Байкал не отпускает

Дорога. Как долго тянется время в пути. Чем скоротать его, если ехать предстоит четверо суток? Каждый делает это по-своему. Кто-то спит, Кто-то читает, а кто-то режется в карты.
Дорога. Дорожные знакомства ни к чему не обязывают; сегодня мы попутчики, а завтра расстались и через некоторое время забыли друг о друге. Поэтому в дорожных беседах открываются такие подробности из жизни соседа по купе, которые в обычной обстановке никто не расскажет.
Итак, я сутки в пути. На очередной станции ко мне в купе вселилась женщина лет пятидесяти, с легкой сединой в волосах, полногрудая и статная. Серые глаза ее полные жизни весело оглядели купе: «Здравствуйте. Меня зовут Нина Михайловна, еду в Северо-Байкальск». Вот так и состоялась наша встреча с замечательной рассказчицей, живую речь которой я постараюсь передать в силу своих способностей.
Поначалу беседа не клеилась, поскольку Нина Михайловна обустраивала свое место.
Ближе к вечеру, за чаем, мы разговорились.
Я интересовался городом, в котором она живет, знаменитым на весь мир озером. Женщина красочно живописала мне любимые ею места, где мне еще не приходилось бывать.
Тихо журчал, как лесной ручеек, наш разговор под перестук колес, пока она вдруг не спросила: « А хотите, я расскажу вам об одном человеке и о нраве нашего Батюшки Байкала?» И она поведала мне историю, в которой перемешаны были жизнь и мистика, смерть и легенды.
Сама Нина Михайловна Дружкова приехала в Северо-Байкальск на строительство БАМа. Жили в балках и вагончиках, работали, как черти, но молодость и задор все преодолевали. Об этом написано много и, останавливаться на героической эпопее строительства я не буду.
Так вот работал в этом сибирском городке в линейном отделе милиции крепкий телом, высокий, красивый человек и звали его Виктор Сугак. Службу исполнял добросовестно, от начальства нареканий не было. А все свое свободное время посвящал охоте и рыбалке. И поэтому окрестности Байкала знал хорошо. Частенько уходил в тайгу на день – два и хотя не ночевал дома, жена Лена не упрекала его - дичь и рыба к столу не была лишней в семье. Сильный и тренированный человек, жесткий на службе в семье он, как и большинство сильных людей был добрым отцом и любящим мужем.
Стояла поздняя осень. Приближался семейный праздник - сыну должно было исполниться семь лет. Чтобы побаловать семью свежей рыбкой, поставил Виктор сетку и собирался ехать на «священное море» проверить улов. До озера было недалеко, но одному снимать сеть не с руки, поэтому позвал Виктор с собой соседа Бориса. Погрузили легкую алюминиевую лодку на прицеп, прицепили к Ниве. Взяли детишек - все веселее, да и пацанам интересно у озера побывать. Лена не возражала: «Бери их с собой, Витя. У меня тесто готово, так что некогда мне с ними…».
По Байкалу шла шуга. Батюшка дремал и не выказывал свой буйный норов, о котором не понаслышке знали Виктор и Борис.
Да и из рассказов бурят и якутов выходило, что еще с тех пор, как своенравная красавица Ангара убежала к Енисею наперекор родительской воле, буйствует иногда седой богатырь. Поднимает волны, сталкивает течения, и тогда берегись кто в море. Никого не щадит и не отпускает. А если и отдает кого, о лишь прибивая тело к берегу. Есть в озере такое странное явление, возникает вдруг сильнейшее течение с крупной рябью и влечет оно неудачника, и тянет вглубь озерной зыби с такою силою, противиться которой невозможно.
Спустили лодку на воду. Виктор приказал детям далеко от машины не отходить, мол, быстро мы с Борисом… И пошли на веслах за ближайший мыс.
Часа четыре ждали их ребятишки, а может и более, уже смеркаться стало. Не дождались и побежали домой.
Лена, услышав от детей, что папка и дядя Боря не вернулись, чуть не лишилась чувств. Ведь знала она и легенды о странных явлениях в озере, и чувствовала что-то, но загоняла это предчувствие в дальний уголок души, отвлекая себя хлопотами по дому.
Слух о том, что не вернулись рыбаки, быстро распространился по соседям. Утром вызвали на поиски пропавших вертолет. Стали осматривать прибрежные воды.
