Много лет уже утекло...
Мы любили друг друга... кажется,
Но разбилась любовь стеклом
Нить судьбы порвалАсь -- не свяжется...

Много лет уже утекло...
Может двадцать, а может... более,
Намело уж горы снегов,
И почти не чувствую боли я…

Много лет уже утекло...
Вспоминаю прошедшее реже
В страны разны нас увлекло,
Но зачем-то мне душу режет.

Много лет уже утекло...
И при встрече уже не узнаю,
И на сердце давно покой
Лишь порою вдруг заскучаю...

(здесь и далее стихи автора)

…Глория, как обычно, окинула опытным взглядом группу туристов, стараясь выделить потенциальных кандидатов на проблему. Есть такой особенный тип людей, которые всегда опаздывают, как бы близко не был пункт назначения. Точно также есть сорт людей, которые всё время отстают и теряются. Для экскурсовода это чревато головной болью, по меньшей мере.
С годами Глория научилась вычислять их по неуловимой странности во взгляде, отрешённому выражению лица, либо по печати особой врождённой бестолковости не стираемой ни образованием, ни воспитанием, ни возрастом. Второй сорт людей, который раздражал её – зануды. Постоянно перебивая, уточняя всякие лилипутские мелочи, они сбивают с мысли гида и всю группу. И последний тип – это просто хвастуны и выскочки. Изучив тему экскурсии, благо интернет позволяет, они постоянно норовят соревноваться с экскурсоводом. И хотя с Глорией эти штуки давно не проходят, она, стараясь избежать сюрприза, всегда внимательно осматривает группу. "Вроде нормальные ребята, -- подумала она и хорошо поставленным, красивым голосом сказала – "Дорогие соотечественники! Добро пожаловать в священный Рим, город на семи холмах! Мы начнём нашу экскурсию от вокзала Термини, посетим церковь Санта-Мария дельи Анжели, церковь Сан-Пьетро ин Винколи, потом Колизей и…»
Глория механически повторяла сотни раз говоренный текст и параллельно думала, что уже никогда не сможет насладиться красотой Рима. Так любимая песня, неоднократно прокрученная по радио становится ненавистной. Нет, Глория, конечно, всё ещё любит Рим. Но все эти исторические достопримечательности давно превратились в обыкновенные здания и улицы, не вызывая ни восторга, ни просто удивления… Человек привыкает ко всему, даже к жизни в городе-музее…
Глория рассказывала, шутила, импровизировала, но думала о том, что сегодня у неё день рождения. Как и всякий другой человек, в такой день она подводила итоги прожитого года… да и жизни вообще… Было, было что подытожить Глории в этом году. Она сделала капитальный ремонт в квартире, и ещё впервые начала проводить экскурсии на английском. И, наконец, закончила профессиональные курсы фотографии. Но… не то, чтобы этого было ей мало, где-то в глубине на самом донце сердца жило чувство что вся эта бурная деятельность нужна ей просто чтобы заполнить какую-то непонятную, необъяснимую пустоту в душе… В конце концов, чувствуя, что её размышления начинают мешать сосредоточиться, полностью переключилась на экскурсию…

