Катхак – направление классического индийского танца, образовавшегося в результате слияния индийской и мусульманской культур. Танец представляет собой пантомиму, рассказ на определенную тему – женщина у зеркала, ожидание возлюбленного и проч. Характерные особенности – исполняется с прямым корпусом, в ножных браслетах с бубенцами. 

Восток всегда манил меня, а Индия представлялась некой загадочной страной, попасть в которую можно только во сне. И вдруг мечта сбылась - моя двоюродная сестра получила работу в посольстве и переехала в Лакхнау, штат Уттар-Прадеш. 

«Приезжай, - написала она. – Покажу настоящую Индию!». 

И вот я уже в самолете, вот выхожу под палящее южное солнце, от которого небо кажется не голубым, а белым. 

Лена специально взяла отпуск на три дня, чтобы показать мне город. За то время, пока мы не виделись, она превратилась в настоящую индианку – стала смуглой, очень стройной и говорила по-русски с забавным акцентом. Дома она переоделась в сари и приготовила на обед местные деликатесы, хвастаясь тем, что переняла индийские традиции. 

Лакхнау был именно таким, как я и представлял – мирно уживающиеся рядом современность и старина, смешение рас и вероисповеданий. Я шел по улицам и видел местных жителей, одетых в деловые костюмы и джинсы, в сари и дхоти,[1] в хиджабы и галабеи.[2] Лена показывала мне развалины английского посольства, погубленного народным восстанием, руины храмов, уничтоженных в период правления династии Моголов, резиденцию последнего наваба Лакхнау, местные семейные ресторанчики, существовавшие, казалось, от начала сотворения мира. 

Потом была ночь – жаркая, черная. Отдыхая от дневной прогулки, мы сидели в открытом кафе и пили жасминовый чай. Смотрели на город, усыпанный желтыми звездами фонарей, и на реку Гомти, усыпанную желтыми фонарями звезд. И фонари и звезды здесь были иные, не такие, как мне приходилось видеть раньше – глазастые, яркие, любопытные. Они вспыхивали и гасли, будто подмигивали, обещая в ближайшем времени невероятные события. 

- Поехали на «Рамаяну»? – предложила вдруг сестра, отставляя пиалу, в которой на донышке золотилось озерцо недопитого чая. 

- Разве театры еще работают? 

- Здесь представления дают и днем, и ночью, - загадочно улыбнулась Лена. – Поедем, тебе понравится. 

Морщинистый таксист на автомобиле середины прошлого века отвез нас в Старый город. Многоэтажные здания сменились каменными особняками, храмами, похожими на окаменевшие фрукты – яблоки, груши, кукурузные початки… Улочки становились уже и извилистей. Остаток пути пришлось преодолеть пешком, вдыхая ароматы специй, цветов и горячего молока. 

Вскоре я услышал музыку – грохот барабанов, мелодичные перекаты струн и звон бубенчиков. Мы сделали еще один поворот и оказались на небольшой площади перед двухэтажным домом за каменной полуразрушенной стеной. На площади расположилась настоящая сцена – с занавесом, рампой и оркестровой ямой. Правда, занавесом служил видавший виды отрез плюша, вместо софитов горели факелы, а музыканты сидели на досках, брошенных поверх мостовой. Зрители тоже расположились, как кому вздумается – кто на переносных стульчиках, кто на циновках, которые продавались здесь же, кто просто на земле. Лена взяла циновку, бросив продавцу десять рупий, мы уселись позади всех и стали смотреть. 

Сюжет «Рамаяны» я знал еще с детства: два брата – Рам и Лакшман - отправились в опасное путешествие, чтобы победить демона и освободить красавицу. Позже Лакшман построил дом на одном из местных холмов и основал город Лакшамнпур, который сейчас называется Лакхнау. 

- Это сцена изгнания Рама, - шепотом пояснила мне Лена. – Мы видим его мачеху, царицу Кайкейю, она собирается настроить царя против Рама и прихорашивается, чтобы произвести на мужа впечатление… 

- Скажешь мне, когда появится Хануман?[3] - так же, шепотом, попросил я. 

- Хануман?! Что ты, я не уверена, что сегодня мы увидим хотя бы самого царя! 

- Как так? 

