[ Обновленные темы · Новые сообщения · Участники · Правила форума · Поиск · RSS ]
  • Страница 1 из 1
  • 1
Литературный форум » Наше творчество » Авторские библиотеки » Проза » Орлов Роман (рассказы и романы (если разрешается))
Орлов Роман
OrlovRoman Дата: Воскресенье, 01 Апр 2018, 13:09 | Сообщение # 1
Гость
Группа: Постоянные авторы
Сообщений: 9
Награды: 0
Репутация: 0
Это стёбный, абсурдистский и всяко малохарактерный для моего языка рассказ. Почему он тут первый, если он вяло, плохо, мало-мальски представляет, даёт представление, даёт представлением по... Да кто ж яго знает...

Не переставая быть богом

Однажды, находясь летом на своём неизменно-садовом участке, я озаботился более всего уничтожить всенепременнейше мешающий мне муравейник, который без всякого спросу обосновался прямо недалеко от моего дома и постоянно угрожающе рос. Я недавно свалил из города, и почти по-детски, настолько, насколько это было возможно в состоянии того взрослого человека, которым я уже давно был, радовался этому, наивно, хотя и небезосновательно полагая, что удалился, наконец, от ненавистной цивилизации, тра-та-та. И вот уже несколько дней я проводил в праздном безмолвном шатоброжении по участку. Соседи в это раннее апрельское время ещё не приехали, и не занялись ещё поголовно своими потогонными огурцами и бесконечными грядками, и мне никто не мешал, и не приходилось натянуто улыбаться, когда ты с утра бежишь по нужде в самый конец участка, а тут ещё с каким-нибудь Пётр Иванычем надо здороваться с непременной улыбкой, да еще про огурцы тебя спросят – когда сажать-то, мол, наконец, будешь? А то еще и про помидоры вполне могут...
Итак, соседей не было, и, хотя, зеленая изгородь между участками, долженствующая, по идее, охранять меня от плотоядно-сельскохозяйственных глаз соседей, а соседей от моих недоброкособлагих взглядов, еще не выросла, я всё же чувствовал некоторое подобие осуществления юношеских мечтаний о сваливании в Сибирь и об одиноком житие мое, тра-та-та. Да. О чем это я?
– Ну так вот, – сказал я, – заправляя пенсне под-шафе.
С самого что ни на есть утра выходил я на крыльцо, и, сладко потягиваясь, наблюдал за пустынным садом или огородом своим, фазендой, как его, хрен разберешь, чёрт ногу сломит. Ни тебе моркови, ни тебе огурцов и пуще баще каких ещё ботвенно-корнеплодных растений растений растений. Да здравствует чертополох! Революция начинается на садовых участках! Так думал я, пребывая в шутливо-игривом настроении с моим духом, который, по ходу, тоже решил устроить себе выходной и не особо домогался в эти дни со своими вечными смыслами духа с душком и иже с ними. В эти самые дни, да. Днём я вкусно и заправски заправлялся до отвала едой и нагло спал после этого, воображая, как в вонючей Москве всякие менеджеры по продажам ездят в свои постнодрючие офисы и стоят в пробках с утра до вечера на непременно грязных раздолбанных шоссе. И как всякие владельцы машин для среднего класса мечтают о машинах для высшего класса, а также об их, высшего класса, квартирах, жёнах и виллах, и думают, что тоже когда-нибудь станут такими, и совсем не мечтают о машинах для низшего класса, коими, несомненно, являются нынешние произведения нашего многострадального газ-, авто- какая-разница-какого прома. И вот посреди этого отшельнического великолепия надо же было затесаться одной маленькой, неважной вроде, но такой неприятной вещи. На голом, как я уже говорил, а может и нет, участке, и, кстати сказать, вовсе не шести, а целых 10-ти сотовом, соточном, как там, затесался беспрецедентный по сути своей муравейник величиной с Кузькину Мать! С метр с кепкой то есть. И жили в нем, как я смутно догадывался, не какие-то там мелкие подъедатели хлеба в затхлых московских квартирках, а натуральные лесные рыжие мурики, во те крест! И построили ведь прямо здесь, и никакое БТИ им не упёрлось!
Хотя им что крест, что по лбу, я решил всё же подойти однажды поближе и посмотреть, что это такое за чудо-горка виднеется вдали, заманчивая как Горки Ленинские. Ещё не дойдя до самого этого МРЭОвейника, я увидел «протоптанные» муравьями дорожки, которые вели от муравейника через весь участок, проходили где-то у самого синего моря, это в мечтах среднего класса, а в реальности у ветхого моего дома, и безвизово пересекая границу с Иванычем или Петровичем, опять забыл, уходили куда-то сквозь/на/через/нах участок ея/их. Мне это, надо сказать, как-то не понравилось прямо с первого сущего раза, должен заметить, кгхм. Вот, думаю, пойду я в ночное, босиком, чтоб осветлиться, просветлиться, помочиться тра-та-та, а тут мурик меня за ляжку - тяп! Так не пойдёт, думаю! И тогда вознамерился я немного исправить господний замысел, ну что же, он тоже может в конце концов или вконец ошибиться и муравейник поставить не на тот садовый участок который ему нужно, не на тот самый, который был во планах во его. И тогда воспылал я желанием да исправить труды яго. Но как можно было перенести муравейник? Можно было, конечно, найти огромный лист, подпихнуть его под их рукотворный оплот социализма и перенести к ивано-петровичу, всяко туда их дороги-пути ведут. Но социализм явно рассыплется, пока я его несть буду, да ещё я подумал, что вдруг он весит сто кг и не подниму я его, я ж не качок какой, вот ещё, делать мне нечего, тоже мне Арнольд, да-с. Тогда закралась у меня очень греховная по сути своей мысль об уничтожении данного муравейника. И я как прозрел – вот еще, переносить! Этих муриков там как людей в Москве – одним больше, другим тоньше, какая разница?! Но для начала я решил немного изучить свойства новых врагов своих. Чтоб потом в дневник непременно электронный, электронный беспеременно, занести надпись, да, что во мне сочетается не только революционер-передельщик собственности ЖКХ. Что кто-то ещё, да? Чтоб скудными московскими вечерами непременно бесснежной зимой читать потом о пути своём духовном, пройденном в аккурат на десяти сотках на даче и умиляться потихоньку самому себе, своей доброте, возвышенности, приобретённой мудрости, состраданию, воскрешению, воскресению, тра-та-та.
Так вот подкрался я как-то ввечеру к муравейнику, когда активность у них там чуть спадает, и пробок меньше, и где вялые муравьи тащатся домой с работы, кто с бревном, причём вовсе не в глазу, а на спине, кто с подругой, а кто с бутылкой в обнимку. Понятно – на то он и муравейник чтоб в обнимку, чтоб с бутылкой, да. Глядел я во все глаза и начал осознавать смутно, что мне это очень всё напоминает что-то. Но что? Никак я не мог понять, это в такой-то дали от всякой Москвы-Сортировочной. Я принёс раскладной стульчик, на котором в детстве с банкой на шее собирал я часами ненаглядную клубнику или смородину, и так проходили дни мои летние, а осенью ходил я по школам лицеистым. И вот, значит, разложил я стульчик и стал вникать. А они себе ползают там всё, с первого взгляду без толку и порядку, а если вдумчиво приглядеться, то в движении броуновском сём можно обнаружить вполне не броуновскую природу, а весьма обдуманную, продуманную, осмысленную. Может у них тоже партия всё за людей – то есть муравьёв – решает? Хотя нет, партии нынче не в моде, верно, демократия пошла уже. Но рассуждения о политике меня не интересовали, и вновь погрузился я в наблюдение. Созерцал я муравейник тот, пока совсем не стемнело. И, кроме того, совсем некстати сказать, укусили меня за ногу всё-таки. Я хлопнул по ней и злобно нагнулся, чтобы с самым решительным видом подбить гада, на таран, понимаешь, пойти рукой по отношению к нему, гаду, на таран рукой, да. И ведь самый рядовой, гад, видать, укусил, нет, чтоб родина-мать, самка-мать, как она там у них называется, с крылышками такая. Так можно было бы подбить её тараном, и наградили бы меня медалью за отвагу, за доблесть, сам Сталин бы руку пожал, хотя один фиг, медаль не из золота, продать за реальное бабло не реал – так думал я, пока не укусил меня злосчастный муравей тот и думы все моя попутал. Муравья, виновного в укусе моей ступни я не нашёл, а потому воспылал холодной ненавистью к цельной их народности, как к чеченам, какая разница, что один бомбу взорвал – виноваты все! А что, народная, мать, логика! И вот так же и я, даром, что за духовным вырождением приехал, решил уничтожить, загеноцидить, геноцвали, понимаешь, целую муравьиную народность! И всё же я тут вспомнил о боге, да, и решил им дать время до утра, пусть их грешники спят, думаю, а праведники не должны погореть в геенне-гигиенне бензинового огня. Бог же должен праведников муравьиных спасти, думал я. Хотя на бога надежды мало, думал я, может самому роль бога сыграть для них? Я ж караю, значит, и спасти должон. Так я решил предупредить всех праведных муравьев, что грядёт кара небесная. Для этой цели я нашёл на участке старую трубу, подставил её прямо к муравейнику и начал через неё вещать, прямо как в «Черном Обелиске», и пригрозил карой грешникам, и огнём, и полыменем, полесьем, лесьем, выменем, ля-ля, и чем там ещё. Погрозив так ещё минуты две, чем наверно разбудил всех лягушек в пруду, и неизвестно ещё, услышал ли зов трубный хоть один муравей, я, зачем-то ещё вспомнив международный день толерантности, введенный сгоряча ООН, пошёл спать со сладкими мыслями об утренней расправе, о самодельном утре муравьиной казни, понимаешь.
После этого я заснул крепким сном. Утро наступило быстро. Я встал, оделся и первым делом решил совершить задуманное, и даже завтрак со свиными отбивными подождёт! Я открыл гараж, где покоился старый дедовский мотоцикл «ИЖ Планета – 2», достал канистру с бензином и направился к муравейнику. Нагнулся, и хотел осторожно уже начать разливать бензин вокруг муравейника, чтоб взять врагов в огненное кольцо как курская дуга какая, как внимание моё привлек один муравей. Все остальные копошились, а этот как-то странно сидел, в небо уставившись. Все идут куда положено, а этот всё сидит, вперившись в небо. Может, он умер? Чтоб лучше его разглядеть, я сбегал за сильным увеличительным стеклом, с помощью которого в детстве моём бесполезном я жёг тех же муравьёв, кстати сказать, через солнечные лучи, да. Я нагнулся с этой стеклолупой – да нет, усики шевелятся, губы что-то шепчут, и даже галстука на нём нет, в отличие от всех, видимо, всё-таки, значит, муравей муравью рознь. Через стекло я увидел также ужасающую картину бытности этих самых муравьиных народностей. Они вовсе не беспорядочно, а организованными толпами валили на работу, и одеты были все одинаково, может у них период СССР ещё не прошел? И за опоздание – штраф, а то и на каторгу. Но мой муравей всё сидел себе и оглядывал неприкаянное небо не попрекаемый. Неизвестно, видел ли он мое, божеское, то есть, небо, или он видел своё, которое ещё моему небу небо, но я, осознав вдруг всю бесконечную бесполезность приготавливаемого мной действия, не переставая быть богом, направился в гараж, поставил там канистру на место, вышел, запер дачу, и, забыв напрочь про наглухо отбитые свиные пробивные всякие, уехал в ненаглядную Москву, где, как я неожиданно вспомнил, лежал у меня на рабочем столе неоконченный рассказ. Делом надо заниматься, товарищи, и вообще, не на свою территорию забрёл, понимаешь. Да не муравей, а я, ясное дело, да. Тра-та-та-та-та. Та.