…Глория не ошиблась. Работать с этой группой было приятно. Внимательные лица людей, искренне стремящихся приобщиться к мировой культуре. Время пролетело незаметно. Глория завершила экскурсию пожеланием приятного отдыха, и группа дружно ответила ей благодарными аплодисментами. Эта была продолжительная, но единственная экскурсия на сегодня. В такие дни она шла в кафе посидеть, поболтать с Асей за чашечкой macchiato. За те двадцать лет, что Глория живёт в Италии у неё не так и не появилось друзей среди местных жителей. Да и среди земляков тоже. Кроме дочки и подруги Аси у неё вообще никого в Италии не было. Глория женщина эффектная, красивая и ухоженная. Благодаря постоянным упорным тренировкам у неё великолепная фигура. Как говорится, актрисы Голливуда отдыхают, нервно покуривая в углу. Когда мужчина смотрит на такую женщину, он даже представить себе не может, что она одна, что вообще одинока и поэтому даже не пытается завести разговор. Примерно так люди равнодушно обходят столики с надписью "занято" или вещи в магазине с надписью "продано". К тому же Глория была сильною личностью и считала, что показывать окружающим, что творится у тебя на душе, является признаком слабости. Поэтому привычно носила маску успешной и довольной жизнью женщины. Мужчины, как известно, в массе своей народ ленивый и предпочитает охотиться за более лёгкой добычей, так что Глория была просто обречена на одиночество. А дружить с женщинами ей было трудно по определёнию. Решительная, рациональная, привыкшая постоянно подчинять свои чувства разуму она не могла позволить себе открыться – это с одной стороны. А с другой, ей были чужды бессмысленные жалобы и пересуды тех женщин, с которыми она пыталась дружить. Ася была единственным человеком, которому Глория могла просто сказать : "Боже, как я задолбалась". Потому что знает -- та не будет причитать и сюсюкать, а молча заварит душистый кофе, плеснёт чуток коньяку и начнёт рассказывать какую-то неизвестно как пришедшую ей на ум байку, как правило, из собственной жизни. Жизнь у неё была, надо думать, не простая. Однако, что кроме всяких курьёзных и довольно поучительных случаев Ася про себя ничего не рассказывала. В самом начале их знакомства Глория попыталась расспросить её поподробнее, просто чтобы знать с кем имеешь дело. Но Ася просто, по-бабьи вздохнула и спросила: «Оно тебе надо?… Если я расскажу тебе свою историю – мне легче не станет. А тебе тем более... Поверь мне на слово-- я друг…» «И действительно, я же и так вижу – человек хороший, чего в душу лезть" – подумала Глория и больше никогда не спрашивала.
Жила Ася с переводов художественной литературы. Причём переводила с итальянского на английский. То есть выдержала местную конкуренцию. Для эмигрантки это очень сложная задача. Даже если учесть что английский она знала в совершенстве ещё в Союзе, канувшем в небытие словно он и не существовал. Хотя когда-то в далёкой юности казалось, что Советская империя была всегда, и будет существовать вечно…
Однако, сегодня у Глории день рождения, и в кафе они не пойдут. Ася приготовит ей сюрприз. Она придёт к Глории и приготовит заранее – что именно неизвестно, но как обычно какое-то вкусное блюдо из прошлой жизни, из детства, из юности. Необязательно деликатес, но непременно ностальгически щемящее сердце забытым вкусом кушанье. Селёдка под шубой, например. Или -- драники. В прошлом году был холодец. Интересно, что же она приготовит сегодня? А потом Глория попросит спеть. Ася сама пишет стихи, музыку, к тому же играет на гитаре. Поют, правда, они вместе. Глория действительно любит всё, что творит подруга. Может потому что мало понимает в стихах, а может, потому что они с Асей сроднились, и души их поют в унисон.
Догорал, пылая закатом короткий декабрьский день. Ветер стих, столь редкий в Риме снег медленно кружа, падал на асфальт и тут же таял. Глория шла не спеша, наслаждаясь зрелищем, и предвкушала хороший ужин, в тепле и дружеской атмосфере, как вдруг её мысли были прерваны вопросом "Девушка, вы не подскажете, как пройти на улицу Рабиновича?" Глории на мгновенье показалось, что она потихоньку сходит с ума. Если бы Глория услышала трубы архангела Гавриила она, пожалуй, удивилась бы меньше. Дело в том, что в далёком восемьдесят втором в Минске, возле кинотеатра "Октябрь", точно так с таким вопросом к ней подошёл Валера. Потом выяснилось что это его домашняя заготовка для знакомства на улице. Так он начинал разговор и заодно проверял у девушки чувство юмора. Иногда для разнообразия он спрашивал улицу Деникина или Колчака. Главное, чтобы улица не могла существовать по определению. Обычно девушки в первое мгновенье теряются, лихорадочно соображая, где же это злосчастная улица. И потом когда, наконец, понимают что это просто шутка-- с облегчением смеются, а если без чувства юмора – говорят "дурак" и с обиженным лицом уходят. "Главное чтобы девушка была весёлой. Остальное – приложится" – нахально говорил Валера. Тогда она удивлялась и не понимала – почему? И так как небезосновательно считала себя красавицей, осторожно возражала, что красота тоже много значит. Но Валера смеялся и говорил: "Так ведь молодые – все красивые. И потом, через неделю самая красивая женщина уже не кажется самой красивой". Глория, тогда её звали Галя – очень злилась, но возразить было трудно. Теперь когда прошло столько лет она вдруг поняла насколько этот пацан, сколько им тогда было – двадцать, нет-- познакомились они в девятнадцать, был прав. У него не было, просто не могло быть жизненного опыта, который позволил бы говорить так. Но зато было какое-то особенное видение, позволяющее видеть мир, таким как он есть, а не придумывать свой иллюзорный далёкий от реальности, и постоянно разочаровываться находя несоответствия между фантазией и жизнью.
"Так как насчёт улицы Рабиновича?" -- настаивал незнакомец. Она всмотрелась, боже как я могла не узнать его!? Тоже самое серьёзное лицо, а в глазах тысяча чертей… Самое главное, она вспомнила, что видела его во время экскурсии. Он присоединился где-то посреди маршрута, возле Колизея… "Найдёныш" – так Глория называла незваных гостей-попутчиков. Они никогда не мешали, и она не обращала на них внимания. "Валерка! Не может быть! Что ты тут делаешь?"—вскричала Глория. А он не спешил отвечать, молча смотрел на неё, видно, сравнивал с прежней Галей или с образом, который рисовал в воображении. Глория чисто по-женски почувствовала это, автоматически начала поправлять волосы, и развернула плечи. Валера заметил её реакцию, засмеялся и сказал: "Ты нисколько не изменилась." Глоря знала, что это не правда, но знала также, что она отлично выглядит, поэтому пропустила комплимент мимо ушей. "Что делать?-- это была её основная мысль. –На правах жительницы Рима показать город или пригласить в кафе -- он ведь турист раз на экскурсии? Пригласить его домой? Или может подождать его предложения? А если вдруг скажет – рад был тебя видеть, повернётся и растает как Летучий Голландец. Параллельно красной нитью тянулась мысль – "Не вороши старое, ничего из этого не выйдет…" Однако Глория раздражённо вытолкала эту навязчивую мысль и решительно захлопнула за ней дверь. "Поехали ко мне, посмотришь как я живу…" – сказала Глория, стараясь не выдать волнения, и говорить как можно естественней. Но тут же запнулась, остановившись на полуслове. Она уже поняла, что Валера не поедет. Сердце замерло в ожидании ответа. "Давай посидим, где-нибудь в кафе…" предложил он. Глории ничего не оставалось делать, как согласиться.
«Что ж, поужинаем, выпьем вина или чего-нибудь покрепче, -- решила она. В конце концов, насильно я его не удержу…» А вслух сказала – « Я знаю одно чудное местечко… Пойдём пешком, это рядом…»
…Ресторан назывался Alla Rampa. Изнутри он был отделан под итальянский дворик. Грубо отёсанные камни стен подобно домам старого Рима, окна, жалюзи, бочки с вином – всё создавало атмосферу уюта и спокойствия. Несмотря на то, что это было закрытое помещение, создавалась устойчивая иллюзия, что находишься на старой римской улице.
Людей в ресторане было немного. И они выбрали место в глубине зала, чтобы никто не мог помешать их беседе. Глория предложила Валере меню, но он сказал, что полностью доверяет её вкусу. Тогда она просто заказала то что обязан попробовать человек первый раз приезжающий в Рим -- minestrone, assagiata, saltimbocca и конечно же Vino di Casa.
(minestrone --самый знаменитый итальянский суп. Готовится он из семи ингредиентов — семи типов овощей, семи типов мяса и семи видов приправ, которые по легенде символизируют семь добродетелей кардинала.
assagiata – ассорти из разнообразных паст
saltimbocca --(буквально «прыгай в рот») – телячий эскалоп, обернутый в ветчину и поджаренный в винном соусе, свернутые рулетом, тушеные в вермуте ломтики телятины с ветчиной и шалфеем.

Vino di Casa—вино в кувшине.)

