Глава 19

Перелётные птахи улетели на полдень. Старухи вытаскивали из изб старую солому, жгли у порожков. По утрам под ногами похрустывало, воздух бодрил, словно вода из студенца в жаркий день.

Владимир тешился в Киеве с новой женой, Добрыня же уехал в любый сердцу Белгород.  По вечерам закрывался в своей особой горнице, призывал Ставка.

Привёз волхв из дальних странствий писаные кириллицей христианские книги: манускрипт о правой греческой вере и евангелие. Читал Добрыня и манускрипт тот, и евангелие. Чтение давалось трудно, не все притчи Иисусовы понимал, местами в сон клонило неодолимо. Но главное уже вызревало. Ещё не мог выразить словами, но хватким умом своим постигал главное отличие христианской веры от руськой.

Прочитав окончание манускрипта, а именно то место, где философ объясняет, почему крестятся водой, почему Иисус был распят на деревянном кресте, и рождён женщиной, а не появился каким-либо иным, божественным способом, с сожалением сделал вывод, без знающего наставника божественные книги не понять.

«Возлюбил бог Авраама и племя его, и назвал его своим народом, а назвав своим народом, отделил его от других. И возмужал Исаак, а Авраам жил 175 лет, и умер, и был погребён. Когда же Исааку было 60 лет, родил он двух сыновей: Исава и Иакова. Исав же был лжив, а Иаков – праведен. Этот Иаков работал у своего дяди семь лет, добиваясь его младшей дочери, и не дал её ему Леван – дядя его, сказав так: «Возьми старшую». И дал ему Лию, старшую, а ради другой, сказал ему: «Работай ещё семь лет». Он же работал ещё семь лет ради Рахили. И так взял себе двух сестёр и родил от них восемь сыновей: «Рувима, Симеона, Левию, Иуду, Исахара, Заулона, Иосифа, и Вениамина, а от двух рабынь: Дана, Нафталима, Гада и Асира».

На что смерду, ремественнику, холопу, кмету знать, кто кого родил? Да нешто выучат они такое? У самого голову от такого чтения мороком заволакивает. Потому и призывал, и возил за собой и в Вышгород, и в Белгород Ставка. Ставк свой, не поп. Ставк поймёт все колебания мыслей, беспомощность в постижении любомудрия. Поймёт все сомнения, не осудит, не осмеёт.

- То философ объясняет, как вера Христова к людству пришла, - объяснял волхв тихим голосом. Поглядывал виновато на покровителя, опускал глаза. Привык Ставк к таким полуночным беседам, и человеком был не робкого десятка – пускался в странствия зачастую в одиночку, не всегда случались попутчики, шёл, имея в руках всего лишь посох. А всё ж перед воеводой за свою учёность чувствовал себя неуютно. Словно укорял себя в той учёности, что превосходила знания всесильного боярина, коий боярин в делах, при князе, а в ночных беседах, словно обыкновенный людин.  – Не сразу люди в истинного бога, во Христа, поверили. Забывали про бога, в нечистоте, по-скотски жили, непотребства творили. Пророки же божье слово проповедовали. О том философ манускрипт свой написал. Не всякий людин в толк возьмёт.

- Ишь ты! – кольнул Добрыня. – В истинного бога поверили! Ты-то сам, в какого бога веруешь?

Ставк смутился, опустил глаза. Сам не понял, как про истинного бога вырвалось.

- Я в Даждьбога верю, во Христа, в Богородицу.

Добрыня засмеялся.

- У тебя вер, как у князя жён. Сегодня к одной пошёл, надоела, другую приласкал. А в Перуна веришь, славишь Перуна?

- Нет, не славлю Перуна, не люб он мне, - ответил Ставк откровенно. Знал, с Добрыней обо всём говорить можно. – Наши, руськие боги всё подвиги совершали. А христианские, и Христос, и Богородица страждущим, обиженным утешение дают. Тем и любы они мне. Христос сам страстотерпец, потому страдания людий понимает. А сколько страданий людям в жизни выпадает, сам знаешь.

