И снова дорога. Вагон привычно покачивается, перебирает колесами километры, словно считает: тук-тук, тук-тук — двадцать проехали, ничего не отвалилось, тук-тук, тук-тук — еще столько же, и навстречу никто не попался, тук-тук, тук-тук, даст Бог, доедем... Что-то в нем скрипит, дребезжит, потренькивает, причем в определенном ритме, будто поет это «что-то» свою грустную, жалостную песню.
Пассажиры, растолкав багаж, переодевшись в треники и застелив постели чуть влажным и полосатым бельем, занялись кто чем. Одни читают, другие спят старательно, вытянув ноги в проход. Некоторые перекусывают.
Позвякивают ложки в стаканах с резными подстаканниками, выводя в дорожной симфонии свою собственную партию.
Из динамиков сочится приглушенная музыка, кажется, играет сакс.
Убаюкивает...
В поезде всегда убаюкивает. Мерное покачивание, негромкий разговор, умиротворение от свалившейся вдруг возможности отдышаться. Никуда не бежать. Просто выспаться, наконец. И хочется так вот ехать и ехать... Как минимум до Владивостока. А то и дальше...
За окнами... А за окнами — столбы, привязанные друг к дружке проводами, и бесконечный лес, лес, лес. Картинка была бы почти статичной, как остановившийся кадр, если бы не мельканье солнечных бликов.
Редкие станционные поселки вдоль дороги жалки и неказисты, словно просящий милостыню нищий. Мимо них мы мчимся так же быстро, не задерживаясь, как мимо просящих подаяние. Ощущение, будто и сама жизнь тоже проносится мимо них — равнодушно, скорым фирменным поездом.
Города же, о приближении которых услужливо докладывают дачки-выскочки, уже не так униженно скромны и просто так мимо себя не пропускают. Они приветствуют бодрым, даже ночью, и всегда приятным голосом дикторш. Для непонятливых — даже по-английски. Соблазняют киосками-ларьками со свежезасушенной китайской снедью. Зазывают лоточным изобилием местных промыслов. Не купить сувенир-другой здесь просто невозможно. Они словно уговаривают: «Ну, купи, ну, чего тебе стоит? Тем более что и стоит — тьфу, копейки. А моему хозяину и его детишкам на молочишко будет...»
И ведь покупаешь... И не знаешь потом, куда девать безделушку. Ну полная платформенная филантропия!
В вагоне снова кто-то перекусывает, наплевав на калории: «Однова живем!» Немногочисленные детки, тоже накормленные, капризничают от вынужденного «ведисебяприличного» сиденья и лежанья — ни побегать, ни пошалить. А взрослые, те, удовлетворив первостепенные желания организма — выспаться и утолить голод физический, — приступают к беседам. Мы же, сытые, поговорить любим, особенно о... голодных и сирых.
Самая популярная тема — о политике, причем «в» Украине. То ли народ весь корнями оттуда, то ли, наоборот, туда намылился. Поневоле узнаёшь, кто за кого в «незалежной», какие яды наиболее эффективны, какие цвета в политических нарядах самые модные и в какую сторону лучше косу наматывать — по часовой или против.
Другая, не менее важная, тема — финансовый кризис и что с ним делать. Мнений тут столько же, сколько и заинтересованных участников обсуждения. Маятник качается от радикального «бомбу бы на эту проклятущую Америку, чтобы им ни дна ни покрышки» до авосьно-бесшабашного «а где наша не пропадала, не впервой!».
Слушаешь и понимаешь: нет, кризису нас нипочем не взять — ни за рупь, ни за цент, ни за шекель!
Потом разговоры плавно переходят в более мирное русло, на личное — о себе, своих близких...
«Мать схоронил, вот обратно еду», — а сам кроссворд разгадывает. Да и то дело, ведь схоронил уже мужик мать.
«С отцом проститься ездила. Ох и насмотрелась, — делится женщина. — Без одной ноги, после инсульта уже не встает, легкие не работают, а он глазами просит беломорину: там, мол, на шкафу лежат, дай хоть раз затянуться...»
«А яблок нынче в саду, яблок! — это бабулька хвастает, с лицом, похожим на тот печеный фрукт, что нахваливает. — И антоновка уродилась добрая, и семеренко. Вот внукам везу их цельный чемодан. Что они там, горемышные, на Севере этом, видят акромя холоду?!»
«Не, дядь Саш, ты со мной не спорь. — Парень порядком уже навеселе. — Да, согласен, я — фартовый. Из такого дерьма вылез целым — точно фартовый! Но жить я все равно не хочу. И не уговаривай! Зачем? Для кого? Жена ушла. И пацана забрала. Ну и что, дядь Саш, что пил. Все мужики пьют. Бил? Ну, ударил пару раз, по пьяни. Да буйный я, как выпью. А чё она, етить ее мать, как Андропов, говорят, когда-то, сухой закон мне устанавливает? Вот, бля, и получает...»
«Алё, алё, Виктор Иваныч? Вас Петров беспокоит. Вы не знаете номера телефона Василия Кузьмича? Нет, не знаете? И самого Василия Кузьмича не знаете? И вообще вы не Виктор Иваныч? А кто? И что ж вы тогда голову мне морочите? — и, в сердцах, окружающим, — звонят, понимаешь, сами не знают куда...»
Мужичок, тот, что едет с похорон матери, разложил на газетке закусить, в стакан с подстаканником набулькал «чаю» из бутылки, завернутой в бумагу, — одно горлышко из кулька торчит — маскировка! Выпил, не вынимая ложечки из стакана, крякнул, занюхал килькой в томате.
Помянул.
А вот пошли коробейники по вагонам. Чего только не предлагают! Тут тебе и талисманы всякие, и камушки по знакам зодиака, и от сглаза (интересно, а ДЛЯ сглаза есть?).
«Дамы и господа! — это представительный молодой человек вещает, в костюме. — Предлагаю вашему вниманию продукцию известного московского ювелирного завода. Нет, женщина, это не золото. И не серебро. И не мельхиор. Сами вы алюминий! Это би-жу-те-ри-я. Но в магазинах вы ее не купите!»
Понятное дело, не купим, до магазинов-то не доходит эта би-жу-те-ри-я, она вся в пути. И из чего ее все-таки делают?
«А кому шали, паутинки, безрукавочки? Пушистые, теплые, мохеровые. Да не херовые, а мохеровые. Не покупаете — и лапать нечего! Вот свой х.. и лапайте!»
А вот и вечное, доброе, светлое понесли. Молча. Товар, мол, в рекламе не нуждается, и так дорогу к покупателю найдет.
Удивительное дело: почему-то книжками и газетами в поездах торгуют ТОЛЬКО глухонемые. Решила так: тут своя мафия, может, тоже не краснобаи.
Купила совершенно ненужную мне книжку — про бетонирование в зимних условиях. Так, на всякий случай.
Мужик снова нацедил в стакашек из «конспиративной» бутылки, закусил яблоком, а кроссворд всё не разгадывается. Трудный попался!
Так и заснул за столом, бедолага, — осилив бутылку и так не разгадав тайну клеток и букв.
Проходя мимо, не удержалась, глянула: газетка лежала кверху ногами.
...Под утро, в самый сон, меня разбудила молоденькая и симпатичная проводница нашего вагона: «Женщина, просыпайтесь! Через полчаса ваша станция». Я чуть не кинулась собираться. Но вовремя вспомнила: МОЯ станция вечером...
Спутала.
Мне еще рано выходить. Все самое интересное — всегда впереди!
Спасибо, Галина!