Name: Азиатский роман (Отрывки)
Item: Азиатский роман (Отрывки)
Author: Ворон

Меню сайта

Стань партнером

Азиатский роман (Отрывки) | Автор: Valery

Здесь переплелись любовь и ненависть, вера и неверие, алчность, жажда мести и азиатская жестокость. Этот мальчишка беззаветно верил в светлые идеалы коммунизма. Из горного посёлка, затерянного в сибирской тайге, он вышел в Большой мир и был жестоко разочарован. Пройдя через огонь и воду, через ужасы человеческого бытия, он потерял Веру, потерял Любовь и, почти потерял Надежду ...

***~~~***

Томик умирал, изредка тоненько взвизгивал от боли, глядел на меня умными понимающими глазами. Он словно извинялся за то, что вынужден уйти далеко-далеко, оставляя меня одного. Я ничего не мог сделать для него, только гладил успокаивая. Томик дышал все тяжелее, с каждым вздохом у него вырывался стон. Он стонал совсем как человек. Не в силах смотреть на эти муки я поднял ружье и направил ствол в голову Томика. Но, сколько ни обзывал себя тряпкой, бабой, тюфяком – так и не смог нажать на спуск. Через какое-то время началась агония. Наконец, Томик судорожно встрепенулся и затих. От осознания того, что он никогда больше не подойдет и не положит голову мне на колени, я плакал, как маленький ребенок. Ветер тоскливо шумел в вершинах деревьев. Казалось, остался совсем-совсем один на свете и окружившая глухая тайга бесследно поглощает меня. Вверх по Белой речке, навстречу отцу, я не пошел.

Следы показывали, что злоумышленник был один. Видимо, у него было ружье такое же, как и у меня – распространенная в этих местах «Белка». Это хорошая легкая двустволка, с вертикально спаренными стволами: нижний ствол гладкий, двадцать восьмого калибра, а верхний нарезной – пять целых и шесть десятых миллиметра. Дробью он сбил загнанного собакой на кедр соболя, а когда Томик схватил падающего зверька и не захотел отдать чужаку, выстрелил в него из нарезного ствола.
Отец рассказывал мне, о таких промышленниках и в книгах я читал о них. Эти люди промышляют в тайге не охотой или сбором кедровых орехов. Взять зверя из-под чужой собаки, не единственное их занятие. Такой, не задумываясь убьет охотника, чтобы завладеть приглянувшимся оружием, или старателя, за крохи намытого золота. Он ведет себя в тайге нагло и самонадеянно, у него преимущество внезапного нападения. Отец не раз предупреждал меня: при встрече в тайге с незнакомыми людьми, не показываться им и сразу скрытно уходить.

Злодей шел вниз по течению Белой речки. Отпечатки резиновых сапог сорок пятого размера говорили, что это мужчина высокого роста и не из местных. Шаги были несопоставимо с ростом короткие, след глубоко вдавлен. Так идет очень тяжело нагруженный человек. Пришелец не удалялся от берега речки, значит, не знал этих мест и надеялся по ее течению выйти к реке Томь и идущей вдоль нее железной дороге. Я вырос в этих местах и ориентировался, как в собственном доме. Белая речка километров через пять закончит свой путь, впадая в более полноводный Изас. Здесь тропа раздвоится. Правая ветвь уходит в глухие, безлюдные, труднодоступные места. Левая, ведет вниз по правому берегу Изаса, доходит до непропуска и, поднимаясь по узкой каменной террасе на тридцатиметровую высоту, закончится на краю обрыва. Пришелец, не зная местности, по правой тропе, неизвестно куда, не пойдет. Он будет продвигаться левее, вдоль берега. Сейчас он, вероятно, поднимается на непропуск и, дойдя до обрыва, вынужден будет возвращаться назад.
Я с разбегу перескочил на левый берег Белой и, пройдя вверх по Изасу до мелкого переката, перебрел на его левый берег. Напротив громады непропуска залег за полусгнившей валежиной, перевел курок на нарезной ствол и стал ждать. У меня острый глаз и я очень хороший стрелок. На пятьдесят метров срежу пулей любую, на выбор, ветку на дереве. До скалы будет дальше, метров сто пятьдесят, но и человек не веточка, потолще будет. Он был обречен. Он уже возвращался, пробираясь по узкому уступу, держась вплотную к скале. На спине возвышается огромный рюкзак, ружье в правой руке.