Вот оно! Мысль, понимание дались-таки,  Добрыня, словно осязал его. Христос терпел, и тому же людий, рабов своих учит. Всякий у богов своё видит. Для Ставка главное – утешение страждущих. Да разве такому Ставку можно Землёй владеть? Сможет ли он людий на смерть посылать, когда потребуется, или принуждать работать без роздыху до кровавого пота?

Много ещё о чём толковали, пока глаза не начинали слипаться.

Искал Добрыня суть, и подмечал многое.

- Вот философ написал: «В начале, в первый день, сотворил Бог небо и землю. Во второй день сотворил твердь посреди воды. В тот же день разделились воды – половина их взошла на твердь, а половина сошла под твердь. В третий день сотворил он море, реки, источники и семена. В четвёртый день – солнце, луну, звёзды и украсил всё небо». Ну, дальше про ангелов, Сатану, вот, про пятый день. «Затем в пятый  день сотворил Бог зверей, скотов, гадов земных, создал и человека». Так и вы, волхвы, тому же учите. Был Род в яйце. Из яйца Род вышел, сотворил Небеса и Поднебесную, воду и землю, земля под воду ушла. Родил Род Сварога и велел ему сотворить и зверей, и птиц, и рыб, и человека. И про потоп и у христиан  есть, и у вас, волхвов.

- А почто, - спрашивал Добрыня на следующий день, - ромеи с латынянами ссорятся из-за веры? Бог един, почто же свары меж ними?

- Бог-то един, да веруют по-разному, - отвечал Ставк сокрушённо, словно досадовал на людей иной, чужой ему веры, до которой, казалось бы, ему и дела не должно быть, и печалился даже на тех людей, кои не могут жить в своей вере полюбовно и согласно, а ссорятся из-за неё меж собой до пролития крови. – Латыньские попы за дары грехи отпускают. По правой греческой вере того нельзя делать. Богу угодно покаяние в грехах, а не дары за них. Да и у ромеев, самих-то, свары из-за веры каждый год.

- Хм, дары не надобны!

Добрыня уже поднаторел в священном писании, и своим прозорливым умом ухватывал то, что Ставк либо не замечал, либо не хотел замечать.

- Говоришь, дары христианскому богу не надобны? А вот, гляди, что в евангелии написано: скорей велблюд пролезет через игольное ушко, чем богатый попадёт в рай. Так?

- Так, - ответил Ставк настороженно.

- А далее, что Христос говорит? А то, что сие человекам невозможно, а богу всё возможно. Сие что означает? А то, принесёт богатый в церкву щедрые дары, умилостивит бога, и тоже в рай попадёт. Так-то.

- Не верно мыслишь, Добрыня, - возражал Ставк в душевной тягости. Христианский бог представлялся ему благим, справедливым, заботником о людиях. Человек же, которого он уважал, признавал у него острый, всеохватывающий ум, своими замечаниями разрушал веру, как ржа разрушает железо. – Покаяние богу нужно, покаяние и вера, а не дары вовсе. Потому, всякий людин, хоть раб, хоть господин равен перед ним. Одно только богу потребно – покаяние и вера, и тогда спасены будут люди.

Добрыня спорил, а про себя решил, крестить надо Русь. Крестить, но как?

Ставк рассуждал, словно всё решено было, и от него с Добрыней зависело, будет ли спасена Русь, или потонет в непотребстве, а жители её отправятся в геенну огненную.

- С Подунавья попов призвать надобно. В Подунавье по-славянски службу творят, да и в Киеве, и Новгороде и по другим нашим городам попы есть. Мало только. Учители славянства, Кирилл да Мефодий, учили, словом надобно язычников в веру Христову обращать. А что латыняне, что ромеи больше мечом да огнём действуют.

Как-то Добрыня подвёл итог спорам.

