Изуродованные подагрой пальцы, в который раз пытались завязать узел. Верёвка выскальзывала, и процедуру с тапочками приходилось начинать сначала. Отчаявшись, Анна Ильинична дала слово со следующей пенсии непременно купить новые. Планировать легко, но реализовать мечты было не так-то просто. После оплаты коммунальных услуг и покупки продуктов первой необходимости, денег оставалось ровно столько, что едва хватало дотянуть до следующей пенсии. Невзирая на восьмой десяток, экономной хозяйки из неё так и не получилось.
Отложив тапки, Ильинична взяла альбом. Ласково проведя рукой по странице, она в который раз вспомнила, как дружно они c мужем жили, как уважали и жалели друг друга. Вот только плохо, век его оказался короток, не довелось пожить в старости. Сначала деток учили, потом дачу строили, а когда вышел на пенсию, оказалось, что и жить-то уже некогда. Дорогой ценой достались шахтёрские денежки, расплачиваться пришлось силикозом и «чёрными лёгкими». Одно утешало, что сын с дочкой образование получили и жизнь устроили. Сын в Москве, дочь вышла замуж за сокурсника и уехала в Вильнюс. Внуков народили, большие уже, в институтах учатся. Перелистнув страницу, Анна Ильинична подумала с нежностью, что не зря они прожили жизнь, каких детей вырастили!
Покончив с воспоминаниями, она убрала альбом и повторила попытку с тапочками. Был бы клей, можно было бы подклеить подошву, а так, на верёвках, баловство одно.

Надев калоши, Ильинична взяла трость и, закрыв дверь на замок, стала потихоньку спускаться, в который раз сетуя, что в пятиэтажках лифты не предусмотрены. 
Скупое октябрьское солнце, скользнув по лицу, приветливо лизнуло руку, и благородно зайдя за облако, позволило гостье привыкнуть к свету. Ильинична нечасто выходила на улицу, только за молоком да хлебом. Талоны за сентябрь на крупу, масло и сахар, она так и не нашла. То ли дома куда засунула, то ли в магазине выронила. Последнее время она стала замечать, что с памятью творится что-то неладное. Она помнила незначительные события, случившиеся в юности, и даже в детстве, но не могла рассказать о том, что было вчера. Хотя, и рассказывать-то особо было не о чем. День грядущий, так же, как сегодняшний и вчерашний, казались прожитыми под копирку. Разница заключалась в том, что последний лист каждый раз оказывался бледнее предыдущего. 
Немного постояв и привыкнув к свету, Анна Ильинична неспешной шаркающей походкой двинулась в сторону магазина.
Привычно оглядев полки, красиво заставленные баночками морской капусты и кильки в томатном соусе, она вытряхнула из кошелька мелочь и попросила молока и хлеба.
- Бабушка, а у вас здесь только на хлеб. На молоко не хватает.
Взяв сдачу, Анна Ильинична сокрушённо качнула головой: "Опять не уложилась в бюджет. Ну, ничего, на днях должны принести пенсию".
***
По дороге домой, она вспомнила, что сосед с первого этажа, по случаю удачного обмена двухкомнатной квартиры на однокомнатную, приглашал старожилов в гости. "Повезло старику с покупателями, в цене не обидели". 
Первые этажи их дома, выходившие окнами на проспект, активно перестраивались под магазины и офисы. Ильинична удивлялась, откуда у людей такие деньги? Кому-то зарплату месяцами не выдают, а кто-то целые этажи скупает. 
С документами не возникло ни волокиты, ни беготни. Выручило то, что сосед успел позаботиться о приватизации. Петровичу всего-то и осталось, что получить деньги и перевезти немудрёный скарб. "И то верно, зачем одному такие хоромы? Лишняя жилплощадь - лишняя плата, а у пенсионеров каждая копейка на счету. – продолжала рассуждать Ильинична. – И ведь совестливый какой, никого из соседей не обидел, всех пригласил". 
Находились и такие, которые пытались отговорить старика, опасаясь обмана, но он, не чета многим, законы знал, и за себя в свои семьдесят мог постоять не хуже молодого.
Поскольку, в квартире начался ремонт, сосед обещал устроить ужин во дворе. Стол, за котором мужики играли летом в домино и карты, мог вместить человек двадцать.
Настроение улучшилось. Присев у подъезда, Ильинична решила подождать кого-нибудь из соседок и уточнить время сбора. Выпивка её не интересовала, хотелось вкусно поесть и может быть, если останется, взять с собой.

