— Нет-нет! Видишь, колокольчик у меня, а это означает, что сейчас водишь ты! — смеялся Нечаев, облаченный в распахнутую рубаху и шелковые красные шаровары. Над его головой, в подвешенной к потолку позолоченной клетке, пугающе таращился дымчатый филин.
Определить точные границы помещения, в котором они находились, не представлялось возможным. Они не просматривались из-за царившего здесь мрака. Освещенный участок голой кирпичной стены, у которой они стояли, составлял не более семи-восьми метров. Далее черное небытие резко обрывало стену. Казалось, там ничего и не было вовсе. Абсолютно никакой материи. Нет, это можно было бы проверить, пойти вдоль стены на ощупь, ведя рукой по шероховатой поверхности. Но только для чего?
Тусклый желтоватый свет, исходивший от расставленных торшеров, с трудом освещал в своем радиусе беспорядок на полу. На разноцветных коврах с замысловатыми восточными узорами, которые начинали переливаться, стоило лишь к ним присмотреться внимательнее, были разбросаны атласные подушки, валики. Можно было заметить и небольшие плетеные столики и кресла, черные колониальные, с трудом различимые в полумраке. Два прямоугольных окна убегали высоко под потолок. Они были заклеены слоем серого картона, чтобы свет и сквозняк не проникали сюда.
Нечаев игриво затряс колокольчиком:
— Ну, долго мне ждать, пока ты начнешь считать?
— Я вас не понимаю, — тупо уставился на него Нежин.
— Вот это — колокольчик, видишь? Ты закрываешь глаза и начинаешь считать до ста, а я в это время где-нибудь прячусь, — Нечаев смотрел на него, как на непонятливого ребенка, — правила совсем простые! Ты что, уже забыл их? Это же прятки!
— Ах прятки…
— Конечно, они самые! Самая занимательная игра из детства! — Нечаев засмеялся и снова потряс колокольчиком. Шелковая ткань шаровар неприлично облегала его бедра.
В ответ Нежин пробормотал что-то нечленораздельное. Слова с трудом срывались с его сухих потрескавшихся губ и словно увязали в густой пульсирующей материи пространства. На Нечаева же этот вакуум почему-то совсем не действовал. Он без умолку звонко тараторил, жестикулировал и хохотал. Дымчатый филин раскачивался в своей клетке и ухал.
— Кажется, тебя надо растормошить для того, чтобы ты хоть что-то предпринял! — закинув голову назад, рассмеялся Нечаев. — Если будешь продолжать в том же духе, заснешь! Точно говорю! Так дело не пойдет!
И с этими словами он сильно толкнул Нежина в грудь, так что тот отшатнулся и, не удержав равновесия, плюхнулся задом на разноцветные атласные подушки. Переливающиеся узоры на коврах закрутились еще отчаяннее. Только сейчас Нежин заметил, что на нем точно такие же шелковые шаровары и халат. Нечаев в это время задорно подмигнул ему и бросился прочь. Колокольчик как сумасшедший звенел в его руке. Тупая боль невыносимо терзала виски, уши были словно заложены ватой. Нежин помотал головой, надеясь, что пробки в ушах пройдут, но стало только хуже. Ужасно кружилась голова. Звук колокольчика становился все тише и тише. Минуту или две спустя где-то хлопнула дверь, и звуки разом оборвались. Нежин поднялся на ноги и машинально потер ладони. Обезумевший филин метался в клетке из стороны в сторону. Цепочка, на которой висела клетка, явная декоративная дешевка, была готова оборваться в любой момент. От этой мысли у Нежина скрутило живот.
Он знал, что ему во что бы то ни стало нужно догнать беглеца. Понятия не имел, для чего, но тем не менее был в этом совершенно уверен. Навязчивая мысль прочно засела в голове, вытеснив оттуда все «почему». Нежин сделал несколько нерешительных шагов вперед, стараясь сориентироваться в пространстве. Неуверенная походка сменилось быстрым шагом, обещающим вот-вот перейти на бег. Нежину показалось, что исходящий от торшеров свет начал тускнеть. И действительно, вокруг стало заметно темнее. Он побежал.
«Еще есть время, еще немного есть!» — думал он про себя, то и дело налетая на плетеные столы и кресла. Позади послышался грохот. Цепочка все же не выдержала, и клетка с глупой птицей сорвалась вниз. Нежин оглянулся: торшеры, которые он оставлял позади, теперь лишь слабо мерцали, другие тухли прямо на глазах. Разрастающаяся бездна преследовала его. «В погоне за беглецом я поневоле сам в него превратился!» — от этой догадки Нежин содрогнулся, по спине пробежал ледяной холод. Показалось, что впереди замаячило темное пятно, вероятно, та самая дверь, которой хлопнул Нечаев. Голову, словно налитую чугуном, невыносимо тянуло вниз, хотелось поддаться желанию опустить голову, лечь, но Нежин сдерживал себя. Его карие, почти черные глаза были полуприкрыты. Танцующие на широком лбу капельки пота, объединяясь в солоноватые ручейки, стекали с центра лба, огибая переносицу, к глазам, с влажных висков — по заросшим щетиной скулам к подбородку. В какой-то момент, когда он все-таки поддался соблазну и опустил подбородок на грудь, нога зацепилась за край мохнатого ковра и Нежин, пролетев вперед, растянулся на полу. Нежин решил, что лежит с закрытыми глазами — вокруг ничего не было видно. Абсолютная, кромешная тьма. Он с силой сжал и разжал веки, перевернулся на спину и покрутил головой. Ничего. И тут до его ушей донесся тихий, едва различимый звон.
«Успел!» — подумал Нежин и приготовился целиком отдаться этому волшебному явлению. Раствориться в нем полностью.
Дверной звонок надрывался. Снаружи кто-то упорно давил на маленькую коричневую кнопку. Нежин с трудом разомкнул тяжелые припухшие веки и удивленно огляделся по сторонам: лампа с треснувшим абажуром, крохотный журнальный столик, обои… голубоватого оттенка — это его спальня, их с Тамарой спальня. Только сейчас до него дошло, что весь недавний кошмар был не чем иным, как дурным сном, ровно ничего не означающим, всего лишь отголоском некоторых событий и связанных с ними переживаний.
Нежину захотелось с головой завернуться в одеяло и скатиться под кровать. Грязно-серый кокон одеяла и пыльная подкроватная темнота — что могло бы послужить сейчас лучшим убежищем? Возможно — кладовка, но она, к сожалению, отсутствовала в их небольшой квартире. Не было никаких преследований, персидских ковров с разноцветным конфетти подушек и уж тем более — никаких мерцающих торшеров.
Звонок в коридоре продолжал надрываться. Нежин принял сидячее положение. Голова немного кружилась, и слегка подташнивало.
Звонок внезапно замолчал, будто бы нежданный гость вдруг замешкался, обдумывая, что следует предпринять. И тут в дверь заколотили, да так отчаянно, что Нежин поспешил встать. Он накинул подобранный с пола халат и вылетел в коридор.
Ключ был вставлен в замок входной двери. Нежин повернул ключ и слегка, будто бы даже боязливо, толкнул деревянную входную дверь. Старые, заляпанные белой краской петли тут же запричитали. На пороге, с огромной сумкой наперевес, стояла Тамара, а чуть поодаль, позади нее, крутилась с куклой в белом ажурном чепчике его дочь. Лицо Томы не выражало никаких эмоций, словно было высечено из камня. Густые каштановые волосы собраны в строгий тугой пучок и убраны под платок.