- Ты вот что, Ставк, ты крестись. Мы на небесах не были. Может, Даждьбог и есть Христос, а Род либо Сварог – главный христианский бог. Мы того не ведаем. Крестись Ставк, да добре крестись, чтоб других крестить мог. Добрых попов пригляди. Я с князем толковать стану. Князя, бояр, дружину окрестим, потом про всю Русь подумаем. Тут крепко думать надо. Теперь иди, я обмысливать всё дело стану.

Волхв послушно поднялся, поклонился боярину, в дверях остановился. Добрыня недовольно посмотрел – что ещё, всё обговорили, сколько можно воду в ступе толочь.

- А ведь из Корсуня можно попов позвать.

- Из Корсуня? – Добрыня откинулся на твёрдую спинку кресла, посмотрел недоумённо. – Корсунь же ромейский город. Сам же говаривал, не надо ромеев на Русь звать.

- Ромейский-то он ромейский. Мне так рассказывали, в Корсуне и бояре, и все нарочитые люди, и попы – опальные, на коих и басилевс, и патриарх, главный поп серчают. Константинопольские попы алчны, оголодали на бесхлебье. На Русь придут, не о вере станут печься, а об утробе своей, да выгоде. Константинопольских попов я сам видал, знаю. А Корсунские попы в опале из-за веры, о выгоде своей печься не станут. Так вот мне подумалось.

- Вот оно как. Ладно, и про Корсунь подумаю. А постой-ка. Расскажи мне про Корсунь, что видел, что слышал.

Ставк вернулся, сел на лавку, заговорил монотонно:

- Поведали мне такую бывальщину в Корсуне. Хочешь, верь, хочешь, нет, разные люди рассказывали. Бывальщину ту старику от дедов своих слышали. Пришёл в Таврику с большой ратью некий князь русов Бравлин.

- Князь Бравлин? – перебил Добрыня. – Не слыхал о таком. Ну, давай, давай, сказывай, что сделал тот Бравлин.

- Обложил Бравлин город Сурож, дошёл до Корсуня. Не пустили князя ни в Корсунь, ни в Сурож, затворились жители. Захотел князь войти в Сурож, да не вышло. Пожгли вои Бравлина посады, веси пограбили. Началась зима. Таврика хоть не Русь, морозов нет, но и не лето жаркое, набедовались ратники, оголодали. В Суроже тоже голод, кормов жители не запасли, но ворота не отворяли.

Добрыня головой покачал.

- Пожгли всё сдуру, а своих кормов видно не было, коли голодали. Не велик разумом тот князь был. Так что, взял Бравлин город?

- Взял-таки, мало не год простоял осадой, но вошёл в город, добился своего. Вои Бравлина оголодали, зимой померло сколько-то, да и сурожцы побили многих, от того вои впали в великую лютость.

Добрыня взмахнул рукой, перебил нетерпеливо.

-  В город-то как вошли? Вот про что скажи.

Такая безделица Ставка не заботила, потому сведения имел скудные.

- По разному сказывали. Один говорил, ворота проломили, другой – через потайную калитку сколько-то воев скрытно вошло, воротников перебили, и впустили рать в город.

- Через калитку-то как вошли? – воскликнул Добрыня в сильном волнении.

Ставк смущённо пожал плечами.

- Ладно, дальше рассказывай.

- Так вот, вошла рать Бравлина в город, и вои пребывали в великой лютости на сурожан, - Ставк приступал к части своего повествования, являвшейся главной на его взгляд, лицо рассказчика заметно оживилось. - Стали вои грабить и творить всякие непотребства над жителями. Велели выкопать глубокую яму, саженей десять в поперечнике. Хватали кого ни попадя, хоть старого, хоть малого, хоть мужа, хоть жену, подводили к яме, рубили головы. Рубили, да приговаривали: «Пока яму доверху головами не накидаем, будем убивать». Князь Бравлин с боярами рядом с той ямой стоял. Тут-то беда с князем и приключилась. Пал князь наземь, задёргался, будто бесы в него вселились, изо рта пена пошла, весь коростой покрылся. Короста даже глаза закрыла, и ослеп князь. Тут опять по-разному рассказывали. Одни говорили – голова у князя в сторону вывернулась, другие – нет, мол, ничего с головой не сделалось, только коростой покрылся и ослеп.