- Если показывать «Рамаяну» от начала и до конца, то понадобится полтора года! Не находишь, что это немного утомительно не только для артистов, но и для зрителей? Это семейный театр. Они показывают кусочек из «Рамаяны» каждые выходные, по праздникам, а иногда и в будни. Смотри, не отвлекайся! Вот она – настоящая Индия! 

Я последовал ее совету с удовольствием, потому что артистка, изображающая вероломную царицу, была чудо, как хороша. Ей было едва ли больше двадцати лет, и от индианок она отличалась светлой кожей, цвета молока с корицей. Сначала я подумал, что лицо у нее выбелено гримом.

Но самым удивительным казалось ее искусство – изящество жестов и быстрота, с которой она отбивала ритм босыми ступнями. Браслеты из бубенчиков, охватывающие щиколотки, звенели при каждом движении. Танцовщица умудрялась создавать из этого звона свою собственную музыку, которая гармонично перекликалась с барабанами и оттенялась игрой на ситаре. 

Лицо танцовщицы, ее плечи, кисти, пальцы словно рассказывали зрителям историю, не произнося ни единого слова. Я увидел, как царица примерила ожерелье и отбросила, сочтя его недостаточно красивым, потом подвела глаза, потом улыбнулась своему отражению, потом помрачнела, вспомнив, что сейчас ей предстоит коварный и опасный разговор. Я видел, как ее снедал стыд за то, что она решила оговорить безвинного, и как наполнял страх за свое будущее, при мысли, что не ее сын, а Рам взойдет на трон. 

Было странно, что я, совсем не знающий хинди, так прекрасно понимал девушку, которая не знала русского языка и едва ли могла общаться на английском. Время остановилось, мир вокруг исчез, и я забыл обо всем и обо всех. 

В свете факелов царица казалась прекрасной, как богиня. Запах бетеля, который жевали некоторые зрители, действовал подобно наркотику. Не в силах усидеть на месте, многие вскакивали и начинали танцевать, захваченные порывом и талантом юной артистки. Когда музыка смолкла, танцовщица убежала за занавес, а потом опять вышла на сцену с традиционными поклонами. Следом появился пожилой индус, пропел благодарственную молитву, совершил ритуальные возлияния и надел на шею танцовщицы венок из цветов. Люди стали расходиться, но мы с Леной медлили уйти – я уговорил ее подойти к артистам, чтобы лично поблагодарить за представление. 

- Вам понравилась Рекха? – спросил пожилой индус на очень правильном английском, после того, как Лена сделала несколько комплиментов танцовщице. - Рекха моя дочь, и катхак у нее в крови. Вы англичане? 

Лена сказала, что мы русские. 

- Русские?! – лицо индуса расплылось в широчайшей улыбке. – Индия, Россия, дружба! Я был в Советском Союзе, давно, в юности. Мы показывали «Рамаяну». Я люблю русских, они так похожи на нас! 

Мы познакомились. Джамшид оказался хозяином маленькой семейной труппы. В нее входили его жена, два сына с женами и детьми, старшая дочь с мужем, и еще одна дочь - Рекха. С чисто индийским гостеприимством Джамшид тут же пригласил нас на ужин. Отказаться было невозможно, и вскоре мы с Леной уже стояли во внутреннем дворе, где был разбит сад. Старые сливовые деревья отцветали, и бледно-розовые лепестки падали нам на головы и в пиалы с чаем, которые поднесли перед едой. 

Дом был старый, каменный, но хозяева привнесли в него блага цивилизации. Джамшид с гордостью щелкнул включателем, и при электрическом свете Рекха из богини превратилась в обыкновенную девушку. Кроме светлой кожи она отличалась еще и необычным цветом глаз. Глаза ее были синими, как утреннее небо Лакхнау. Я так смотрел на нее, что Лена толкнула меня локтем. 

Нас пригласили в гостиную, обставленную, на первый взгляд, вполне современно. Здесь было старенькое фортепиано, фотографии членов семьи на каком-то пикнике, диван, кресла, телевизор – как в обычных домах. Но всюду валялись ножные браслеты, одиночные бубенчики, реквизиты для спектаклей – копья, луки, венки из искусственных цветов. Женщины вмиг убрали их и накрыли стол. 