— Позволь, я помогу, — единственное, что он смог выдавить из себя.
Тома, проигнорировав вежливое предложение, взяла дочь за руку и втащила за собой в квартиру. Людка испуганно таращилась на мать.
— Я… Я, кажется, приболел. Простите, — неуверенно промямлил Нежин, держась за свой раскаленный лоб.
Тома сбросила с плеча тяжелую дорожную сумку. Та громыхнула об пол и завалилась набок, из разошедшейся молнии наружу вылезли разноцветные тряпки.
«Карнавальные костюмы», — почему-то промелькнуло в голове Нежина.
— Заболел? Ты прекрасно знаешь, что это не оправдание! За все это время ты даже не удосужился выйти на связь!
— Всего пару дней, два или три…
— Пару дней? Да ты не в себе! Посмотри вот сюда, похороны были в прошлую среду! — она застучала указательным пальцем, увенчанным обгрызенным ногтем с красным облупившимся лаком, по одному из квадратиков настенного календаря. — Ты будто бы издеваешься! Я даже не знаю, как можно еще это объяснить… Нет, точно издеваешься!
— Двадцать второе число, — констатировал Нежин.
— Именно, двадцать второе число, пятница. Я похоронила мать в прошлую среду!
Людка дождалась паузы и подбежала к отцу, чтобы поцеловать. Куколка в белом ажурном чепчике деликатно закатила грустные голубые глазки. Стало немного легче.
Жена сняла пальто и теперь стояла спиной к нему, держась за подбородок и слегка склонив голову. Казалось, что она решает что-то важное для себя. Людка, кряхтя, пыталась стащить с ноги узкий осенний сапожок. Нежин присел рядом и помог расстегнуть непослушную молнию.
— Знаешь… — повернувшись вполоборота, начала Тома, но тут же передумала.
Через мгновение она уже скрылась в гостиной. Людка грустно посмотрела на отца. Куколка в ее руках уставилась теперь на дорожную сумку, брошенную под сенью пальто, шубы, пахнувшей апельсиновыми корками, и зонта.
Нежин положил в рот таблетку аспирина и запил ее стаканом холодной воды из-под крана. Минут через пятнадцать показалось, что стало немного легче. Лоб уже не пылал, как прежде, да и боль в висках притупилась.
«Не хватало только заболеть на самом деле», — подумал он и пошел в тесную ванную комнату умываться. Легкое недомогание не покидало Нежина: стены вокруг продолжали пританцовывать. Они смеялись над ним.
Хотелось упасть на диван и еще немного подремать. Хотя бы полчасика-час.
«Подумать только, насколько порой мы недооцениваем сон! — крутилось в голове. — Сон… этот отдых…» — он присел на край ванны. Подумалось вдруг, что если бы ему выпала возможность поспать еще несколько часов до приезда жены с дочерью, все бы, несомненно, сложилось по-другому. Совершенно по-другому. Они появились так внезапно, что он даже не успел подготовиться, отдохнуть. Если бы не это сомнамбулическое состояние, Нежин обязательно нашелся бы, что ответить, возразить Тамаре или просто в покаянии упасть на колени. На колени, на холодный твердый кафель, может быть, даже удариться об него лбом, если бы потребовалось. Но сейчас на все это у него просто не было сил. Если бы к его виску приставили пистолет и потребовали рассказать подробно, чем он занимался вчера, Нежин бы вяло отмахнулся — лучше пусть стреляют.
Он хмыкнул и подставил тяжелую голову под тугую струю холодной воды. Таблетка подействовала отлично. Нежин не увлекался лекарствами во время редких недомоганий, за исключением разве что жаропонижающих при полуобморочном состоянии. Эту грань он всегда чувствовал очень чутко. Но иногда получал истинное удовольствие от мистических переживаний и ощущений, вызванных высокой температурой и затейливыми снами.
Нежин посмотрел в висевшее над раковиной овальное зеркало, заляпанное отпечатками детских пытливых пальчиков и высохшими подтеками зубной пасты. Оттуда на него глядело изнуренное бледное лицо, немного припухшее от недавнего сна. Под грустными глазами, изъеденными красными тонкими нитями усталости, красовались тяжелые мешки. Нежин запустил неловкую пятерню в густую шевелюру и почувствовал, что она не такая густая, как прежде: волосы легко скользили меж пальцев, падая на мокрый широкий лоб. На висках начала проступать седина, совсем чуть-чуть, почти незаметно: аккуратный маляр, штукатуривший потолок, поленился спуститься вниз за слетевшей бумажной шапочкой, и вот теперь несколько сорвавшихся вязких белоснежных капелек оставили отпечаток на темном атласе некогда густых упругих волос.
Он отметил, что Тома подурнела за время их недолгой разлуки. Может быть, ему это только показалось, ведь он не успел как следует рассмотреть жену, приглядеться к ней. Поднять на нее глаза — и то тяжело. Но, однако, успел оценить, как нелепо жена одета: старое длиннющее голубое пальто, с оторванной верхней пуговицей, изъеденные дорожной солью коричневые высокие сапоги, а этот наиглупейший платок…
«Откуда только откопала это старье, она ведь уезжала совсем в другой одежде!»
До него вдруг дошло, что эти изъеденные молью и временем наряды эксгумированы с пыльного чердака покосившегося деревянного загородного дома. Ну что же, у каждого свои странности! Нежин решил, что с его стороны деликатно не указывать ей на это впоследствии.
А ее лицо! Оно стало каким-то одутловатым и болезненно бледным! Ничего не выражающим! Словно каменным! Влажные пухлые губы превратились в строгую ниточку, отчего нос как будто бы даже заострился.
Он коснулся кончиками пальцев своих пульсирующих висков.
«Нет, она определенно подурнела!» — пришел к окончательному для себя выводу.
Из коридора Нежин заглянул на кухню. Две черные пластиковые стрелки на круглом циферблате часов сошлись в групповом экстазе с неизвестностью. Пора одеваться. Сегодня у него дела в издательстве, которые необходимо разрешить до конца недели. Кроме того, хотелось узнать о судьбе нечаевской рукописи. Для этого, конечно, нужно попасть к самому Кириллову. Получить информацию из первых уст. Нежин не знал наверняка, на месте ли тот сегодня, ведь с понедельника толстяку нездоровилось, два дня он отсутствовал, после чего, появившись наконец в издательстве, решительно отказывался принимать кого бы то ни было. Одни поговаривали, что у него что-то с легкими, другие — с сердцем. В любом случае, Нежину хотелось рискнуть.
Два или три раза он пытался дозвониться по номеру, записанному на салфетке, и обе попытки не увенчались успехом. Один раз кто-то все-таки снял трубку на том конце провода, сопел в нее, противно причмокивал и щелкал языком, но так и не проронил ни слова. Нежин предположил, что мог просто ошибиться номером, а шутник на том конце решил его нелепейшим образом разыграть. Неведение только подхлестывало чувство отчаяния.
«А что, если я совсем опротивел Нечаеву с момента нашей последней встречи? Что, если он решил покинуть город?» Подобные мысли ввергали Нежина в состояние полного смятения, перетекающего в безысходность, от которой хотелось схватиться за голову и метнуться навстречу неизвестности в надежде столкнуться со своими реализовавшимися фантазиями.
