Глава III. Иридия и Ксеркс.
Парящее солнце в небе
И птицы поют в перезвон.
Сидит юный Ксеркс на древе,
На живность охотится он.
Вдруг слышит шаги в овраге…
Рукой натянул тетиву,
Он рад и исполнен отваги,
Отправил в кусты стрелу.
И шорох затих мгновенно,
Спешит Ксеркс туда с ножом.
«Попал, подстрелил, наверно» -
Под нос себе шепчет он.
Раздвинул руками зелень,
Взглянул сквозь листву и стих.
Девицу к дубовой ветви
За косу он пригвоздил.
А дева, не зная страха,
Смущенно отводит взгляд…
Изорвана вся рубаха,
И щеки пунцом горят.
«Откуда она в чащобе?» -
Задался вопросом Ксеркс,
Не слышал, сюда он, чтобы
По глупости кто залез.
Полным-преполно здесь тварей –
Русалки и упыри.
И местные люди знали:
«В их сторону не смотри».
Но дева мила собою,
В осанке искрится знать.
- Что делать решил со мною
Пустить или убивать?
Тут Ксеркс пошатнулся робко,
Затмила глаза пелена.
А сердце колотит громко…
- О, как хороша она!
И, вынув стрелу из дуба,
От девы скрывая взор,
Он молвит, кусая губы:
«Не я душегуб и вор!
Ты можешь идти, девица,
Тебя мне держать нет сил.
Охотился я на птицу,
Думал, что подстрелил…
Но как, скажи, в лес дремучий
Тебя завела судьба?!
Сюда не соваться лучше,
Об этом гудит молва.
Я сам здесь хожу с опаской,
Того и гляди, пропадешь.
И это совсем не сказка,
А каждая сказка – ложь!»
И Ксеркс отступил в приличье,
Ей бросил он плащ с плеча:
«Укройся, моя добыча!
Охотника не смущай!»
Девица взяла накидку
И утонула в ней,
Произнеся с ухмылкой:
«Меня ты так звать не смей!
Мы с тобой не знакомы.
Не ведаю я, кто ты.
По праву, скажи, какому
Ко мне прикоснулся ты?
И раз я тебе не пленник,
Ты – не душегуб, не вор.
Куда, расскажи, отшельник,
Идти, чтоб покинуть бор?
Я третью луну в дороге,
Припасов иссякла кладь.
Истоптаны мои ноги
И хочется очень спать».
– Я покажу, коль просишь,
Пути ровно три зари.
Ямбус лежит напротив
Этой горы, смотри!
Пищи с водой – достаток,
С голоду не помрем.
Мед есть и свеж, и сладок,
Вместе не пропадем.
Но, чур, никаких расспросов
И все выполнять без слов.
Добраться туда непросто –
Таков уж закон лесов.
Сейчас же ночлег устроим,
Укроемся под плащом.
Хотя плащ один – нас двое,
Так значит, уснем вдвоем...
Наглец повалился наземь,
Плащ с девушки сняв рукой,
И погрузился разом
В сон крепкий, глухой-глухой.
А деву смутила наглость,
Иридия час тряслась.
Но холод не знает жалость,
Под плащ она улеглась.
И так предались забвенью
Усталость и нагота.
И вместе они сопели
До самого до утра.
Но солнце кругом разлилось,
Раздалось и пенье птиц.
Иридия пробудилась,
Накидкой себя укрыв.
А Ксеркс потянулся важно,
Достал из котомки снедь.
- Я не предлагаю дважды,
Добыча, давай-ка есть!
II
…Дорога ручьем струится,
Скрипит под копытом пыль.
И тень заслоняет лица,
И замер ночной ковыль.
Минуя оврагов сырость
И чащи густой забор,
Как будто из грязи вырос,
К деревне подкрался вор…
Шагая легко, чуть слышно,
Подходит он под окно.
Под полом скребутся мыши,
А в доме темным-темно.
Сквозь щель под оконной рамой
Пролился неяркий свет,
Но в окнах, уж, как не странно,
Огня от лучины нет.
Воришка подходит к двери,
Неспешно ступает в дом.
На стенах застыли звери,
Оскалясь клыкастым ртом.
Минуя зловещие пасти,
Наш вор проникает в зал,
И сердце стучит от счастья.
- Нашел то, что я искал!
Там зелье сияет в колбе,
Воришка схватил и прочь.