День клонился к вечеру, а гости не шли. "Наверное, передумал нас угощать. Хлопотно по нынешним временам и накладно". Она встала и, тяжело опираясь на трость, пошла домой. 
Сомнения не давали покоя, а вдруг все решили собраться у него дома? Ильинична зашла в подъезд и, поднявшись на этаж, нажала кнопку звонка.
Дверь распахнулась тотчас. В квартире вовсю шёл ремонт: визжала дрель, стучали молотки, слышался шум голосов.
- Извините, а Петрович уже съехал?
- Съехал. На новое место жительства, тот свет называется. Убили его, мать. Мы утром пришли, а он уже мёртвый.
В полной прострации Анна Ильинична поднялась к себе. "Как же так? Кому мог помешать безобидный старик? Разве что покупателям... Вот так, вместо новоселья – поминки". Она сидела и думала, что на его месте могла бы оказаться она, будь у неё не пятый этаж, а первый. - "И сколько их ещё таких, обманутых, обездоленных, вычеркнутых из жизни, которые оказались или окажутся на улице. Может, и того хуже, там, где и искать никто не будет. Как же он так опростоволосился, денег не взял, а документы подписал? А теперь, поди докажи, что они ему не заплатили". Макнув в горячую воду горбушку и с наслаждением посасывая хлеб, она в который раз подумала, каким же нелёгким может быть бытие. За какие грехи, в чём народ провинился, что ему уготована такая участь? Телевизор давно сломался, но Ильинична слушала умные передачи по радио. Слушала, и ничего не понимала. Видно, стала скудеть умом. 
***
Утром следующего дня, она умылась, попила чаю, и села ждать, чутко прислушивалась к каждому шороху в подъезде. "Может, сегодня?" 
Последнее время пенсию всё чаще задерживали. Негромкий стук прозвучал музыкой: "Ну, наконец, счастье-то какое!"
Отсчитав на коммунальные платежи, Ильинична в хорошем расположении духа отправилась в ЖЭК. Заняв очередь, она стояла и мысленно повторяла: "Взять талоны на продукты, порошок и мыло". Запасы давно истощились, откладывать на следующий месяц было никак нельзя. Когда подошла очередь, Анна Ильинична полезла за кошельком. В сумке кошелька не оказалось, не было его и в кармане. Взяв причитающиеся талоны, она отошла от кассы. "Опять этот проклятый склероз! Придётся второй раз идти. Наверное, оставила дома". Она шла и вспоминала, куда могла его положить? По всему выходило, что кошелёк должен быть в сумке. "Если в ней нет, то, стало быть, оставила в прихожей на тумбочке".
Дома, переискав во всевозможных местах, она так и не отыскала пропажу. В последней надежде, Анна Ильинична протянула руку к сумке и осмотрела её ещё раз. Сбоку виднелся длинный тонкий разрез. Ильинична прижала сумку к лицу и горько заплакала.

Коммунальные платежи нельзя было откладывать на следующий месяц, иначе долг мог стать неподъёмным. Со слезами на глазах она собрала нужную сумму и вернулась туда, где её так бессовестно обобрали.

