Душный июльский вечер. Благовещенск отбыл очередную трудовую повинность и вяло перетекает на диван, к телевизору. От общего потока отделяются ручейки поменьше. Молодёжь - к Амуру, на пляж. Женщины с колясками - в тенистые скверики. Женщины без колясок - в магазины и на рынок. Счастливые обладатели шести соток - на вечерний полив картошки. Совсем маленькая струйка - даже что там струйка! - по капле, кап-кап, будто слезы Бахчисарайского фонтана, устремилась в сторону аэропорта. Туда, как ни странно, отправимся и мы с вами. Нет, вы конечно можете со мной не ходить, но тогда вы не увидите всего того, что увидел я. А я не пожалел, совсем не пожалел, и всевышний тому свидетель!
Вот, смотрите, симпатичный молодой, в возрасте Иисуса Христа, брюнет с едва намечающейся проплешиной уговаривает оплывшую целлюлитом усатую матрону лет шестидесяти за окошком кассы:
- Девушка, миленькая моя, ну поймите же вы меня! У меня там жена ... рожает. Всего один билетик, умоляю! Кондиционеров в кассах аэропорта ещё не придумали, поэтому протянутая в окошко в качестве последнего аргумента шоколадка предательски тает прямо в руках брюнета, постепенно изгибаясь в раболепном поклоне.
Но „девушку“ не разжалобить. Обладательница почётного титула „Лучший кассир тысячелетия“ всякое повидала по ту сторону своего пыльного окошка. Поэтому голос её по-прежнему скрипуч и монотонен:
- Мужчина, я вам в сотый раз говорю! Нет билетов на Томск на сегодня, нету! Мне, может, по-китайски повторить? И не капайте вот этим своим мне на стол. Уберите немедленно, говорю!
Наш брюнет - командировочный из Томска. Он будет единственным, кто пострадает в этой истории. Остальные либо отделаются лёгким испугом, либо вообще ничего не заметят. Как, например, большая группа челноков из Питера, которая уже заканчивает сдавать свой многотонный пахнущий китайскими подвалами багаж, и потихонечку перемещается в буфет. Там не продают, но у опытных питерских челноков всегда всё с собой. А буфет нужен лишь для удобного размещения за столиком и создания атмосферы праздника, насколько это вообще возможно в российском аэропорту девяностых годов.
Жена нашего несчастного тоже своё получит, но это будет ещё только через два дня, да и то совершенно не в нашей истории. Об этом вам лучше прочитать в очередном выпуске „Вечернего Томска“ в разделе криминальной светской хроники.
На самом деле она ему вовсе пока не жена, а всего лишь невеста. И рожать она пока не собирается. Они месяц назад подали заявление и, надо же, его срочно отправили в благовещенский филиал их фирмы разруливать какие-то местные проблемы. А потом позвонила сестра, за ней дядька, весельчак и приколист. Затем мама - главное, мама! - она уж точно не могла соврать. В один голос все утверждали, что его ненаглядная пустилась во все тяжкие с его хорошим приятелем, начальником его отдела, по рекомендации которого, кстати, он и попал в ту преуспевающую фирму. Они, мол, почитай как седьмой день заперлись в его же, брюнета, трёхкомнатной квартире и выходят иногда лишь за шампанским, сигаретами и презервативами. Ну и покурить на балкон - тоже выходят.
- Причём довольно часто - ехидно добавила сестрёнка.
Словом, вы не можете не понимать, насколько брюнету необходимо лететь в Томск. А эта жирная ведьма за стеклом ну никак не может войти в положение. Или и вправду билетов нет - кто там разберёт...