Добрыня на такие россказни только рукой шевельнул, продолжай, мол.

- Так вот, пал князь наземь, полежал сколько-то, да как закричит: «Несите меня к попам борзо!» Бояре подхватили своего князя, принесли в церкву. Тот попам уже кричит: «Принимаю веру Христову! Крестите меня, да не мудите!» Окрестили попы князя. Тут чудо великое сотворилось. Как вышел князь из купели, короста с него шелухой осыпалась, глаза открылись, и прозрел князь. Огляделся вокруг себя, будто впервые свет белый узрел. Осмотрелся, увидел, какие непотребства вои его над жителями сурожскими творят. Увидевши, закричал, чтоб не делали того более. Вои, прознавши про чудо, кое с князем свершилось, удивились, и тоже крестились. Крестившись, более никаких непотребств над жителями сурожскими не творили, а награбленное назад вернули. Бравлин же поведал попам: «Подошёл ко мне старик, сам высокий, худой и седой весь. Схватил меня руками за шею,  сжал, аж дыхание спёрло, и свет в очах померк, пальцы-то у него как железные, и речет: «Крестись! Принимай веру Христову! Не губи жителей сурожских, падёт пелена с глаз твоих, и прозреешь ты». Попы объяснили, то святитель Стефан Бравлину явился. Такую бывальщину слыхал я в Корсуне. Корсуняне боятся, как бы русичи також к Корсуню не пришли, и кормов у каждого жителя на полгода запасено.

Ставк смолк, Добрыня, постукивая пальцами по столешнице, спросил:

- Про калитку не вспомнил?

Волхв смотрел недоумённо. Боярин ударил ребром ладони по краю стола.

- Экий же ты, главного не вызнал! Ежели ту калитку выламывали, шум бы учинился, и десяток добрых кметов против тьмы воев калитку держали.  А вот ежели подстенка под калиткой не было, то можно ночью подкоп прокопать и скрытно внутрь пролезть. Экий же ты, однако, недотёпистый! – повторил воевода, и с досадой покачал головой.

- Да зачем тебе знать-то? – воскликнул Ставк, огорчаясь, что воевода не понял главного, и спрашивает про какую-то безделицу. – Нешто с князем на Сурож идти собрались?

- Никуда мы не собрались, а вот как крепости берут, знать надобно. В жизни всё пригодится. Что ещё про Корсунь расскажешь?

- Сказывали мне про чудо, кое в Корсуне приключилось. Ещё когда корсуняне не приняли Христову веру, пришёл в город некий епископ Капитон. Тот Капитон проповедовал слово божье и призывал жителей креститься. Жители не верили епископу и говорили: «Как докажешь, что бог есть?» Епископ подумал и отвечает: «Разведите большой костёр, я войду в огонь, и ничего со мной не случится, не единый волос не обгорит на мне. Бог меня защитит!» Жители отвечают: «Зачем костёр разводить? У нас большая печь есть, в которой камни на известь пережигаем. Войди в неё, живым выйдешь, покрестимся». Капитон говорит: «Ведите! Да огонь пошибче разведите» Подвели епископа к двери, а оттуда жаром так и пышет, так и пышет, стоять рядом нельзя. Епископ помолился, наложил на себя крестное знамение, и вошёл в печь, жители ахнули. Епископ пробыл сколько-то времени в печи, жители думали, всё, сгорел, а Капитон дверку открывает, и выходит живёхонький наружу. Веришь ли, нет, сам нисколько не обгорел, волдыря ни одного не вздулось, только воды напиться попросил. Так мне сказывали. Жители удивились на то, и поверили в бога единого, всемогого, и вскорости все окрестились. А над печью той, церкву поставили. Мне показывали.