Черная мушка, сравнявшись с плечиками прицела, замерла на его голове. Палец на спусковом крючке окаменел, я никак не могу стронуть его с места. Несколько раз сжал и разжал кулак, разминая пальцы и, снова прицелился. Странное дело, как только мушка упирается в цель, палец на спусковом крючке отказывается повиноваться. Я отвел мушку немного в сторону – щелкнул выстрел. Пуля, расплющившись о скалу, высекла белый дымок каменной пыли рядом с его головой. От неожиданности, он отпрянул от скалы и, балансируя руками, пытался удержаться на краю уступа, но тяжеленный рюкзак за спиной тянул в пропасть. С леденящим душу криком отчаяния полетел он вниз, ударился о каменный выступ и, перевернувшись, подняв шумный фонтан брызг, ушел под воду.

Изредка срывавшийся снежок, вдруг густо повалил крупными влажными хлопьями. Пусть валит, моей охоте все равно конец. Пусто и тоскливо на душе. Возвращаясь назад, чтобы похоронить Томика, я столкнулся с отцом, спешившим по моему следу.
– Зачем ты его убил? – раздраженно спросил он.
– Он сам упал.
– Ты стрелял, я же слышал, – настаивал отец. Только когда я рассказал подробно, как все произошло, он успокоился. Мы похоронили Томика на берегу Белой речки. Под тем высоким кедром, на который он загнал последнего, в своей коротенькой жизни, соболя. Отец сделал топором на дереве затеску, и я ножом вырезал в мягкой древесине кедра прощальные слова для Томика:
Я говорил: ты человек. Прости.
Среди людей такого друга не найти.
Я отвернулся от отца и стал переобуваться, меняя сено в броднях , чтобы он не увидел мои глаза наполненные слезами.

