Вот мчится поезд по уклону
Сибирской дальней стороной…

(из народной песни)

Осень в тот далёкий год выдалась дождливой, слякотной. Ясных дней было мало и порой казалось, что солнца вообще не существует, что свет на землю льётся прямо из низко нависших туч. Тучи свисали настолько низко, что закрывали половину гор, хотя и горы в Горной Шории не столь уж и высокие – не сравнимы с Кавказом или Памиром. Скорее всего, они представляют собой череду сопок, до тысячи метров высотой и обильно поросших лесом. В основном растёт пихтач вперемешку с берёзами и осинами, ну ещё с небольшим включением в полог леса черёмухи и рябины и, реже – кедра. Такой лес именуют в Сибири черневой тайгой – из-за её тёмного цвета относительно почти синего неба.
Между гор поросших тайгой петляет железная дорога соединяющая Новкузнецк с Таштаголом. Это поистине дорога жизни. Только по ней ведётся снабжение таёжного шахтёрского городка всем необходимым для жизни и работы железного рудника, а обратно - снабжение металлургического комбината сырьём. Железная дорога – сама по себе сооружение весьма сложное, а в условиях гор и подавно. Гористая местность вносит свои коррективы в профиль пути – преобладают подъёмы и спуски. Они порой превышают допустимые нормы и для проводки составов в таких местах используют двойную тягу – это когда к концу тяжелогруженого состава с рудой, ведомого парой локомотивов, прицепляют ещё пару и получается двойная тяга. К тому же ещё и прямых участков немного, а преобладают «кривуны» - места, где путь идёт вокруг горы.
Перегон Кунагаш – Узунгол считался самым тяжёлым – радиусы кривых были минимальными и видимость в «кривунах» сводилась к минимуму, то есть машинист локомотива видел путь длиной меньше тормозного пути состава. Тяжести добавлял крутой подъем в районе давно ликвидированного разъезда Казармы. Когда-то в военные и послевоенные годы составы были легковесными из-за малой мощности паровозов и курсировали они с интервалом менее часа. Разъездов было много и Казармы в числе таковых. Спустя много лет, с появлением электрической тяги, составы стали в несколько раз тяжелее и их количество уменьшилось. Уменьшилась потребность в разъездах – Казармы ликвидировали, а вот название места осталось из-за особой приметности. Эта приметность была обусловлена перевалом в этом месте – путь со станции Кунагаш до места бывшего разъезда Казармы шёл круто вверх, а после, до самого Узунгола, вниз. Составы с рудой от Узунгола до Казарм выталкивали двойнной тягой – к хвосту состава прицеплялась пара локомотивов и, пройдя перевал, отцеплялась прямо на ходу поезда. Отцепившись останавливалась на месте бывшего разъезда и тотчас же возвращалась в Узунгол. Порожние составы, называемые местными железнодорожниками «вертушками», весили до тысячи тонн и на крутых подъёмах вытягивались на большой скорости одной парой электровозов.

Паша, помощник машиниста электровоза, посмотрел на входной светофор и чертыхнулся – горел двойной жёлтый, да ещё и прерывисто, словно моргал ему.
- Стоять придётся на боковом, - сказал он машинисту.
- Странно, - без каких либо эмоций ответил машинист и начал выполнять снижение скорости, готовясь к полной остановке на боковом пути. – Обычно в это время на проход идём…
- «Нечётный» значит идёт с горы, - высказал своё предположение Паша. Проехав второй стрелочный пост и увидев стрелочницу с жёлтым сигнальным флажком, он подал сигнал «свисток» и приветливо помахал ей рукой из открытого окна.
- Ты знаешь её что ли? – спросил его машинист ровным без всякой иронии голосом.
- Да ну, Серёга! – засмеялся Паша в ответ на вопрос. – Я как тот грузин: «всэ красивие дэвушки маи знакомие»! Ха-ха-ха-ха!
От такого сумбурно завязавшегося разговора настроение повысилось. Оно и понятно – о женщинах приятно говорить хоть с кем и хоть где. Перекидываясь малозначащими фразами, они, снижая скорость, доехали до первого стрелочного поста и затормозили состав перед выходным красным сигналом светофора.
- Ладно. Постоим. Как говорится: солдат спит – служба идёт, - заметил резонно Сергей – машинист локомотива. Потом выглянул в окно, обвёл взглядом небо в разрывах облаков, уселся поудобней в кресле, но так чтобы не особо напрягаясь нажимать кнопку «будильника» и начал о наболевшем – о погоде.
- Вроде «разведривает». Хоть бы дождь перестал, надоел окаянный. Хотел в тайгу съездить на «длинных» выходных, «пошишковать».
- Да, может и установится, вон тучи рвёт и небо синеет, - обнадёжил товарища Паша.- Так шишки уже попадали – конец сентября…
- Э-э…- махнул отрицательно рукой Сергей. – Их поблизости ещё зелёными посбивали, ну, правда, попадали кое-где. А я вот в Мрас-су езжу, так там в кедрачах шишки чуть ли не до снега висят. Потом уже падает «тушкен», так и то, шорцы уже не берут его и он бурундукам достаётся.
- Ха-ха, про бурундуков слышал: правда, что вот если у него орехи кто-нибудь стырит, то он вешается на ветке?
