24 Май 2013
Азиатский роман (Отрывки)
***~~~***
Томик умирал, изредка тоненько взвизгивал от боли, глядел на меня умными понимающими глазами. Он словно извинялся за то, что вынужден уйти далеко-далеко, оставляя меня одного. Я ничего не мог сделать для него, только гладил успокаивая. Томик дышал все тяжелее, с каждым вздохом у него вырывался стон. Он стонал совсем как человек. Не в силах смотреть на эти муки я поднял ружье и направил ствол в голову Томика. Но, сколько ни обзывал себя тряпкой, бабой, тюфяком – так и не смог нажать на спуск. Через какое-то время началась агония. Наконец, Томик судорожно встрепенулся и затих. От осознания того, что он никогда больше не подойдет и не положит голову мне на колени, я плакал, как маленький ребенок. Ветер тоскливо шумел в вершинах деревьев. Казалось, остался совсем-совсем один на свете и окружившая глухая тайга бесследно поглощает меня. Вверх по Белой речке, навстречу отцу, я не пошел.
Следы показывали, что злоумышленник был один. Видимо, у него было ружье такое же, как и у меня – распространенная в этих местах «Белка». Это хорошая легкая двустволка, с вертикально спаренными стволами: нижний ствол гладкий, двадцать восьмого калибра, а верхний нарезной – пять целых и шесть десятых миллиметра. Дробью он сбил загнанного собакой на кедр соболя, а когда Томик схватил падающего зверька и не захотел отдать чужаку, выстрелил в него из нарезного ствола.
Отец рассказывал мне, о таких промышленниках и в книгах я читал о них. Эти люди промышляют в тайге не охотой или сбором кедровых орехов. Взять зверя из-под чужой собаки, не единственное их занятие. Такой, не задумываясь убьет охотника, чтобы завладеть приглянувшимся оружием, или старателя, за крохи намытого золота. Он ведет себя в тайге нагло и самонадеянно, у него преимущество внезапного нападения. Отец не раз предупреждал меня: при встрече в тайге с незнакомыми людьми, не показываться им и сразу скрытно уходить.
Злодей шел вниз по течению Белой речки. Отпечатки резиновых сапог сорок пятого размера говорили, что это мужчина высокого роста и не из местных. Шаги были несопоставимо с ростом короткие, след глубоко вдавлен. Так идет очень тяжело нагруженный человек. Пришелец не удалялся от берега речки, значит, не знал этих мест и надеялся по ее течению выйти к реке Томь и идущей вдоль нее железной дороге. Я вырос в этих местах и ориентировался, как в собственном доме. Белая речка километров через пять закончит свой путь, впадая в более полноводный Изас. Здесь тропа раздвоится. Правая ветвь уходит в глухие, безлюдные, труднодоступные места. Левая, ведет вниз по правому берегу Изаса, доходит до непропуска и, поднимаясь по узкой каменной террасе на тридцатиметровую высоту, закончится на краю обрыва. Пришелец, не зная местности, по правой тропе, неизвестно куда, не пойдет. Он будет продвигаться левее, вдоль берега. Сейчас он, вероятно, поднимается на непропуск и, дойдя до обрыва, вынужден будет возвращаться назад.
Я с разбегу перескочил на левый берег Белой и, пройдя вверх по Изасу до мелкого переката, перебрел на его левый берег. Напротив громады непропуска залег за полусгнившей валежиной, перевел курок на нарезной ствол и стал ждать. У меня острый глаз и я очень хороший стрелок. На пятьдесят метров срежу пулей любую, на выбор, ветку на дереве. До скалы будет дальше, метров сто пятьдесят, но и человек не веточка, потолще будет. Он был обречен. Он уже возвращался, пробираясь по узкому уступу, держась вплотную к скале. На спине возвышается огромный рюкзак, ружье в правой руке.
Черная мушка, сравнявшись с плечиками прицела, замерла на его голове. Палец на спусковом крючке окаменел, я никак не могу стронуть его с места. Несколько раз сжал и разжал кулак, разминая пальцы и, снова прицелился. Странное дело, как только мушка упирается в цель, палец на спусковом крючке отказывается повиноваться. Я отвел мушку немного в сторону – щелкнул выстрел. Пуля, расплющившись о скалу, высекла белый дымок каменной пыли рядом с его головой. От неожиданности, он отпрянул от скалы и, балансируя руками, пытался удержаться на краю уступа, но тяжеленный рюкзак за спиной тянул в пропасть. С леденящим душу криком отчаяния полетел он вниз, ударился о каменный выступ и, перевернувшись, подняв шумный фонтан брызг, ушел под воду.
Изредка срывавшийся снежок, вдруг густо повалил крупными влажными хлопьями. Пусть валит, моей охоте все равно конец. Пусто и тоскливо на душе. Возвращаясь назад, чтобы похоронить Томика, я столкнулся с отцом, спешившим по моему следу.
– Зачем ты его убил? – раздраженно спросил он.
– Он сам упал.
– Ты стрелял, я же слышал, – настаивал отец. Только когда я рассказал подробно, как все произошло, он успокоился. Мы похоронили Томика на берегу Белой речки. Под тем высоким кедром, на который он загнал последнего, в своей коротенькой жизни, соболя. Отец сделал топором на дереве затеску, и я ножом вырезал в мягкой древесине кедра прощальные слова для Томика:
Я говорил: ты человек. Прости.
Среди людей такого друга не найти.
Я отвернулся от отца и стал переобуваться, меняя сено в броднях , чтобы он не увидел мои глаза наполненные слезами.
 МОЙ ДНЕВНИК /
 955 /
 Valery
/
|
| Всего комментариев: 3 | |
|
| |
[Юрий Терещенко]
То,