19 ноября 2009
Автор двух романов. Ищу издателя.
 
strong Дата: Понедельник, 02 Апр 2018, 08:44 | Сообщение # 2
Постоянный участник
Группа: Постоянные авторы
Сообщений: 305
Награды: 4
Репутация: 13
Что-то меня раздражает это ваше «тра-та-та». Вы, наверное, хотели юморней… но мне кажется ничего не получилось. Да и затянуто, мне показалось. Сократить бы — получится хорошая миниатюра.
ВАМ, ЛЮБИТЕЛИ ФАНТАСТИКИ
https://soyuz-pisatelei.ru/forum/262-15818-7
 
OrlovRoman Дата: Понедельник, 02 Апр 2018, 11:41 | Сообщение # 3
Гость
Группа: Постоянные авторы
Сообщений: 9
Награды: 0
Репутация: 0
Не нравится – не читайте. У этого текста и без вас много ценителей.
Автор двух романов. Ищу издателя.
 
strong Дата: Понедельник, 02 Апр 2018, 12:10 | Сообщение # 4
Постоянный участник
Группа: Постоянные авторы
Сообщений: 305
Награды: 4
Репутация: 13
А вы что обиделись что ли? Ну, ладно.
 
OrlovRoman Дата: Понедельник, 02 Апр 2018, 12:34 | Сообщение # 5
Гость
Группа: Постоянные авторы
Сообщений: 9
Награды: 0
Репутация: 0
Научный вуайеризм – 2

«Вот, наконец, кажется это место», – в возбуждении вспоминал Ромыч. Вроде должен быть еще один, последний поворот направо и там еще несколько шагов. Ага. А вот, кажется, и та самая дверь. В полной темноте ничего не было видно, и Ромыч, нашарив дверную ручку, тихонько толкнул дверь, опасаясь скрипа, который мог бы его выдать. А точно – то место? Может, это другое хранилище, например, «Зал Дорогих Воспоминаний»? Или «Музей Несбывшихся Мечтаний?» Хотя нет, скорее всего, они были раньше по коридору, этот зал – самый дальний. Да и вообще, сюда редко кто заходил. Ромыч ещё чуть надавил на дверь и через образовавшуюся щель уловил слабое мерцание, исходившее из глубины. Сомнений больше быть не могло – перед ним «Хранилище Молодостей».
Ромыч, затаив дыхание и измеряя каждый шаг, шмыгнул в узкий проход и направился туда, где, по идее, должна стоять его бывшая Молодость. Да, он знал, что это строжайше запрещено – стоять вблизи, смотреть и уж тем более прикасаться к своей бывшей Молодости без особого на то основания. Основаниями такими могли быть всяческие юбилеи, где во время застолья полагалось вспомнить молодость юбиляра, и, подбодрив его добрым словцом, сказать какая она была счастливая и замечательная, и что никак она не зря прошла, эта молодость юбиляра. Ромыч всё это понимал, и даже поддерживал, его только постоянно грызло непонимание одного – почему Молодость разрешалось и даже поощрялось вспоминать только по крупным праздникам, а во всё остальное время Молодость как бы и не существовала никогда? Однако, Ромыч знал, что есть вот такие специальные хранилища бывших Молодостей, куда люди, использовав их, просто сдавали на вечное хранение, как отработавшую свой жизненный цикл батарейку в помойное ведро. К слову сказать, так как Молодости накапливались, и периодически вставал вопрос о нехватке места для их хранения, поступали различные предложения об их, Молодостей, промышленной переработке. Кто-то даже подсчитал, что если переплавить три Молодости, можно обеспечить одному человеку достойную Старость. Перекуём три Молодости в одну вечную Старость!.. А те, кто были побогаче, наоборот, о Старости не думали, и стремились прикупить себе вторую Молодость, третью Молодость, чтобы потом, во время разных там официально разрешённых юбилеев демонстрировать всем, что обладают не одной, а сразу двумя или тремя Молодостями.
…и вот теперь Ромыч стоял около своей бывшей Молодости. Он давно собирался сюда проникнуть, очень давно… Однако, как уже упоминалось, висела кромешная тьма, а свет зажигать было слишком опасно. Чужие Молодости, недвижно покоящиеся рядом, могли заревновать – чего это их бывшие хозяева не приходят на них посмотреть? Ромыч протянул уже было руку, чтобы потрогать свою бывшую Молодость – хотя бы потрогать. И остановился. А что, если Молодость подменили? Или она уже совсем не такая, какой он её помнит? «Да ну, чушь!» – подумалось. Ромыч протянул руку ещё на дюйм дальше и замер. Кончиком пальца он даже ощутил ледяной холод, исходящий от Молодости. А вдруг Молодость состарилась и теперь ужасно выглядит? Или её мумифицировали? Или украли чёрные археологи? А, может, Молодость вообще умерла? Вон, холодиной-то какой замогильной от неё прёт… Блин, может, вообще, ну её к чертям, пойду-ка я отседова… пока не поздно? Но нет, Ромыч вспомнил свой первый неудачный опыт проникновения в «Хранилище», и на сей раз решил добиться своего во чтобы то ни стало. Ведь он затем сюда и пришел, чтобы поглазеть на свою Молодость. Хотя поглазеть – как? Ничего ж не видно. Ну, тогда хотя бы потрогать Молодость на ощупь, вспомнить, понимаешь, свою любвеобильную молодость. Все движения Ромыч совершал в слабом мерцании, исходившем от чужой молодости, стоящей неподалеку; видимо, то была Молодость какого-то святого, потому и светилась. Молодость же Ромыча святой так и не стала, несмотря на все его геракло-геркулесовые потуги. Совершенно очевидно, что именно поэтому она и не светилась, тут хоть сто раз её забальзамируй и лампочками Ильича всю обвешай как новогоднюю ёлку какую. Впрочем, Молодость Ильича тоже хранилась где-то; там, говорят, было даже две Молодости, чтобы, пока одну осматривает вся страна, вторую можно было привести в надлежащий Молодости Ильича вид.
В общем, Ромычу надоело думать, что испытают другие Молодости, если он посветит на свою бывшую фонариком. И он зажёг китайский фонарик, который предусмотрительно взял с собой. «Надо же, работает», – подумалось. При слабом свете фонарика Молодость Ромыча выглядела так, как, наверно, выглядела бы и при ярком солнечном свете – неброско, без гламура, потёрто, словом, бывалая такая Молодость. Поизносившаяся, в общем, Молодость, надо вам сказать. Ромычу очень хотелось, чтобы и его Молодость светилась, как та, соседняя, ну хоть немного. Но для этого нужны были розовые очки, или инфракрасное видение, или хоть какие-то более-менее святые дела, сотворенные в молодости. Но таких очков с собой у него не было, ночного видения тоже, а святых дел в молодости – тем более. Так что приходилось мириться с тем что есть. Лучше молодость в руках, чем старость в небесах, не так ли?.. И вот Ромыч трогал эти дорогие когда-то, дышавшие жизнью и надеждами, а теперь гранитные, высеченные в монолитном блоке буквы: МОЛОДОСТЬ. Он задумчиво постучал по надписи китайским фонариком, и от буквы «М» тут же отвалился кусок. Да-а, ни на что она уже больше не годится, Молодость эта. Царапины, сколы, выбоины одни… Что же с ней делать? Посмотрел – а толку? С одной стороны вроде такая родная, многообещающая когда-то Молодость, с другой – бесполезная теперь, чужая какая-то. Совсем не своя.
И тогда Ромыч решил её украсть, унести с собой во свои далёкие свояси, и долго нести её на спине как крест какой. Но как её поднимешь? Поднять, может, ещё и можно, но в дверь точно не пронесёшь. Получается, сначала была Молодость, а потом двери, иначе, как она тогда попала в этот склеп? Двери, Молодость, Молодость, двери, курица или яйцо, да ну… Ромыч напрягся и сорвал могильный камень Молодости с пыльного постамента вечности, и понёс его к окну с решёткой, выводящему прямиком во внешний мир. Раскачав свою бывшую Молодость словно люльку, Ромыч бросил её в окно, и вся решетка рассыпалась, образовался проход, сквозь который проглянуло вдруг ночное небо. Нести Молодость дальше было бессмысленно, она вся развалилась на куски, склеить которые не представляло уже никакой возможности даже для клея «Момент». Ишь ты, какая жертвенная Молодость-то, оказывается, у меня была, подумал Ромыч. Просто Марат Казей какой-то, или как там, Че Гевара. Пожертвовала собой, понимаешь, чтоб вместо двери я через окно вышел, всё ведь не как у людей. И главное, куда вышел-то, и для чего?.. Мне вообще, куда нужно было? Ну что ж… Ромыч полез в брешь, и напоследок обернулся, посветив фонариком: другие Молодости взирали всё так же бессмысленно, как и до его прихода, как и после его прихода, как и тысячу лет назад. «Всему своё время, однако», – подумал Ромыч и вылез наружу сквозь дыру в стене. Там встретило его ночное небо, и приятная прохлада напомнила… о чём-то.