Практически вся прошедшая рабочая неделя состояла из унылой канцелярской работы, на которой Нежину никак не удавалось сосредоточиться, и пары выездных деловых встреч. Одна из встреч проходила в дешевенькой гостинице, в номере Мещанинова, который зачем-то старался напоить Нежина. Теперь Нежин даже не мог вспомнить предмет разговора. В памяти выплывали отдельные фрагменты и образы: небольшой деревянный столик, две рюмки, одна полная, другая — полупустая, румяные щеки Мещанинова, зеленый узорчатый ковер в тон полосатым обоям. Да, неплохо бы заглянуть в ежедневник.
Из выдвинутого ящика комода в спальне Нежин потянул за рукав измятую рубашку. Гладить воротник и манжеты совсем не хотелось. Вернее, не хотелось привлекать к себе какое бы то ни было внимание. Надо как можно быстрее и незаметнее сбежать из квартиры. А извинения могут и подождать. В любом случае, их лучше заранее продумать.
Нежин подпер рукой подбородок и застыл на мгновение перед раскрытыми створками старого платяного шкафа. С верхней полки, едва не вывалив на себя все содержимое, выудил шерстяной свитер. Решил остановиться на нем.
А за окном тем временем праздный гуляка ветер перебирал ветви голых тополей, раскачивал их ленивые стволы. Ветер срывал с переполненных мусорных баков бумажный ворох, поднимал ввысь, там терзая, после чего аккуратно опускал на асфальт и гнал по тоскливым сырым улицам и проспектам. Сквозь дождливую серую пелену, нависшую над городом, угадывался мерцающий диск холодного осеннего светила, застывшего в вышине серебряным пятном.
Выйдя из дверей издательства, Нечаев неторопливо побрел в сторону своего автомобиля, брошенного неподалеку от Русалочьей площади. В разгар рабочего дня в старом районе города тяжело найти место для парковки. В свое время тысячи мелких клерков заполоняли узенькие мощеные улочки к десяти часам утра. Теперь эти улочки, некогда пешеходные, освещаемые по ночам старыми масляными фонарями, заполняли тысячи разноцветных автомобилей, в большинстве своем стареньких и расшатанных. К сожалению, время масляных фонарей навсегда ушло, и царствовала эпоха дешевых черных костюмов, висящих на своих одутловатых обладателях, засаленных белых воротничков и, конечно же, пошлых безвкусных галстуков. Старый район с его узкими улочками теперь представлял собой корчащегося на солнце спрута, безобразного и скользкого в своей лжи и помыслах. Это пристанище для огромного числа вредоносных, нередко и смертоносных бацилл за последние двадцать лет заметно разрослось злокачественной опухолью в живом организме Древнего города. Но иные места оказались не тронуты зловонными метастазами, например Бо, старый железнодорожный вокзал, единственный действующий, возведенный еще при монархе за какие-то рекордные четыре года, небольшой островок Русалочьей площади.
Сутулая фигурка хрупкого фавна медленно проплывала над столетним серым булыжником площади. Тяжелые неуклюжие валуны выглядели слишком грубыми, а оттого — недостойными благородного касания пары изящных стоп. Небольшой фонтанчик в центре площади перестал гонять воду еще в первых числах сентября. Бронзовая девушка с рыбьим хвостом, восседающая на огромном валуне в центре, составляла основной элемент незамысловатой композиции фонтана.
Нечаеву хотелось петь. И не хотелось верить в то, что уже совсем скоро по утрам на траве будет заметен шершавый налет инея, а лужицы на тротуарах скует тонкая, едва заметная ледяная пленка. А там, там совсем недалеко и до первых пушистых метелей.
Встреча с Кирилловым длилась почти два часа, и сказать по правде, сильно вымотала Нечаева. Но несмотря на это, юноша пребывал в приподнятом настроении: через какие-то три-четыре дня его рукопись уйдет в печать.
Он на минуту остановился у фонтана, всматриваясь в чарующую улыбку бронзовой красавицы. Справа на деревянной скамейке двое детей, мальчик и девочка лет восьми, под присмотром пожилой няньки играли в скрабл. Нечаев улыбнулся, буркнул что-то себе под нос и пошел дальше.
Его терзали некоторые сомнения, касающиеся реализации будущей книги, а также гонорара. Но по большему счету, вся материальная сторона вопроса мало волновала Нечаева в преддверии эйфории, которая готова была волной обрушиться на него, едва ощутит он шероховатую поверхность бумаги подушечками пальцев.
Вальяжно развалившись в кресле, лоснящийся от пота Кириллов около часа разъяснял условия соглашения, попутно роняя пепел зажатой между пальцами сигареты на зеленый ковролин. Бумаги были подписаны под пристальными взглядами господ в позолоченных рамах. Кириллов производил на Нечаева двойственное впечатление: с одной стороны, импонировал чувством юмора и деловыми качествами, с другой — отталкивал неприкрытой театральностью.
Нечаев миновал площадь и свернул вправо, на небольшую улочку, на которой рядом с сувенирной лавкой бросил свой автомобиль. Нечаев засунул руку в карман и нащупал холодную каплю металлического брелока. Впереди по левой стороне улицы на ветру раскачивалась деревянная вывеска дешевого кабачка. А вот и расписная сувенирная лавка. Под звон тренькнувшего изнутри колокольчика распахнулась входная дверь, и по ступеням вниз ловко сбежала темноволосая девушка. На долю секунды они встретились взглядом, и спешащая незнакомка, промелькнув мимо, наградила юношу застенчивой улыбкой. Он улыбнулся в ответ и обернулся было назад в надежде поймать ее волнующий взгляд еще раз, но она, пряча лицо в поднятый воротник легкого осеннего пальто, не оборачиваясь, заторопилась в сторону площади. Как жаль! Мимо деловито просеменила старая дворняга.
Нечаев открыл дверцу автомобиля и запрыгнул внутрь, повернул ключ в замке. Приветливо заурчал двигатель. Нечаев обеими руками ухватился за холодную пластмассу руля, и тут его посетила мысль, что стоило бы позвонить тому чудаку — Нежину, поблагодарить его. Ведь обещал ему тогда, в прошлый раз у Кириллова. Конечно, одним лишь телефонным звонком здесь не обойтись, ведь если бы не он, то… Хотя… Да, конечно, нужно договориться о встрече и лично поблагодарить.
«Тем более… тем более нужно непременно вернуть ему деньги!» — подумал Нечаев.
Вспомнив о неприятном долге, поморщился. Он совсем запамятовал об этом. Но сегодня совсем не хотелось звонить кому бы то ни было и тем более встречаться. Хотелось разве что заскочить куда-нибудь перекусить. Может быть, в то недорогое кафе рядом со студией, или просто забежать в продуктовый магазинчик и пообедать дома?
Сквозь лобовое стекло автомобиля он посмотрел вверх, на небо, на мерцающий диск холодного осеннего светила. Нечаев крепко зажмурил глаза и снова широко открыл их. Его губ коснулась улыбка благодарности — за этот пасмурный денек, за торопящихся мимо прохожих, за прекрасное темноволосое создание, что улыбнулось ему совсем недавно, вспорхнув со ступенек лавчонки, торгующей дешевыми безделушками, за возможность выражать себя на шероховатой поверхности белого листа и говорить с его помощью.
Он дернул за рычаг коробки передач и плавно отпустил сцепление. Старенький автомобильчик тронулся с места и неспешно покатил по мощеной улочке, некогда пешеходной, коптя воздух танцующей из стороны в сторону выхлопной трубой.
9
— Нет, я уже распорядился насчет этого. Первый тираж будет готов примерно через неделю, может быть, немного позднее. Пока что он относительно небольшой, — Кириллов, заложив руки за спину, вышагивал вокруг своего рабочего стола. Тот, как обычно, был завален бумагами.