Тем временем к стойке регистрации подтягивается большая - больше питерской - команда челноков омских. Или, может, не челноков. Что-то у них подозрительно багажа маловато. Тут два варианта: либо багаж уже благополучно отправился по сибирским просторам в скором или не очень поезде, либо они идиоты. Потому что любой здравомыслящий человек никогда не поедет в Благовещенск „просто посмотреть“. Просто потому, что смотреть в Благовещенске нечего. Вот китайский Хэйхэ на противоположном берегу - да, за несколько лет братской торговли после открытия российских границ изменился до неузнаваемости. В бывшей деревне поднялись „небоскрёбы“ и закипела жизнь. На российском же берегу всё, как было, спокойно: ни один налоговый рубль не коснулся местных обшарпанных стен и разухабистых дорог. С советских времён остался лишь единственный плюс: в городе невозможно заблудиться, настолько идеальна его прямоугольная планировка.
Омские тоже, как и питерские, блаженно улыбаются. Бедняги, они не знают, что произойдёт буквально через пять минут. И брюнет не знает. И многочисленные „неорганизованные“ пассажиры-омичи, и местные, коим за каким-то дьяволом вдруг приспичило лететь. Да-да, все эти люди, обречённо примыкающие к хвосту длиннющей очереди к одной-одинёшенькой на весь аэровокзал стойке регистрации. Питерские тоже не знают, но, забегая слегка вперёд, успокою всех, что питерским это „по барабану“. Плевать, говоря языком литературным. Да, драгоценные мои, и ещё одно важно: здесь нет никакого противоречия, что питерские и омские стоят в одной очереди. Маленькие самолёты, вы знаете, такие огромные концы летают с неминуемой дозаправкой. В рейсе 5526 властители небесных пассажиропотоков решили осчастливить Омск. Вот почему омские граждане летели вместе с питерскими. За это одолжение Омск должен был поделиться с питерским лайнером своим керосином. А керосина не оказалось. Или кто-то решил сэкономить. Или просто слямзить. Действие-то наше в России происходит, не забывайте.
Вы слушайте, слушайте. Да не меня слушайте! Слушайте, что сейчас диктор объявит. В аэропортах, как и на вокзалах, обычно хрен разберёшь, что говорят, но на то и я с вами! Я вам переведу.
- Уважаемые пассажиры - прохрипели динамики бодрым, полным оптимизма, голосом - в связи с отсутствием топлива в аэропорту Омска, промежуточная посадка рейса Благовещенск-Санкт-Петербург будет произведена в городе Томске. Администрация „Аэрофлота“ приносит вам свои извинения за доставленные неудобства.
- Твою мать! - дружно выдохнула омская половина очереди. Фига-ж себе -„неудобство“ ! А тыщу вёрст по тайге пешком, что ли?
- Есть бог на небесах! - замер, оглушённый, лысоватый молодой брюнет, которого новость застала в дверях здания аэропорта. - Хвала господу, что вымазал меня шоколадом, иначе я не зашёл бы в вонючий сортир, не искал бы среди расколотых раковин единственный уцелевший хозяйственный обмылок, не сушил бы пять минут руки холодным воздухом чудо-фена, и ехал бы давно в свою засиженную клопами гостиницу. Я! Лечу! В Томск!
И точно: самые слабонервные из пассажиров, по большей части местных, кто смиренно, кто с матерком вполголоса, поплелись в кассу сдавать ставшие в одночасье ненужными билеты. Не будем следить за этим, для кого печальным, а для кого весьма радостным, процессом. Мы лучше подойдём к тем, кто остался стоять в очереди. А это наши знакомцы - та самая многочисленная группа то ли челноков, то ли идиотов. Я всё же склонен верить в лучшее.
- Ну что, летим или в гостиницу? - интересуется полноватая женщина бальзаковского возраста, по-видимому, старшая в группе.
- Конечно, летим. Там самолёты три раза в день летают, а тут ещё двое суток киснуть! Гостиница, да и пожрать надо - то на то и выйдет. Лучше на билет потратимся, но к утру уже дома!
На том и порешили. Полетели они. И слава аллаху, а то и не было бы нашей с вами истории вовсе. Теперь вы видите, что никакие они не идиоты?