Информацию предоставил: Valery

Теги: Азиатский роман, Valery, Валерий Волченко


Порядок вывода комментариев: 0 Спам 3 Ворон • 20:14, 01 Июн 2013 Повествование захватывает с самых первых строк, Валерий. Так об охоте может написать только человек, который сам охотился. Для жителя Сибири нет ничего важнее промысла! Учёба подождёт, а соболь ждать не будет! Трагический рассказ о гибели Томика затронул до глубины души. До чего только человеческая жадность довести может! Такие ни перед чем не остановятся, позоря весь охочий люд... Когда рушатся идеалы -- наступает переосмысление... Любовь Сергеевна, возносимая героем до высот Олимпа, оказалась порочной женщиной. Такой, как все! Сможет ли герой теперь найти общий язык с женщиной или станет бирюком?! 0 Спам 2 Valery • 16:46, 25 Май 2013 Азиатский роман (Продолжение) В спортзале школы накрыты столы, гремит музыка, гудит выпускной бал. Мы прощаемся со школой, с беззаботной юностью. Впереди взрослая жизнь, новые надежды и мечты. Время уже за полночь, но никто не собирается уходить. По традиции, с утра планируется продолжение – пикник в лесу, на речке. Только Назар Петрович – директор школы, пошел отдохнуть в свой кабинет. Назара Петровича я уважаю, не потому, что директор. Мне кажется, что он понимает меня, как никто другой. Назар Петрович вел у нас физику и, когда я задавал ему вопросы, он перед всем классом отмечал у меня нестандартное мышление. «Вот из таких людей получаются великие ученые», назидательно говорил он. И, с сожалением добавлял: «Если они не прогуливают занятия». Посреди зала чарльстонят Юра Краснов с, похожей на цыганку, Томкой Звонаревой. Я не танцую, суровый таежник все-таки, а не клоун какой-нибудь. Вновь поднимаю и выпиваю уже четвертую или пятую рюмку водки. Пожалуй, я пошел бы танцевать, но лишь с одной девушкой. Предмет моего вожделения – молоденькая учительница литературы и русского языка, Любовь Сергеевна. Она сидит и смотрит на танцующих, а я подсматриваю за ней. Сменяется музыка, грохочет зажигательный рок-н-ролл. В зале началось настоящее столпотворение. «Вот сейчас подойду и приглашу ее», – я стал выбираться из-за стола. Но она, как назло, поднялась и вышла из зала. Выпитая водка придает решимости, следую за ней. Мысленно прокручиваю, что скажу, но все слова кажутся слишком банальными. Для такой девушки, нужны особые слова, но никак не могу их найти. Может быть, меня тормозит то, что она немного старше меня? Так все девчонки, с которыми я раньше имел «амурные» дела, были старше на два-три года. Меня раздражает моя тормознутость, никак не могу ответить на вопрос: почему, когда я был моложе, во втором или третьем классе, то никогда не задумывался, что говорить девчонкам, и никогда не искал подходящего повода для общения: – Верка! – говорил я, встретив знакомую соседку четвероклассницу, – Ты читала новые стихи Маяковского? И, я декламировал ей нецензурный куплет, втихаря подсмотренный в потайной тетрадке семиклассника Игоря: про китайцев и рис, про топорщащийся, словно телеграфный столб и, что мне наплевать, кто подо мной, королева или уборщица. – Подумаешь! – презрительно кривится Верка и, порывшись за пазухой, достает, сделанный из обрезанной наполовину ученической тетрадки, альбомчик. Мы перечитываем написанные мелкими буквами частушки и стишки, которые по благопристойности ничуть не уступают моему куплету от «Маяковского». Верка, под мою диктовку, мусоля химический карандашик, записывает его в свой альбомчик. Психологический контакт установлен, дальше в ход идут сладости. Я достаю из кармана пряник, полученный от работавшей в магазине матери, и начинаю его грызть. – Дай укусить, – просит Верка. – Бери весь, я у мамки еще возьму. Такое великодушие очень располагает. Пока Верка наслаждается пряником, я продолжаю обольщение: – Я бы рассказал тебе кое-что, никто еще не знает, но ты ведь всем разболтаешь. Мне пока невдомек, как сильно сближает людей общая тайна, но интуитивно, на уровне подсознания, иду верным путем. – Вот те крест, никому не скажу, – божится Верка. Среди пацанов, клясться крестом не принято, не убеждает. Я требую, чтобы Верка поклялась более страшной клятвой. – Повтори! Суканайки не проболтаюсь или, стану сукой. Верка торжественно повторяет клятву и тогда, я «сдаюсь»: – Вчера, как стемнело, физрук Владимир Иванович завел в баню нашу классручку Ефросинью Петровну, и они только утром вылезли оттуда. – Врешь! – изумляется Верка. Я не даю ей опомниться. – Не вру, можешь у Кольки спросить, мы с ним вместе подсматривали. Пойдем в баню, посмотрим. Мы заходим в темную баню. Пришло время, идти на абордаж. – Ну, подожди, я трусы сниму, – придушенно говорит Верка, когда обхватив ее, пытаюсь повалить на полок. 