Ожидали заказ молча. Валеру в отличие от Глории это очевидно не тяготило. И тогда она начала первой:
– А помнишь… Наш новый год, как мы встречали новый год? А помнишь, как мы ездили зайцами в Ригу? А помнишь, как мы гуляли по проспекту Машерова, грянул гром и хлынул такой дождь, что мы в секунду промокли насквозь. Я была в новом белом платье, которое тут же стало прозрачным. Жу-утко стеснялась! И хотя ты сказал что мокрое мне идёт больше чем сухое свернулась, как улитка, и мечтала только об одном – провалиться сквозь землю. Это было наше второе свидание…
--…а потом порыв ветра жутко захлопнул окно, и оно заплакало стеклянными слезами упавшими на асфальт рядом с нами, чудом не поранив…-- добавил Валера. Он, действительно помнил всё и сообщал такие подробности, что порою Глории казалось что придумывает, и только основательно покопавшись в памяти, понимала – он прав, это действительно было…
Беседа наладилась. Вино, вкусная еда, лёгкая музыка – всё это постепенно создавало атмосферу романтики и влюблённости. Воспоминания бережно несли их, как широкая тихая река несёт лодку с ребёнком, уставшим и бросившим вёсла, время от времени прибивая его то к одному, то к другому берегу. Но Глория знала, что рано или поздно спокойная река достигнет водопада и сбросит в пропасть, в которой либо гибель, либо жизнь. Она подсознательно оттягивала этот момент. Наконец воспоминания подошли к той самой болевой точке которую Глория старательно избегала все эти годы, которая не давала ей покоя, и которую сегодня всё-таки решилась пройти.
Глория допила залпом оставшееся вино и решительно, без обиняков выпалила:
-- В наш последний вечер я сказала тебе – "Давай расстанемся…" И ты ушёл, как будто ждал этого всё время. Не звонил, не искал встречи, ничего… Она вдруг увидела его удивлённо ползущие вверх брови и запнулась.
Валера покачал головой, думая о чём-то одному ему известном, налил себе и Глории вина. Потом выпил без тоста и сказал:
-- Началось с того, что ты стала помаленьку ревновать. Помнишь, я ждал тебя у входа в институт, купил мороженное и разговорился с продавщицей…
-- Ага, разговорился. Я же сама видела -- ты шутил, как всегда, слегка улыбаясь краем губ, а она хохотала, то закидывая голову назад, то наклоняясь вперёд к тебе. Нет, к ней я как раз не ревновала. Но меня просто пугала та необъяснимая лёгкость, с которой ты сходишься с людьми, в смысле с женщинами… Ты не прилагал к этому никакого усилия… Глория вдруг поймала себя на мысли, что по-прежнему сердится, в душе усмехнулась этому и успокоившись, продолжила. Скажем просто -- пользовался успехом у женщин. Факт остаётся фактом. И я боялась, что ты не устоишь перед соблазном и будешь постоянно мне изменять.
--Короче ты переживала за измены которых ещё не было— перебил её Валера, а я просто любил тебя искренне, всем сердцем. Но ты не верила в мою любовь, а может … в свою. Он помолчал, посмотрел в окно. И когда Глории показалось, что он уже ничего не добавит вдруг продолжил. -- В ту, нашу последнюю встречу, ты сказала, что лучше нам расстаться сейчас, потому что ты просто не сможешь пережить мою будущую неверность. Я говорил, как сильно тебя люблю, но словно затмение нашло на тебя. Ты требовала сама не зная каких доказательств моей будущей верности. Словно покупала телевизор с гарантией. В какой-то момент я понял бесполезность нашего разговора и предложил – раз ты так настаиваешь – то давай расстанемся и предложил отметить не прощание, а то время, те полгода, чтобы мы были вместе –ведь это было замечательное, счастливое время… Ты пошла в на кухню, что-то готовила, а я заметил на столе твой дневник и написал прощальное письмо… Ну, что люблю и буду ждать пока ты поумнеешь… А потом через год я узнал, что ты вышла замуж. Я понял, что ждать больше нечего…
Глории показалось, что кафе закружилось, светильники на стенах потускнели, ей стало дурно. Она изо всех сил ухватилась руками за стол, чтобы сохранить равновесие. Дело в том, что дневник, который она вела ежедневно и поверяла ему всё самое сокровенное, после их разрыва она просто не могла не только продолжать, а просто открыть. Однако она сохранила и привезла его в Италию вместе со старыми фотографиями. Если Ася, не дай бог, не выбросила его он по-прежнему лежит там же в большой картонной коробке из-под сапог. Глории тяжело расставаться с вещами, зато её подруга не любит хранить вещи которые не используются и поэтому иногда Глория просит подругу сделать генеральную чистку. Не уборку, с этим как раз проблем у Глории нет. Не дай бог, Ася выбросила его…
Наконец, она собралась с духом и сказала: « Я не прочла твоё письмо…» Слёзы вдруг хлынули, давая хоть небольшое облегчение. И Глория не вытирала их, помня о том, что размажет тушь и сделает ещё хуже. Но и не сдерживалась. А они лились и лились… наконец она немного успокоилась и сказала: «Я помню нашу последнюю встречу… Шоколадка, орешки, вино… – «Фетяска,– снова уточнил Валера и задумчиво добавил --Последняя встреча – я надеялся, что эта ночь поможет убедить тебя… Ей снова захотелось плакать, но на этот раз она сумела удержаться. Я долго не мог утешиться… Прошёл год, ты вышла замуж и уехала в Германию. А ещё через два года женился я…»
Глория набрала воздуха и стараясь изо всех сил не сорваться на крик сказала, отчётливо выговаривая каждое слово:
--Я вышла замуж за лейтенанта, который распределился в Германию, чтобы он увёз меня из Минска, чтобы не видеть и не знать, как ты утешаешься!
--Ты, конечно, хотела, чтобы я сохранял тебе верность до сих пор? – беззлобно пошутил Валера. Он не оправдывался. Глория знала – он просто не чувствует себя виноватым. Более того, она вдруг поняла, что в отличие от неё постоянно спрашивающей себя, что было бы, если бы она тогда прочла письмо, Валера вообще не задаётся этим вопросом. Просто, как всегда, доволен своей жизнью. Зачем ему думать о всяких возможных, а тем более не возможных вариантах.
Она посмотрела на него в упор и неожиданно для себя спросила:
-- Ты меня хоть немножечко любишь?
Валера повертел бокал в сильных руках и вопросительно посмотрел на неё. Потом улыбнулся своей детской непосредственной улыбкой и сказал:
– Ты мне нравишься…
--Вот сволочь! – сказала она с невольным восхищением и рассмеялась.
-- У тебя есть фотки семьи? – без видимого перехода спросила Глория. Он достал мобильник, нашёл фотографии и протянул ей. Сначала шли дети-- взрослые уже, такие же открытые и улыбчивые как Валера. У жены было спокойное немного усталое лицо красивое той спокойной красотой, которую даёт счастливый брак и добрая семья. Глория досмотрела альбом до конца. Это было нетрудно. Так как слёзы снова затуманили ей глаза, и она практически ничего не видела. Она вдруг вспомнила романс, который написала Ася
…Нам не судьба принадлежать друг другу
Порой ночной любви познать тоску
И не согреться в ледяную вьюгу,
И напряжённых не разжать нам скул...