- Да ну…чепуха, байки охотничьи, - не согласился Сергей и с улыбкой добавил:
- У нас как: один болтнул небылицу, другой подхватил, третий перевернул всё и пошли слухи по деревне…
Машинист нажал кнопку пискнувшего «будильника», выглянул в окно и смачно сплюнул. Потом взял с поста управления пачку «Беломора», достал папироску и смачно закурил.
- А я ведь, Паша, вырос в степях и лесу до армии не видел даже, - продолжил он разговор о лесе, при этом делая глубокие затяжки и выпуская дым в кабину электровоза. – Я даже до восьмого класса хотел стать лесником или егерем.
- Во, как! – воскликнул Паша. – Интересно получается – леса не видел в глаза, про лесниковскую работу знаешь…
- Как тебе сказать? В нашем райцентре был в то время межколхозлесхоз. Вот. И, значится, он занимался посадкой лесополос. Ну, я с отцом на тракторе по полям с малолетсва ездил – вот и видел. Мне нравилось деревья садить. Я даже дома у себя посадил тополя и клёны…
- И выросли?
- Выросли. Тополя такие большие, что их уже свалили и на дрова попилили. Жалко конечно, ну да ладно, бог с ними с деревьями. С дровами-то там напряжёнка. Вот. А машинистом я стал как-то неожиданно, - стал делиться нахлынувшими воспоминаниями Сергей, - друг мой закадычный, тоже Серёга кстати, после восьмого класса собрался поступать в железнодорожное училище…
- В какое, в наше, Новокузнецкое? – уточнил Паша.
- Да-да, в наше. У него тут тётка живёт и он решил сюда податься. А что в этой Кулунде делать? Сам посуди: промышленности никакой, степь да степь кругом. Вот только поля и огороды, - он махнул рукой безнадёжно и продолжил:
- Вот этот самый Серёга и поехал в Новокузнецк. Ну, как же я без друга в деревне жить буду? Я к родителям: мол, поеду с Серёгой учиться. А они: на кого? Я им: на помощника машиниста электровоза. Как они запричитали: да ты что, у нас в роду не было никаких машинистов, все хлеборобы, а ты куда, ты же лесником хотел стать. И всё такое прочее. В общем накрылось моё учение медным тазом. Ну я рассказал другу всё, а он своим родителям. Так ты представляешь? Его мать с отцом пришли к моим родителям и уболтали их отпустить меня. Я просто был поражён, ведь моих «родичей» с роду никто переспорить не мог.
- Интересно…
- Вот приехали и поселились у ней и прожили все три года. Она одна жила в двухкомнатной квартире на Запсибе…
- А почему одна, детей что ли не было? – решил уточнить Паша.
- Да выросли уже. Им в то время по тридцать лет было, а тётке под шестьдесят. Они, оба сына, где-то на Севере на нефтепромыслах работали, деньжищи заколачивали огромные. Мужика не было – в шахте погиб ещё в молодости. Ну как в молодости…Короче пацаны ещё в школу не ходили. Вот, значится, она и приютила племянничка Серёгу, ну и меня заодно.
- А этот Серёга, твой друг, где он сейчас?
- В Белово машинистом – инструктором…
- О-о! – воскликнул Паша. – Инструктор! Шишка на ровном месте!
- Да какая там шишка «оспади», - он опять махнул рукой пренебрежительно, но, подумав пару секунд, уже с одобрением добавил:
- Ну, правда, денег побольше меня получает. Тут уж ничего не скажешь. А так…морока.
Сергей снова прикурил погасший окурок, сделал пару затяжек и, докурив, выбросил его в окно.
- А я с детсада хотел стать машинистом. У меня этих паровозиков и тепловозиков было штук пять разных. Я им вагончики из бумаги клеил. У родителей до сих пор на «вышке» лежат в наволочке собранные, - подхватил интересную тему Паша. – Десять классов закончил и в железнодорожное…
- А ты уже на базе десятилетки учился?
- Да. Уже не было «восьмиклассников» и общага одна осталась. А вторую под «малосемейку» отдали, - пояснил Паша. – Год проучился и сюда в Таштагол.
- Сколько ты уже трудишься?
- Так… - Паша стал прикидывать на пальцах. - Полгода, сразу после училища, потом армия, после армии уже четыре года будет в ноябре.
- Пора уже и на машиниста переучиваться, - заметил Сергей. - Или тебе нравится кабину тряпкой «елозить»?
- Да дочка маленькая ещё, - стал оправдываться Паша.
- А что дочка? Сколько ей?
- Полтора годика, нынче вот летом в садик сдали и то два раза уже болела. Хорошо хоть сама не работает, а то и с работы выпрут.
- Пора пацана стряпать, а то будешь «девчачьим папой» - ехидно заметил Сергей.
- Успеется. Пускай дочь подрастёт.
- Тоже правильно. Сначала няньку, а потом можно и ляльку. Так в народе говорят, - согласился Сергей.
Их приятный разговор прервал протяжный сигнал, приближающегося к станции локомотива. За электровозом тянулись платформы восстановтельного поезда, с дизельной электростанцией, с бульдозерами, грейдерами и вагонами для рабочих-путейцев. На специальных удлинённых платформах были наложены ровными пачками старые рельсы и шпалы. Локомотивы, поравнявшись, обменялись «свистками» в качестве приветствия и восстановительный поезд не снижая скорости проследовал по главному пути.