2009, 2011
Автор двух романов. Ищу издателя.
 
OrlovRoman Дата: Понедельник, 16 Апр 2018, 20:17 | Сообщение # 6
Гость
Группа: Постоянные авторы
Сообщений: 9
Награды: 0
Репутация: 0
Роман "Последний Воин Духа"

Для всех ищущих, хиппи, разного рода бородатых и рюкзакастых, свободных путешественников и автостопщиков, борцов с Системой, любителей музыки и идей 60-х, и не в последнюю очередь – для толкинистов!

Пролог

В маленьком городке Рибчестер, что на реке Риббл, графство Ланкашир, уже вовсю готовились к наступающему Новому Году. Повсюду в домах весело блестели игрушками и лампочками наряженные ёлки. Переливались разноцветные гирлянды, и Батюшки Рождество со снежно-бородатыми улыбками глядели из-за замороженных окон. Маленькие детишки радостно носились туда-сюда и пытались угадать, что же принесёт им в подарок Батюшка Рождество на этот Новый Год? Не оставался в стороне и пятилетний Дик Шелтон.
– Мам, мам, а Батюшка Рождество обязательно принесёт мне сегодня ночью подарки? – вопрошал он с широко открытыми, светящимися предстоящим праздником глазами.
– Конечно, Дик! Обязательно принесёт… если ты не будешь бо-оль-шим шалунишкой! – мама ласково погладила Дика по голове и чмокнула в носик.
– Мам, мам, а много… подарков? – Дик мечтательно прикрыл глаза.
– Всё будет зависеть от твоего поведения, Дики, – ответила мама притворно строгим голосом. – Но, я думаю, что если ты пообещаешь Батюшке Рождество хорошо себя вести и не баловаться в будущем году, то…
– Да, да, да! Пообещаю! И он принесёт мне много подарков!.. Мам, а расскажи, какой он из себя, Батюшка Рождество?
– Он такой большой-пребольшой, – мама показала руками, – с густой белой бородой и в красной шубе. От него веет уж-жасным холодом и настоящей арктической зимой…
– А правда, что он с Северного полюса в оленьей упряжке приезжает?
– Ой, Дики, ну ты меня отвлекаешь от дел. Мне ещё салаты приготовить надо и на стол накрыть.
– Ну, мам! Ну, расскажи! – отчаянно запротестовал Дик и затопал ногами.
– Дик, успокойся. Скоро папа с работы придёт, он тебе и расскажет.
Но Дик и не думал успокаиваться. Он ни на шаг не отставал от мамы и, дёргая её за подол праздничной юбки, который уже грозил оторваться, вопил:
– Ма-а-ам! Ну правда ведь, на оленях?! Верхом?
– Нет, не верхом. Всё, Дик. Сходи, проведай как там бабушка и спроси, не принести ли ей чего. А потом иди в свою комнату и приберись. Не то, честное слово, Батюшка Рождество увидит, как у тебя твои игрушки по всему полу разбросаны и подумает, что не стоит тебе больше ничего дарить, раз ты так с подарками обращаешься…
Не успел Дик состроить обиженную физиономию, как входная дверь с шумом распахнулась, и в дом ввалился весь заснеженный, похожий на Батюшку Рождество, глава семейства.
– Так, так, так! – весело провозгласил он и заулыбался. – Что за радостные крики и звон бокалов? Я, кажется, опоздал на вечеринку и пропустил новогодние поздравления!
– Фред! Ты, как всегда, вовремя! За что я тебя люблю, так это в первую очередь за твою пунктуальность!
– Лесли! – Фред обнял жену. – Я старался, дорогая.
«Пунктуальный» Фред, однако, хоть и пришёл домой минута в минуту, всё же не упустил возможности пропустить со своими сотрудниками пару бокалов в честь Нового Года. Дик, понаблюдав пару секунд встречу родителей, тоже поспешил выразить свою радость.
– Ура, папа! – и он повис у отца на шее. – Пап, а правда, что Батюшка Рождество приезжает с Северного полюса на оленях? Мама обещала, что ты расскажешь!
Фред поднял двумя руками сына в воздух, ласково посмотрел ему в глаза и, не переставая улыбаться, с задором произнёс:
– Правда, Дик. А-абсолютная правда. Чистейшей воды. А точнее, чистейшего снега правда!.. Он прискачет сегодня ночью и обязательно принесёт тебе много подарков… – тут Фред заметил, что жена делает ему давно знакомый знак глазами, – если ты, конечно, будешь хорошо себя вести, Дик.
– А вот поэтому, Дики, иди и сделай, то, что я тебя просила, помнишь?!
– Да, да! – и Дик побежал по лестнице на второй этаж, крича и размахивая руками. – Мы с Батюшкой Рождеством скачем на большом белоснежном олене. У-ух! А вокруг бескрайние снежные просторы. Вау! – и Дик скрылся на втором этаже, откуда ещё некоторое время доносились его восторженные возгласы.
– Ну, Фред, ты уже придумал, что мы подарим на Новый Год Робертсонам?
– Да, а как же! – ответил жене Фред, снимая куртку.
– Хорошо. – Лесли прильнула к мужу и нежно погладив щетину, загадочно посмотрела ему в глаза. – Фредди, а что Батюшка Рождество принесёт сегодня ночью нам с тобой? А?!
Автор двух романов. Ищу издателя.

Сообщение отредактировал OrlovRoman - Понедельник, 16 Апр 2018, 20:17
 
OrlovRoman Дата: Понедельник, 16 Апр 2018, 20:18 | Сообщение # 7
Гость
Группа: Постоянные авторы
Сообщений: 9
Награды: 0
Репутация: 0
Глава 1. Первые шаги