Те крохи, которые остались от уплаты коммунальных долгов, закончились задолго до очередной пенсии. Денег не было даже на хлеб. Просидев два дня голодом, она надела плащ, взяла трость и пошла, сама не зная куда. 
Дойдя до магазина, Анна Ильинична нерешительно постояла на крыльце и вдруг, неожиданно для себя, протянула руку.
Опустив голову, без слёз и просьб, терзаемая муками совести, она, в ответ на очередное подаяние, осеняла себя крестом и благодарно кланялась. Ей было неловко поднять взгляд, ведь у других дети малые сидят на воде да лапше постной, а она что… она старая, уже и помирать можно. 
Кто-то бросал копейки, кто-то бумажную денежку. Простояв два часа, она насобирала подаянием столько, что хватило не только на молоко и хлеб, но ещё и осталось. Складывая в карман деньги, Анна Ильинична с благодарностью думала, какой же всё-таки на Руси жалостливый народ, последним поделится. Было стыдно и горько. Проработав на заводе более тридцати лет, имея награды, разве могла она когда-нибудь подумать, что придётся вот так, с протянутой рукой просить милостыню.
Проходя мимо палаток с фруктами, Анна Ильинична, раздираемая внутренними противоречиями, сбавила шаг. "Только посмотрю. Денег-то за погляд не возьмут". Вид фруктов был изумителен: яблоки, виноград, апельсины. Ильинична смотрела на яблоко с красными глянцевыми боками и думала, хватит ли ей на райский фрукт? Чернявый продавец, взвесив на весах тугую пачку денег, наконец, обратил на неё внимание.
- Что мать, яблоко хочэшь?
Ильинична достала оставшуюся мелочь и протянула продавцу.
- Этого хватит?
Подав облюбованное яблоко, он махнул рукой.
- Нэ надо дэнэг, бэры так.
- Спасибо, сынок. Дай бог тебе доброго здоровья.
Положив яблоко в сумку, она заспешила домой. "Сегодня у неё будет пир!"
Продавец, убрав пачку в карман, долго смотрел ей вслед. О чём он думал? Может, вспоминал мать?
***
Стоять в калошах на крыльце магазина было холодно, и Ильинична, достав тёплые, собственноручно связанные носки, порадовалась, что когда-то предусмотрительно заготовила несколько пар впрок. В запасе у неё имелись войлочные бурочки, но их она берегла на сильные морозы.
Каждый вечер, попивая сладкий чай с сушками, она благодарила бога и добрых людей за милосердие. Глядя на расположенные напротив дома золотые купола, Анна Ильинична читала молитву и славила бога за то, что он дал ей здоровье и терпение. "Страшно подумать, что могло бы случиться, заболей она всерьёз. Дети? А что дети, у них своя жизнь и свои проблемы. Кто бы им помог… Те деньги, которые они с мужем всю жизнь копили, в один день стали ничем. В девяносто первом, когда государство заморозило счета, весь народ в одночасье стал нищим. Правительство, рассудив, что если накопления лежат на сберкнижках, значит, люди не бедствуют, и в таком количестве деньги им не нужны. Да и правду сказать, покупать-то на них всё равно было нечего".
***
В конце ноября выпал снег. Зима, словно забыв предназначение, шла наугад, плутала, пыталась казаться дружелюбной. Но солнце, увидев утром белые островки, в насмешку превращало их в грязные лужи. 
Снег, он ведь только кажется холодным и злым. На самом деле он беззащитен. Стоит взять в ладонь, и он тут же тает, обиженно превращаясь в стекающие по руке слёзы.

Вечерами, накинув на плечи старенькую шаль, Ильинична присаживалась к окну. Гас свет в домах, прекращали перезвон колокола в часовне, но сон не шёл, только мысли, воспоминания и тоска. И вроде всё в жизни сложилось: ни стихийных бедствий, ни пожаров, ни наводнений и землетрясений. А то, что мука по талонам, так это ничего, когда-нибудь всё наладится.
Сама не зная зачем, она сидела и до глубокой ночи смотрела на опустевшую улицу.