- Восстановительный, - резюмировал Паша. – Это с Шерегеша. Там на погрузке руды путь меняли и удлиняли…
- Знаю, - лениво ответил Сергей на комментарий своего помощника. – На прошлой неделе ездили туда. Забыл?
- А…Ну да, мы же с тобой «вертушку» в Шерегеш поднимали…Я уже запутался с вами – каждую неделю с другим машинистом…
- Лето, отпуска, - резонно заметил Сергей.
Паша от долгого сидения без дела потянулся в кресле, потом встал, сделал несколько шагов по кабине локомотива, выглянул в окно и изрёк:
- Да. Погодка настраивается вроде. Повезло тебе – сегодня съездим и длинный выходной…
- Да выходной у меня обычный. Просто я отгулы все выбрать решил, чтобы не пропали. Они же оплачивать не стали лишние упряжки в прошлом месяце, хотя клялись-божились, что все проведут, - парировал Сергей.
- А мне опять придётся с другим ехать…
- Ничего. Съездишь.
- Ты помногу ореха набиваешь? – спросил Паша своего товарища.
- Всяко бывает. В прошлом году урожай добрый был, так я почти тонну взял…
- Ого! Тонну! И куда ты его? – удивился Паша. – На базар возишь?
- Нет, в кооппромхоз сдаю, - нехотя ответил Сергей. Ему не хотелось посвящать своего напарника в свои дела. Он уже начал придумывать, как переменить тему разговора и стал смотреть в окно в сторону выходного светофора. В это время он загорелся зелёным светом.
- О! Слава те господи, зелёный! – неестественно громко сказал он и принялся растормаживать состав. Завершив растормаживание, дал протяжный «свисток» и тронул контроллер, плавно переменяя позиции. Локомотив тронулся с места и по составу пронёсся грохот сцепок. Движение поезда началось и стремительно нарастало. Это было необходимостью – набрать на выходе со станции приличную скорость и потом, на перегоне неуклонно поддерживать её на максимально разрешённой, чтобы пройти крутой подъём длиной более трёх километров. Дорога осложнялась ещё тем, что состояла из «кривунов» - поворотов. Она петляла между гор и, за три с небольшим километра поднималась над дальним краем посёлка Кунагаш на тридцать метров. Крайние избы были далеко внизу и весь небольшой посёлок был как на ладони. Во время движения разговоров никаких не велось – всё внимание на путь.
До заветного перевала оставалось около двух километров, когда состав вошёл в очередной «кривун» и машинист издалека увидел нескольких коров медленно переходящих через железнодорожные пути. Пришлось экстренно снижать скорость и подавать длинные гудки. Все коровы уже сошли с железнодорожного полотна и лишь здоровый бык стоял между рельсов и смотрел в сторону приближающегося электровоза. На гудки и шум приближающегося и тормозящего поезда он не проявлял никакой реакции.
- Ну ты смотри его, а! – воскликнул Паша и продолжал с силой давить на кнопку подачи сигнала, как будто от этого гудок был громче. – А пошёл он! Дави его, Серёга! Пора учить этих крестьян, чтобы скотину куда попало не пускали!
- Я и так не успеваю затормозить! Успеет уйти – его счастье, а не успеет – «махан» из него будет!
Когда между ними оставалось не больше десяти-двенадцати метров, бык взбрыкнул задними ногами и стремительно прыгнул с путей в кювет, при этом его передние ноги подкосились и он полетел кувырком под откос. Электровоз через секунду проехал по этому месту. Торможение на крутом подъёме было успешным и состав почти остановился.
- Эх! Повезло бычаре! – весело закричал машинисту Паша. – Ещё бы пару секунд простоял и шашлык обеспечен был бы!
- Что за дураки в деревне живут! – с повышенным тоном в голосе подхватил тему Сергей. – Почитай, каждый год скотина под колёсами гибнет, а им хоть кол на голове теши!
Машинист стал переключать позиции контроллера и смотреть на приборы – амперметр показывал набор оборотов тяговыми двигателями, но скоростемер показывал скорость менее пяти километров в час, да и визуально не заметно было прибавку в скорости. В следующую секунду оба услышали скрежет и визг колёс по рельсам.
- В рот пинать! – матюкнулся Сергей. – Кажется «растянулись»!
- «Попесочь»! – посоветовал ему Паша.
Сергей привёл в действие систему обеспечивающую повышение сцепление колёс с рельсами, то есть стал сыпать песок под колёса. Скорость падала и через минуту состав почти не двигался. Машинист вернул контроллер в нейтральное положение и затормозил состав.
- Всё, приехали! В рот пинать! Долбанные коровы! – разнервничался он и закурил папироску. Потом он высунулся из окна и стал смотреть под колёса, пытаясь что-то увидеть такое страшное.
- Ну-ка глянь, что там с рельсами, не пропилили! – скомандовал помощнику, обернувшись. – А то за рельсы нам «бошки» поотпиливают!
Паша спустился на насыпь и прошёл вдоль рельсов, разглядывая головки. Он увидел что толку от сыпанья песка под колёса не было – колёса вращались видимо слишком быстро и не захватывали песок под себя, а те песчинки которые даже и залетали, эффекта сцепления не произвели. Об этом он доложил машинисту при возвращении в кабину.