Нам не судьба писать друг другу письма
И с нетерпеньем не глядеть в окно,
В обрывках фраз не находить нам смысла,
Пьянящего, как старое вино

Нам не судьба боготворить друг друга
Заботиться и ревновать всерьёз,
Во сне кричать от дикого испуга
Что тебя поезд навсегда увёз,

Нам не судьба растить детей и внуков
И коротать глухие вечера,
И не ворчать на старого супруга
Что он не тот, как был ещё вчера…
Мелодия звучала настолько чётко, что порой Глории казалось, что слышит её наяву. Тем временем подали эспрессо и традиционное limoncello. Они выпили кофе молча. Погружённая в себя Глория не заметила, как Валера тем временем рассчитался, и по логике вещей пришло время расставаться. Она сходила в туалет, и кое-как привела себя в порядок…
… Говорить стало не о чем, всё вроде ясно… Но ощущение недосказанности и ожидание несбывшегося чуда мучили Глорию. Пауза затягивалась, она отчётливо это понимала , однако уйти просто так было выше её сил. И пересилив себя, Глория спросила: «Где ты остановился?» – «Art by The Spanish Steps» – ответил Валера. « Это совсем недалеко, я провожу тебя…» --сказала Глория. Валера кивнул. Зажглись огни. Падающий снег в фонарном луче выглядел магически-волшебно. Они шли молча. Каждый думал о чём-то своём, разговор по-прежнему не клеился. Незаметно подошли к гостинице. Глория подумала, если Валера всё-таки пригласит её в номер, скажем, попить кофе или чаю, то она, пожалуй, согласится. Вдруг она вспомнила о подруге "Что- то Ася не звонит, не беспокоится?... Я ведь ей даже не сказала что задерживаюсь. Глории стало очень неловко. Но она решила, что потом всё объяснит – и Ася, как всегда, поймёт… Валера, однако, вовсе не собирался приглашать её к себе. Он поблагодарил за прекрасный вечер, обыденно спросил её адрес, тормознул проходящее такси, заплатил, спокойно поцеловал и пошёл в гостиницу. Не попросил телефон… и своего не оставил…
Она даже сообразить ничего не успела. Она совершенно не ожидала такого прощания. Смешанные чувства охватили её – разочарование, обида, злость на себя и на Валерку, унижение, непонимание. «С другой с стороны – подумала она – а чего ты собственно хотела, чтобы после стольких лет он чувствовал то же что и прежде? Наивная дурочка! Но ведь я же чувствую…»
Нет, домой Глория определённо идти не могла. Только не сейчас. Нужно побродить, успокоится. Проехав пару кварталов, она попросила таксиста остановиться, и вышла. Водитель, русский эмигрант, думая, что она не услышит – проворчал себе под нос: «Любовь зла, полюбишь козла…» На что она вдруг ответила: «Сам козёл!» Хлопнула дверью и шагнула в густые сумерки. Зачем-то вспомнила аналогичную пословицу на итальянском –"l'amore ; cieco, e pazzo". Если перевести её на русский звучит гораздо приятней -- любовь слепа и безрассудна…
И ещё откуда-то из глубины подсознания всплыло – "Il primo amore non si scorda mai" (Первая любовь никогда не забывается… ) И она подумала, что это верно… во всяком случае для неё…
Идти было некуда, и Глория шла, куда глаза глядят. Она неспешно брела, вспоминая уже не Валеру, а всю свою жизнь. И поняла, что всегда готовила будущий успех и думала что настоящая жизнь ещё впереди. А пока это не жизнь, а так, что-то вроде репетиции. Но она настолько увлеклась приготовлениями к будущему, что совершенно оторвалась от настоящего. Конечно, ей было легче терпеть тяготы и лишения, ведь её ждал большой успех. И он пришёл. Не такой большой, как ожидалось, но всё-таки. Она действительно хорошо материально обеспечена – собственное экскурсионное бюро, одна из лучших в своей профессии и главное любит своё дело. Да и ожидания с годами стали поменьше. Казалось бы -- "живи – не хочу". А на самом деле — действительно не хочу. Совсем иначе она представляла счастье… А Валера он другой. Нетерпеливый, непоседливый, сумасбродный, наконец. Он полностью жил в настоящем. Не то чтобы он не думал о будущем. Конечно, думал. Но не беспокоился. То есть, вообще не беспокоился. Глория… что говорить --теперь она это отчётливо понимала, что разрушила свою любовь из-за страха, что та может разрушиться в будущем…
Осознав, что мучило её долгие годы, она неожиданно почувствовала облегчение. Может потому что поняла, что Валера её не бросал, а просто она сама такая бестолковая. Ей стало легче, но не намного. Вздохнула. Остановилась. Огляделась по сторонам. Где же это я? И с удивлением обнаружила, что она снова была на Via Margutta в двух шагах от Hotel Art. Вдруг она заметила на стене гостиницы объявление, которое немногословно сообщало
Mostra di pittura