А что там питерские? А питерские почти все уже в буфете. Багаж сдан, это самое главное, теперь можно начинать набираться в зюзю, отмечая удачные закупки и произнося тосты в хвалу продажной таможни, без каковой их бизнес заглох бы на корню. Только надо так свои силы рассчитать, чтоб напиться не сразу, а постепенно, не то в самолёт не пустят.
У стойки из питерских остались только двое: он и она. Волею судьбы они в этой поездке вместе. Ну вместе, понимаете? Хотя записывались в группу по отдельности и до поездки друг о друге даже не слыхивали.
У них багаж не берут. Всё, говорят, перевес. А как же челноку лететь без багажа - вы в своём уме?! Туда все средства вбуханы! Всей родни, ближней и дальней. Включая бабушкины „гробовые“.
Говоря по правде, он совсем не прочь остаться с ней ещё на одну ночь в гостинице.
- Только не в той самой, - машинально думает он про себя, недоумённо глядя в наглые глаза барышни в синем форменном костюме, секунду назад объявившей им „смертный приговор“ , - Не в той, где они уже провели почти неделю и в которую уже возвращались вчера, когда их рейс отменили из-за нелётной погоды. А администраторша - у-у, противная бабища! - как будто собственноручно подстроила им нелётную погоду и ждала с нетерпением их возвращения, устроила скандал на весь холл. Мол, как вам не стыдно, мол, кто в 348-м номере жил, мол, перепачкали всё бельё, и , мол, дома надо такими делами заниматься, а вы, мол, не на растлённом Западе живёте, а в обществе с высокими моральными устоями.
Дурочка! У них в Благовещенске что, Советскую власть ещё не свергали? Или у неё дежа вю? Да и зачем всей группе про наши амуры знать? Тоже, нашлась моралистка - прям вершина интеллигентности и деликатности!..
- Да-а, неплохо бы... Только вот завтра надо будет уже самому всё организовывать, давать взятки, беспокоиться о билетах, переживать за сохранность багажа. Да мало-ли ещё чего!
И он с сомнением посмотрел на девушку. А она чуть не плачет. Да, он, конечно, очень славный, очень! Но у неё дома муж и маленькая дочурка, по которой она скучает с самого начала поездки. И она сама не знает, как она, замужняя женщина, очутилась в его постели. Был ли причиной этому его весёлый искрящийся взгляд и заразительная улыбка? Или все гораздо прозаичнее: большие серые китайские сумки очень тяжелы для её субтильной конституции, а их обязательно кто-то должен был таскать, иначе поездка теряет всякую коммерческую привлекательность? А он лишь выглядел самым надёжным и неиспорченным из всей этой своры хапуг и рвачей.
Увидев её полные отчаяния и мольбы глаза, он решился. Он совершил поступок, на подобный которому по дерзости и благородству он не отчаивался ни разу за всю свою недолгую и безмятежную жизнь пай-мальчика на папочкиной и мамочкиной шее. Подвиг. Он видел себя рыцарем на белом коне, вступившимся за честь своей дамы. Он легко - с его-то ростом под два метра! - сиганул через стойку регистрации и ухватил за локоток уходящую с чувством исполненного долга барышню в синем. За подобное деяние в любом другом аэропорту мира подоспевшие секьюрити быстренько скрутили бы не в меру осмелевшего парня и передали в полицейский участок. А в любом уважающем себя правоохранительном участке России он был бы к тому же обречён на физические и моральные страдания. Но в аэропорту города Благовещенск, что на великом Амуре, видимо, такое поведение было в порядке вещей. Парня никто не скрутил и не приложился ему хорошенько в печень. Может, там не было милиции? Время, сами знаете, голодное - перешли в бандиты, небось, аль, как многие, за реку повадились ездить за яркими китайскими шмотками.