Джон Шелтон рос малообщительным замкнутым мальчиком. Уже с самого детства ему начало казаться, что всё вокруг происходит как-то не так, живёт не своей естественной жизнью, как и должно быть, а как будто выдумано, так, словно злой волшебник заколдовал всё и вся, а сам где-то спрятался и тихо посмеивается, выглядывая из-за ширмы. Маленькому Джону не по душе было буквально всё: не нравилось ходить в подготовительную школу для детей; не нравилось, что вокруг их усадьбы такой высокий забор и за ним ничего не видно; не нравилось это бесконечное противное мамашино «А теперь – баю-бай!» после обеда; не нравилось, что в городе так мало зелёных парков и негде погулять и полежать на лужайке; не нравилось, что когда открываешь окно в своей комнате, чтобы проветрить зловоние лекарств, которыми его постоянно пичкали родители, надеясь излечить его необъяснимую «хворь» (как любил говаривать папаша), – постоянно слышишь этот невыносимый гул машин на улице; его раздражало даже то, что когда он заходил похвалиться своей любимой коллекцией почтовых марок в гости к соседям Робертсонам, эта маленькая задира, Эмили, тут же не пойми откуда извлекала свой альбом и горланила на весь дом, что у неё «всё это уже давно есть», и что «это – вообще жуткое старьё, зато, вот, да нет, ты посмотри сюда, Джон, да нет, нет, ты посмотри, чего у меня есть, а у тебя нет: вот таких-то у тебя точно нет! Мне папа вчера из Америки привёз… так-то!..»
Джону казалось, что весь мир восстал против него. Он чувствовал, что стоит один посреди огромного снежного поля и вокруг хлопьями падает тяжёлый липкий снег, постепенно засыпая его с головой. И вот ещё чуть-чуть, и ему уже никогда и ни за что не вырваться из этих мёртвых объятий леденящего ужаса.
Но всё это были ещё «цветочки» по сравнению с тем, с чем Джону пришлось столкнуться в дальнейшем, а точнее в недалёком будущем. Находясь ещё в той прекрасной поре юности, когда человек практически не обременён знанием социума, с непреложными законами которого каждому рано или поздно приходится знакомиться и уживаться, он находил успокоение в мире детских увлечений и удивительных открытий. Он мог до позднего вечера рассматривать марки в своём альбоме, не обращая внимания ни на кого и даже не спускаясь в гостиную к традиционному английскому ужину у камина в девять часов, после которого ему полагалось ложиться спать. Когда мать заходила к нему и укладывала «на боковую», выключая свет и убирая марки, Джон делал вид, что засыпает. Но как только во всём доме гасили свет, он хватал свой ручной телескоп, выскальзывал на балкон и часами, дрожа от холода, наблюдал за ночным небом, поражаясь величественному свету далёких звёзд и бесконечной множественности раскрывающихся перед ним бессчётных миров. Джон заворожённо следил за перемещением светил и планет, давая всему свои названия. Это был мир его детских грёз, собственный мир Джона Шелтона. И только в эти тихие ночные часы с телескопом в руках Джон мог полностью расслабиться и почувствовать себя без толстой железной брони и сложных заградительных сооружений, которые он настраивал вокруг себя, соприкасаясь с людьми и окружающим миром. Так он и жил, находя единственную радость и утешение в своих полуночных бдениях. Джон потом ещё долго будет вспоминать это время как самое счастливое и умиротворённое в своей жизни. Но ничто хорошее, к сожалению, не долговечно. И Джону вскоре пришлось испытать это на себе в полной мере.
Это случилось после того, как однажды утром его мама нашла Джона сладко сопящим под пледом на балконе, и телескоп рядом. Отец устроил Джону беседу на повышенных тонах, а потом попросту выпорол его ремнём, а телескоп спрятал в шкафу и запер на замок. Для Джона это был большой удар. Тут он впервые в жизни столкнулся с насилием, причём в одном из самых низких его проявлений: когда сильный бьёт слабого, потому как считает, что он, сильный, прав. Весь так нежно оберегаемый и лелеемый Джоном мир вдруг взорвался дикой головной болью и великим множеством бесформенных осколков, разлетающихся по всей вселенной. С того момента Джон окончательно замкнулся и стал ещё более нелюдимым. Он даже почти не общался с родителями.
В то время, как отец спокойно считал, что всё это временное и скоро пройдёт, мать, Джона, Лесли, первая почувствовала неладное.
– Фред, может, тебе не стоило так жестоко с Джоном?.. Ведь психику ребёнка очень легко травмировать, – частенько причитала она, когда они с Фредом ложились спать.
– Да ладно, Лесли, успокойся. Дедовский метод воспитания – всегда самый действенный, – и Фред отворачивался к стенке и начинал храпеть.
Но время шло, а Джон всё оставался таким же. Потихоньку и Фред начал беспокоиться о сыне. Теперь они уже вдвоём с Лесли, запираясь в их спальне на ночь, доставали толстые справочники по воспитанию детей и подолгу рассматривали различные картинки и диаграммы с графиками, где каждому возрасту ребёнка соответствовал среднестатистический уровень развития. В этих двух головах, отупевших после долгих лет супружеской жизни и окончательно засушенных парой высших образований, просто не могло уложиться, что их Джон давно уже перерос все эти безликие «графики» из этих бутафорских «пособий по воспитанию», а то и попросту находился вне их. Но его родители этого понять не могли, не умели, а может статься, и вовсе не хотели. Вначале они сваливали всё на неважную экологию, потом на некачественные продукты, потому что где-то вычитали, что ребёнку в первую очередь нужны необходимые витамины и здоровая пища. В конце концов они сошлись на мнении, что во всей этой джоновской меланхолии и апатии виновата смена сезонов – а тогда как раз наступала осень, и погода стояла ветреная и очень промозглая: на улице лужи, слякоть и мокрый снег с ветром вперемешку. На этом родители и успокоились. Но «смена сезонов» закончилась, выпал первый снежок, ударил морозец, а Джон всё оставался в уже привычном ему состоянии, т.е. ни капельки не изменился. Тут-то родители и забеспокоились, причём гораздо серьёзнее, чем раньше. После долгих совещаний, в которых, в частности, вносилось предложение об обследовании Джона психологом (со стороны мамы, единогласно отклонено папой), Фред, наконец, вынес окончательный вердикт:
– Какие ещё, к чёрту, психологи?! Ты думаешь, о чём ты говоришь, Лесли? Я сам с ним поговорю, я что, не отец, а? Или ты хочешь сказать, что я – плохой отец? А?! Нет, ну уж всё, решено. Как бы там ни было, но говорить с ним буду сначала я, и баста!..
– Ну хорошо, хорошо, Фред, – успокаивала его Лесли. – Чего ты так взъелся? Я ж не виновата, что Джон такой!.. Но только ты… прошу тебя, будь с ним поласковей всё-таки, окей?!..
– Да, да, ну естественно… а то ты скажешь тоже – психологи. Ты представляешь, что о нас потом соседи говорить будут? «Вон Шелтоны-то своего малыша уже по психологам таскают, мы всегда знали, что они – ненормальные какие-то… бедный мальчик… какие родители ему достались…» Лесли, ты же этого не хочешь?!
– Фред… – Лесли роняла голову к нему на плечо и начинала тихонько всхлипывать. Фред тут же смягчался, гладил жену по голове и говорил:
– Ну, ну, дорогая… всё образуется… ведь ты же знаешь, что бог ни делает, всё к лучшему…
Джон же, наоборот, чувствовал, что всё, что бог ни делает – всё к худшему. И поэтому он тихо радовался, когда видел натянутые словно маски рожи родителей за обеденным столом, весь этот неестественный тон разговора и их поведение. Он подозревал, что они там втайне что-то замышляют, и поэтому не сильно удивился, когда однажды отец завалился к нему в комнату со словами:
– Приветик, Джон. Я тут давно хотел с тобой поговорить…
– Здравствуй, папа. – И Джон с большим трудом выдавил из себя подобие улыбки.
– Джон, мы с мамой… – «ну давай же уверенней, Фред, это же твой сын», – говорил себе Фред, – мы с мамой в последнее время заметили, что ты стал какой-то… необщительный… не случилось ли чего, Джон?
– Нет, нет, у меня всё хорошо, – говорил Джон, а сам про себя думал: «только заметили… да вам впору мягкие контактные линзы примерять, ребята… передайте привет Броуд-Стрит…»
– Джон, но… твоё поведение говорит об обратном… – «идиот! Ну как можно так неуверенно… с сыном… я что не мужик? Или я могу с ним общаться только с помощью плётки?!»
– Джон, прости, что я тогда так… ну ремнём, – всё, Фред шёл на попятную. – Ну ты тоже меня пойми: было же холодно… ты мог замёрзнуть там, на балконе. Да и вообще, ребёнку ночью спать полагается.
– Я, пап, не обижаюсь, я уж и забыл. – И Джон снова заставил своё лицо расплыться в невинной улыбке.
– Джон, ну хочешь, я тебе снова телескоп достану? Но, конечно, при условии, что ты больше не будешь там спать… – Фред перевёл дух.
– Да, нет, пап, спасибо, не нужно. Марки интереснее.
– Ну может ты хочешь, чтобы мы все вместе, ну скажем, в зоопарк сходили?
«А-а… ну так это и никуда ходить не нужно!», – очень хотелось сказать Джону вслух.
– Ну хорошо, не в зоопарк. Это всё-таки для детей. Но ты-то у нас уже большой, – подлизывался Фред. – Ну тогда, скажем, в кино или в музей?! Во, а хочешь в музей истории Английского морского флота? Это очень интересно, уверяю тебя, и, тем более, я так много могу рассказать и показать! – и Фред, наконец, позволил себе заговорщически улыбнуться.
Но все было тщетно. Такие разговоры ещё продолжались некоторое время, пока Джон со своей недетской настойчивостью не добился своего: дверь за папой захлопнулась с той стороны и от него окончательно отстали. Однако, в том, что Джон более или менее освободился от «недреманного ока» своих родителей, была не только его заслуга. Дело в том, что в это самое время начали происходить события, которым было суждено в корне изменить прежнюю жизнь Джона.

Кончилось тёплое лето, и в окрестностях Рибчестера установилась нехарактерная для всего Туманного Альбиона ясная, тёплая погода. Джон же, несмотря на это, находился в особо мрачном и неприветливом настроении. Он шёл по тенистой аллейке, наблюдая за закатным солнышком, которое медленно тонуло за прозрачным горизонтом и, пробиваясь сквозь колышущуюся листву, играло на мрачном лице Джона. Вокруг жужжали слетающиеся домой пчёлы, кое-где ещё кружились белые бабочки-капустницы, как будто желая успеть наиграться перед зимней спячкой; дул тёплый вечерний ветерок, принося с собой успокоение и расслабленность, и, будто позёвывая, окутывал дремотой всё, к чему прикасались его тонкие, незримые нити. Всё в этот вечер говорило о том, что сама природа наслаждается последними днями благостного затишья перед предстоящим наступлением дождливой и холодной осени. Всё вокруг благоухало и пахло, испытывая блаженство от такой почти вселенской гармонии. Единственное, что сюда никак не вписывалось ни внутренне, ни внешне – это не спеша бредущий посреди всего этого благополучия Джон, душа которого в тот момент была очень далека от «вселенской гармонии». Даже снаружи смотрелся он словно каменная крепость у взморья. Ни ласковые порывы ветерка, ни пение птиц, – ничто не могло перевесить того опустошения, которое сейчас переполняло его, грозясь уже перехлестнуть через край и лопнуть словно мыльный пузырь, напоровшийся на ветку. Даже редкие прохожие старались не смотреть Джону в лицо и деликатно отводили взгляд, к чему, собственно, он уже успел привыкнуть за долгие вечерние прогулки в парке. Его единственными друзьями здесь, а может, и недругами, были только неотступно преследующие его мысли, которые постоянно настигали его, где бы он ни находился. Вот и сейчас, исподлобья наблюдая растворяющийся солнечный диск и красное зарево, уже поднявшееся на западе, весь погруженный в себя, Джон бесцельно брёл между деревьев, тормоша уже начавшие осыпаться пожелтевшие листья. Да, приближались осенние деньки, а с ними и новый этап в жизни Джона – учёба в колледже.