Valery Slutsky

(Выставка картин
Валерий Слуцкий.)
Она очень удивилась. То есть она всегда знала ,что Валерка хорошо рисует. В конце концов, умение рисовать одно из условий для поступления на архитектурный… Охваченная любопытством, она толкнула массивную дверь и оказалась в большом лобби, стены которого были увешаны картинами. Она пошла вдоль стены стараясь понять, что двигало, и что думал и чувствовал Валера, когда писал их. Некоторые мрачные, некоторые с юмором, но их объединяло одно -- они были довольно странные. Вот картина, изображающая череп изнутри. Комната в виде полусферы, на стенках –рельеф, отпечатанный мозгом, кровеносные сосуды. В глубине немного сбоку на железной старой кровати спит толстенький человек в пижамных полосатых штанах и майке. Всё его тело и лицо покрыто извилистыми бороздами. Низко висящая лампочка на перекрученном проводе освещает только центр комнаты, по углам и вдоль стен -- полумрак. Рядом с кроватью, на полу валяются газеты, бутылки. Глазницы комнаты-черепа, как окна заброшенного дома забиты досками, ушное отверстие заткнуто подушкой. Мозг,– догадалась Глория. Мозг, который уснул и ничего не хочет знать… добровольно обрёк себя на одиночество… А на другой картине изображён удивлённый человек, он снимает крышку компьютера, а там – подключённое к проводам и трубочкам – живое сердце. На следующей-- маленькие человечки разбегаются по кухонному мрамору, прячутся в щели -- и огромный таракан с мухобойкой пытается прихлопнуть их. И вдруг Глория увидела портрет девушки очень похожей неё в юности. Обнаженная до пояса, посреди груди -- свежий послеоперационный шов. В одной руке она держит большой скальпель, а в другой, вытянутой вперёд сердце, кажется, оно ещё живо и сочится кровью. Вся картина была выполнена в черных-белых тонах, и только сердце красным факелом горит на ладони. Под правой грудью -- крупная некрасивая родинка. Она тут же вспомнила, что точно такая в том же месте была у неё. Она удалила её лет семь назад. Так, на всякий случай. Теперь Глория была точно уверена, что это её собственный портрет. И поняла – возможно, Валера действительно уже не любит её, но слишком долго и сильно любил, чтобы окончательно забыть. Она буквально преобразилась – неуверенность улетучилась, спина выпрямилась, глаза заблестели, и Глория уверенным шагом направилась к портье. Это был полный пожилой человек, очевидно, всю жизнь простоявший за этой стойкой. Опытным взглядом оценил, что она не гостья в отеле, а посетительница. На женщину лёгкого поведения не похожа. Платёжеспособна— решил он потому придав лицу почтительное выражение, слегка склонил голову и вежливо спросил
– Buonasera, cosa posso fare, signora? (Добрый вечер, чем могу быть полезен, сеньора?)
Глория, подошла и, не здороваясь, положила руку ладонью вниз на конторку так, чтобы сто евро были видны и хорошо различимы. Посмотрела прямо в глаза и твёрдо сказала.
-- Il numero della stanza in cui si ; fermato l'artista (Номер комнаты, в которой остановился художник.)
--Fino alla mattina? (До утра?) – спросил портье и поднял одну бровь. Глория вздохнула и, удивляясь собственной бесцеремонности, ответила:
– Se siamo fortunati a ricevere tanto al mattino ( если повезёт-- получишь столько же утром.) Портье вернул бровь в естественное положение и сказал:
--Numero trentinovesima, signora ( тридцать девятый номер, госпожа )-- склонился в лёгком полупоклоне… . Потом подумав, наверное о чём-то очень личном, крикнул удаляющейся гостье -- Dio vi benedica, signora (Благословит вас бог, сеньора)
Не став ждать лифта, Глория буквально взлетела на третий этаж. Пришлось немного подождать под дверью, пока дыхание успокоится. Постучала. Резко и уверенно. Без колебаний. Перед глазами стояла картина, где она собственными руками вырезала собственное сердце. Глория, перейдя сорокалетний рубеж, наконец, решилась позволить себе просто быть самой собой. Не боясь показаться смешной или слабой. То что, возможно, Валерка выпроводит её, или просто не откроет – больше не пугало Глорию. Это лучше чем всю оставшуюся жизнь жалеть о том, что побоялась сделать первый шаг. Она достаточно сожалела в этой жизни. Валера открыл дверь почти сразу. Да она и не была заперта.
--Не ожидал?– с лихим блеском в глазах спросила Глория.
-- Ожидал… просто ответил Валера. И ей очень хотелось верить, что он не врёт. Ещё ей хотелось спросить – "Зачем ждать, если можно просто пригласить?"… но Глория ничего не сказала, а просто подошла к нему близко, почти вплотную… и обняла его. Растаявший снег на её на элегантном пальто заставил Валеру вздрогнуть. Но он не отодвинулся. Она подняла к нему лицо и закрыла глаза. Дальше случилось то, к чему осознанно или не осознанно Глория стремилась долгие годы. Это просто должно было случиться. Ведь, если женщина чего-то захочет, то рано или поздно непременно добьётся.
…Волшебная ночь летела быстро... Глория зная, что больше никогда не увидит Валеру, не хотела терять ни одной минуты. Завтра утром он исчезнет из её жизни, теперь уже навсегда. Но это будет только завтра…
--Ты будешь вспоминать эту ночь? -- спросила Глория, приподнявшись на локте и стараясь заглянуть Валерке в глаза.
--Ну вот… ты снова за своё. Я ещё не успел забыть…-- улыбнулся тот.
Глория лежала на боку, рассматривая при тусклом свете ночника Валеркино лицо и словно размышляя вслух спросила:
-- Почему ты сам не позвал меня?… этот вопрос не давал ей покоя, и она решила выяснить его. Валера, не задумываясь, ответил:
– С одной стороны я хотел, чтобы всё сложилось так, как сложилось. А с другой…
–- Ты боялся, что я потом не отстану от тебя, да? Валера помолчал, как бы сомневаясь, стоит ли говорить и сказал:
– Да нет, просто я действительно люблю жену… Заметив немой вопрос в глазах Глории – добавил – из всех изменяющих мужей – я самый верный. И она поняла, что он не шутит. Что действительно хотел устоять и, слава богу, не устоял…
А ещё Глория попросила картину, но не свой портрет, как ожидал Валера. А ту, где мозг, с опухшим лицом спит на кровати.
--Это про меня – засмеялась она -- но теперь я проснулась. Я открыла глаза и уши – смеясь объяснила она… -- И сердце… добавила она уже серьёзно. Однако, оказалось что все картины с выставки купил хозяин отеля и теперь они будут там висеть до тех пор, пока ему не надоест. Глория тут же для себя решила – что обязательно выкупит портрет «своего мозга», чтобы он постоянно напоминал ей о реальной, а не придуманной жизни.
Неожиданно Валера резко встал, открыл лэптоп и начал что искать в нём. Глория подошла и с нескрываемым любопытством наблюдала за ним. «Что ему так срочно понадобилось?» – думала она. Тем временем на экране появился текст:

…Я мечтаю давно и бесцельно
О покое, камине, тепле,
Как я в кресле усталый смертельно
Прикорну и ...приснится же мне...