- А рельсы как, не пропилили7 – уточнил Сергей.
- Не-е-ет. Так, малость пошлифовали и всё. Ничего страшного, - успокоил его Паша. – Что делать теперь будем? Может в Кунагаш «осадим»?
- Да ты «офонарел»! Три километра с лишним задом ехать по пять «кэмэ» в час! Это серьёзное нарушении. За такое по головке не погладят.
- Тогда вызывай «толкач» с Узунгола…
- Ну ты молодец! – нервно усмехнулся Сергей в ответ на предложение помощника. – Ты хоть понимаешь, что мы в полном дерьме?!
- А что ты предлагаешь?! – теперь уже нервничал Паша. Сергей сделал несколько затяжек папироской, но она погасла и он тут же прикурил её и опять сделав несколько затяжек, выпустил огромный клуб дыма и проговорил:
- Есть одна мыслишка.
- Какая? – спросил Паша, не веря в то что можно в этой «патовой» ситуации, найти выход.
- Сейчас отцепляемся, едем до Казарм и всё тщательно «песочим». Потом возвращаемся, объединяемся и потихоньку, помаленьку трогаемся, без ускорения, лишь бы дотянуть до Казарм. А там через перевал проедем и можно на полную.
- Отцепиться от состава?! – удивлённо переспросил Паша своего старшего товарища, не теряя надежды на то, что он может так шутит. – На уклоне?!
- А чего ты писаешь?!
- А если состав растормозится и в Кунагаш полетит под уклон?! Сорок вагонов, хоть и порожних, тоже почти тысяча тонн! Ты представляешь, что произойдёт?!
- Да ладно тебе «кудахтать»! - закричал на помощника Сергей. – Через пятнадцать минут дежурный с Узунгола начнёт запрашивать, где мы, да что с нами! А мы ему: «а мы тут растянулись из-за долбанных коров»…
- Я тебе говорил: дави их, - уже спокойней заметил Паша.
- «Говорил, говорил», - передразнил его Сергей. – Шибко много говорить начал, я смотрю. Железо помяли бы, заколебались объяснительные писать. Короче так: сейчас идёшь в ту секцию, отцепляемся, едем до Казарм, песочим всё аккуратненько, потом возвращаемся, объединяемся. Твоя задача расцепиться, зацепиться, шланги соединить. Всё. Давай, дружок. Бегом. Всё у нас получится. На всё про всё пять минут затратим.
Уверенность Сергея, как ни странно, возымела действие на Пашу. Он метнулся в кабину другой секции электровоза и уже через минуту они на малом ходу ехали в сторону Казарм и «песочили» рельсы, чтобы потом, с составом из сорока порожних полувагонов, медленно и верно, как по наждачной бумаге, преодолеть этот каверзный подъём. Больше всего Сергей боялся того, что дежурный с Узунгола по ВЧ запросит их на связь. Истинное положение было катастрофическим: они остановились на уклоне и не сообщили об инциденте дежурному, не вызвали резервный локомотив и начали «самодеятельность» с нарушением всех написанных правил и законов. Сергей понимал, что не просто нарушил инструкцию – он совершил преступление. По тяжести оно равно проезду на красный свет светофора и карается очень жёстко. В глубине души, ему было очень страшно и эта самая душа была сейчас не на месте – как оно всё сложится? Сорок вагонов на уклоне, без противоугонных башмаков – ну и что с того что тормозная система накачана под завязку и колодки зажаты до отказа – достаточно снизится давлению в системе и удержать их будет нечем. В эту минуту, как и всякий человек в тяжёлую минуту, Сергей вспомнил о Боге. Он в мыслях молил Его о помощи, о том, чтобы выручил в последний раз, а там длинные выходные, поездка в кедрач, возможный хороший куш с ореха. После выходного он, Сергей, уже и не вспомнит про сегодняшний инцидент стоивший ему нескольких седых волос в его голове, а ему ведь ещё нет и сорока.
Ну вот и Казармы. Сергей выполнил торможение и тотчас же перекинул ключ на ход назад. Обратно ехал с той же скоростью, чтобы не сбросить посыпанный и утрамбованный колёсами песок с рельсов, тогда все старания напрасны. Мысли в голове роились и бились, обгоняя друг друга. Ему казалось, что время остановилось, и что они едут обратно слишком долго. Где состав-то? По приметам должен быть. Проезжая «кривун» Сергей не видел из-за поворота головные вагоны, но видел несколько хвостовых. Вдруг его пронзила мысль: состав ушёл вниз!!! Как будто заряд тока прошёл через него от темечка, до копчика, сердце бешено заколотилось и кровь толчками билась в шею, в виски, дыхание почти перехватило. В голове отчаянно билось одно – догнать состав и объединится с ним, а там уже он затормозит электровозом или хотя бы снизит скорость, не даст с разгону влететь на станцию и порезать стрелки на первом посту. Сергей стал переключать поочерёдно позиции контроллера, увеличивая скорость локомотива. Выйдя из кривуна, он увидел стоящие на месте вагоны.
- Тьфу ты чёрт! Они же стоят на месте! Как я мог запутаться в этих кривунах! – стал громко орать на самого себя Сергей и включил экстренное торможение. Электровоз во время разгона, хоть и за несколько десятков секунд, набрал приличную скорость и стремительно приближался к головному полувагону.
