Ч О К Н У Т Ы Е

Утро выдалось пасмурным и ветреным, как обычно бывает по субботам. Татьяна поднялась спозаранку после бессонной ночи, проведенной в разговорах с мужем. За двадцать шесть лет пройден большой ломоть жизни, вспоминали лишь хорошее и… целовались, целовались, как будто прощались. Под утро, крепко прижавшись к спине мужа, заставила Мишу уснуть.

Сегодня исполняется ровно месяц с той кошмарной ночи в их жизни. Таня не может объяснить, почему по утрам, на свежую голову, приходят лишь приятные эпизоды семейной жизни. Вот сегодня вспомнила, как Миша из роддома через окно четвертого этажа похитил ее с малышом: не выписывали, и плакалась ему. Под аплодисменты на телескопической вышке спускалась на землю с ребенком на руках, в объятиях двадцати трехлетнего мужа. Ей еще девятнадцати не было... Или вот ещё: лето, море, муж с детьми увлеченно строит из песка не дворцы, а дворики уютные с домиком, колодцем, качелями и живностью… красота! Таня, лежа невдалеке, любовалась своими. Череда картинок жизни меняется, оставляя трогательное чувство безвозвратности. Короче, до окунания в жизнь за стеной – все у нее Окэй. А там, снаружи, за день заряжается отрицательной энергией до такой степени, что взрыв неизбежен, нужен лишь Миша, а повод находится.

В тот памятный вечер муж задерживался позже обычного, это переполнило чашу раздражительности жены. Выглянув в окно, увидела невдалеке соседку Лизу, прогуливающую собачку… «Вот су... другого времени не нашла». Показался вечно бегущий Миша, кивнул соседке, которая ему мило улыбнулась, и вошел в подъезд. Далее Таня помнит, как муж поцеловал ее и радостно сообщил, что установка пошла, и электролиз дал положит... Таню прорвало, закатила скандал жуткий, где припомнила все его грехи за все годы: вечный энтузиазм в работе, систематические задержки там, из дома не вытащить, весь его мир – это работа и дом. Кричала, что еще молода, и так жить не хочет, пусть убирается ко всем... вот к Лизе хотя бы. Бросила ему подушку на кушетку и закрыла дверь в спальню. Обычно Миша хоть пытается пробурчать что-либо в оправдание, на этот раз странно промолчал, еще более ссутулившись вышел. Довольная собой Таня улеглась. «Ничего, одна проживет спокойно, и без этого «счастья», - подумала она. Однако пора бы уже виноватому к ней приползти и осторожно прилечь. Ну, где же он?

Выждала еще с полчаса и, переборов самолюбие, приоткрыла дверь в салон, а там, раскинув необычно руки, на полу лежал Миша. Прислушалась – не дышит, обхватила тело и не помнит как, но на кровать затащила. Быстро легла рядом, крепко прижалась и говорила, говорила, надеялась своим теплом нагреть, вернуть – тщетно. Затем искусственное дыхание усиленно делать стала. Выбилась из сил и закричала отчаянно: « Миша, Мишенька, пожалуйста, вернись… Мишааааааа». Вырубилась…

Очнулась от прикосновения чего-то холодного и влажного, стекающего на шею. Мокрая, не выжатая тряпка прикрывала лоб и глаза. «Только он может так – неуклюже шлепнуть на лицо свою мокрую майку», – подумала Таня и осторожно: «Миша?» - «Я вернулся, Таня, вот кофе сварю тебе и расскажу обо всем. Забавное, знаешь, происходит и по ту сторону жизни, познать это еще предстоит, доберутся и туда, что...»

Она ничего не понимала в происходящем, подвинула его подушку и велела рядом быть. Главное, что он живой, вот он, остальное – неважно. Взяла чашку кофе из его рук и стала его поить, только гущу лизнула сама. Потом забрала руку мужа к себе и приготовилась слушать.

Миша начал рассказ с того, что день был тяжелый: на работе, установка не шла никак, поэтому песочили на планерке и выражали сомнение по поводу программы. Лишь к концу дня случайно наткнулся на дефект, вот… «Далее знаешь: прибежал домой и… опять знаешь – был скандальчик. Только прилег, что-то сжало крепко-крепко голову, сердце, все тело, и я выпорхнул из тисков боли куда-то на простор, где кругом светло и безбрежно, под ногами будто снег, но теплый. Легко порхаю, присматриваюсь: мельтешат светящиеся шарики, хочу пощупать, но чья-то рука остановила. Передо мной – здоровенный мужчина в одежде времен Аврама, наверное, и говорит, что трогать ничего нельзя. Шары – это биоэнергетика человека, которая еще какое-то время витает, как я, в контакте с телом, затем вливается в большие электрошары и исчезает. На мои вопросы охотно отвечал: «Нет, Бога не видел, никого… Первоначально люди жили до износа, затем их возносили Сюда для восстановления, ремонта, что ли, отчего библейские старцы подолгу и жили. Думали долгожитель – копилка ума… Хе… Некоторые, и он, Лафис, в том числе, на землю отказались вернуться, где им плохо жилось при старцах-мудрецах, топтались на месте и мудрствовали. Природа победила – установлен был ресурс времени жизни человека для активной деятельности, а затем, извини-подвинься. Больных и калек также убирать стали досрочно, жизнь закипела, но...»