— Ты ведь не читал его последнюю рукопись? — толстяк остановился у окна и, положив правую руку на широкий деревянный подоконник, с отвращением на лице окинул взглядом пасмурное небо.
— Нет, не читал, — отозвался Нежин, — так, слышал кое-что в общих чертах.
— Не читал, — повторил за ним Кириллов, — это плохо, это жаль! Но ничего, совсем скоро у тебя появится возможность ощутить в руках волнующую тяжесть небольшого томика в твердом переплете!
Нежин почувствовал, как ладони его скрещенных на груди рук стали влажными и липкими. Он полез в карман брюк в надежде обнаружить там носовой платок.
— Честно говоря, твои вопросы меня порядком удивили. Я думал, — толстяк обернулся в его сторону и ехидно улыбнулся, — я думал ты в курсе. Ну не знаю, вы же там вроде бы по ресторанам обедали, делились, так сказать… А выясняется… Нет, удивительно конечно!
— Это было единожды! — отозвался Нежин откуда-то из сумрака. Он предпочитал думать, что беседует сейчас с другим Кирилловым — с тем, который застенчиво таращится на него из позолоченной рамы на стене. На портрете Кириллов больше походил на нуждающегося в ласке побитого щенка, смотрящего вдаль грустными глазками-бусинками.
— Единожды… кхм… — ожидая от Нежина совершенно другой реакции, толстяк повернул лысую голову. — Кстати, надеюсь, ты правильно понял насчет запонок — это была шутка.
— Конечно, Юрий Петрович!
— ?
— Конечно, это была шутка.
— И ты не обижаешься, я надеюсь? Не оскорблен?
— Ничуть.
— Хм… Хорошо, хорошо…
Нежин перебирал влажными пальцами. Он уже давно пожалел, что зашел сюда. Всю необходимую информацию он вполне мог получить непосредственно из первых уст, перебори в себе застенчивость. Сейчас Нежин не видел ничего безумного в идее позвонить Нечаеву и спросить, как у него дела, поинтересоваться судьбой рукописи, узнать о перспективах. Сомнительно, чтобы тот, отреагировал на эти простые безобидные вопросы какой-нибудь непристойностью в его адрес. Нет, боже, конечно нет. Разве можно ожидать непристойности от того, кто светится изнутри? От того, чья улыбка и смех разгоняют тяжелые свинцовые тучи, нависшие над Старым городом, куда более эффективно, чем все эти ленивые сезонные ветры, вместе взятые?
Серьезные физиономии, развешанные по стенам кабинета, создавали ощущение присутствия здесь еще десятка человек, причем все они, конечно же, были на стороне Кириллова. Сам Кириллов был представлен аж двумя портретами. Нежин нисколько не сомневался в том, что Кириллов со щенячьими глазами тоже способен кусаться. Возможно, он даже может впиться в руку и выдрать кусок податливой человеческой плоти.
— Я, собственно, вот что от тебя хотел… — продолжил было Кириллов, но внезапно зашелся в сильнейшем приступе кашля.
Его неуклюжее толстое туловище, к удивлению Нежина, согнулось почти пополам. Лысая голова до того покраснела от напряжения, что стала походить на огромный пульсирующий нарыв. Весь он словно утратил человеческое обличье, сбросил коварную маскировку, вводившую в заблуждение невинных белокурых фавнов.
Нежин, не изменив положения в кресле, загипнотизированно наблюдал за агонизирующим толстяком. Все происходившее казалось нереальным, будто бы он провалился в глубокий сон или же оказался в альтернативной реальности. Нежину непреодолимо захотелось нажать пальцем на этот огромный красный шар, чтобы проверить, останутся ли белые следы от нажатия.
— Нежин! Воды! Стакан воды! — с трудом прохрипел Кириллов, поймав паузу между раздирающими легочными спазмами. Его выпученные от страданий глаза умоляюще смотрели на собеседника.
Левую руку Нежина свела судорога. Пальцы что было сил вцепились в подлокотник кресла. Он глупо сморгнул широко раскрытыми карими глазами.
— Нежин, будь ты проклят! Чтоб тебя! Да что ты сидишь?! — согнувшийся пополам взмокший толстяк запустил руки в карманы коричневых вельветовых брюк. Это новое его положение показалось Нежину до боли комичным: Кириллов будто бы хотел вот-вот чихнуть, застигнутый врасплох предательским щекотанием в носу. Нежин еле подавил в себе приступ смеха.
Надрываясь, Кириллов выудил из кармана белоснежный носовой платок и приложил его ко рту. Какофония, которая рвалась наружу из его легких, зазвучала заметно глуше, будто бы кто-то затолкал Кириллову ваты в рот.
Нежин снова сморгнул, будто желал избавиться от наваждения. Спохватившись, бросился в сторону двери. Но не успел ухватиться за ручку, как дверь распахнулась сама, едва не нокаутировав его. В кабинет вбежала взволнованная секретарь. Перед собой она держала стакан с пузырящейся минеральной водой.
— Юрий Петрович! — воскликнула она и бросилась к согнувшемуся у окна Кириллову. На пути едва избежала столкновения с Нежиным, слегка лишь задев его своим хрупким плечиком. Рука, которая держала стакан, дернулась, небольшая порция пузырящейся спасительной жидкости подскочила и обрушилась россыпью серебристых капелек на темный ковролин.
Кириллов откинул платок и вцепился обеими руками в стакан. Расправившись в воздухе, клочок ткани плавно опустился на пол. В самом центре, расчерченном линиями складок, отчетливо проступали небольшие алые кляксы.
— Юрий Петрович… — не найдя сказать ничего нового, томно выдавила из себя секретарь. На ее глупеньком, но очаровательном личике читалось сострадание. Маленький лобик прорезали тоненькие морщинки.
Кириллов раздраженно махнул в ее сторону рукой и сделал несколько осторожных глотков.
Поперхнулся и с трудом подавил очередной приступ кашля. Его лицо постепенно приняло прежний оттенок, кровь отхлынула от головы. Немного восстановив дыхание, Кириллов промычал что-то нечленораздельное. Когда понял, что из его чрева вырываются лишь хрипы, промычал что-то еще раз, и еще. Наконец отставил стакан в сторону на деревянный подоконник и осторожно прочистил горло.
— Юрий Петрович, вам лучше? — почти прошептала секретарь.
— Да сгинь ты уже с глаз долой! Надоела! — не выдержал и взревел Кириллов.
На прелестном круглом личике, предусмотрительно покрытом приличным слоем маскирующей пудры, отразился настоящий испуг. Длинные черные ресницы взволнованно затрепетали. Она улыбнулась, как бы извиняясь перед присутствующими, и быстро ретировалась.
Кириллов облокотился на подоконник. Его свистящее дыхание заполняло собой даже самые укромные уголки кабинета. Строгие доселе лица, наблюдавшие со стен, теперь казались опечаленными.
— В последние два месяца такие сильные приступы происходят чуть ли не регулярно, — проговорил Кириллов, наблюдая в окно за странной игрой света и тени на алюминиевых крышах желтых домов напротив.
— Вам стоит уделять больше внимания своему здоровью, — заметил Нежин и, услышав свои слова, подумал, что произнес сейчас типичную для зануды реплику.
— Знаю! Полностью с тобой согласен! Но, спохватившись вдруг, сложно в корне переменить образ жизни, особенно когда тебе уже перевалило за пятьдесят!
Нежин понимающе кивнул.