В это время из окна кабины другой секции высунулся Паша, почти на полкорпуса, и орал что есть сил Сергею, при этом делал вращательное движение рукой, показывая сигнал «стоп»:
- Куда тебя чёрт попёр! Тормози!
От экстренного торможения скорость локомотива резко упала, но к моменту подхода к головному полувагону всё же оставалась высокой. Сергей хотел было посмотреть на скоростемер, но в этот момент электровоз налетел на вагоны и мёртво встал. Послышался грохот. Потом грохот прокатился по всему составу – это грохотали сцепки вагонов оттого, что произошёл толчок локомотива в головной вагон, он передался поочерёдно другим и так до хвостового. В тот же миг послышалось шипение воздуха – это из повреждённых труб тормозной системы вырывался наружу воздух. Скрипели колодки тормозов. Со стороны это слышалось страшной канонадой.
В момент столкновения Сергей сильно ударился рёбрами об форточку окна кабины, голова его сильно качнулась в сторону по инерции и в шее что-то хрустнуло. Он почувствовал боль в правом боку и в шейном отделе позвоночника, но продолжал смотреть в сторону кабины другой секции – несколько секунд назад там торчала половина Пашиного тела – теперь там дыбились вагоны. Ужас охватил машиниста: «поди успел убежать из кабины…Господи, Господи… только бы с Пашей ничего не случилось». Превозмогая боль, он потащился в другую секцию, но дойдя до переборки, разделяющей кабину секции с машинным отделением, увидел покорёженное железо, смятую и придавленную крышу. Мелькнула мысль: «раздавило!». От этого сердце заколотилось и кровь стала сильно пульсировать в шее и во всей голове, он стал задыхаться. Он побрёл обратно, надеясь снаружи заглянуть внутрь кабины, позвать Пашу или хотя бы услышать стоны пострадавшего своего помощника. Сергей, превозмогая боль, спустился по лестнице на насыпь, до его ушей сквозь шум пульсирующей в голове крови дошло шипение тормозной системы состава. «Не дай Бог расцепились» - подумал он и ускорил шаг. Перед его взором открылась ужасающая картина: первый от локомотива полувагон при столкновении подбросило вверх, он отцепился от электровоза и грузовой тележкой обрушился на кабину секции, где находился Паша, кабина даже не угадывалась, а на этом месте покоился покорёженный полувагон. Сергей пошёл дальше по насыпи вдоль состава, чтобы перекрыть выход воздуха из тормозной системы. Второй полувагон слетел с рельсов и стоял на насыпи наискось, переломав шпалы, но при этом не отцепился от других. У третьего полувагона соскочила одна тележка, всё остальное было в целости. Сергей добрался до пострадавших при столкновении полувагонов, перекрыл вентиль тормозной системы. Спустя несколько секунд воцарилась тишина. Машинист вернулся к покорёженной кабине и стал взбираться наверх. Добравшись до того, что раньше было кабиной, он стал прислушиваться – ни стонов, ни каких-либо других звуков, выдающих живого человека, не было.
- Паша! – громко крикнул Сергей внутрь помятого железа. – Паша! Ты живой?!
Ни звука. Вдруг на Сергея навалилась слабость и чтобы не упасть с высоты, он спустился на насыпь и сел. Его охватило отчаяние: как же так, как он, проработавший на железной дороге почти пятнадцать лет, десять лет водивший грузовые составы машинистом, мог совершить это?! Надо быть круглым идиотом, чтобы совершить столько нарушений, чтобы допустить гибель помощника машиниста, молодого человека, мужа и отца! «Чёрт! Надо было самому идти в эту злополучную секцию! Опять же управление надо переключать, а это потеря драгоценных минут! Чёрт! Чёрт! Лучше бы я сдох!» - бился в истерике Сергей. В голове вдруг всплыло воспоминание о недавнем разговоре на станции во время стоянки, о Паше, его жене и дочери чуть больше полутора лет отроду. Представилось разбирательство его преступления: на станции, в отделении дороги, в министерстве…и самое страшное – смерть, смерть помощника машиниста, в которой безусловно виновен он – Сергей. Как же теперь он будет жить после всего этого? Как он вынесет все тяготы следствия и суда? Приговор? «Десяточка светит, как пить дать» - подумал он, - «если бы Паша был жив, даже покалеченный, то срок был бы поменьше…» Он сидел в полной отрешённости, стояла тишина и погода, как будто издевалась над ним безоблачным синим небом, словно дразнила его и звала - «поедем завтра в кедрач?» «Ладно, - подумал он, - сам заварил, сам и расхлебаю!» Он поднялся на ноги полный решимости покончить собой. У него в голове неожиданно созрел чёткий план действий. Сейчас он поднимется на крышу электровоза и … схватится руками за контактный провод. Три с половиной тысячи вольт постоянного напряжения – смерть мгновенная, как на электрическом стуле в Америке. Сергей поднялся по лестнице на крышу, осмотрелся – пантографы были опущены, секция электровоза была искорёжена налетевшими вагонами, далеко внизу виднелась окраина посёлка Кунагаш, вокруг тайга, перед ним провод с высоким напряжением. Он осторожно приблизился к нему и стал медленно поднимать руки. Воспалённый мозг стал выдавать воспоминания из детства и юности, когда он мальчишкой интересовался радиотехникой, мастерил всякие усилители и приёмники, как его иной раз било током. Вдруг ему стало страшно и неприятно это ощущение удара электрическим током. Он почему-то разуверился в мгновенности смерти и …опустил руки
Через минуту Сергей уже отошёл от состояния шока на грани суицида и громко крикнул в никуда:
- Да плевать я не хотел на эту долбанную «железку» с её долбанными уклонами!