Поиск продолжался трое суток, но все было тщетно - ни лодки, не людей так обнаружить и не удалось. В последний день поисков осунувшаяся и потемневшая лицом Елена, отчаявшись узнать что-либо о судьбе мужа, взяла его рубашку и пошла в якутское селение к шаману.

Кысык, таково с рождения было имя старого шамана, сидел, скрестив ноги, у маленького костерка и курил короткую трубку. С ней он почти не расставался. За спиной у него возвышалось странное строение; или шалаш, или чум, вход в который был завешен старой оленьей шкурой.
Шаман прожил долгий век и уже не помнил своих родителей, ни мест где родился. Родиной ему были тайга, да сопки, знакомые распадки и урманы.
Невеселые мысли теснились в его седой голове, и бесконечная, заунывная песня, которую он тянул между затяжками, была под стать этим мыслям. Череда людей и событий проходила перед его мысленным взором не задевая душу, и только один образ милый его сердцу все чаще посещал старого шамана в часы раздумий. Круглолицая и белотелая Нюрка, что жила в его чуме и, которую заломал медведь - шатун, когда она бросилась на помощь Кысыку.
Даже года не прожили они, но с тех самых пор, ни разу не взглянул на женщину он.
Первое время Нюрка часто приходила к нему во сне и предсказывала некоторые события, потом образ её постепенно растворился, остался лишь голос. Стоило Кысыку закрыть глаза и сосредоточиться, как внутри звучал вкрадчивый, едва уловимый, шепот. И шепот этот отвечал на его мысленные вопросы.
Вот и сейчас звучал он в такт песне, и непонятно было, чьи слова поет старик. Казалось, ничто не может вывести его из этого состояния полудремы, полу-нирваны.
Когда Елена подошла к костру, шаман даже не прервал своей песни, лишь указал трубкой на бревно – присядь, мол. Ждала она около получаса, затем старик заговорил сам: Знаю, что забрал Байкал двоих, но один из них жив. Приходи завтра, дочка, хлеб и молоко принеси. Молоко мне отдашь, а хлеб в озеро опусти и жди. Через сутки придет тот, что жив. Слабая надежда вселилась в женщину от слов шамана, и она хотела верить в то, что придет Виктор. Ровно через сутки в Северо-Байкальске появился исхудавший и помороженный Сугак.

К сетям шли на веслах. Двигатель к лодке Виктор оставил дома - благо сети поставил за ближайшим мысом. Шуга, шурша, обтекала борта, Сугак греб энергично и сильно. Вот, наконец, и поплавки, обозначающие снасть. «Выбирай!» – табаня лодку, бросил Борису немногословный Сугак. Уже половину сети выбрали рыбаки, когда почувствовали неладное. Вода вдруг как-то странно ожила, на ней появились морщины, и неизвестно откуда взявшееся течение повлекло их прочь от сетей. Левое весло запуталось в снасти и его вырвало из уключины. Борис схватил второе и пытался зацепить им упавшее, но не удержался и свалился за борт. Мокрого и дрожащего выволок его Виктор, перевалив через борт. В лодке хлюпала вода пополам с рыбьей мелочью и ледовым крошевом. А лодку влекло все быстрее неизвестно куда.
Вокруг вздыбились высокие, беспорядочные волны, которые раскачивали суденышко, перехлестывали через борт, пополняя ледяную кашу. Уже почти стемнело и в сумеречном свете два человека боролись за свою жизнь. Замерзший Борис еле шевелился, но сняв сапоги, вычерпывал воду одним из них. Виктор же отрезал охотничьим ножом полу кожаной куртки, помогал ему. Всю ночь продолжали они сражаться со стихией. Рассвет не принес им ничего хорошего. Продрогшие и обессиленные смотрели они на черную ледяную воду. Берегов не видно, и без весел далеко не уплывешь. К тому же у Бориса поднялась температура, видимо купание в ледяной воде сказалось на не особо крепком теле. Волнение почти прекратилось, но лодка еще была в плену течения, но уже не такого мощного. Свежий осенний ветер пробирал до костей. Виктор еще крепился, занятия моржеванием закалили его, а Борис слабел. Тело его, то сотрясалось от озноба, то ему становилось жарко, и он пытался сорвать с себя одежду, бормоча что-то бессвязное. К вечеру силы стали покидать и Виктора. Обняв Бориса, который замер в полузабытьи, Сугак начал дремать, а затем провалился в тяжелый сон. Лишь под утро пригрезилось ему, что по светлым, прозрачным водам озера идет к нему седой, с длинными спадающими на плечи волосами сухонький старичок. Тихонько кладет он на плечо Виктора свою ладонь, от которой веет леденящим холодом и говорит: «Проснись! Лодка у берега»
Виктор проснулся, закоченевшее тело плохо слушалось. Лодка действительно покачивалась на слабой волне невдалеке от берега. Рядом с ним, вцепившийся в скамью лодки закоченевшими руками, мертвый и холодный Борис. Когда вспрыгнул в воду, от холода перехватило дыхание. Вода доходила до подбородка. Преодолевая судорожные спазмы тела, ухватился за борт лодки и потащил ее к берегу, а там, трясущимися, обмороженными руками вытащил тело Бориса.