— Когда все это только началось, имею в виду проклятый кашель, я подумал, что подхватил какую-нибудь вирусную инфекцию или меня сильно продуло, — он повернулся к Нежину, — вот из этих самых окон, — Кириллов изобразил на своем лице жалкое подобие улыбки. Только сейчас, внимательнее присмотревшись к одинокой фигуре у окна, Нежин отметил про себя, как болезненно выглядел Кириллов: от привычного румянца не осталась и следа, лицо стало рыхлым и приняло желтоватый оттенок, под глазами темной ретушью — круги. Черты прежнего властного облика испарились. Кириллов продолжил: — Но прошла пара дней, температуры или каких других признаков простуды так и не появилось. Вот с тех пор и мучаюсь. Знаешь, я бы и врагу не пожелал испытать такое! Этот кашель, кажется, ставит перед собой задачу вытолкать наружу все содержимое. Первые позывы подступают к горлу давящим комком, изо всех сил стараешься сдержать его, утихомирить. Даже начинаешь читать про себя какую-нибудь произвольную, только что сочиненную молитву всем возможным божествам, потому что знаешь: если дашь слабину — это зараза начнет вырываться наружу и будет терзать нутро раскаленными докрасна лезвиями, гвоздями и прочими колюще-режущими предметами. Это сродни какой-нибудь средневековой варварской пытке.
— Мне кажется, в вашем случае было бы благоразумно устроить себе небольшой отпуск и провести его в горах. Какой-нибудь высокогорный оздоровительный пансионат. Что-то в этом роде. Полагаю, их должно быть предостаточно у западной границы!
— Смеешься? Это означает на неопределенный срок приостановить работу издательства!
— Совсем не обязательно! — робко заметил Нежин.
— Обязательно! По-другому — никак, — отрезал Кириллов, — по крайней мере, до конца года! Вот-вот должна выйти в свет книга Нечаева, к тому же ты, кажется, совсем запамятовал про Мещанинова. Есть и кое-кто еще… Кхм…
В этом «кое-кто еще» Нежин отчетливо расслышал едва заметные нотки презрения. Он прекрасно понимал, чья персона подразумевалась.
Лицо Кириллова слегка искривилось. Он содрогнулся и снова уставился в окно.
— Ты когда-нибудь интересовался, что это за здание напротив? Тебе никогда не приходилось проходить мимо?
Нежин попытался извлечь из антресолей сознания нужную информацию, наморщил лоб:
— Простите, Юрий Петрович, кажется, нет!
Кириллов улыбнулся:
— Искренне надеюсь, что и не придется, мой друг. Лично я этого места боюсь, как черт ладана.
Когда Нежин оказался снаружи под козырьком, уже заметно потемнело. Сгущающиеся вечерние краски начинали грызть четкие дневные контуры. Рука невидимого художника начинала тушевать пространство. Очертания зданий становились более произвольными, соседствующие друг с другом стены начинали незаметно сливаться, но стоило сфокусировать взгляд, и формы попадали обратно в ловушку своих границ, становясь прежними. Пока что для этого не нужно было сильно напрягать зрение, но часа через два это бы не помогло вовсе.
Город, который дремал днем, ближе к вечеру заметно оживал. Жители покидали свои рабочие места, высыпали сотнями из бетонных муравейников и по узким улочкам устремлялись к своим автомобилям. Кто-то торопился на трамвайную или автобусную остановку, кто-то ловил такси, а некоторые наслаждались пешей прогулкой и прохладным воздухом.
— Еще полчаса, и включат фонари! — Нежин даже не понял, что произнес это вслух.
Он нерешительно вышел из-под козырька, который до этого момента служил ему убежищем от непогоды, и завернул за угол ветхого здания. Бродить по сырым улочкам старого района не было сегодня никакого желания, а потому он решительно взял курс на остановку трамвая, готового довезти его до дому. Сейчас Нежин с удовольствием бы растянулся на диване и подремал.
Двое громко беседовавших мужчин дежурили возле своих автомобилей и дымили папиросами. Один из них, молодой высокий парень, одетый в засаленную серую куртку, из-под которой выглядывал проеденный молью старый зеленый свитер, стоял, облокотившись о крышу серого автомобиля. От одного уголка его рта к другому гуляла папироса. Его приятель был пониже ростом и одет куда более опрятно, хотя на тот же самый манер. Он стоял напротив, засунув руки в карманы брюк, и, как показалось Нежину, рассказывал анекдот. Его слушатель вдруг разразился безудержным хохотом, отчего мокрая от слюны папироса, едва не выпала изо рта.
— Вот же… — чертыхнулся он, стараясь удержать нижней губой балансирующую папиросу. — Эй, а ты что уставился? Нужны проблемы? — кинул он Нежину, который чересчур засмотрелся на эту парочку.
Его приятель повернул голову на девяносто градусов и уставился на Нежина воспаленными слезящимися глазами.
Нежин примирительно выставил перед собой ладони и пожал плечами:
— Никаких проблем!
— Вот и иди себе, куда шел! Ишь ты! — высокий обнажил почерневшие от табачного дыма зубы.
Его приятель изобразил на лице что-то подобное и сплюнул под ноги. Вероятно, это были фабричные рабочие, трудящиеся на писчебумажном производстве неподалеку. Нежин прошмыгнул мимо. Спину ожгли недобрые провожающие взгляды. Нежин прибавил ходу.
«Еще пара шагов до светофора, а от него налево. А там до остановки рукой подать!» — подумал с облегчением. Не то чтобы он был труслив, просто хотелось как можно скорее покинуть ужасный район. Он представил, каким это место станет через пару часов, когда закроются все конторы, большинство магазинов, в которых днем совершает покупки каста засаленных белых воротничков и манжет, а пространство узких мощеных улочек заполнит густая темнота. Некоторые из этих улочек ослепнут совсем, даже несмотря на то что утыканы раскачивающимися фонарями на тонких черных стебельках. По спине пробежали мурашки. Кончики пальцев начали леденеть.
Он сделал около двух десятков торопливых шагов, прежде чем достиг цели. Металлическая конструкция трамвайной остановки была почти целиком оклеена кустарно слепленными бумажными объявлениями, большинство из которых предлагали аренду дешевого жилья, парикмахерские услуги и организацию праздников. Некоторые сообщали об открытии крохотных магазинчиков неподалеку. Стоило отойти всего на несколько шагов, как все они превращались в омерзительные склизкие ошметки, облепившие стальной каркас, или же могли сойти за пятна плесени.
На влажной кованой лавочке сидела пожилая женщина с авоськой на коленях. Рядом с ней господин с окладистой седой бородой листал вчерашнюю газету, посасывая трубку. В шаге от них, под пластиковым козырьком, о чем-то перешептывалась влюбленная парочка. Барышня слегка придерживала за локоть своего кавалера, он, в свою очередь, касался свободной правой рукой ее талии. Стараясь вконец не продрогнуть, так как оба были одеты не по погоде легко, они едва заметно притоптывали на месте, будто пританцовывали. Нежину подумалось, что этот танец красивее того, что они разучивали вместе с Тамарой перед своей свадьбой. Этот дышал жизнью и искренностью чувств, их же свадебный танец — постановочные движения, которые два танцора вынуждены разучивать впопыхах перед большой премьерой.
Прошло одиннадцать лет с того момента, как они перешагнули порог храма, в котором венчались. Трудно сказать, проводились ли там сейчас службы, да и вообще выстоял ли он, не превратившись в руины, — христианских храмов почти не осталось. Лишь кое-где в деревеньках, где кирпичные трубы ветхих деревянных домиков коптили студеными вечерами мрачное зимнее небо, все еще можно было наткнуться на скромную церквушку.