Что мы снова с тобою и любим
Бесконечно, безбрежно, страстно
И как прежде невольно погубим
Наше счастье...-- слишком контрастны

Так зачем же, зачем же?-- скажи мне
Любовь старая тянет назад…
С каждым часом сильней и опасней
Я хочу пережить звездопад...

И проснувшись, опять безмятежен
Я подумаю – сон? – ни к чему
И во двор погляжу белоснежен
Лбом горящим припавши к стеклу...

Глория прочла, первый раз очень быстро, а потом второй и третий раз помедленнее стараясь впитать в каждое слово. Потом подняла влажные глаза и тихо спросила: « Ты написал? … Валера слегка кивнул, улыбнулся одними глазами и привлёк к себе…
Рано утром Глория проводила Валеру в аэропорт Leonardo da Vinci. Потом обессиленная, но счастливая кое-как добрела до такси. И часов в девять, наконец, вошла в свою квартиру. Увидев пальто Аси на вешалке, ужаснулась своему эгоизму. Ведь так и не удосужилась сообщить, что не просто задерживается, а не придёт ночевать вообще. Достала мобильник, проверила входящие звонки. Ася не звонила. Странно. Однако Глория слишком устала и решила, что будет удивляться потом, когда хорошенько выспится. Она прошла в салон. Там раздвинув диван, спала подруга. Глория осторожно поправила одеяло, и на цыпочках прошла в свою спальню. Тут она вспомнила про дневник. Усталость сняло как рукой. Она подошла к стенному шкафу, и достала большую коробку с фотографиями. Дневника там не было. Неприятно заныло сердце. Она в отчаянии опустилась на кровать. Взгляд её устало блуждал, пока случайно не остановился на столе. Там лежала старая общая тетрадь очень похожая на её дневник. Собрав остаток сил, Глория рванулась к столу. Дневник был открыт на том самом злополучном письме, написанном больше двадцати лет назад. «Поздно, ох как поздно» – подумала она и начала читать…
Люблю тебя сейчас...

…Ты только по ошибке не заставь,
Чтоб после "я люблю" добавил я и "буду".

Есть в этом "буду" горечь, как ни странно,
Подделанная подпись, червоточина
И лаз для отступления в запас,
Бесцветный яд на самом дне стакана
И, словно настоящему пощечина, -
Сомненье в том, что я люблю сейчас…

В. Высоцкий

Буду ждать пока поумнеешь… только быстрее, мне очень больно и тяжело без тебя…

По-прежнему твой Валера.

Глория сидела на кровати и раскачивалась как еврей на молитве, безумно глядя в одну точку. Слёз больше не было. Боль, казалось, заполнила всё её существо. Сколько так продолжалось, она не помнила. Потом организм, не выдержав напряжения предыдущих суток и муки от осознания, что счастье было так близко, так возможно, -- отключился. Глория заснула глубоким, как смерть сном без сновидений.

Она проснулась часа в два. Солнце ярко светило прямо в глаза заставляя щуриться.
«--Ну что будешь дальше спать, или как?» – спросила Ася и сделала шаг в сторону так чтобы заслонить яркие лучи. И Глория заметила в руках у неё поднос, а на нём чай с лимоном, мёд и малиновое варенье – на выбор. Глория поняла, что больше спать ей не придётся, покорно приподнялась и села на кровати. Ася не торопила, а Глория ещё не совсем пришла в себя, не знала с чего начать рассказ про вчерашний невероятный день и, конечно же, ночь. Однако чай освежил её и придал силы. Глория вдруг почувствовала, что чертовски голодна. Ася словно прочитав её мысли, объявила словно конферансье:
-- На сцену приглашаются пельмени. Из трёх сортов мяса, как положено! Баранина, говядина и свинина! В сопровождении кислой капусты, селёдки, и грибов маринованных. Под управлением всемирно известного дирижера Водочки.
Глория засмеялась. Ей стало легче от осознания, что у неё есть Ася.
--Наливай! – весело закричала она, спеша на кухню. За тебя! – сказала Глория, усаживаясь поудобнее.
--У тебя день рождения – поправила её подруга. Глория задумалась.
--А знаешь, ты права. У меня день рождения. И… я просрала всю жизнь. Она запнулась. Вспомнила о дочке, об Асе, о юности. Не совсем, конечно. Многим, возможно, живется гораздо хуже. Но ведь речь не о них, а обо мне. Я жила совершенно не так как хотела и не была счастлива. Она помолчала. Больше того, я была несчастна… Очень несчастна. А теперь я хочу жить по-новому.
--В каком смысле… по-новому? – осторожно спросила мудрая Ася. Что ты имеешь в виду?
--Ещё не знаю -- честно сказала Глория. Но беспокоиться и сомневаться больше не стану. Я больше не буду думать, что если сейчас всё хорошо то это плохой признак. Что это значит быть беде… Что…
-- Всё – этого достаточно! Регламент! – перебила её Ася—за это и выпьем. За --"Здесь и сейчас"– шикарный тост!

Потом Глория продолжила свой рассказ со всеми подробностями, слово в слово передавая диалоги, то что думала в тот момент, что чувствовала, и то что думала по поводу того что чувствовала. Никогда даже в далёкой юности она не позволяла себе такой откровенности. С каждым предложением, каждым словом она чувствовала огромное облегчение. Потому что каждое искренне сказанное слово свидетельствовало – ты, Глория принимаешь себя, такой как есть и не боишься показаться смешной или слабой. И поэтому ты сильная и смелая.