Нет, милиционер, по крайней мере, один, в аэропорту был. В этом мы с вами скоро убедимся...
- C начальником говорите. - лишь устало бросила официальная барышня и принялась поправлять чулок на левом бедре.
- Вы начальник? Что ж это творится?! Может, как-нибудь, а? Ну, пожалуйста. В не то я вам такое тут устрою! Посмотрите, вся наша группа почти прошла, мы с девушкой вдвоём остались. Что вам стоит, а? У нас и вещей-то меньше всех. А платили поровну! Отдавайте тогда наши сорок баксов! Или я жаловаться на вас... В прокуратуру! ...Ладно? - зачастил он мольбами и угрозами вперемежку.
Мы никогда не узнаем, драгоценные мои вниматели, какой именно из аргументов произвёл своё магическое воздействие на высокое начальство, но нам это и не особо нужно, вы согласны со мной? Начальник, отмахнувшись как от назойливой мухи и не отрывая взгляда от кроссворда на своём столе, равнодушно бросил:
- Марина, взвесь этих. Это тоже питерские…
- Хы-ы-ы, питерские! - процедил сквозь зубы один из одетых с иголочки амбалов, пристроившихся в очереди как раз позади парня с девушкой, - Бизь-несь-мены, блин...
И оба презрительно и свысока посмотрели в сторону исчезающей в черноте багажного отсека череды светло-серых плетёных сумок-близнецов. К амбалам в это самое время подтаскивали их багаж. Каждый огромный, не одноразовый, как у всех челноков, а специально сшитый из брезента баул, с трудом, сгибаясь в коленках, тащили по два китайца. И не было конца желтолицей веренице. Пока первая пара утирала испарину и ожидала полагающейся скромной платы, последняя даже не показалась в дверях. Как москвичи затесались на питерский рейс, тоже никто не знает. И, главное, зачем? На Москву борта уходили буквально один за другим. Как я определил, что это москвичи? Солнце ясное, свет очей моих! Поживи с моё и ты не такому научишься! Научишься, например, без рентгена, навскидку, определять - лишь по напряжению узких глаз на жёлтых лицах - что в баулах москвичей не может быть ничего, кроме кожи и джинсов. Дешёвые платьица и синтепон совсем не так оттягивают руки, как ты их не уминай.
Ладно, потерпите… Скоро уже, совсем скоро я вам открою и мой собственный секрет.
- Ага, блин, - подражая интонации амбала, ответствовал парень, - Счастливо вам багаж сдать!
После чего парочка любовников дружно хихикнула и побежала догонять своих в буфет.
Наивная душа! Знал бы ты, о, юноша, какими бабками орудуют москвичи! Видимо, для них и оставлял местечко кажущийся равнодушным начальник, о них беспокоился. Вернее, о денежках их. Не приведи, господь, и впрямь реальному перевесу случиться! Никакой лётчик не полетит. Разве что последний дебил. Бабки бабками, а жизнь дороже.
- Та-ак, гражданин, а вы куда летите? - услышал я вдруг строгий голос прямо над моим ухом. - Слоняетесь тут из угла в угол, народ пугаете. Предъявите-ка документы, гражданин.
Ну? Что я вам говорил! Обещал милицию - получайте. Нарисовался, красавчик, бравый удалец.
Строгий голос принадлежал древнему седому старикашке с одутловатым лицом в погонах капитана милиции.
Когда все милицейские кадры разбежались кто куда, начальство решило не провожать его на пенсию, как положено, а попросить поработать ещё чуть-чуть.
- Да это временно, Семёныч. Только пока всё в стране не наладится - сказало начальство.
Пистолета ему решили не выдавать - мало ли чего сослепу старикан напутает. Так и ходил он по аэровокзалу с огурцом в кобуре, по старой советской привычке. Документы проверял. Чеченская война в разгаре, террористы по мирным тылам распоясались - ты, дед, смотри в оба, да о бомбах в забытых сумках сообщай. И всем смуглолицым со смоляными волосами и карими жаркими очами подозрительным типам пристально в их карие очи заглядывай - вдруг его, террориста, с поличным так и поймаешь. Он и старался. Старые кадры службу знают!