И вот теперь, когда он оглядывался на их совместное прошлое, стоя на продуваемой со всех сторон трамвайной остановке, Нежин задал себе один единственный вопрос: любил он жену все эти годы? Наверное — нет. Его любовного запала хватило примерно на год с того момента, как они обвенчались. Ощущал ли он это чувство по отношению к себе с ее стороны, Нежин ответить затруднялся. Их представления о любви в значительной степени разнились. В его представлении это была прежде всего страсть. Для нее же, как ему казалось, куда важнее чувство было уверенности в завтрашнем дне.
Тамара поддерживала его, как могла, когда умерла его мать. Она не отходила от его постели, когда он в бреду жара видел вокруг себя странные картины, лежа на влажной простыне в маленькой комнатушке, наполненной спертым воздухом. Но, пожалуй, самым тяжелым периодом в их жизни был тот, когда он остался без работы, а на руках у них была восьмимесячная Людка. В то время денег едва хватало, чтобы сводить концы с концами. Он прекрасно помнил, как если бы это было вчера, как он в замызганных серой слякотью брюках и износившихся дырявых туфлях обивал пороги городских школ, моля, чтобы его взяли хотя бы на полставки преподавателем языка. По вечерам, когда возвращался домой после бесплодных поисков, обильно приправленных солидной порцией сопутствующих унижений, у него не оставалось сил ни на что, кроме как бросить свое уставшее ноющее тело на старую скрипучую тахту в уголке комнаты. Он несколько раз даже задумывался о том, чтобы куда-нибудь сбежать, просто так, не ставя никого в известность.
Старая железная дорога проходила в нескольких кварталах от того места, где они жили. И по ночам, когда суетные звуки обрывались, отчетливее всего до его ушей доносилось громыхание неспешно ползущего товарняка.
Иногда раздавался оповестительный гудок, такой одинокий и печальный. Он словно говорил проплывающим мимо сонным фабричным стенам да убогим грязным деревцам: «Вот он я, двигаюсь себе не спеша вперед, а вы продолжайте спокойно спать».
Помнится, он поделился своими мыслями о побеге с Колей Денисенко, бывшим сокурсником, единственным человеком, которого в те годы, Нежин мог назвать своим другом.
Небесного цвета глаза, в которых горел пламень идеализма и отваги, уставились на Нежина, рискуя прожечь насквозь, а с потрескавшихся губ слетело: «А что же будет с твоим ребенком? Прежде подумай хорошенько». Больше Коля ничего не сказал, его ясные глаза, которые знали, казалось, все на свете, устремились вдаль. В тот день было ветрено, а они, в одних лишь рубахах с расстегнутым воротом, сидели на крыше здания библиотеки. С тех пор они стали общаться все реже и реже. Коля переехал куда-то на север, найдя там работу по душе смотрителем какого-то музея, а Нежин остался здесь…
Спустя несколько месяцев его взяли в «Миллион» на должность наборщика. Не обошлось без помощи матери, чья хорошая подруга сумела выхлопотать для него местечко. «Скромное, но совсем не пыльное», — как выразилась подруга, будучи в гостях по случаю у его матери. И вроде бы жизнь начала потихоньку устраиваться, но через три месяца мама умерла.
Тамара очень помогла ему тогда, взяв на себя хлопоты по организации похорон. К каменотесам, выбирать надгробный камень, Нежин поехал один. Не хотелось, чтобы кто-то видел его рыдающим.
Похороны состоялись через три дня. Он прекрасно помнил, что это была среда и что в тот день погода словно сошла с ума: ветер с такой силой раскачивал стволы кладбищенских деревьев, что те трещали, угрожая переломиться и придавить собой немногочисленную траурную процессию. Тем не менее от непогоды никто не пострадал, разве что несколько фетровых шляп сорвались с лысоватых голов их обладателей и упорхнули в неизвестном направлении. Так Елену Ивановну, которая незадолго до своего последнего вздоха скромно выразила желание быть кремированной, предали по христианским обычаям земле в грубо сколоченном деревянном гробу.
Странно, конечно, но, переворошив воспоминания, Нежин понял, что они его не тронули, разве что за исключением тех, которые были связаны со смертью матери. Их чувства с женой давно притупились, а совместную жизнь правильнее было бы назвать сосуществованием, которое ведут соседи по комнате, а не близкие друг другу люди. Он попытался вспомнить, когда они последний раз куда-нибудь выбирались втроем, с Людкой. Кажется, это было прошлой весной, в ее день рождения. Конечно! Тогда они все вместе гуляли по Бо и лопали жареный миндаль, а потом, проголодавшись, перекусили в центре города в кафе. Он также припомнил, как они вместе с Томой обертывали красной шуршащей бумагой коробку с подарком, которая впоследствии с трудом уместилась в неуклюже растопыренных детских ручонках. Но что было внутри коробки, как ни хмурил лоб, вспомнить не мог. Предыдущий же день рождения дочери он, к сожалению, пропустил, потому что был в отъезде. Командировка. Зато через несколько дней вернулся с прекрасной фарфоровой куклой.
Картины прошлого рисовались в памяти окутанными дрожащей сизой дымкой. Даже прошлогодние события казались нереальными, будто все это проходило вовсе не с ним, будто чужие воспоминания проникли в его сознание и осели там. Иногда Нежин думал, что вся его жизнь — лишь чье-то воспоминание, родившееся для того, чтобы просуществовать мгновение, после чего вновь рухнуть в бездну забытья. Этот жалкий отрезок времени, эти секунды, в лучшем случае минуты, по неизвестным обстоятельствам, ему представлялись десятилетиями. Иллюзия? Вполне возможно.
От гипотетической возможности оказаться галлюцинацией чьего-то воспаленного сознания Нежина передернуло. Он протянул руку и коснулся кончиками пальцев холодной поверхности металла. Сбегающая капля, встретив на своем пути препятствие, перекатилась и замерла на посиневшем от холода ногте. Нежин вновь ощутил реальность бытия. Он оглянулся вокруг: влажная кованая лавка пустовала. Испарилась и влюбленная парочка. Подкравшийся незаметно для него трамвай увез их.
В нескольких метрах от остановки, прямо под рекламным щитом, с которого сногсшибательная красотка улыбалась проезжающим водителям, Нежин заметил потрепанную временем телефонную будку. Благодаря улыбающейся сверху барышне кабинка выглядела как-то совсем неказисто и жалко. «Будет довольно-таки странно, если телефон исправен», — подумал Нежин и сделал несколько шагов в сторону синей кабинки.
Зайдя внутрь, подивился наличию покоившейся на своем месте трубке, потому что был почти уверен, что на ее месте обнаружит кусок оборванного провода. С номеронабирателем тоже все было в порядке — он не был оплавлен или утыкан пожелтевшими окурками. Девственная на вид телефонная книга покоилась на металлической полочке. Нежин раскрыл книгу наугад и попал на «М», перелистнул несколько шелестящих тонких страничек.
«Три... пять... семь... — крутилось у него в голове. — Нет совсем не то! Может быть, семь, три, пять… семь… семь?» Эти цифры начали крутиться в голове и чуть ли не слетать с языка. Сначала он не придал этому никакого значения, но немного погодя понял, какую игру затеяло подсознание. Теперь, склонившись над круглым циферблатом, прыгал взглядом от одной цифры к другой, проговаривая их шепотом, стараясь вспомнить нужную комбинацию.
«Три, семь, семь, семь! Нет, определенно чего-то не хватает!»