За ужином я убедился, что Лакхнау оказался верен себе. Мы брали невообразимо вкусную еду с фарфоровых тарелок пальцами, и сидели вокруг низкого столика, поджав ноги и передавая друг другу бутылку с «Кока-колой». 

- Что такое – катхак? – спросил я. 

- Это танец, - пояснила Лена. – Он появился в Лакхнау в XVII веке, во время правления Великих Моголов. 

Лена болтала с Джамшидом, а я очень хотел и не решался обратиться через нее к Рекхе. Она лукаво улыбалась, замечая мое внимание, но потом ускользнула из комнаты - ее позвала мать. Скучая без девушки, я стал рассматривать фотографии на стене, и заметил среди них миниатюру. На ней изображалась свадьба на индийский манер, хотя одежды на женихе были мусульманские – галабея и тюрбан. Жених был стар, со спокойным и умным лицом, а невеста, наоборот, очень юная, почти девочка. Она показалась мне похожей на Рекху. Художник не забыл даже синие глаза. Самое интересное, что под миниатюрой в персидском стиле была надпись на санскрите. 

- Спроси, кто нарисовал Рекху, и что там написано, - попросил я сестру. 

Лену тоже заинтересовала миниатюра, и она указала на нее хозяину дома. 

- Это не Рекха, - засмеялся Джамшид. – Это Гури, наша родоначальница. Именно она придумала танец, которым вы любовались сегодня. Художник изобразил ее свадьбу. Это было, примерно, в 1705 году. Надпись внизу гласит «Катха кахе со катхак», то есть: «Тот, кто рассказывает историю». 

- А старик, за которого выдают Гури?.. – спросила Лена. – Она так молода, но не выглядит несчастной. 

- Это шейх Хафиз[4] Камлалл Джаханабади, - с гордостью объяснил Джамшид. - Он был советником при дворе Великого Могола Аламгира.[5] Того самого, кто поклялся уничтожить культуру индусов – наши танцы, песни, поэмы, храмы. Хафиз Джаханабади был мусульманином из высокопоставленной семьи, а Гури – незаконнорожденной таваиф…[6] 

Лене пришлось переспросить значение непонятных слов, и хозяин, хитро улыбнувшись, шепнул что-то старшему сыну. Тот вышел и вернулся с простой школьной тетрадкой, листы которой были заполнены крохотными, но четкими английскими буквами. 

- Это записал еще один мой сын, - признался Джамшид, - он не хочет быть артистом, и я отправил его в Дели. Он поступил в университет, чтобы стать адвокатом. Может, он и прав. Молодежь сейчас редко идет по стопам родителей… В прошлом году Раджив нашел записи шейха Джаханабади, и перевел с санскрита на английский нашу семейную историю. Я научился английскому, чтобы общаться с туристами, но писать и читать не умею. Возьмите, переведете на русский. Мне будет приятно. 

Лена попыталась возразить, что перевод семейной истории – это драгоценность, и мы не можем забрать ее. Но Джамшид пояснил, что у него сохранился оригинал, а тетрадь, которую он предлагал нам – копия, поэтому мы со спокойным сердцем можем принять подарок. 

Когда нас провожали, я снова увидел Рекху. Она танцевала на каменных плитах внутреннего двора под аккомпанемент пения матери. Желтые звезды смотрели на нее и перемигивались, как заговорщики, а слива осыпала лепестками. И девушка вновь показалась мне богиней, небожительницей.

Лена крепко сжала мою ладонь, и потянула за собой. 

- Приходите завтра! – приглашал нас Джамшид. – Рекха будет танцевать для вас! 

Потом было еще несколько ярких, удивительных дней в древнем городе, когда Лена показывала мне Лакхнау. Ночью я неизменно бывал у дома со старыми сливовыми деревьями и смотрел танцы под звон бубенцов. А вернувшись из путешествия, я наконец-то раскрыл тетрадь, чтобы узнать удивительную историю шейха Джаханабади и таваиф Гури… 

История, рассказанная шейхом Джаханабади.

Так получилось милостью Аллаха, что я был первым, кто увидел ее. Был месяц азар, и была ночь. Я засиделся, просматривая «Книгу исцелений» Абу Синны, и не сразу услышал стук в дверь. Кормилица Хадиджа, которая после смерти моей дражайшей Басиме заменила хозяйку, проснулась и пошла открывать.