Колледж!.. Несколько лет назад Джон ещё мог бы помечтать об этом как о вступлении во взрослую жизнь, как о кладезе и светоче знаний. Но теперь его уже так просто было не обмануть. Большое влияние на него оказал фильм «Общество мёртвых поэтов» , который довелось ему случайно увидеть. Он сильно проникся историей, рассказанной в фильме, персонажи стали ему близкими по духу людьми. Он ассоциировал себя с ними, переживая за каждого из них. Но в то время сам он ещё не учился, тем более в закрытом привилегированном колледже для мальчиков, и никак не мог знать, что за порядки там творятся на самом деле…
А на деле всё оказалось немногим лучше, чем он думал. Нельзя, правда, сказать, что в колледже царила такая строгая замкнутая атмосфера и наказывали за малейший проступок. Но и хорошего там было тоже мало. А Джон и не ожидал ничего хорошего. С тех самых пор, как мир его детских мечтаний был разрушен, причём разрушен исключительно людьми, и людьми, в частности, взрослыми – его родителями, недалёкими поборниками правильного воспитания, – с тех самых пор Джон уже не питал иллюзий ни в отношении учебных заведений, ни к людям взрослым. Конечно, он был ещё слишком мал, чтобы осознавать что-то глобальное в отношении людей и мира вообще, но уже успел на своей собственной шкуре убедиться, что люди могут причинять боль. Причём исходя, вроде бы, из самых лучших побуждений!
Но – вот оно, свершилось! Джон, темноволосый паренёк среднего роста с меланхоличным лицом, стоит в ряду таких же поступивших в колледж подростков. Праздничный утренник, старшеклассники, выступление директора колледжа и неизменный английский смог, карканье ворон прохладным осенним утром. Джон слушал вполуха. Он снова начал погружаться в свои нерадостные мысли о том, что вот ещё столько лет предстоит теперь учить всякую никчёмную дребедень, слушать болтовню этих, таких мудрых на вид, учителей («вон у одного пузо какое, аж галстук набок съехал; небось насидел такое за долгие часы кропотливой работы над учебниками… м-да… вот так и становятся профессорами»), и что так мало времени будет оставаться на его любимые прогулки в одиночестве по парку, а также… Вдруг Джон почувствовал лёгкий толчок локтём вбок. Он слегка, чтобы не заметили, повернул голову к толкавшему.
– Не грузись, приятель, всё будет отлично, вот увидишь! Меня зовут Уолтер! – весело прошептал ему стоящий рядом паренёк со светлыми, немного вьющимися волосами.
– Ага... Меня зовут Джон, – на автомате откликнулся Джон.
Вступительный урок проводил тот самый «пузан», которого Джон заприметил ещё на линейке. Постоянно обтирая платочком пот со лба и поправляя очки, «пузан» произносил высокопарную речь о пользе образования и важности осознавания этого самого образования каждым отдельно взятым учеником каждого отдельно взятого колледжа земли английской.
– Да он ещё и патриот, ты погляди-ка, – иронично бросил Джону Уолтер. Они как-то не сговариваясь оказались за одной партой, причём далеко не за самой первой у доски, скажем прямо – за последней.
– … и вот, таким образом, констатируя факты, мы можем прийти к закономерному выводу о безусловной пользе изучения всех без исключения предметов, имеющихся в преподавательском курсе нашего колледжа. Также вам будет крайне небезынтересно узнать о том, что силами нашего учительского совета в этом году введён ещё один новый, но смею вас заверить, ничуть не теряющий от этого своей важности предмет, – изучение английской традиции в контексте современной жизни…
– Джон, – Уолтер снова незаметно толкнул вбок Джона, – слушай, у тебя такой серьёзный вид, будто ты на самом деле собрался изучать всю эту галиматью! Пойдём сегодня после уроков погуляем, надо развеяться. А то, глядя на тебя, я начинаю засыпать!
– Да, пожалуй, – откликнулся Джон, – давай в Рибблтон парк, я там часто совершаю одинокие прогулки.
– Идёт!..
Дождавшись окончания уроков, Джон с Уолтером, не заходя домой, пошли гулять в парк. Рибблтон парк находился совсем недалеко от дома Джона – буквально минут десять пешком. Так что он рассчитывал в случае утомительной прогулки сослаться на плохое самочувствие и быстро добраться до дома. Но вышло всё по-другому. Ребята пошли по той же самой аллее, где совсем недавно, несколько дней назад, прогуливался Джон, погружённый в мрачные мысли. Только погода с того момента изменилась, стало холоднее, да и деньки стояли уже не в пример мрачнее, чем в тот памятный день.
– Недавно я гулял тут, несколько дней назад, всё было так хорошо, тёплый ветерок, ясный закат… А теперь этот колледж, всё словно во мраке! – Джон нахлобучил кепку на глаза.
– Скажи мне, ты всегда такой? – вопросил Уолтер. – Ну, подумаешь, погода, подумаешь, колледж! У тебя что, нечему порадоваться в жизни?.. Эй, девчонки!
И Джон с ужасом увидел, как Уолтер, выпрямившись во весь рост, и изображая статного джентльмена в шляпе и с тростью, приветствует двух девиц.
– Девушки, не хотите ли отужинать с двумя знатными джентльменами из старинного рода? Стол со свечами у камина, непристойности не предлагать!!! – и Уолтер, опираясь на воображаемую трость и приглашающе размахивая несуществующей шляпой, важно поспешил к девушкам. Приличного вида девицы, на вид несколько старше наших мальчуганов, состроив недовольные и неприступные физиономии, поспешили поскорее убраться в свои далёкие и невостребованные «свояси».
– Ну вот, видишь, как всё просто? Эти ушли, других найдём! – и Уолтер достал из-за пазухи припрятанную сигаретку. – Эй, дядь, закурить не найдётся?..
Джон немного ошалело следил за довольно ухмыляющимся, выпускающим целые клубы дыма Уолтером. Уолтер, заметив это, издал на всю улицу радостный вопль, раскинул руки и нараспев громко произнёс:
– Я люблю тебя, старушка Англия, за то что в тебе так много лесов, полей и рек, а также за то, что в парках ходит без парней так много девушек, непременно желающих познакомиться с таким очаровательным молодым мужчиной как я… а также с моим другом Джоном, конечно же…
– Джон!.. – Уолтер подошёл поближе к нему и заговорил тихо, глупая пафосная усмешка сошла с лица его, – Джон, я же вижу, какой ты. Я знаю, что ты не такой как все. Мне всё это более чем близко. Сейчас я просто дурачусь, ну такая уж у меня натура…
Джон внимательно посмотрел в лицо своего нового друга и спросил:
– Не такой? Может быть. Но пока я не давал повода так подумать.
– Это только ты думаешь, что «не давал повода», я-то своих сразу примечаю. Я вот сейчас попытаюсь угадать немного про твою жизнь, а ты только попробуй сказать, что я где-то дал маху! Итак, по всему видно, что ты настроен так, как будто весь мир враждебен тебе, да у тебя и вид такой, словно ты ждёшь удара со всех сторон, да расправь ты плечи, чувак, любовь, всё что нам нужно – это любовь, как завещал великий Леннон… Ты, небось, не в ладах со своими родичами, они не понимают твоих увлечений, ну ещё может с девчонками неудачи сплошные, так это мы исправим, братан!..
Джон смотрел на эту клоунаду с элементами фольклора и жаргонизмами, и думал: ну вот что за странный человек?! Как можно ему довериться, открыться? Ведь ясно же, что от людей ничего хорошего не жди. Но видимо, на лице у Джона отражались все его эмоции, и наверно не надо даже было быть хорошим психологом, чтобы заметить и понять, о чём примерно он думает в данный момент. Вот Уолтер и почувствовал настроение Джона, снова став серьезным:
– Джон, я чувствую, о чём ты думаешь. Да что это за клоун, как можно ему открыться, как можно доверять ему и вообще дружить с таким. Такой я только перед другими, не близкими мне людьми, это просто элементарная самозащита. Пойдём ко мне, музыку послушаем. У меня сегодня родители поздно придут.
– Но, Уолтер, меня дома ждут, – сказал Джон, а сам уже знал, что пойдёт. Он, наконец, почувствовал какую-то симпатию к этому смешному на вид человеку, он даже подумал, что может, наконец, встретил единомышленника? Ну, не то чтобы уж единомышленника, а хотя бы просто того, кому можно без опаски довериться и ничего плохого не ждать.
Минут за двадцать они добрались до дома Уолтера, который, в общем-то, как и дом Джона находился недалеко от Рибблтонского парка. Домик за крашеной оградой напомнил Джону его собственный, – типичные жилища для людей, не принадлежащих к высшим общественным прослойкам.
– А вот и мой курятник! – весело произнёс Уолтер. – Проходи, поднимайся на второй, боты можно не снимать!
Джон не нашёлся что ответить, и, сняв кепку, стал подниматься на второй этаж за Уолтером. Стены его небольшой комнаты были увешаны плакатами с различными музыкантами: больше всего тут было Битлз, висел и Джимми Хендрикс, Пинк Флойд, Лед Зеппелин. На письменном столе, и даже на полу стопками лежали музыкальные диски, их было много – самых разных, а на стене приютилась книжная полка, где Джон сразу же приметил какие-то нигде раньше не виденные им книги. Завершающим штрихом к художественному беспорядку в комнате оказался маленький мольберт и несколько картин в углу.
– Ого! – молвил Джон. – Да ты ещё и рисуешь!
– Ну не то чтобы очень, – польщенный Уолтер спрятал довольную улыбку, – но балуюсь иногда. Вот глянь, – он извлёк из нескольких картин в углу, запримеченных Джоном, холст в рамке. – Это последняя работа, находится в стадии созерцания!
– Не понял. Что она созерцает?
– Да не она. Я созерцаю написанное и домысливаю отдельные детали. Это же наш Рибблтон парк! Помнишь место, где вниз к пруду спускаешься, там ещё ивы растут? Ну так вот, это вид вдоль пруда. Отдельные детали конечно не дорисованы, ничего не отшлифовано, но мне нравится.
– Да ты молодец. Красиво. А я никогда не пробовал рисовать.
– Ничего! – Уолтер достал из кучи дисков один с изображением множества черно-белых лиц на передней обложке и поставил на проигрыватель. – Всему своё время. Знаешь, что это за музыка?
Заиграла заводная, чем-то сразу цепляющая музыка, и к ней вскоре прибавился проникновенный вокал.
– Это, друг мой, Битлз! – важно продекламировал Уолтер. – Пластинка называется «A Hard Day’s Night»! Солирует Джон Леннон!
У Джона возникло странное, двоякое чувство. Он словно разделился на две несовместимые половинки. Одна из этих половинок на каком-то глубинном внутреннем уровне сразу же восприняла эту музыку, этот проникающий голос, слова, чётко отпечатывающиеся в сознании. А другая половина говорила, что Битлз, да, но это же было давно, это музыка несовременная, как она может быть близка, ведь это было более тридцати лет назад… Нельзя сказать, что Джон когда-то интересовался музыкой более заметно, чем другими вещами, по крайней мере не интересовался ей специально, не собирал никаких записей. Конечно, он слышал отдельные песни Битлз, ведь все они выросли в Англии, это неотъемлемая часть истории страны, как королева Виктория или Тауэр. Но он редко включал радио или телевизор, его мало занимало то, что там можно было услышать или увидеть. Современной ему музыкой он не интересовался, равно как и музыкой вообще. Внешний большой мир вообще мало занимал его до этого момента, он всё ещё не мог оправиться после того, как отец обошёлся с ним. После того, как все его детские увлечения и мечтания в момент были порушены его сильно любящими родителями. Увлечение марками как-то само отошло, телескоп он уже давно не брал в руки, отчасти потому что не хотел, чтобы его родители видели, что сделали ему больно. Он вообще, как мог, скрывал от них своё состояние и настроение. В последнее время он ничем особенным не увлекался, в основном только переживал боль, причинённую ему другими людьми… И вот тут эта музыка обрушилась на него с такой силой, проникла в глубины его естества, его «я». Музыка, заставляющая вслушиваться, привлекающая внимание с самых первых нот. Музыка, мимо которой просто невозможно было пройти. Джон стоял и никак не мог осознать, почему же он раньше не обращал внимания на Битлз.
– Я вижу, тебе нравится, Джон! Это здорово! Я пойду, поставлю чайку, согреемся после прогулки в такую погоду, – и Уолтер ушёл ставить чайник.
Джон в некотором оцепенении подошёл к книжным полкам и начал читать названия. Тут стояли Кортасар, Маркес, Достоевский, Дилан, книги о Битлз. И ещё одна, которая привлекла его своим затейливым названием «Дж. Р. Р. Толкин. Властелин Колец» . «Какое название необычное, хм, это что, фантастика?» – подумалось Джону.
– А вот и чаёк для нас с тобой, присаживайся к столу, угощайся печеньем! – Уолтер поставил поднос с двумя чашками на небольшой журнальный столик. – Ага, я смотрю, тебя уже и книги заинтересовали.
– Да, ммм, интересная подборка, честно говоря, я и названий-то таких не слышал.
– Я дам тебе почитать кое-что интересное, – сказал Уолтер, доставая с полки тот самый загадочный «Властелин Колец», – вот, держи. Я думаю, тебе понравится! А как музыка? Неужели раньше не слышал? Я вижу, на тебя действует, возьми с собой тоже! Ну же, бери!..