Вспомнив про лежащий прямо перед ним телефонный справочник, ударил себя ладонью по лбу. Неуклюжие пальцы начали суматошно перебирать страницы.
«Макаров, Малежко, Марченко…» — Нежин перевернул еще пару листов, оказавшись наконец на «Н». Последняя фамилия, начинающаяся на «М», была «Мятный». После нее сразу же следовала крупная жирная «Н». Прямо под ней обосновались Набоков, Набутова, Навко… Он пролетел уже мимо строчки со своей фамилией и дошел до Нестеровых, перевернул страницу и почему-то совсем не удивился, когда его взору предстали обрывки вырванных кем-то страниц.
Нежин захлопнул справочник и вышел из кабинки. Снаружи все так же накрапывало. Утренний озноб возвращался.
Он надеялся что салфетка, оставленная во внутреннем кармане пиджака, никуда не испарилась.
Взбираясь в салон подоспевшего весьма кстати трамвая, Нежин заключил, что человеческая память, весьма выборочна и своенравна. А особенно — его собственная.
10
Едва Нежин отпер входную дверь квартиры и вошел в коридор, сразу же услышал грохот посуды в мойке. Стянув башмаки, он тихонько заглянул на кухню. Сидевшая за столом у окна Людка пила чай из своей большой синей кружки. На ней было свободное домашнее платьице и коричневые сандалии.
Поймав наконец ее взгляд, Нежин приложил указательный палец к губам и подмигнул. Людка не сдержалась и прыснула от смеха. Она соскочила с табурета и бросилась к нему.
— Папочка, папочка! — по своему обыкновению, повисла у него на шее. Нежин сгреб ее в охапку, и они тут же закружились, хохоча. Тома делала вид, что не замечает его.
Нежин аккуратно опустил девочку, и ее коричневые сандалии вновь нашли точку опоры. Склонился перед ней, и дочь наградила его поцелуем во влажный морщинистый лоб.
— Папочка, ты заболел! У тебя такой горячий лоб! — констатировала она с серьезным видом, сложив перед собой ладошки.
— Дело не беда! Приму таблетку аспирина и похолодею на пару градусов обратно, — отшутился Нежин.
— Таблетку аспирина?
— Ну или тот сладкий сироп, что давала тебе мама, когда ты болела. Помнишь, это было прошлой зимой?
Стараясь припомнить, когда это она болела прошлой зимой и что это был за сладкий сироп, Люда нахмурила лобик, и Нежин, к своему удовольствию, отметил, что эта черта унаследована от него. Внезапно осененная догадкой, вскинула перед собой указательный пальчик и прищурила глазки:
— Кажется, я вспомнила! Когда болела…
Нежин одобрительно кивнул, ожидая продолжения, но тут она с досадой развела руками:
— Но что за сироп — ума не приложу.
Она произнесла это с таким серьезным личиком, что Нежин чуть было не расхохотался. Глядя на открытую мордашку дочери, разглядывая глаза, задорный нос, он изумился, как Людка похожа на свою мать. Уже сейчас, в ее-то возрасте!
— Ерунда! Мы ведь всегда сможем узнать это у мамы, верно?
Детское личико просияло. Бледный лоб перестал хмуриться.
— Конечно!
Он снял с себя верхнюю одежду, взял дочку за руку и прошел с ней вместе на кухню. Тот трепет, что он испытывал, когда его грубой ладони касалась влажная детская ладошка, напоминавшая трогательную морскую звездочку, был непередаваем. В присутствии Людки он чувствовал себя увереннее и в некотором смысле более защищенным.
Они вошли и уселись за стол, друг напротив друга. Опустив руки и зажав их между коленями, Нежин сначала внимательно изучил разбросанные по скатерти хлебные крошки, после чего повернул голову в сторону Томы и стал выжидающе наблюдать за ее действиями. Жена стояла перед раковиной, спиной к ним, и домывала посуду. Как и прежде, она давала понять, что не замечает его. Нежин не знал, с чего лучше начать. Людка с неподдельным интересом разглядывала что-то в окно. Казалось, она не ощущала нарастающего с каждой минутой напряжения, либо же дети в ее возрасте нечувствительны к этому.
— Тамара, я…
Жена резко оборвала его, замотав головой:
— Ничего не хочу сейчас слышать!
— Я только хотел сказать…
— Я же сказала: нет! Тем более не при ребенке! Или ты хочешь выяснять отношения при ней? — она обернулась и кивнула на Людку. Нежин заметил, как две крохотные слезинки скатились по ее щекам, оставляя за собой влажный след. Ее губы едва заметно дрожали. Изучив за прожитые под одной крышей годы характер жены вдоль и поперек, по тому, как она вела себя в той или иной ситуации, он мог сделать безошибочный вывод об ее эмоциональном состоянии. Сейчас все говорило, нет, кричало о том, что Тамара на пределе. Случайное слово, и она готова была закричать. Он не только чувствовал это, но и прекрасно знал.
— Тома, тише, тише! Нет, конечно, нет! Никогда в жизни! Я просто… просто хотел спросить, как прошел ваш день.
— Наш день? — ее лицо перекосило от гнева, не хватало только струек пара, высвобождавшегося из ее ушей и ноздрей. Нежин подумал, что сейчас жена походит на разноцветную языческую маску.
— Ну да, ваш день, — робко повторил он и понял, какую совершил ошибку.
— Значит, наш день! Прекрасно! Ты, видимо, позабыл, как сбежал сегодня рано утром! Да-да! И не мотай головой! Ты именно сбежал, едва только мы возвратились оттуда, где я надеялась на тебя, ждала помощи и поддержки. Мы ждали! И теперь у тебя хватает совести спрашивать, как прошел наш день?!
— Тома, я понимаю, что сейчас не лучшее время, — примирительным тоном продолжил было Нежин, — не лучшее время для того, чтобы выяснять отношения… Ты сама так только что сказала, и я с тобой согласился. Полностью согласен!
— Знаешь что?
— ?
— Я у меня было время подумать, и я теперь жалею о том, что мы вообще вернулись!
— Ты что такое говоришь?
— Такое впечатление, что мы тебе больше не нужны!
И тут хрупкий фундамент ее самообладания, покрывшийся трещинами задолго до его прихода, не выдержал и развалился. Тамара закрыла лицо ладонями и заревела. Дочка испуганно наблюдала за происходящим, ее взгляд был прикован к рыдающей матери.
— Ступай к себе, — наклонился к Людке Нежин и прошептал на ушко: — Все будет хорошо!
На ее личике читался такой страх, что он почувствовал, что и сам готов разрыдаться. К горлу подступил комок.
— Ты обещаешь?
— Конечно! Ну, беги! — с трудом выдавил из себя Нежин и изобразил на лице нечто отдаленно напоминающее улыбку.
Людка изобразила нечто подобное в ответ и спрыгнула с табурета. Коричневые сандалики звонко проклацали по холодному кафелю прихожей, затем за стенкой, отделяющей крохотную детскую.
Он решил успокоить Тамару, хотя и понимал, что скорее всего из этого ничего не выйдет. Нежин подошел к рыдающей жене и неуверенно приобнял ее.
— Тома, ах, Тома, знала бы ты… — ему хотелось, чтобы голос звучал уверенно, но с языка срывался дрожащий лепет. — Знала бы ты, как одиноко…
— Не трогай меня, — она завертела плечами, стараясь сбросить его влажные ладони, — не хочу!
— Тома, успокойся, прошу тебя! Я хочу всего лишь, чтобы ты меня выслушала!