- Предъявите, говорю, документы! - голос зазвенел металлом...
Не переживайте за меня - это он не мне. Он меня не видит. Меня никто не видит. Меня как бы нет. Я - никто. Да, да, конечно, у меня есть имя. В своей жизни я носил гордое имя. Гарун-аль-Рашид - наверняка слышали! Я давно перебрался в царство теней, но так и не утратил привычки ходить по городам и весям в своём невидимом плаще. Смотрю мир, обычаи, нравы, как люди живут. Люблю я за людьми наблюдать. А сам, как и встарь, не показываюсь.
Шучу, конечно...
Шучу я: плащ мне тоже никакой уже не нужен. Я ведь дух. Бестелесный дух - ну куда мне, скажите, плащ!
Я люблю бывать в России. В вашем бардаке и беспределе. Особенно в середине девяностых - такая умора! Как? Ничего, вы тоже, когда уйдёте в мир теней, получите в своё распоряжение машину времени. Хотите - универсал, а хотите - для лета, чтоб не париться - машину времени-кабриолет. Опять шучу. Духи не потеют, во-первых. А во-вторых, никакая персональная машина вам не потребуется. У нас все равны и всё общее. Я не понимаю, почему коммунисты всё ещё у вас, на грешной Земле. Глупцы, давайте к нам!
Как же вы, благочестивые граждане, допустили в своём государстве такое? С горсткой бандитов-правителей не совладать? Эх, вы! Ладно, я вас немного утешу. Вы только попадите к нам, и вам ещё предоставится возможность их хорошенько отбуцкать. По голове, по почкам, лопатой - как хотите. К Калигуле, Герострату и Гитлеру, вон, до сих пор очереди стоят. Не верьте вашему Данте - никакого ада нет. И рая нет. Есть один потусторонний мир - мир теней. А мы уж сами тут решаем, кому муки вечные, а кому по свету путешествовать. Мне-то вы, надеюсь, верите?
Давайте, давайте же с вами продолжать наблюдать. Так интересно! Всё только начинается. Скоро они полетят. Все-все. И весёлые питерские. И неунывающие омичи. И их предприимчивая главная. Вы её запомните - она ещё сыграет свою немаловажную роль. Я бы сказал - ключевую.
Высокомерные москвичи тоже полетят. Их багаж как раз закроет оставшиеся лимиты и всем остальным пассажирам разрешат лишь строго по норме - двадцать кило на лицо. Лысеющий томский брюнет, и тот полетит. У него багажа-то всего ничего: бритва и зубная щётка. Он ведь, помните, не за этим. У него личное. Так что он ещё одной бабуле поможет лишние килограммы вяленого кижучёвого балыка провезти - внучатам к пиву.
И влюблённая молодёжь полетит - а куда же без них!
- Прав был Серёга, ой как прав! - думал на бегу молодой парнишка, крепко сжимая ладонь девушки в своей.
Да! Я же совсем забыл вам рассказать о том, памятном лично для меня, импровизированном „военном совете“ , устроенном питерцами незадолго до сдачи багажа. Решали, сколько „на лапу“ давать. Чтоб багаж не только приняли со всем полагающимся почтением, но ещё и доставили в лучшем виде.
- „Убивать“ надо суммой! - запальчиво кричал Серёга, самый опытный из группы.
Я долго размышлял над его фразой впоследствии. Да, у меня теперь много времени для размышлений. Не сразу дошёл до меня глубинный её смысл. Но теперь я уверен: узнай я об этой фразе тогда, в лучшие мои годы, я бы повелел выложить её золотом - нет, алмазами! - на главных воротах моего халифата.
Однако, экономная группа решила по другому.