Вдруг Глория вспомнила, что Ася словно позабыла о ней, ни разу не позвонив, и вкрадчиво спросила:
--Кстати, Асенька, а что ты вчера делала целый день?
--Ну, стол готовила, немножко переводила, немножко в "одноклассниках" посидела…
--Что ты улыбаешься, как Джоконда? – нетерпеливо вскричала Глория. Мы уговорились встретиться, я сутки дома не была, а ты не одного звонка не сделала? Быть того не может, чтоб ты не беспокоилась!
Она вдруг почувствовала себя, как в детстве, когда тайком от неё её семья готовила ей сюрприз на день рождения, что происходит что-то важное и значительное, и всем об этом известно кроме неё. Вдруг её осенило:
– Ты всё знала! Ася продолжала молча улыбаться. Казалось, ей хотелось, чтобы Глория догадалась обо всём сама.
--Но как? Как ты могла знать, что я его встречу! В голове не укладывается… Глория вскочила и стала нервно ходить по кухне.
--Нет! не подсказывай! Я сама… -- однако, через некоторое время села и голосом полным нетерпения сказала --Всё, сдаюсь!... Ася не спеша заварила кофе, словно не замечая взвинченного состояния подруги, неторопливо разлила по малюсеньким фарфоровым чашечкам и наклонившись через стол и громким театральным шёпотом сказала
--Галя, ты что забыла? – Дневник!
--Но это ничего не проясняет… -- растерянно проговорила Глория. Дневник – это ключ к прошлому, а не к настоящему, а тем более к будущему. А ведь ты определённо знала, где я и с кем. Подруга, наслаждаясь произведённым эффектом, продолжала молчать, предоставляя буйной фантазии Глории рисовать картины одна невероятнее другой.
--Кстати, Ася? Вообще-то читать чужие дневники, ну мягко говоря, в культурном обществе не принято. Не то чтобы у меня есть от тебя секреты, … и всё-таки…
-- Ну, так то ж в культурном… – отшутилась Ася. Я ж местечковая…
--Нет, ответь, будь добра! Мне просто хочется знать, как люди сами себя оправдывают, когда читают чужие письма.
--Ну, я не знаю как насчёт других, я никогда не оправдываюсь… Потому что совесть моя чиста как свежевыпавший снег. Глория подумала, что в этом они очень похожи с Валеркой. Да и не только в этом. С ними обоими очень легко. Может быть, потому что они люди простые. Не примитивные, а именно простые. Говорят прямо о том, что им мешает, или о том, что их радует или волнует. И ещё стремятся самое сложное дело свести к одной единственной проблеме. А одна проблема даже большая, почему то не так страшна как несколько маленьких. И ещё она подумала, что, наверное, обижает Асю, заставляя её оправдываться.
--Я неправильно выразилась, -- мягко сказала Глория -- понимаешь…
--Что тут не понять -- перебила её Ася. Я видела, что внутри у тебя большой червяк, который точит сердце. Догадывалась, но не знала в чём конкретно твоя беда. А дневник всё расставил на свои места. Осталось только найти Валеру и организовать встречу. Фамилии, правда, я не знала, дневник какой-то малоинформативный попался... – пошутила она. Но минский политех, архитектурный факультет, год поступления – оказалось достаточно. Через "одноклассников" методом дедукции и с помощью чисто женской интуиции вычислила его. И написала — я, дескать, подруга Гали, рассказала твою судьбу, сказала, что письмо это моя личная мирная инициатива, о которой ты абсолютно ничигошеньки не знаешь и даже не догадываешься. Попросила его приехать, встретиться с тобой. Он ответил, что ничего не хочет менять в своей жизни. И к тому же не понимает, чем его приезд может помочь тебе. Тогда я написала, что встреча ни к чему не обяжет его. А насчёт, поможет или нет, – заранее знать ничего нельзя. Может и хуже будет. Но попробовать стоит… Прошло месяца три-четыре… Я, честно говоря, уже и ждать перестала и вдруг – пишет что будет в Риме на семинаре архитекторов и выставку свою привезёт. Я, кстати, на неё ходила. И портрет твой видела… Даже сфотографировала на мобильник…
Глория смотрела на Асю, не отрывая глаз. Видно было, что она о чём-то напряжённо думает.
--А ведь ты очень отчаянный человек – задумчиво произнесла она. Ведь я могла сломаться, просто не выдержать… Ася молча поднялась и стала убирать со стола. Потом неожиданно улыбнулась и сказала:
– Риск конечно, был. Но не большой. Баба ты умная, сильная – да и я… если что всегда рядом…
--Ты если что всегда рядом… медленно нараспев повторила Глория. Она встала, подошла к Асе, обняла её и сказала-- Я тебе бесконечно благодарна… Продолжать Глория не могла, она просто рыдала и не могла остановиться. Неожиданно заплакала и Ася. Так они и стояли посреди кухни, уткнувшись мокрыми лицами в плечо друг другу. Выплакавшись подруги снова попили чаю, а потом Ася, сказав – "Спасибо этому дому – пойдём к другому, засобиралась домой". Глория, как всегда решила проводить подругу. Они шли по почти безлюдной улице и Ася сказала:
-- Давай споём?
--Нашу?—спросила Глория.
--Нашу-- ответила Ася и запела. И на тихой итальянской улице зазвучала песня на русском языке. Не очень громко, но достаточно чтобы прохожие могли оценить красивые женские голоса и различить приятную оптимистическую мелодию…

Я фонарщик фонарей надежды
И по жизни старый оптимист,
Не смотря на древние одежды
Я судьбы открою новый лист

песня эта написанная Асей три года назад сразу стала их гимном. Они пели её, когда им было трудно и когда было весело…,

С нетерпеньем, ожиданьем чуда
Словно в детстве сказочном моём
В даль смотреть я безотрывно буду
И твердить --мы песню допоём...

Я зажгу фонарь своёй надежды
Пусть он светит и не только мне,
И плевать что не удалось прежде--
Доверяюсь я судьбы волне

Я зажгу фонарь своёй надежды
И пускай не сбудутся мечты
Жизнь пройду но я открою где же
Мир волшебен , где нет суеты...

Последний куплет допели уже перед домом Аси, затянули громко, как положено на третьем этаже зажглось и распахнулось окно, тут же высунулись две головы – юноша и девушка – дети-близнецы Аси и присоединили свои высокие чистые голоса.