Потом он смачно плюнул вниз на насыпь и стал спешно спускаться с крыши локомотива. Спустившись, он забрался в кабину управления, вырвал контрольную ленту с самописца скоростемера, схватил оставшуюся пачку «Беломора», спички и покинул своё рабочее место.
Сергей спешно уходил по шпалам вперёд в сторону Казарм, покидая место разыгравшейся по его вине трагедии со смертельным исходом. Теперь он был полон решимости ни за что не сдаваться начальству и не «садиться» в тюрьму. В эту минуту он был уверен в полной виновности министерства, управления дороги и отделения дороги в том, что не соблюдены были допустимые уклоны при строительстве пути. Из-за этого и собственно он сегодня и остановился на перегоне – из-за недопустимо крутого подъёма. Он стремительно шёл вперёд и столь же стремительно неслась мысль в его голове. Чёрта с два его поймают. Не такой он дурак, чтобы сдаться на милость начальству. Проберётся в Мрас-су, а там у знакомых шорцев проживёт хоть десять лет. Тайга огромная – укроет и прокормит, а он в тайге не новичок.
«Стоп. Куда я иду? Так и до Узунгола добегу, прямо к дежурному по станции» - к Сергею вернулось, наконец, самообладание, - «домой тоже нельзя – там менты сцапают через час». Он остановился, оглянулся – сзади не было видно ни места аварии, ни даже места бывшего разъезда Казармы. «Куда же податься? До Мрас-су больше семидесяти километров по таёжной дороге, пешком…Не дойду. Как же туда добраться? На попутках – поймают и в КПЗ…Чёрт! Чёрт!» - начал нервничать Сергей, стараясь найти выход из безвыходного положения. Так уж устроена человеческая память – она вспоминает в экстремальной ситуации то, про что обычно не вспоминает. И вот теперь Серёгина память выдала ему давнего приятеля по таёжному ореховому промыслу - Петра Прокопьевича. «Прокопьич – вот кто меня довезёт до Мрас-су» - обрадовался Сергей нашедшемуся выходу из ситуации –«поди Урал его на ходу? Ничего, ничего, сейчас мы прямо к нему на второй участок и рванём. Место там малолюдное, переночую, а по темнянке он меня и свезёт»

К Прокопьичу Сергей пришёл поздно вечером, когда было уже почти темно. Свет в окнах горел и он постучал в него, надеясь увидеть Прокопьича в добром здравии – сейчас именно он мог спасти Сергея от неминуемой тюрьмы. Занавеска отдёрнулась и в свете показалось голова пожилого мужчины. Голова склонилась близко к стеклу и Сергей увидел в нём Прокпьича – старого таёжника, с кем не раз доводилось «шишковать».
- Прокопьич, - негромко позвал Сергей своего знакомого. – Прокопьич, это я – Сергей. Не узнал?
Стекло в окне было одинарным и слышимость была прекрасной. В ответ он услышал недовольный голос:
- Ты чего это по ночам шастаешь? Иди домой, нету у меня больше ничего!
Сергей опешил: неужто он прогоняет его, поди уже все знают про аварию на перегоне, может Прокопьич не узнал его или спутал с кем-нибудь из соседей? Пока он терзался в сомнениях, дверь в веранде отворилась, на крыльце вспыхнула лампочка, заливая всё тусклым жёлтым светом и в дверном проёме возник силуэт Прокопьича. Сергей радостно метнулся к нему, выходя на свет, и до него донеслось удивлённое:
- Тьфу ты бес тебя подери! А я думал опять этот забулдыга Николашка пришёл за опохмелкой. А оказывается это ты Серёга! Ну здоров, здоров, не признал – богатым будешь…
- Здоров, Прокопьич! – он радостно приобнял своего друга, но боль в рёбрах пронзила его и он, сразу же вспомнив о сегодняших событиях, посетовал: - только богатым мне уже не быть никогда…
- О! А что такое у тебя случилось? – удивился Прокопьич и, видя несколько потрёпанный вид своего давнишнего знакомого, тут же предложил ему сперва войти в дом, а там и поговорить.

- Да-а! – протянул Прокопьич, как бы подытоживая длинный и сбивчивый рассказ Сергея. – Попал ты по своей дурости «как кур в ощип». Даже и не знаю: как ты теперь жить с этим собираешься? – потом встал со стула и принялся ходить по комнате в раздумьях.
- Я так думаю: спрячусь в тайге…
- Да ты и впрямь дурак! – перебил его пожилой, умудрённый жизненным опытом мужчина. – Ты хоть понимаешь, что тебе всю жизнь придётся прятаться, как беглому каторжнику?!
- А что мне теперь делать: идти сдаваться? – стал спорить Сергей.