- Тебе хорошо, у тебя денег куры не клюют! А нам чем убивать? Вот этим?! - опечаленная группа потрясла исхудавшими за рекой кошельками.
Проголосовали. Скинулись по двадцатке. И то, кто-то сказал - „ой“ - и схватился за сердце. Тому-то ладно - он своё пожил. Но в итоге, вы помните, сердце едва не остановилось у самых молодых...
Всё, давайте обратно поспешим - слышите:
- Пассажиров, вылетающих рейсом…
К выходу номер один их приглашают... Сообщу вам по секрету: я не поленился, обежал весь аэропорт, но не обнаружил нигде выхода номер два. Выход на посадку тут всего один. И вообще, весь аэропорт легко сошёл бы за сарай-подсобку на среднестатистическом рублёвском землевладении. Кабинет начальника, касса и зал ожидания, он же буфет.
Это я к чему говорю. Это к тому, что будь вы даже в том расслабленном состоянии, в котором пребывала питерская группа, вы никогда не ошиблись бы с выходом. А омичам и вовсе не до пьянки - вон они, первые, всем скопом через рамку протискиваются.
Думаете, сели и полетели? Нет - Серёгу ждали. И того ещё, что „ой“ говорил. Две стюардессы их искали. Они таки заблудились с расстройства... А может, с радости...
Вы любите летать? Эх, я тоже! Давайте быстрее к нам - я вас так летать научу! Отстой ваши самолёты! А люди - класс! Я почему в России бывать люблю: люди душевные...
Только за облака - веселье продолжилось. Скучковались по интересам и возрастам. По проходу носились - бедные стюардессы замаялись их по местам рассаживать. Упадём, говорят, дисбаланс какой-то там у них. Вот чудные! У людей праздник - какой дисбаланс!
Ой, а омичи-то серьё-о-озные! Не до шуток тут, право, когда неизвестно, заночуешь ты сегодня в родной постели или нет. Одна только старшая их глазами туда-сюда, туда-сюда зыркает. Задумала что-то - у меня на это глаз намётан!
И брюнет из Томска тоже в общем празднике участие не принимает. Не до того. У него же личное. Личное, так и кажется, уже пустило первые ростки сквозь редеющую шевелюру. Он на всякий случай провёл пятерней по волосам - Уф-ф-ф…
И молодые любовники молчат. Он грустит в предчувствии неизбежной разлуки. Она предвкушает встречу с дочуркой, её светловолосым маленьким чудом. Когда в Питере все встанут со своих мест и потянутся к трапу, он вложит ей в ладошку записку с номером телефона и, смущаясь, произнесёт:
- Ты, звони, ладно, когда ещё раз соберёшься. И вообще...
Только я один знаю, сколько смысла и надежды вкладывал он в это „вообще“ . Но она, медленно перебирая ногами по проходу за его спиной, осторожно сунула бумажку в кармашек кресла...
Они никогда больше не увидятся. У неё муж и ребёнок. Она даже не помашет ему украдкой на прощание. Повиснет на шее встречающего мужа и забудет о нём навсегда...
Полет, в общем, нормальный. Всё идёт своим чередом. Скоро Томск, где питерцы рассчитывают „дозаправиться“. Что они, хуже самолёта?! Только „керосин“ у них другой, свой, более человеческому нутру приятственный.
Мало-помалу наступает ночь. Кто-то из пожилых пытается спать. Чудаки какие! Праздник вокруг.
- А что я могу? - сокрушается старшая стюардесса, - Вы же видите!
Признаться, я сам задремал с устатку под общий гвалт, и не заметил начала действия. В мои годы это простительно. Проснулся я от знакомого голоса за спиной:
- Вы платили уже? - звонким шёпотом вопрошала старшая омской группы кого-то из своих.
- Нет, а сколько?
- По „тонне“ сбрасываемся.
- И что, верняк?