Ставк хотел ещё что-то добавить, но Добрыне прискучило слушать про христианские чудеса.

- Ладно, ступай, про церквы потом поговорим.

Десять лет рабства внесли в сознание Добрыни то, чего не сознавали другие княжеские и боярские дети. У каждого, самого распоследнего раба, просмердевшего навозом, с нечёсаными патлами, одетого в драную дерюгу, сквозь прорехи которой проглядывает немытое худое тело, даже у него есть душа. Он вовсе не скотина, умеющая ходить на двух ногах, он – человек. Он также страдает, как всякий иной человек, также испытывает боль, и также хочет радости в жизни. Потому Добрыня понимал мятущуюся душу тихого с виду волхва, ищущего сострадательного к людям бога. Знал Добрыня, нельзя топтать раба, простого людина, ремественника или смерда, закупа, огнищанина. Ибо они тоже люди. Уродился Добрыня гордым и сильным, не просто сильным физически, хотя боги и этим не обидели, но сильным изнутри. Внутреннюю свою силу ощущал с малолетства, чуяли её и окружавшие его люди, и потому безропотно принимали его власть. Но даже он, поужинав иной раз зуботычинами тиуна и стуча зубами от холода в каморке воротника, впадал в уныние. Выжить, выстоять помогла надежда, уверенность, что наступит день, и жизнь его изменится коренным образом. Прощаясь с ним после падения Искоростеня, отец говорил:

- Крепись, сын, терпи. Знай, возмужаешь, рабство твоё закончится,- и ещё сказал: - Помни, ты – древлянский княжич. Покоряйся, но не превращайся в червя.

Он верил отцу, и потому, стиснув зубы, терпел и унижения, и побои, и холод, и голод.

Но на что надеяться рабу от рождения? Что после смерти попадёт в Ирий? Но туда же попадёт и господин его, и истязатель. Не станут ли они преследовать его и там? Не всякому открыта дорога в Ирий.  Кому? Никто в том не уверен. Даждьбог – добрый бог, учит любить Руськую землю, понадобится, и жизнь положить за неё без раздумий. Русичи – внуки Даждьбога. Ставк верно подметил, нет у Даждьбога утешения страдальцам, а у Христа есть. И ещё. Христос учит не мучить себя, не рвать душу, терпеть да верить в него без оглядки, даже забыв отца с матерью. И тогда награда – спасение и вечное блаженство. И что такое жизнь человечья, краткий миг, не более, можно и потерпеть.

Хотя видел Добрыня во всяком человеке брата своего, и не имел привычки зазря обижать ни раба, ни простого людина, но был он княжеского рода, потому и мыслил по-княжески.