Придя вечером домой с двумя дисками и книгой, данными ему Уолтером, Джон, лишь кивнув в знак приветствия родителям, уединился у себя наверху. На все вопросы из-за двери типа «Ну как же, сегодня же твой первый учебный день! Это же так важно и радостно! Неужели ты не хочешь поделиться с нами?» Джон кратко отвечал, что всё прошло нормально, но он устал и хочет отдохнуть и выспаться, и что «нет, ужинать он не будет».
За окнами уже стемнело, но Джон решил не зажигать свет. Он достал свечу, запалил фитиль и поудобнее устроился в кресле перед камином. На коленях у него лежали вещи, которые он принёс от Уолтера – два диска и книга. Музыку Джон решил не ставить, у него и так никак не выходили из головы эти блистательные мелодии и чарующий голос, голос Джона Леннона. Мыслей было так много, что они путались, впечатления наслаивались друг на друга, и Джон всё никак не мог подумать о чём-то связно. «Ты же не такой как все», – пронеслись у него в голове туманной тенью слова Уолтера. «Не такой… как все… что это значит… не такой…» Джон подозревал это всегда, но никогда не произносил это так прямо. «Но как, откуда... он даже почти не поговорил со мной, он будто сразу догадался в чём дело… Уолтер. Кто он, откуда?» – но ответов не было; лишь отсветы пламени беззвучно плясали на стенах, вырисовывая причудливые фигуры. «Вот так и вся моя жизнь, словно пляшущие, прячущиеся, крадущиеся друг за другом тени с разинутыми пастями», – подумал Джон. Опустив взор на книгу, он снова, как и дома у Уолтера прочитал: «Властелин Колец». Открыв, он как-то незаметно для самого себя погрузился в чтение. И, хотя было довольно темно, чтобы читать, его в тот момент это заботило меньше всего. Джон совершенно выпал из времени. Прошло, должно быть, часа два или три, а Джон всё не отрывался от книги. Наконец, он положил открытую книгу на стол, поднял уставшие глаза и перевёл взгляд в пламя камина, где догоравшие головешки потрескивали и разбрасывали снопы искр. В это время страницы книги сами перелистнулись далеко вперёд, и полуночному чтецу бросилась в глаза строка: «и вот уже надпись на нём, поначалу яркая как багровое пламя, начинает исчезать…» Джон попытался читать с места, где остановился, но странная фраза не давала покоя; вот он снова отвлёкся, блуждающий взгляд его скользнул на стену, где мрачные тени по-прежнему сплетались в ритуальном танце. Глаза Джона стали слипаться, и сквозь полуприкрытые веки ему почудилось, что тени – это полчище неведомых чудищ, беснующаяся армия орков , а он стоит посреди огромного снежного поля с мечом в руке один на один против всех этих тварей… Веки Джона закрылись, и книга мягко опустилась на колени, сон, наконец, одел Джона в свои сладкие оковы.

– Да приятель, я смотрю, ты слегка не выспался! – приветствовал друга Уолтер, когда на следующее утро они встретились около входа в колледж. – Уж никак провёл бессонную ночь с одной из вчерашних дамочек? Чувак! Я сразу углядел, как одна из них на тебя смотрела. Опытного рыцаря Уолтера, участника бесконечных турниров и сражений, победителя сердец бесчисленных благородных красавиц – не обманешь!
– Да уж ты скажешь тоже… Тебе бы книги писать…
– О, это я ещё по юности лет не пробовал. Понимаешь, столько всего интересного, что просто невозможно угнаться. А как хочется всё успеть в этой жизни! Ну, ты перестал, наконец, переживать по всяким пустячным поводам? Тебя заинтересовало то, что я тебе вчера дал с собой? – и Уолтер многозначительно поднял левую бровь.
– Да ты уже наверно догадался отчего у меня такой измученный и не выспавшийся вид. Уж явно не от дамочек, и, по крайней мере, точно не от этих вчерашних вертихвосток!
– О! Ты меня радуешь всё больше! Пойдём, на уроке расскажешь, уже звонок был.
Уроки были в большинстве своём неинтересными, если не сказать скучными. Зато Джон с Уолтером на задней парте не скучали. Вели они себя тихо, поводов для подозрений не вызывали, что и давало им возможность посвящать много времени разговорам и вообще каким-нибудь своим делам.
– Ну давай, рассказывай! – Уолтер повернулся к Джону.
– Пришёл вчера домой, присел в кресло у камина и начал читать. Да так зачитался до глубокой ночи, что заснул с книгой в руках там же, на кресле.
– Ты начал читать «Властелин Колец»?!
– Да. Никогда не читал ничего подобного. Захватывает! Потом даже сон странный приснился.
– О, интересно, расскажи!
«Сегодня мы поговорим об одной из самых замечательных наук, созданных трудами выдающихся учёных человечества. Мы будем говорить о математике», – вещал тем временем преподаватель.
– Я стоял посреди бескрайнего снежного поля…
«…и только соблюдая принципы общества, только признавая его законы и повинуясь им, мы можем говорить…», – твердил тем временем учитель.
– Один, с огромным двуручным мечом с широким лезвием…
«…говорить о том, как важно понимать, что один человек, без использования опыта прошедших поколений, не может…»
– Окружённый со всех сторон полчищем орков…
«…никогда не постигнет той мудрости, никогда не сможет самостоятельно дойти до тех высот, что долгими упорными трудами готовили для него отцы и деды…»
– Боязный, смертельный, но непобедимый…
«…индивид должен осознавать свою нишу в обществе, тогда, и только тогда из вас может вырасти что-то стоящее…»
– Враги подступали всё ближе, скаля жуткие пасти…
«…тут мы подходим к гениальности всей этой идеи, этой концепции, всего этого великолепия, созданного только благодаря усилиям целого сообщества людей, а не отдельных ничтожных его элементов…»
– Я... – тут Джон потупил загоревшийся было взгляд. Дальше я не могу вспомнить.
– Значит твоя битва ещё впереди! Мы будем биться на одной стороне, брат мой! – многозначительно произнёс Уолтер и положил руку на его плечо. – А вот и перемена, пойдём, пройдёмся немного.
Они вышли прогуляться под сенью растущих около колледжа деревьев. Листва с них уже почти вся осыпалась, осень быстро давала о себе знать. Слегка накрапывал мелкий холодный дождик, и Уолтер закутался в плащ.
– Слушай, – сказал он, – а забавно, что тебе приснился именно двуручный меч, ведь таким только ведьмаки вооружались.
– Кто?
– Назгулы .
– А!
– Давай сегодня снова соберёмся у меня, – предложил Уолтер, доставая сигаретку. Пойдём-ка за школьные ворота, покурим, никто там нас не увидит. Будешь? Это «Честер».
– Да я вообще-то не курю.
– Не куришь или просто ещё не пробовал? – ехидно поинтересовался Уолтер. – Я не настаиваю, но если хочешь, попробуй. Всё в жизни стоит попробовать и пропустить через себя. Только тогда можно говорить о том, хорошо это или плохо.
– Ладно, давай!
Автор двух романов. Ищу издателя.
 