«Нас прервала ты, Танечка, своим зовом и страшным криком искреннего горя, кричала отчаянно, стало невыносимо. Вдруг на самой высокой ноте смолкла, и твой «светлячок» затрепыхался и стал вырываться. Лафис улыбнулся и сказал, что ты того – шумная, но, видимо, любишь искренне, и подтолкнул наши шарики восвояси… мы ожили. Тяжело поверить в это, но так оно и было. Да, чуть не забыл – мой шарик подсел немного, тусклый стал, указал на это Лафис и согласился помочь… Как и когда? На тридцатое мая, как Лафис определил. Только, чур – никому об этом. Все, спи, я на работу».

Таня уснуть не могла – где правда и где вымысел? У Миши не разберешь, его заносит, такой уж он. Жизнь потекла по-прежнему своим чередом, только реакции более сдержанными стали на Мишины задержки, которые ничуть не уменьшились. Да и соседка так же прогуливала собаку перед подъездом и мило улыбалась ему. Он, вообще, многим женщинам нравился, она это знала и часто ревновала, считая, что он только ей принадлежит, и баста.

Месяц, между тем, пролетел, наступил назначенный день. День, как день, ничего необычного. Только утром Миша сообщил, что к пяти вернется, ужинать предложил после процедуры, ближе к семи. Просил еще не волноваться, все будет Окей, поцеловал и ушел. Таня же думала, что уже все позади, о происшедшем не вспоминала, может нарочно, чтоб не будоражить покой. Ошарашенная сообщением мужа, она долго стояла в раздумье и пришла к выводу, что одной ей этого не перенести, хватит… Взяла телефон и обзвонила дочь, родителей и самых близких друзей с приглашением на ужин по «сюрприз-поводу», явка желательна.

Далее: сняла денег в банке, сделала покупки на рынке, потратив уйму денег. По пути домой купила еще Мише клетчатую рубашку – пусть носит то, что нравится. Приучала к светлым, однотонным, с галстуком – не прижилось. День тянулся бесконечно медленно и волнительно. Уже все приготовила на ужин, в квартире – Париж, осталось самой прибраться... но как? Таня подошла к шкафу и, чуточку поколебавшись, одела салатовую нарядную блузку, что он из Москвы привез, и длинную юбку. Туфельки обула, посмотрела на себя в зеркало и подумала: «Вот дура!»

С работы вернулся Миша, как и обещал – к семнадцати, внимательно оглядел жену и крепко поцеловал, извинившись за доставленные волнения, надеется, последние. Направился ванну принять, просил не беспокоить, подремлет чуть и будет все прекрасно, как всегда. Лицо же у него было озабоченное, взгляд грустный, но решительный. Таня, чтоб время скоротать, запустила стиральную машину, бросив туда все его вещи. Потихоньку стали прибывать приглашенные. Родители Тани, чопорно разодетые в богатую, безвкусную одежду, чинно уселись у телевизора. Семен с Милой, давние друзья, притащили выпивку и торт. Мила тут же пошла на кухню, помогать.

Время приближалось к половине седьмого, когда отец спросил про повод торжества, который пора бы начинать. Таня виновато улыбнулась и сказала, что Леночка, дочка, только что звонила из электрички – будет минут через двадцать, подождем чуток... А к ужину пригласили по двум причинам – сложнейшая установка мужа заработала, и это событие. «Нет, папа, не смогу рассказать, что там Миша сочинил, у него спросишь. Как где он, дома... того – спит. К семи выйдет... надеюсь. Просишь не крутить вокруг… хорошо, так вот, слушайте, я не побледнела, мама, да у него вечно все не так... Не дергайте меня! Это случилось месяц назад...»

И она все изложила в подробностях о событиях того дня, но когда дошла до биошариков и бесед с Лафисом, отец не выдержал и вскочил, называя Таню дурой, которой муж все время лапшу вешает. Главное, что дочь верит ему. «Мишеньке, значит, сейчас батарейку меняют в постели, да? Сейчас, одну минутку. Почему не входить? Нарушу процесс...» Отец резко открыл дверь спальни, заглянул и поникшим голосом сказал, что тот того… не дышит. Скорую надо вызывать, а не это застолье... Вот чокнутые, в чудеса поверили…

Запыхавшись, прибежала дочь и стрелой в туалет, извинившись. В салоне стояла выжидательная тишина, которую нарушила Лена, громко и бодро прокричав: «Мама, отец рубашку не находит, где она?..» - «Постирала, сохнет уже. На табуретке новая, в клетку, пусть ее наденет» - «Ну, что ж, милые, давайте к столу! – пригласила Таня гостей, – Миша, уже все ждут, налей и мне вина, сегодня захотелось».