0 Спам 1 Valery • 16:42, 25 Май 2013 Азиатский роман (Продолжение) Нет, чем человек моложе, тем решительнее ведет себя с женщинами. Но сейчас, я разве трус?! Просто раньше относился к девчонкам, как к равным себе. Сейчас совсем не то, Любовь Сергеевна – Богиня. И, вообще, раньше я меньше думал, больше действовал. Сейчас слишком много размышлять стал: банально это, или не банально. Действовать надо. Действовать!. Любовь Сергеевна, тем временем, скрылась за углом коридора. Однако, завернув за угол, я ее не увидел. Наверно, решила отдохнуть в пустом классе. Я поочередно проверяю классы, тяну за ручки дверей. Уже обхожу другую сторону коридора, все двери заперты. Наконец, одна дверь приоткрывается... В проникающем через окно свете уличного фонаря вижу бледные, непристойно двигающиеся, ягодицы директора школы. Вижу его блестящую, загорелую лысину. Вижу разложенную на учительском столе Любовь Сергеевну, ее красивые стройные ноги, обхватившие шею Назара Петровича. Я бросился прочь из школы: «Как она могла? Ведь Назар Петрович старый, лысый. А она, такая молодая, чистая и непорочная». Осознав, что последняя моя мысль не совсем соответствует истине, поправляюсь: «Тварь! Дрянь! А еще на уроках литературы такие истории о высокой любви нам рассказывала. А, вдруг этот старый негодяй ее принудил, он ведь начальство!» Мне очень хочется ее оправдать, и я начинаю винить Назара Петровича: «Старый козел, ведь у тебя жена и дети, внуки уже есть!» – мысленно укоряю я его. Моя пьяная фантазия награждает директора школы прозвищами, из которых самые ласковые «старый развратник» и «грязный прелюбодей». Мне от этого становится смешно, я так и прыскаю после каждого удачно придуманного прозвища. В три часа ночи дотащился домой и уснул крепким сном, с мыслью, что между мной и Любовью Сергеевной все кончено. Проснувшись утром, я все вспомнил, и неведомая сила понесла меня в лес на речку. На живописном берегу собралось больше половины класса, присоседились несколько человек посторонних. И Назар Петрович был здесь, и Любовь Сергеевна. Меня почему-то обрадовало, что они сидели порознь, далеко друг от друга, но какая-то обида во мне жила. Непочатой водки стояло еще целых полтора ящика и закуски было навалом. Кто-то подал мне стакан с водкой поправить голову. Я выпил ее, словно воду, не чувствуя остроты и горечи. Через какое-то время Любовь Сергеевна поднялась и, пошатнувшись, ухватилась за ветвь цветущей черемухи. Моряк, крепко сбитый парнишка, сидевший рядом с ней, встал и, поддерживая, повел ее в сторону. Вообще-то, он никакой вовсе не моряк, а мой одноклассник Витька Бабин. Моряком его прозвали потому, что он всегда ходил в видавшей виды застиранной и перештопанной тельняшке, брат его служил на флоте. Я вдруг увидел, что Моряк поднял Любовь Сергеевну на руки и скрылся с ней в лесу. Выждав несколько минут, я встал и потихоньку пошел в другую сторону. Сделав большой круг, наткнулся на Моряка и Любовь Сергеевну, совокупившихся на небольшой лужайке. Некоторое время с изумлением смотрел на них и затем во все горло крикнул: «Вы чем это здесь занимаетесь?!». Они даже внимания на меня не обратили. Через некоторое время Моряк поднялся и застегивая брюки, с мокрыми белесыми пятнами вокруг гульфика, сказал: – Давай, теперь ты! Будешь? – он подтолкнул меня к распростертой на траве Любови Сергеевне. – Не-не хочу, не буду! – преодолевая дикое желание и от этого заикаясь, ответил я. – Ну, тогда пойдем, выпьем, – сказал Моряк и мы, оставив Любовь Сергеевну, вернулись к компании. Богиня, созданная юношеским воображением, вознесенная на недосягаемую высоту, вдруг рухнула и лежала в грязи развенчанная. Я больше не обожествлял женщин. Даже не ставил их на один уровень с собой, относясь, как к низшим существам. Это не означает, что я готов был на подлость по отношению к ним, нет, мне даже кошку или собаку не обидеть. *Продолжение в творческой гостиной:* http://soyuz-pisatelei.ru/forum/5-5172-1#214508