— Не хочу, не хочу!
— Я не смог приехать, потому что был болен…
— Ты врешь! Врешь!
— И я неоднократно пытался до вас дозвониться, сразу же после того как получил твою телеграмму!
— Ты мог прислать телеграмму в ответ!
— Я так и сделал! Я думал, что вы ее получили…
— Я не хочу больше слышать это вранье! – она убрала руки от лица и теперь смотрела ему прямо в глаза. — Ты меня слышишь? Довольно!
Ее лицо было припухшим и влажным от слез, но в целом она заметно успокоилась. «Заставила взять себя в руки», — подумал Нежин. Аккуратно нанесенная на веки подводка теперь размазалась по всему лицу. Черные следы красовались даже на шее и подбородке. Серая полосатая блузка была измята на груди. Часть волос выбилась из тугого пучка на затылке. Волосы падали на лицо, лезли в глаза, и жена время от времени коротким резким движением головы откидывала их в сторону. Ее губы все еще дрожали, но уже не сильно. Изредка Тамара всхлипывала.
Нежин отошел на пару шагов и смотрел в пол. Претензии к нему были обоснованными. Чем мог он защититься, кроме нелепых оправданий, насквозь пропитанных бездарной ложью? Определенно, никаких перспектив.
Нежин почувствовал, насколько он жалок. Хорошо, что его не видит сейчас Людка. Если бы он обладал способностью обращаться в таракана, то сейчас непременно воспользовался бы ею, для того чтобы заползти под деревянный плинтус да там и подохнуть.
— Знаешь что, — почти шепотом произнесла Тамара, — сейчас я пойду в детскую, готовить Людку ко сну. Я постараюсь вести себя так, будто бы ничего не произошло. Надеюсь, что и ты будешь вести себя точно так же. Ведь будешь?
Она убрала вымытую посуду в шкафчик над раковиной и вышла. За стенкой забубнили два голоса. Минутой позже раздался звонкий детский смех, и Людка с Тамарой, держась за руки, пересекли прихожую, направляясь в ванную. Нежин успел заметить, что на Людке длинная, почти до полу, белая сорочка. Правой рукой она прижимала к груди махровое полотенце василькового цвета.
Нежин уселся обратно за стол и выглянул в окно, надеясь обнаружить там то, что привлекло внимание дочки. Поблескивающая сыростью в тусклом свете уличного фонаря старая деревянная лавочка, как он и ожидал, пустовала. На изрезанном множеством надписей деревянном столике напротив кто-то оставил разбросанными игральные карты. К утру они немногим будут отличаться от тех размякших от дождя объявлений, которыми обычно облеплены трамвайные остановки, киоски и фонарные столбы. Обидно, если колода распечатана недавно и ее хватило только на сегодняшнюю игру. К этим небрежно раскинутым по столу картам, расползающимся под осенней моросью, он почему-то испытывал куда больше сострадания и жалости, нежели к своей рыдающей жене. В какой-то момент даже всерьез задумался над тем, чтобы спуститься, выбежать во двор и попытаться спасти карты от неминуемой гибели. Нежин мог бы собрать их, аккуратно отделить прилипшие от деревянной столешницы, а потом, уже дома, прогладить через тряпку утюгом и разложить у батареи. А потом, когда хорошенько просохнут, обласкать их своими пальцами, своим взглядом.
Мимо столика, по пешеходной дорожке, проехал какой-то чудак на велосипеде. Синий брезентовый дождевик забавно раздувался от порывов встречного ветра. Велосипедист походил на пульсирующий участок височной вены.
Нежин настолько абстрагировался от всего остального, что, когда в прихожей зазвонил телефон, не придал этому никакого значения. Сейчас для него не существовало ничего, кроме деревянного проема окна с облупившейся с наружной стороны белой краской, немного грязноватого стекла и пейзажа по ту сторону. Не было рыдающей Тамары, издательства вместе с Кирилловым, не существовало даже Нечаева, ассоциировавшегося с десятком различных явлений: подержанными автомобилями, телефонными звонками, шампанским и салфетками, книгами на полках и даже зеленоглазыми томными юношами. Их лица Нежин в особенности полюбил в последнее время выискивать среди прохожих. Эти глаза и по-детски припухлые алые губы, слегка обкусанные, слегка обветренные… Господи, какое чудо!
Где-то что-то стукнуло, громыхнуло. Сперва он различил плеск воды, а уже потом голос жены, который вывел его из приятного полусонного состояния, почти что транса:
— Пожалуйста, возьми трубку! Боже мой, неужели ты не слышишь, как телефон надрывается?
Телефон действительно надрывался. Теперь Нежин ясно это слышал. Он слез с табурета и, пошатываясь, вышел в прихожую.
— Алло! Да!
— Алло, алло! Это Костя! Костя Нечаев! Узнаете?
— Да, Костя, конечно же, узнаю! — от волнения у Нежина перехватило дыхание. Что-то, спящее внизу живота, подпрыгнуло и застряло в области грудной клетки.
— Я звоню вам выразить свою благодарность. Рукопись отдана в печать. Все сложилось как нельзя лучше! Как вы и говорили! — радостный голос Нечаева звенел в трубке.
— Я знаю! Искренне рад за вас, Костя! Примите мои поздравления!
— Знаете?
— Да! Буквально сегодня узнал. От Кириллова, — пояснил Нежин едва заметно дрожащим голосом. Чувство эйфории еще не покинуло его.
— Ааааа, — понимающе протянул Нечаев. — Ну что же! В любом случае, я хотел предложить вам встретиться где-нибудь, посидеть, отпраздновать. Как смотрите на это?
— Отличное предложение! — воскликнул Нежин чуть громче, чем ему хотелось. — Отличное!
— Кроме того, у меня есть кое-что для вас! — интригующе заявил юноша.
— Это замечательно, да… - Нежин улыбнулся и прищурился.
— Когда вы освободитесь от всех ваших дел? Хотя бы на пару часов?
— Я… даже не знаю…
— Я вас не разбудил случаем? У вас такой заспанный голос! — хохотнул Нечаев.
— Нет, обычно я ложусь намного позднее…
— Правда?
— Конечно! Просто неважно чувствую себя сегодня.
— Надеюсь ничего серьезного?
— Думаю, нет, просто насморк, — Нежин улыбнулся в трубку. Он подумал, что даже если бы находился при смерти, то обязательно нашел бы в себе силы для последнего рывка в сторону этих жизнерадостных зеленых глаз.
— При такой погоде в этом нет ничего удивительного, — в голосе юноши послышались минорные нотки. — Насколько я помню, за год в этих местах случается не более тридцати-сорока ясных, солнечных дней…
— Все верно…
— Ну, не будем о грустном, — его голос вновь повеселел и оживился. — Так когда вы свободны?
— Я думаю, четверг был бы самым подходящим днем. С утра у меня дела в издательстве, до полудня. Хотя, может быть, они отнимут больше времени, чем я рассчитываю сейчас, но не думаю, что освобожусь позднее обеда. Это маловероятно. — Нежин улыбнулся.
— Замечательно! Есть какие-нибудь идеи насчет места?
— Почему бы вновь не «Астория»? По-моему, восхитительное место.
— Да, с этим трудно поспорить! Шесть вечера вас устроит?
— Вполне!
— Замечательно, замечательно, — повторил юноша, явно над чем-то призадумавшись. Возникла неловкая пауза.
— Был искренне рад вас услышать, Костя, — произнес Нежин и в этот раз первым опустил трубку на бронзовые рычажки.