Христианские боги учат людство покоряться владыкам своим, не переча, без ропота. Руськие боги тому не учат, опыт с Перуном не удался. Всяк людин должен заниматься своим делом. Поставь князя ли боярина к дманице, таких криц наварят, от одного удара рассыпаться будут, пошли их в поле, так ниву засеют, где густо, где лысина. Но разве сможет смерд ли, ремественник-хытрец владеть Землёй? Всяк людин дальше своего двора не видит. Как защитить Землю, мирный ряд с соседями уложить, разве то простой людин сможет сделать? А дани наложить, чтоб и князю на устройство Земли хватило, и людству на пропитание осталось? Князь людству должен быть пастухом, не волком. Но людство должно подчиняться своему князю. Первые помощники князю в том боги. Руськие боги плохие помощники.  Людство к вече привыкло, а на вече  норовит князю наказы давать. Того не понимают, князю лучше знать, как Землёй владеть, и как порядок на ней блюсти. Хан Ибрагим звал Владимира перейти в магометанство. Руси хан не знает, потому и звал. Магометанство русичам чужое, и обычаи магометанские русичам противны. Никогда русич магометанство не примет, костьми ляжет, но в своей вере останется.  Христианские боги русичам ближе, понятней, и Христос и Богородица. Чехи, ляхи, подунайские болгары, люди одной с русичами крови давно в христианстве живут. В одной вере жить, легче мирные ряды укладывать. Да вот беда, христианские боги у всех одни, а славят их по-разному.  От латынян нельзя веру принимать. Киевские попы прогнали латыньского проповедника, не посмотрели, что сама княгиня Ольга просила императора прислать на Русь учителя христианской веры. Нельзя от латынян веру принимать. Призовёшь латынян, распри и раздоры пойдут. Руси того не надобно. Да и людие не примут латыньскую веру. Латыньские попы по-латыньски службу творят. А кто такую службу на Руси поймёт? Чужой останется вера для людства. И от Византии тоже нельзя веру принимать. Правы и князь Святослав, и волхв Ставк. Ромеи так мыслят – кто от них веру принял, над теми они властны. Русь никогда под ромеями жить не станет. Да и попы греческие чужие, на своём языке богам служат. По-иному надобно. Ставк верно говорит, надо с Подунавья попов звать. Да ведь много попов надо. Крепко над сим помыслить надобно. Попы такие надобны, кои от Византии отложились.

В одном Ставк не прав. Ежели одним словом Русь в христианство обращать, до второго потопа не управиться. Где словом, а где и силой крестить будем. Теля, когда от матки отнимут, и молоко с пальца дают сосать, и захлёбывается, и брыкается, иной раз так лбишком безрогим боднёт пестунью под коленку, та с ног валится. А потом ничего, привыкает. И с пальца сосёт, и само пьёт. Доглядать надо, попервах всё равно к материнскому вымени тянется. Так и Русь, побрыкается, поропщет, а примет новую веру, милей прежней станет.

Сперва князя и ближних крестить надобно. Крестить тайно, дабы людство не возроптало. Среди бояр и дружины слух пустить, кто хочет любым князю быть, креститься должен.  Бояре да дружина старшая поразмыслят, примут новую веру. И бояре, и дружина у коих вотчины, земли есть, норовят смердов в закупы, сироты обратить, а пашни их к рукам прибрать. Христианские боги, кои смирению людство учат, им, ой, как надобны.

В том, что сможет убедить племянника креститься, Добрыня не сомневался. Всё что надумал, ему перескажет. Ещё и другим прельстить можно. По примеру Самуила-Симеона поставить в Киеве главного попа, как в Византии. Будет в Киеве главный поп, и царём объявить себя можно. А того Владимиру, ох, как хочется. Да дать Владимиру манускрипт, чтоб при нём был. Станет, читать ли, нет, его дело. Люди увидят, припомнят, не спьяну князь новую веру принял, сперва обмыслил всё хорошенько, у христианских философов учился.

Хотя и своеволен сыновец, разумные речи слушает, и следует им. До кун, паволок, злата не жаден. Знает, скупой правитель, что река в каменных берегах – ни самому напиться, ни коня напоить. Булгарскую дань решили на строительство городков по южному порубежью потратить. Нынешней же весной набирать охочих людей из вятичей, сиверцев, дреговичей да селить их на Стугне, Роси. На всё куны надобны.

Не всегда так  бывает. Иной раз войдёт в голову, какая нелепость, никаких доводов не слушает. Так приключилось два года назад с человечьей жертвой Перуну. Может, княжеское своевольство пользой откликнется? Время пройдёт, людство про Перуна вспомнит, как про Змия из Кощьного царства. А что человечьей крови пожелал вовсе не Перун, а князь, про то и не сведает никто.

Окрестится князь, окрестит опору свою – дружину и боярство, тогда и за всю Русь примутся.

Примет Русь христианскую веру, беспременно примет, побрыкается и примет. Всем по нраву придётся – сильным тем, что простое людство смирению, послушанию учит, сирым же, тем, что утешение даёт. А всем вместе – спасение обещает да вечное блаженство.