Одинокий путник шёл не спеша. Видимо, ему некуда было торопиться. Остановившись против её окна, он развернул свёрток и, постелив на газоне нечто, напоминающее матрас, лёг и укрылся одеялом.
Тёмные окна церкви равнодушно взирали на постояльца. За последние несколько лет они многое повидали. 
Прикрыв устало глаза, они вздыхали и думали, до чего же оказывается просто - обмануть жизнь.
"Свят-свят-свят! Да как же такое возможно?!" Ильинична не понимала, что могло заставить человека зимой ночевать под открытым небом? 
В последнее время она частенько видела людей у помойных баков. "Что они там искали? Почему, вместо того чтоб работать, пили водку?"
Она долго ворочалась в постели. Вид запорошенного снегом бугорка не шёл из головы. Ильинична лежала и мысленно повторяла: "Как же так? Как же так?".
Днём странный тип сидел у часовни на паперти, а к вечеру, купив водки и нехитрой закуски, шёл "домой". Устраиваясь на ночь, он раскладывал постель и, укрывшись с головой, лежал до утра. Что грезилось ему в пьяном забытьи, отчий дом, старая мать? "Неужели люди настолько жестоки, что гонят бездомных из подвалов и чердаков? Должен же быть у него какой-то приют? Или…" В душу закралась страшная мысль, а что если человек не просто так засыпает в снегу? Может, он ежевечерне просит о милости?
Каждое утро, подходя к окну, Ильинична с тревогой искала глазами припорошённый холмик. "Жив курилка!" - радовалась она, обнаружив скитальца у часовни.
***
Осторожно ступая по скользкой наледи, Ильинична шла на свой "пост". "В последний раз. Тапочки новые купила, коммунальных долгов нет. Вот только калоши жалко, почти новыми были. Надо же было так неудачно наступить на стекло. Ничего, к весне справлю новые". 
Бомж сидел на своём обычном месте. 
"Позвать к себе, но кто знает, что он за человек? Вдруг лихой? Потом придётся вместо него в сугробе ночевать. Времена-то какие, верить никому нельзя. И не пожалуешься, в милиции скажут, мол, сама виновата, зачем приютила? Да и не проживём мы на одну пенсию. А с другой стороны, жалко, человек всё-таки. Где ж, бедолага, твой дом? Должны же быть у тебя родители или близкие, ведь не зверь какой, чтоб в берлоге зимовать. Или ты и вправду худое задумал? Эх сынок-сынок, да неужто жизнь у тебя страшнее смерти?". 
Ночью поднялась пурга. Ильинична лежала без сна, мысли то и дело возвращались к бездомному. Не выдержав, она встала и подошла к окну.

Позёмка кружила, приплясывала, напевала реквием... всё бережней и плотней укутывая остывающее тело. 

Утро встретило ясным солнышком. Небо, очистившись от хмари, сияло ультрамарином. Не успев покрыться городской грязью, снег сверкал и переливался. Берёза, под которой бомж облюбовал место, склонив ветви, печально смотрела вниз. За ночь намело столько снега, что под ней уже был не холмик, а настоящий сугроб. Привычное место на паперти пустовало. Перекрестившись, Ильинична села у окна, надеясь разве что на чудо. Взгляд то и дело натыкался на неподвижный холм, и сердце тревожно замирало - спит постоялец крепким сном, тем сном, что называют вечным.  
Она смотрела и думала, какая же она счастливая, что у неё есть дом, в котором тепло и сухо. Какая-никакая пенсия, и милостыня, благодаря которой она до сих пор не умерла с голоду.

К вечеру, видимо, по звонку сторонних наблюдателей, приехал катафалк, и бомжа, на его же собственном одеяле, забросили внутрь.

Ночью метель сравняет под берёзой яму, и от снежной эпопеи не останется и следа.

Всё чаще Ильинична представляла, каким будет её конец. Где похоронят, и похоронят ли… 
Она больше не стояла у магазина, не просила милостыню, уж слишком суровой оказалась зима. Для её ветхого пальто и старых бурок, мороз стал серьёзным конкурентом.

На крещение пик холодов достиг небывалой отметки. 
Взяв банку с плотно закрывающейся крышкой, она надела бурки, повязала шаль, и, запахнув плотнее пальто, пошла в храм. 
Великий праздник - грех было не сходить в церковь.
Зачерпнув из бачка святую воду, Ильинична положила в рядом стоящую чашку деньги и подошла к кануну.
Поставив свечку за упокой мужа, она, постояв в раздумье, зажгла ещё одну, тому, кого даже не знала. 
Перед тем, как уйти, Анна Ильинична подошла к распятью, перекрестилась, и, поклонившись в пояс, возблагодарила Бога за всё, что он для неё сделал.