- Да, уже договорились…
Ага, что-то я упустил... Тоже мне, наблюдатель! Рыцарь чёрного плаща! Вышел, называется, в люди - посмотреть, душеньку потешить!
Я побежал по салону, внимательно прислушиваясь к разговорам и пытаясь восстановить ход событий.
Не то, не то. И это не то! Может, стюардессы знают? Ну-ну, им лишь бы посуду свою вернуть! Я было в кабину пилотов сунулся - не пускают! Задраено всё так, что даже мне не просочиться! Мне, представляете! Бестелесному! Пришлось через дверь слушать. Кому-то там первый, видимо, пилот кричит:
- Андрюха, да что ты мне трёшь? Ты Михалычу звякни - у него в загашнике наверняка припрятано. Что-ж я вас, сукиных детей, не знаю! Пятнадцать лет с вами, охламонами! Короче, веди меня, я тебе говорю…
Ничего не понимаю! Что ж, будешь знать, как спать на дежурстве. Какой ты после этого Гарун-аль-Рашид!
А - вы тоже так себя корите, когда у вас что-то не получается, так ведь? Я бы выпил от огорчения, да нельзя мне. Дух я.
Буду дальше наблюдать. Скоро садимся - я хоть Сибирь посмотрю. В Томске никогда не был. Вон, брюнет на часы поглядывает - не терпится ему. Хороший, видно, город.
- Уважаемые пассажиры, наш самолёт совершил посадку в аэропорту города ... Омска - раздаётся по громкой связи. После полной остановки вы будете приглашены к выходу...
Ну оговорилась, зарапортовалась сердешная. В такой-то суматохе, с кем не бывает. Три раза в неделю целых пять лет через Омск летать - тут любой на автомате сработает. Да и не заметил никто вроде. Питерцам что Омск, что Томск - два лаптя по карте - лишь бы в буфете было! Даже брюнету показалось, что его родной город назвали.
А знаете, кто громче всех аплодировал при посадке? Омичи, кто же ещё! Они-то точно знали, что стюардесса не ошиблась. И я потом - на всякий случай - тоже взглянул на здание аэропорта. Так и есть - Омск.
Нет, свет очей моих, буква не перегорела: первая „О“ - заглавная.
Дальше, знаете, что было? Ну да, питерцы - в буфет, тут и к бабке не ходи. Омские - тоже не велика загадка - по родным углам: кто к жене, кто к любовнику, кто к маме с папой.
А вот брюнет как? Даже рассказывать не буду: вы, драгоценные мои, каждый Новый Год этот сюжет по всем телевизионным каналам смотрите. Третья улица Строителей, квартира, этаж... Короче, брюнет на стоянку такси попёрся.
- Что ж он, совсем шизанутый? Чужой город не распознал? Он ведь не пил даже!
Город-то его, может, и насторожил. Только чуть позже. А вот аэропорт поди признай! С вашими-то типовыми советскими проектами. Да ночью. Да ещё когда летаешь не то чтобы часто - второй раз в жизни. Причём первый - в три года, к морю, в Сочи с мамочкой. Хрен поймёшь, в Омске ты, в Томске, в Новосибирске или Кемерово. Два этажа, видеосалон и два буфета с камерой хранения. Даже два вокзала-близнеца в двух столицах, Московский и Ленинградский - и те больше различий имеют.
Ему бы, брюнету, конечно, осмотреться повнимательнее. Но куда там! Он спешит. У него личное!..
А вы, мои драгоценные, особенно те, кто с мигалкой яркой, да с сиреной звонкой, да с крестом алым, да по пробкам непролазным, да по встречной полосе - на карете скорой, словно в такси погоняет - завидуйте ему молча. Личную жизнь он ещё наладит, вы не беспокойтесь. Отсидит своё и наладит. Но вот вам на воздушном „бомбиле“ покататься в жизни вряд-ли случай представится.
Так-то, драгоценные...