- Да. Серёжа! Да! Иди милый! Покайся! – стал горячо убеждать его Прокопьич, присаживаясь рядом с ним и положив свою руку ему на плечо. Сергей в душе не мог с ним согласиться и спорить с ним не решался, побаиваясь, что друг может его просто-напросто выгнать со двора, как преступника сбежавшего с места преступления.
- Подожди, Прокопьич, - спокойно возразил Сергей, - дай мне с самим собой разобраться. Столько всего навалилось за день, у меня уже «башка» кругом идёт. Может у тебя что-нибудь выпить найдётся?
- Нет, Серёженька. Нету, милый, ничего. Было, да вот дрова мне привёз соседушка, Николаша, бес его подери, три дня ко мне бегает – опохмели, да опохмели… Ты руки пока вымой, а тебе чего поужинать соберу.
Только теперь Сергей вдруг ощутил усталость и голод, который мучил его уже с полудня. Он молча встал с табуретки, прошёл к умывальнику, вымыл наспех руки и лицо, вернулся к столу. На стол тем временем Прокопьич наставил нехитрой холостяцкой еды – жил он после смерти жены одиноко - и присев напротив, стал молча наблюдать за Сергеем. Тот неспеша всё «умяв», остался сидеть за столом, не зная наперёд, что дальше предложит ему его старший друг.
- Ты, Серёж, ложись-ка отдохни. Завтра всё обсудим…
- И обсуждать тут нечего – в тюрьму я не сяду, - твёрдо ответил Сергей Прокопьичу, забыв даже поблагодарить его за гостеприимство. – Где прикажешь лечь?
- Да ложись на диване, телевизор посмотри, отдохни…
- Ты только, Прокопьич, меня ментам не сдавай. Ладно? Лучше прямо скажи: уходи и я уйду, хоть сейчас…
- Ладно, Серёжа! Ложись, не бойся, - уверил тот своего младшего друга и пошёл включать телевизор. – А в милицию ты сам сдашься…
- Я?!
- Да, да, ты, сам.
- Никогда и ни за что.
- Ладно, спи.
У Сергея не осталось сил и желания спорить с Прокопьичем, да и смотреть что-то по «телеку» ему было не интересно. Он лёг на диван, отвернулся к его спинке и почти мгновенно уснул.
Хоть и уснул быстро, а спал плохо, часто просыпался и подолгу лежал в темноте, глядя в потолок и на стены, где иногда пробегали блики света от фар проезжавших изредка автомобилей – дорога хоть была далековато от дома Прокопьича, но в этом месте делала поворот и свет доходил до окон его избы. Все мысли Сергея были вокруг происшествия. Он перебирал в голове вопросы, которые ему будут задавать следователь и кто там ещё, ответы на эти вопросы, которые потребуют тот же следователь и те, кому надо. Вопросы все сводились к одному: почему нарушил инструкции и правила? А ответа не было. Оставалось признать свою вину. Да и как её не признать, если он – машинист локомотива – самолично отдавал приказы своему помощнику… Хотя тот тоже «ещё тот гусь в обмотках» - мог бы и не выполнить неправильный приказ. Ну а что он мог противопоставить машинисту? Просто ругаться не захотел и положился на старшего товарища… А старший товарищ? «Сбрендил» со страху, старшему товарищу видите ли показалось – хоть бы перекрестился что ли – что вагоны понеслись вниз в Кунагаш и он бросился их догонять, прибавив скорости локомотиву… Интересно: а какой срок давности у подобных преступлений? Не всю же жизнь прятаться в тайге – так ведь и одичать можно или – того хуже – с ума сойти. Сергей встал, вышел на крыльцо, хотел закурить, но папиросы кончились и взять не у кого – Прокопьич не курил уже лет десять, и столько же не пил. Он достал из спичечного коробка спичку, отломил головку от неё, а саму спичку принялся грызть во рту, придерживая её двумя пальцами – всё хоть какое-то подобие перекура. Сколько он сидел на крыльце, не замечал, но глазу стало заметно слегка посветлевшее на востоке небо над горами. «Погодка – как на заказ» - подумал он с горечью. Мысленно он откинул всё происшедшее с ним за последний день и стал прокручивать в голове вариант развития сегодняшнего выходного: встанет чуть свет, позавтракает не очень плотно – дорога дальняя и тряская, от неё живот болит – и в путь на своём, повидавшим виды «Урале». Через три часа он будет в маленьком таёжном посёлке Мрас-су, а там с одним хорошо знакомым шорцем уже верхом на лошадях в кедрач… Эх, мечты… Несбыточные теперь. От этих мыслей Сергею стало жаль себя, свою, вроде бы и неплохо начавшуюся жизнь, но плохо закончившуюся.
На крыльцо вышел Прокопьич:
- Здоров.
- Здоров, - ответил Сергей.
- Не спится?
- Ой…- он вяло махнул рукой в ответ. – Мне сейчас не спится, не естся, курить нечего, как на зло.
Они молча посидели на крыльце несколько минут, сходили «по-малому» и вернулись в дом. Прокопьич принялся хлопотать на кухне над приготовлением завтрака, а Сергей некоторое время сидел в отрешённости. Никто не решался нарушить молчание.
- Сейчас позавтракаем, - нарушил первым молчание Прокопьич. – Да давай-ка я тебя свезу домой, к твоим…
- Не-е-е. Домой я не поеду.