Найдя неглубокую впадину в почве под ближайшей сосной, поместил туда умершего. Сил почти не оставалось, но Сугак знал - нужно схоронить товарища, чтобы зверье не растерзало его. Около двух часов собирал он прибрежные камни и обкладывал погибшего ими. Работа немного согрела.
Огляделся, места показались знакомыми. Память охотника подсказывала ему; где-то поблизости есть зимовье. Какое-то шестое чувство, звериный инстинкт привел его к, стоящему у ручья зимовью. Низкая дверь крепкого сруба была подперта, очищенным от ветвей стволиком березки. В зимовье было сухо, у печи вязанка дров, крепко сбитая лежанка неотвратимо влекла к себе. Пересилив желание немедленно лечь и уснуть, Виктор растопил печь, благо спички нашлись тут же в зимовье. Дров в печурку не стал класть много – знал, что жарко топить не на пользу помороженным рукам. Когда печь разгорелась, и от нее пошел теплый дух, устроился на лежанке и забылся беспокойным сном. Что грезилось ему в этом охотничьем зимовье, никто не знает, только разбудил его всевластный хозяин - голод. В грубо сколоченном ящике у выхода нашел котелок, мешочек с пшеном, а на крюке под потолком низку вяленой рыбы. Воду искать долго не пришлось, рядом с зимовьем журчал один из многочисленных ручьев, стекающих в озеро. Горстка пшена, половина, покрошенной в котелок рыбы, и через час голод был приглушен. Есть Виктор много не стал, неодолимо хотелось спать.
Сколько длился его неспокойный сон, он не знал. Проснулся ранним утром. Болели помороженные руки, кожа на них вспухла и натянулась, кое-где вздулись волдыри. Виктор разулся, левая нога выглядела тоже не важно. Осматривая её, он нагнулся и обнаружил под лежанкой старенькие, но еще крепкие унты. « Вот так находка! Спасибо тебе добрый человек!» - мысленно поблагодарил он неизвестного, жившего здесь до него. Снова полез в ящик с припасом и нашел склянку с медвежьим жиром. Кто ее оставил? Тот ли кто и унты, или другой бродяга – охотник. Это было не важно, главное, эта баночка была ой как кстати. Смазав обмороженные места и обувшись, вышел из зимовья, прихватив с собой спички и половину разодранной фуфайки, которую нашел в углу за печкой. Подморозило. Свежий лесной воздух действовал, как бодрящий напиток. У каменной могилы Бориса Сугак изодрал остатки фуфайки и, положив их на камни захоронения, поджег. Мера эта была совсем не лишней, обкуривая могилу, он тем самым еще на некоторое время, пока запах дыма не выветрится, предохранял ее от зверья. Закончив эту печальную, но необходимую процедуру, двинулся в путь. По его представлениям где-то в этих местах должна была находиться метеостанция.
Прошел год. Зажили обмороженные руки и ноги. По-прежнему работал Сугак в линейном отделе милиции. Теперь же на Байкал Елена его не пускала. Крепко помнила женщина слова шамана о том, что никого не отпускает грозный богатырь.
У Виктора же появился новый интерес. Решил заняться он добычей Золотого корня. Уходил в тайгу, когда с товарищем, когда один. Брал с собой ружьишко. Здесь он отдыхал душою и если находил заветное растение - радовался, все семье лишняя «копейка». И вот однажды, во время одного такого похода переходил он бурную речушку, одну из многих, что питают Байкал. Прыгая с одного камня на другой, поскользнулся и упал, ударившись головой о камень. Сознание потерял на несколько секунд, но их хватило для того, чтоб бурный поток подхватил его и увлек в самую стремнину, выбраться из которой Виктору было уже не суждено.
Тело нашли через двое суток в Байкале.