Я фонарщик фонарей надежды
И по жизни старый оптимист
Не смотря на древние одежды
Я судьбы открою новый лист…

Прежде чем расстаться, Ася сказала:
--А знаешь, мне кажется, я поняла, почему твой Валерка пользовался успехом. Глория внимательно посмотрела на подругу.
--Ему ни от кого ничего не было надо. Ни одобрения, ни поддержки, ничего. Он по-настоящему самодостаточный человек, и просто излучает счастье в чистом виде, люди с радостью общаются с ним, тянутся к нему и всегда помогут, прежде чем он даже подумает попросить их об этом. При чём не из жалости, как они обычно это делают, а из чувства симпатии и солидарности… И это, конечно, дар божий. Не знаю даже, понимает он это или нет…
--Как ты так хорошо в нём разобралась… Ведь ты его никогда не видела – поразилась Глория.
-- Ну во-первых, я внимательно прочла твоей дневник. Ты хоть не поняла Валеру как следует, но описала очень точно. А во-вторых, я же умная баба. Подруги засмеялись.
--Как ты думаешь – спросила Глория, почему он согласился встретиться со мной?
Ася неожиданно строго посмотрела и серьёзно сказала:
--Называй вещи своими именами. Подумай и спроси то, что действительно волнует тебя. Ты же хотела начать новую жизнь! Вот и начинай!
И Глория вдруг поняла, что имеет в виду её подруга. И хотя было страшно и главное очень непривычно – она уверенно спросила:
– Как ты считаешь, он до сих пор любит меня?
-- Молодчина! Ты быстро учишься! –похвалила Ася и с размаху хлопнула подругу по плечу. Потом вздохнула и задумчиво проговорила:
—Вряд ли. Ты просто часть его жизни, его самого. Когда он думает о тебе, то вспоминает свою юность. Ты как бы якорь его памяти… Кстати, я ему пообещала что продолжения не будет.
--А если он сам захочет продолжения? -- коварно спросила Глория.
-- Ну, что ж…Вольному воля. Только я себе это по-другому представляла… Что именно представляла Ася она так и не сказала. Но немного поразмыслив, Глория решила, что так называемое продолжение принесёт много боли многим людям, а это не сделает её счастливее.
--Надо строить собственную жизнь, а не лезть в чужую – последнюю фразу она незаметно для себя произнесла вслух. Ася удивлённо посмотрела на неё и улыбнулась.
Потом Глория пошла домой. Она снова думала как удивительно похожи -- Ася и Валера. А ещё она думала о том, как жить дальше…

Когда она вошла в квартиру, часы пробили полночь. Несмотря на поздний час, вдруг очень захотелось кофе. Пошла на кухню и, включив свет, тут же заметила на столе тетрадный лист исписанный Асиным размашистым почерком.

Когда она только успевает, с восхищением подумала Глория, и углубилась в чтение…

Разговор двух врачей…

Разговор двух врачей—«Это твой пациент?»
«Да, вчера поступил... неудачен инфаркт...
Уж второй...трансмуральный, и был там момент...
Что я видел-- маячит уже катафалк...

Оклемался однако...везучий старик...»
А тому старику--пятьдесят ещё нет
И с губы не сорвётся отчаянный крик
--Дайте жить! --рановато мне в царство теней...

Но врачи отошли, им не видна слеза
По небритой, седой и колючей щеке
Мимо воли беззвучно, бессильно ползла,
Понимая бессмысленность всяких речей...

Пред глазами течёт жизнь прожИтая им
Тяжела, не проста, и совсем не плоха
Он конечно любил, и бывал он любим
Только Смерть уже ставит нехитрый капкан...

Что так рано?...я верой и правдой служил
И стране и семье и конечно друзьям...
--Потому что дружок без пути закружил
Не ведёт тебя божья святая стезя...

--Ты родился художником искренним-- а?
Но забыл, закопал глубоко свой талант...
Помолчи!--здесь твоя очевидна вина...
Хоть хорош коммерсант... но увы не Рембрандт...

Ну и что! Ну и что!-- ничего не украл
Не убил...не художник великий... и что?--
--Ты свой дар загубил и его потерял
И тебе не поможет никто и ничто...

Я устала надеждою жить, ожидать
Что ты кисти возьмёшь, и себя сотворишь
Что сойдёт, наконец, на тебя благодать
Ты себя обокрал на всю жизнь... всего лишь...

Я инфарктом давила, пугая собой
Болью острой хотела тебе подсказать
Очень скоро захлопнется дверь за тобой...
Торопись... трудно мне...не могу передать...

Ну а если... я понял и завтра начну...
Может всё-таки можно чего изменить...
Ты уже опоздал... и уже ни к чему
Хватит чистое небо без толку коптить...

Утром тело в палате забытой нашли
Ещё теплым и мягким лежало оно
На стене угольком ряд великих вершин
Средь прекрасных снегов -совершенен, готов...

А художник застыл и глядел как живой
На шедевр что творил позабывши недуг
Он успел стать собою и только собой
И объятие Смерти ослабилось вдруг...

Она дала допеть... уступив красоте
Терпеливо ждала, сердца боль отогнав
Хоть готов уже был к восхожденью тоннель
Смерть смирила гордыню, упрямый свой нрав...

Врач на стену смотрел, и родилось в душе
Ощущение чуда и смысла...он вдруг
Осознал, что живёт в вираже-мираже
И ему показалось... смыкается круг...

Разговор двух врачей – «Помнишь, тот пациент?
Ну, который имел трансмуральный инфаркт?
Он ушёл ...но оставил в душе моей след...
И посеял сомненье...-- живу я не так...»

Глория поражённая и растроганная до глубины души, вдруг почувствовала себя счастливой просто от того, что она жива и может видеть, слышать, чувствовать. Она не удержалась и позвонила подруге. Мобильник был отключён. Тогда Глория послала смс-ку: "Спасибо тебе великое за понимание…"
Потом пошла спать и несмотря на крепко заваренный кофе тут же заснула. Ей снился Машеровский проспект, тёплый августовский дождь, юный Валерка, а впереди была вся жизнь, полная ожиданий и надежд…

Январь 2011.
Израиль.