, Что их смотреть - почти что мазохизм. Мой друг - поэт. Но это между нами - Он пишет очень странные стихи. О, нет! Не пишет – он иглой наносит Рисунка вязь на тонкое плечо, А в откровениях мой друг несносен, Он вышивает там себя и осень, И эту ночь, и что-то там ещё…
Мой друг поэт покурит на балконе И чертит вновь, перо макая в ночь, То, что сложилось в памяти давно. Но отчего глядит, как посторонний, В давным-давно привычное окно? Что он рассмотрит воспалённым взглядом, Уставшим от бесплодности ночей, Когда скулит, как будто пёс ничей, Когда ни строчки… Только вьётся рядом Рисунок тонкий на её плече…
Чердак предстал собраньем хронологий, Завалом пыльным редкостных вещиц. Прохладный пол ласкал босые ноги Истёртым шёлком старых половиц. И тайны, заплетясь в паучьи сети, Смотрели молча из-под потолка, Как смотрят с давних фотографий дети В смешных панамках… А из уголка Струился свет сквозь шиферные щели. И, как озвучка к старому кино, Щегол свои прерывистые трели Пускал в давно разбитое окно, С нехитрым видом на скамью под клёном, Купающихся в луже воробьёв, На старый двор, привычно захламлённый…
Я отвлеклась – собранье дневников Хранилось здесь. Я это точно помню, В прабабкином старинном сундуке. Сюда снесли из опустевших комнат Качалку, книги, бархатный букет Цветов линялых, куколок в наряде Пастушек и весёлых пастушков И, связанные лентою, тетради, Среди собранья этих пустяков. Тетради… вот что так меня манило – Прочесть и, может быть, себя узнать В изящных буквах, в выцветших чернилах, Узнать, за что же я обречена На это бесконечное занятье - Писание бесчисленных стихов… Прочесть, как будто бы примерить платье, Не из своих, из давешних грехов Моих пра-пра… Кто нагрешил так много, Что я грехов не отмолю никак?
...Прохладный пол мои ласкает ноги... ...Хранит секреты старенький чердак...
Боясь того, что надоем, надоедать ещё сильнее, Разглядывая, между тем, узор волшебный на Луне... Я Пишу тебе… Пишу опять… О снеге летом и о вьюге… Тебя мне надо б увидать, нам надо встретиться друг с другом... Нам… Но зачем? Ответа нет. Вернее, есть, но как нелепо - Как мне сказал один поэт - мол, я - Мария, он - Мазепа… Но здесь - совсем наоборот… Стою измученным скитальцем - Смотрю... О, как капризен рот, породисты и нежны пальцы, Держащие, небрежно так, дымящуюся сигарету… При чём здесь я? Какой пустяк - картинка призрачная эта… Какой пустяк... Но, между тем, пишу опять, зачем, не зная, Не находя приличных тем… Какие темы? Здесь одна я, Одна и всё. Ответа нет. Не пишут призраки ответов. Пишу стихи опять, мой свет, сияя отражённым светом, Чужим, как бледная Луна, улавливая света блики… Пишу тебе… Я здесь одна... Ах, Инквизитор мой Великий, Куда их, эти сотни строк? Я снова получу "по вере" - Разбив хрустальный башмачок, испанский сапожок примерю. Испанский сапожок любви - беспрецедентная примерка!
Не надо Золушку ловить - и так не отойдёт от зеркала… Играть со мной - тяжёлое искусство!
Нас было двое. Это неспроста, Что на погоду ноет тонкий шрамик, Особенно такими вечерами, Когда тетрадь бесплодна и пуста. Пугает тень холодного листа, А ветры в трубах воют тенорами.
Нас было двое. Там ещё, когда Мы, словно рыбки мелкие, плескались, Дышали жабрами, зрачок был вертикален, Мы были странными… А тёплая вода Так нежно омывала два плода, И мир вовне пока был витруален.
Нас было двое. Жизненная нить, Раздваиваясь, одаряла равно Двоих. Но почему я стала главной? Теперь не хватит никаких чернил, Мне до сих пор никто не объяснил, Где мой второй? Где он погиб бесславно?
Нас было двое. Может быть, он жив? И тоже слышит смутный голос крови, И так же тик случается над бровью, Когда сплетает стих из тонких жил, И, потирая шрамы-миражи, Нальёт и выпьет. За моё здоровье.