OrlovRoman Дата: Понедельник, 16 Апр 2018, 20:18 | Сообщение # 8
Гость
Группа: Постоянные авторы
Сообщений: 9
Награды: 0
Репутация: 0
Они немного постояли за воротами, прикуривая друг другу сигареты. Курить у Джона с первого раза, конечно, не получилось, и он закашлялся.
– Да ты не в рот набирай, в себя тяни, вовнутрь!
– Ага… Кх-кх…
– Ладно, пойдём, пора обратно идти, на тебе жвачку, чтобы не засекли.

Возвращались они к Уолтеру пешком, избегнув скучной поездки на автобусе. И хотя холодные капли дождя всё чаще норовили упасть ребятам то на макушку, то на нос, то за шиворот, они этого совершенно не замечали. Что там какой-то дождь по сравнению с таким увлекательным разговором.
– Видишь ли, любезный друг, мой плащ не промокает, – объяснял дорогой Уолтер. – Дело в том, что он эльфийский .
– Ну ты ещё скажи, он невидимым тебя делает.
– Да нет! – они посмеялись. И Уолтер объяснил с неохотой:
– Ну, эльфийский, как тебе сказать... Да, его сшила для меня одна прекрасная эльфийка. Её зовут Лютиэн.
– Ух ты!
– Но ты можешь называть её Анна. Кстати, могу познакомить, если хочешь, она сегодня должна зайти ко мне. Так что, может, соберёмся у меня после занятий?
– Да, интересно! Анна – это твоя девушка? Или просто знакомая?
– Скоро увидишь, – улыбаясь произнёс Уолтер.