- А что так?
- Не поеду, - отрезал Сергей. – Я уж лучше сразу в тюрьму.
От этой внезапно сказанной мысли он и сам даже опешил, но с этой секунды перестал сомневаться в дальнейшем своём поведении. Конечно. Чего страдать? Чего себя жалеть? Зачем кончать с собой? Виноват – отвечай… по закону. Прямо с утра, пока все эти следователи с оперативниками на месте, всё рассказать – как на духу, на одном дыхании – а там пусть судят. Сколько заслужил – пусть столько и дают. Хватит нервы мотать себе и другим.
Он встал с дивана, на котором восседал в безмолвии, и стал расхаживать по дому, как бы утверждаясь в этой мысли, как бы не давая другой мысли вползти в его сознание и подавить первую.
- Ну что ж …- отозвался Прокопьич. – В общем … правильно. Не надо отлынивать от справедливого наказания. От судьбы ведь не уйдёшь. Да и «явка с повинной» уже скостит срок, ты молодой… ну перенадеялся – с кем не бывает – ну не получилось… Да и люди успокоятся. Сам посуди: человека, считай пацана молодого, загубил и « в бега». Люди, знаешь… проклянут… и тебя и жену и детей. Страшное это дело людское проклятие… А так – отсидишь и на свободу с чистой совестью…
- С чистой совестью?! – прервал рассуждения Прокопьича Сергей. – Да я себя всю жизнь оставшуюся казнить буду за Пашку, за то, что дочку его маленькую осиротил, бабу без мужика оставил…
Прокопьич, хоть и серьёзно относился к Серёгиной трагедии, но тут выглянул из кухни, усмехнулся и проговорил с улыбкой:
- Эх, Серёжа, Серёжа. Всё в жизни потихоньку забывается и быльём зарастает. Поверь мне – я-то в жизни немало повидал всякого горя. И это тоже забудется.
После сказанного, он опять удалился на кухню, а через пару минут позвал туда и Сергея. Сергей нехотя побрёл на приглашение друга, Прокопьич накрывал стол нехитрой снедью и вновь вернулся к разговору:
- Может конечно и не забудется совсем, но…- он жестом пригласил Сергея позавтракать и продолжил присаживаясь за стол, - всё равно переживаний не будет. Всё останется позади. А тюрьма? От тюрьмы, да от сумы, говорят, не зарекайся.
Сергей молчал, потому что слов не осталось и ел молча, не спеша, как бы оттягивая момент перехода от свободы к неволе.
Друзья окончательно собрались ехать на «явку с повинной» после девяти часов утра. Пётр Прокопьевич выкатил из гаража свой мотоцикл «Урал» и после недолгих сборов, они отъехали от дома. Куда ехать сдаваться никто из них не знал точно, но подсознательно Прокопьич ехал в сторону городского отдела внутренних дел, а там видно будет. Путь был не близкий и занял почти час – они заехали в магазин за папиросами для Сергея, раза три перекуривали. Дорога до отдела милиции пролегала мимо станции Узунгол и, проезжая мимо, они увидели на путях ведущих в депо злополучный электровоз с разбитой кабиной. Сергей хотел было подать знак Прокопьичу, чтоб остановиться, но тот уже сам догадался и остановил мотоцикл на обочине. Мотор заглушил и сидел молча, ожидая слов Сергея, но тот тоже молчал. Локомотив был виден с дороги, которая в этом месте была выше станционных путей, как на ладони. Покорёженная крыша была частично разобрана и некоторые мятые куски железа отрезаны. «Пашку достали» - резюмировал Сергей мысленно, но промолчал и только медленно разглядывал станцию, по которой провёл сотни поездов. Насмотревшись напоследок, он махнул рукой вперёд и они поехали навстречу новой жизни в неволе.
Подъехали к милиции. Само здание находилось на пригорке и от того места, куда они подъехали, надо было подниматься по длинной деревянной лестнице.
- Ну…давай Серёжа. Главное – ничего не бойся, жизнь не закончена…
- Прокопьич, может проводишь меня до дверей? – спросил Сергей, ощутив внутри себя смесь страха, неловкости и ещё чего-то щемящего, словно он расставался с другом навсегда.
- Нет, Серёжа. Не могу. Старый я уже стал чтобы ходить по таким лестницам. Ты уж не обижайся. Давай «пять» - будет «десять», - с этими словами Прокопьич протянул руку для прощального рукопожатия. Они простились без всяких излишеств и Сергей стал подниматься по лестнице. «Как на эшафот» - подумал он про себя, - «впрочем…так оно и есть, ведь в тюрьму иду…Эх, судьбинушка… в рот пинать…ну почему я такой невезучий?»

Пётр Прокопьевич стоял и смотрел вслед Сергею, ожидая, что тот обернётся хоть раз. Сергей молча, без остановок, хотя и медленно - даже правильней сказать не спеша – поднялся по лестнице, прошёл к дверями только перед ними с минуту постоял, прощаясь со свободой. Обведя взглядом окрестности милиции и людей, сновавших вокруг него по своим делам, он решительно открыл дверь отделения. А Пётр Прокопьевич, проводив взглядом Сергея до того момента, когда тот скрылся из виду, сразу же завёл мотор и поехал обратно домой. Больше они не виделись никогда.