Как и накануне, они снова уселись у камина. Уолтер согрел чайку, приготовил бутербродов, и они сели перекусить. Надо сказать, что день был длинным, школьные занятия весьма утомительными, а у них и крошки во рту с утра не было. Нужно было срочно подкрепиться!
– Ну как, а битлов-то послушал? – спросил Уолтер, набивая полный рот. – Ах, чаёк, горячий, хорошо!
– Нет, вчера не слушал. Послушаю ещё, может сегодня. Я как за книгу засел, так и заснул с ней. Скажи, а как ты ко всему этому пришёл? Толкин, музыка такая необычная, несовременная?
– Ну, не буду душой кривить. В этом большая заслуга отца. Музыка Битлз и других достойных команд звучала в нашем доме ещё до моего рождения.
– Да, такое случается, но далеко не всегда люди проникаются, когда родители что-то им навязывают. Вот мои, например…
– Ага. Только не говори, что твои битлов слушают! Хочешь наверно сказать, что ты из чувства противоречия не стал бы следовать примеру родителей?
– Когда я их узнал получше, когда чуть подрос и что-то осмыслил, то, честное слово, появилось большое желание начать делать всё наоборот – вопреки им самим и их заплесневелым предписаниям.
– Да, тебя, видно никогда не понимали. – Уолтер с грустным видом откинулся на спинку кресла.
– Они, видишь ли, всегда считали меня маленьким, глупеньким, хворым, я думаю, они меня всю жизнь собираются таковым считать. И всегда думали, что лучше чем я сам знают, что мне нужно, а что нет. Чем мне интересоваться, а чем и не стоит…
– Да, есть такой фенотип людей. Ничего с ними не поделаешь. Расскажи, чем ты увлекался, что вообще с тобой такое случилось, что я, не зная тебя, сразу же заметил, что с тобой что-то не так?
– Да не так уж интересно это рассказывать… В общем… – и Джон вкратце рассказал Уолтеру свою грустную историю. Тот не перебивал, только подливал им иногда чаю, да посматривал на часы.
– Ну что ж, – сказал он, когда Джон, вздохнув, закончил свой монолог, – ясно, теперь всё ясно. Однако, хватит печали на сегодня. Уже должна подойти Лютиэн!
И он угадал. В прихожей в этот момент раздался звонок. Точнее, не звонок. У Уолтера для этих целей использовался колокольчик. Прямо как в старину! Пока Джон умилялся этому маленькому открытию, Уолтер с Лютиэн поднялись наверх.
– А вот и леди Лютиэн!
Джон ожидал увидеть кого угодно: и мудрую эльфийскую деву, от которой исходит свет, и маленькую, необычно одетую девушку – ну что-то вроде самодельных вязаных шапочек с затейливыми узорами и длинных плащей как у Уолтера, всякие бусы из бисера, – но он не угадал. В комнату вошла самая обычная с виду девушка, без всяких плащей и сверкающих изумрудами волос до пят, но было в ней что-то, что заставляло задержать на ней взгляд чуть дольше, чем следовало бы тому, кто хотел бы остаться в этом незамеченным. Она была среднего роста, обладала длинными черными волосами, черты лица её были мягки и притягательны, хотя их носительница отнюдь не производила впечатление легковесного человека, скорее наоборот – привлекала внимание некоторая серьезность или сосредоточенность. Но самое же большое таинство скрывалось в её глазах – тёмно-синие очи сразу пленяли глубиной и радостью открытия мира.
Джон на секунду встретился с Анной взглядом. Всего на секунду, но этого хватило! Какой-то почти физически ощутимый свет исходил из глаз её, незримая сила, заставляющая смотреть в эти синие очи не отрываясь. Уолтер заметил замешательство Джона и сказал, поворачиваясь к Анне:
– Это Джон, мой новый друг. Мы с ним учимся вместе и уже сдружились. А это, – он учтиво указал Джону на Анну, – Лютиэн, Лесная Дева. В миру Анна.
– Здравствуй, Джон, – улыбнулась Анна, – очень рада. Вообще рада за вас, у Уолтера давно не было никаких друзей.
– У него-то? – Джон от удивления даже показал на Уолтера пальцем, что привело того в совершеннейший восторг. – Он такой общительный человек, такой открытый, я просто не могу в это поверить.
– А ты так ничего и понял до сих пор? – спросил Уолтер, а Анна многозначительно улыбнулась. – Лютиэн? Споём ему нашу последнюю балладу?
– С удовольствием, Берен.
Уолтер взял в руки акустическую гитару, уселся напротив Анны, и они начали. Нежные звуки перебора переплетались с чистым, высоким голосом девушки. Джону моментально представились флейта и клавесин, вплетающиеся в музыкальное полотно. Если бы он слышал группу Steeleye Span, то наверняка провёл бы параллели с их музыкой и голосом Мэдди Прайор. Но Джону ещё не довелось познакомиться с этой замечательной командой, поэтому он тихо и восторженно внимал дивным звукам, уводящим в совершенно другой мир. В балладе воспевалась история любви Берена и Лютиэн , рассказывалось о двух последних воинах Света, восставших против неизбежного Конца Мира и порабощения людей их же собственным разумом… Джон заворожённо слушал. Величественные картины представали перед взором его. Стены древних замков из потрескавшегося камня, бесчисленные армии орков и людей, которые простирались до горизонта и уходили за него. И Берен с Лютиэн в кольце врагов, сразившие целые горы этих тварей, бесстрашные, непобедимые, вершащие последний бой этого Мира… К реальности Джона вернул незнакомый голос:
– Всем добрый вечер! Какая замечательная компания собралась тут сегодня! – это вошёл отец Уолтера.
– Привет, пап, – сказал как раз закончивший играть Уолтер. – Это Джон, мой одноклассник и новый друг. Мы тут его, так сказать, сообща приобщаем к прекрасному! Джон, – Уолтер повернулся к нему и, показывая на отца, представил его: – А это мой замечательный отец, мистер Чарльз МакКензи!
– Ну, – немного смутился отец Уолтера, – я думаю, можно и просто Чарльз. Дядя Чарльз, если хотите. Анна меня так давно уже называет.
И мистер МакКензи и Джон обменялись крепким рукопожатием.
– Пап, побудь немного с нами, ты так много интересного можешь рассказать! – попросил Уолтер.
– Ну уж, много, – застеснялся Чарльз, – что-нибудь о музыке?
– Расскажи нам о той замечательной эпохе, когда люди ещё верили, что мир изменится, когда трава была зеленее, – попросил Уолтер.
– Если ты имеешь в виду 60-е годы, сынок, – медленно произнёс Чарльз, – то ты прав, времечко было действительно золотое, а мир – юн, словно капли утренней росы под восходящим солнцем в горах. О битлах рассказывать не буду, об этом и так написано много книг. Но вот что творилось в мире, в умах людей… Это было время просветления и новых надежд! Помню как мы, находясь примерно в вашем возрасте, ходили в лондонские клубы – Marquee, UFO. Там проводились просто невообразимые хепенинги. Концерты, на которых была самая разнообразная публика, все одевались во что хотели, носили цветастую хипповую одежду, обвешивались самодельными фенечками, сплетёнными из бисера. Люди читали в этих клубах свои стихи, играли какую-то музыку. Причём, в одном конце зала могла играть одна группа, в другом – совершенно другая. И всё это под невообразимые световые шоу, пионерами которых были Pink Floyd. Царила атмосфера любви и товарищества, любой мог подойти к любому и сказать что-то или просто обняться, прочитать свои сочинения, поговорить о философии. И никто ни на кого не смотрел как на ненормального. Можно было всё, всё разрешалось и всё находило понимание. Молодёжное движение было этаким стихийным протестом против истеблишмента, коммерции, потребительского подхода к жизни. Мы верили, что мир изменится, и что вот оно – начало чего-то грандиозного. – Чарльз рассказывал с горящими глазами, голос его был вдохновенен, но вот он сделал паузу, и взор его погас. – Это было давно. Теперь, когда с тех пор прошло уже тридцать лет, при взгляде на современный мир и общество, просто не верится, что такое вообще могло происходить… – Он снова поднял голову, взор его прояснился. – Однако вы меня радуете. Я никогда ничего не рассказывал Уолтеру, не навязывал ему этой музыки, что звучала тогда в сердцах многих людей. Он как-то сам заинтересовался всем этим, нашёл мои старые пластинки, книги, и вот он уже знакомит со всем этим других. Стало быть, тлеющие огоньки надежды, возможно, снова вспыхнут в полную силу!
Джон не уловил смысла последней вдохновенной фразы отца Уолтера – дяди Чарльза, но почему-то она отпечаталась в его памяти. Он запомнил эти слова на всю жизнь.
– Ну, меня ждут дела, – сказал дядя Чарльз вставая. – Ещё увидимся!
Уолтер отложил гитару и, усевшись глубоко в кресле, обвёл задумчивым взглядом компанию.
– У отца была вдохновенная юность, полная надежд и веры в будущие свершения, – сказал он, когда тот вышел. – А мы сидим тут, потерявшись где-то среди мрачного безвременья девяностых годов…
– Уолтер! Так не похоже на тебя – предаваться унынию, – произнесла Анна как можно веселее. – Давай расскажем Джону историю нашего с тобой знакомства! Думаю, это тоже в некотором роде впечатлит его.
– Да уж, он наверняка хотел спросить нас об этом, – оживился Уолтер. – На основе этой истории мы с Лютиэн сложили балладу.
– Но нынче мы не станем её исполнять, мы просто расскажем, – подмигнула ребятам Анна.
– Да нет, мне очень понравилось, честно. – Джон подумал, что его подозревают в том, что ему не пришлась по душе исполненная песнь.
– На самом деле история нашей встречи слегка напоминает встречу настоящих Лютиэн и Берена.
– Настоящих? – удивился Джон.
– Это герои Толкина, – ответил Уолтер, но не из «Властелина Колец», а из самой первой книги о Средиземье и сотворении Мира. Я тебе потом дам прочитать, если будет желание.
– Однажды весной, когда уже припекало яркое тёплое солнышко… – начал Уолтер.
– И травка пробивалась сквозь сухую слежавшуюся листву… – вставила Анна вкрадчивым голосом, каким обычно детям рассказывают сказки.
Все засмеялись, причём Джон скорее для того, чтобы снять некоторое внутреннее напряжение.
– Говоря более прозаично, для меня тогда настали мрачные, тяжёлые времена. Вера начала покидать меня, и я искал уединения. На северной окраине Рибчестера есть старый лес, он выходит за границу города, наверно, ты знаешь или был там. – Уолтер кинул взгляд на Джона. – Я взял с собой гитару, курительную трубку, немного лонгботтомского табака и отправился в лес. Долго блуждал я неведомыми лесными тропами, но нигде сердце моё не чувствовало ни покоя, ни умиротворения. Вдруг совершенно неожиданно вышел я на прелестную, дикую, нехоженую поляну, всю засыпанную прошлогодними листьями. Посреди поляны лежало поваленное старое дерево. В этот момент я почувствовал, что вот оно, место, которое я искал, тут можно сделать небольшой привал или задержаться подольше. На меня нашло некоторое успокоение, я присел на бревно и раскурил трубку. Так свеж и приятен был весенний ветерок, так легко и звонко пели птицы, радуясь просыпающейся вокруг природе, что мысли мои как-то сами взмыли ввысь и очистились от серого тумана, что снедал их в последнее время. Я взял в руки гитару и заиграл. Сначала я просто брал аккорды, воображая себя этаким бродячим менестрелем с лютней. Кстати, Джон, я увлекаюсь музыкой барокко, как-нибудь расскажу. Постепенно я вообще перестал воспринимать окружающий мир, погрузившись в эту замковую музыку. У меня начала вырисовываться мелодия, которую, я, сам того не замечая, периодически повторял. В такой идиллической обстановке я провёл час или более, и ничто не нарушало моего покоя, как вдруг в песнь мою совершенно гармоничным образом вплелись какие-то чистые, девственно красивые высокие звуки. Я вернулся к реальности и узрел на поляне Лютиэн в снежно-белом одеянии до пят, с длинными распущенными волосами и венком из цветов. Она вся сияла в лучах заходящего солнца. Я тогда подумал, что это не иначе как божественное видение и боялся пошевелиться. Но Лютиэн плыла ко мне и пела. Голос, вернувший меня на землю, исходил от неё! Она подошла и присела рядом на траву. Я же, не смея прекратить игру, взирал на неё, и сердце моё полнилось неведомыми мне до тех пор чувствами.
– Наконец, я улыбнулась и прекратила петь. Я – Лютиэн, Дева-Цветок, Дитя Сумерек, – сказала я.
– Меня зовут Уолтер, сказал я, – и Уолтер изобразил грациозный поклон, который, видимо, имел место быть в реальности.
– Мы пели и смеялись до самой ночи, встречая появление первых звёзд, – продолжала Анна, – а когда совсем стемнело, стали пробираться домой неведомыми тропинками, которые всё петляли по волшебному, засыпающему лесу. Шум ветвей, в котором звучало неутихающее эхо нашей песни, сопровождал нас до самой опушки…
– Как-нибудь мы покажем тебе это место, если захочешь, – сказал Уолтер, – я уверен, что там и зимой так же хорошо, как и весной.
– Анна! – Джон обратил вопросительный взор в сторону девушки. – Я пока не привык к вашим новым именам, ничего, если я буду звать вас именами, которые дали вам родители?
– Конечно, – ответила она. – Каждое имя хорошо, плохих ведь не бывает. Дело вообще не в именах, а в людях. И Анна и Лютиэн одинаково имеют право на существование.
– А у меня пока нет прозвища. Анна, расскажи ещё что-нибудь о себе, если ты не против, – попросил Джон и тут же смутился – неловко выпытывать у девушки что-то из её жизни. – Ну, я имел в виду хотя бы то, как ты вдруг оказалась в том лесу.
Уолтер с Анной заметили, что Джон застеснялся и спохватился. И улыбнулись.
– Ты нам нравишься, Джон, у нас нет от тебя секретов, – сказал Уолтер.
– Тот день, в начале весны, – кстати, это было в этом году, если интересно, – тот день был для меня тоже не самым светлым. Устав от городского шума, переполнившись людским общением, я так же искала уединения от сует мирских. И вспомнила про этот лес на окраине города. Я долго гуляла одинокими тропами, пока меня не привлекли чудные звуки музыки. «Эльфы!» – первое, что подумалось мне. Конечно, это немного глупо, но я пошла на эту мелодию. И песнь, спавшая до того времени, пробудилась во мне, я запела под удивительную мелодию и вышла к Берену. Дальше ты знаешь. Надо сказать, что с миром Толкина он тогда не был знаком, так что и ты не стесняйся. Если уже влюбился в этот мир, скоро изучишь его достаточно хорошо.
– Да, я уже чувствую, меня скоро будет не оторвать. А ты наверно живёшь где-то недалеко?
– Да, мы все живём неподалёку друг от друга, ведь городок-то наш мал. Я живу вдвоём с мамой. Она у меня тоже замечательная: благодаря ей я с детства знакома с книгами Толкина. Я воспитывалась в тёплой, ненавязчивой атмосфере, мне всегда можно было делать всё что душе угодно. Но мне обычно не хотелось никуда уходить: ведь с мамой было так интересно! Это несколько позже я стала чувствовать дискомфорт в обществе людей. Это началось тогда, когда пришло первое переосмысление всего что есть в нашем мире. Когда я поняла, что наш мир – это, увы, не мир Средиземья. Здесь просто так нельзя взять и пойти расплавлять Кольцо зла перед самым домом правительства… Но это уже другая тема.
– Да, вот как вам повезло с родителями. – Джон поспешил прервать неловкое молчание, которое могло образоваться после последних слов Анны, но сами её слова запомнил. Они были близки ему. – А у моих можно только в совершенстве научиться тому, как разрушать чужие нерукотворные миры… Но теперь с этим покончено! Отныне у меня, смею надеяться, есть вы, друзья мои!
– Конечно, Джон! Мы рады твоей, наконец скинувшей оковы, откровенности! А то я, признаться, попервости думал, что тебя ничем не пробить. – Они втроём обнялись в горячем порыве. – Теперь ты не один.
– Уж кому как не мне понимать, что это значит! Более того, я боялся людей, я сторонился их, но теперь я понял, что не всё так плохо, и кроме всех прочих есть те, кто поймёт и поможет тебе! Отныне и впредь можете так же рассчитывать на мою поддержу! Один за всех! – и Джон радостно и гордо поднял голову.
– И все за одного!
Автор двух романов. Ищу издателя.
 
Литературный форум » Наше творчество » Авторские библиотеки » Проза » Орлов Роман (рассказы и романы (если разрешается))
  • Страница 1 из 1
  • 1
Поиск:
Издательство "Союз писателей" © 2024. Все права защищены.