Подобно пустынной кобре,
Исчез, растворился в ночь…
Задумал благое дело.
То зелье дает эффект,
Умывший лицо и тело,
Свой вечно бытует век…
И мчится подобно вихрю,
Укравший сосуд, сквозь лес.
А утро проснулось тихо,
И ест уже завтрак Ксеркс.
Споткнувшись о пень замшелый,
Наш вор полетел сквозь куст,
И выпал сосуд волшебный,
И зелье достигло уст…
А Ксеркс, сам того не зная,
Сглотнул и утер чело.
И вечная жизнь настала
С минуты той для него.
Но зелье отнюдь не просто,
Ничто не дается так.
И платой за жизнь и воздух
Стал сердца великий страх.
«Как только любовь исчезнет
Из складок души твоей
Весь мир для тебя померкнет
И станет страной теней.
Ты станешь зловещим мраком,
Под Зла встанешь вечный гнет.
И сердце предстанет прахом,
Как только любовь уйдет.
Ты будешь творить бесчинства,
Ты станешь губить людей.
И ненависть будет литься…
Ты Зла станешь много злей.
Все только тогда вернется,
Когда ты и сам поймешь,
Что сердце твое вновь бьется,
Коль скоро любовь найдешь! –
Сказал вдруг, глотая слезы,
Воришка, дрожа без сил. –
О, небо! О, звезды, звезды!
Ах, что же я натворил…
Ведь я собирался брата
От Ифры злых чар спасти,
И было ж споткнуться надо
На самом конце пути.
В двух сутках ходьбы отсюда
Стоит среди леса зал,
Где Ифра, я врать не буду,
Хранит тех, кто в сеть попал.
Стоят, превратившись в камень,
Полсотни богатырей…
И будут стоять веками,
Пока не покончишь с ней.
Лишь зелье могло разрушить
Зловещее колдовство
И, в камне века живущим,
Дать обрести естество.
Такую вот злую шутку
Сыграла со мной судьба
И, вместо спасенья Рутку ,
Тебя на беду обрекла».
«А ну-ка, давай сначала,
Кто есть ты и как зовут?
Что сказка твоя означала?
Живей говори, баламут!»
– Сказал вдруг, слегка сердито,
И, взявши рукой эфес,
Весь зельем до пят облитый,
Вставая на ноги Ксеркс.
На корточки сев понуро,
И, плащ под себя сложив,
Вор снова сказался хмурым,
Печали свои излив:
«Меня называют Гунку ,
Что значит, я старший брат.
А младший мой братец Рутку
Снова во всем виноват.
Случилось то прошлым летом,
Как раз начался сенокос,
Сейчас расскажу об этом.
История наших слез…
Парящее солнце в небе
И птицы поют в перезвон.
Сидит юный Ксеркс на древе,
На живность охотится он.
Вдруг слышит шаги в овраге…
Рукой натянул тетиву,
Он рад и исполнен отваги,
Отправил в кусты стрелу.
И шорох затих мгновенно,
Спешит Ксеркс туда с ножом.
«Попал, подстрелил, наверно» -
Под нос себе шепчет он.
Раздвинул руками зелень,
Взглянул сквозь листву и стих.
Девицу к дубовой ветви
За косу он пригвоздил.
А дева, не зная страха,
Смущенно отводит взгляд…
Изорвана вся рубаха,
И щеки пунцом горят.
«Откуда она в чащобе?» -
Задался вопросом Ксеркс,
Не слышал, сюда он, чтобы
По глупости кто залез.
Полным-преполно здесь тварей –
Русалки и упыри.
И местные люди знали:
«В их сторону не смотри».
Но дева мила собою,
В осанке искрится знать.
- Что делать решил со мною
Пустить или убивать?
Тут Ксеркс пошатнулся робко,
Затмила глаза пелена.
А сердце колотит громко…
- О, как хороша она!
И, вынув стрелу из дуба,
От девы скрывая взор,
Он молвит, кусая губы:
«Не я душегуб и вор!
Ты можешь идти, девица,
Тебя мне держать нет сил.
Охотился я на птицу,
Думал, что подстрелил…
Но как, скажи, в лес дремучий
Тебя завела судьба?!
Сюда не соваться лучше,
Об этом гудит молва.
Я сам здесь хожу с опаской,
Того и гляди, пропадешь.
И это совсем не сказка,
А каждая сказка – ложь!»
И Ксеркс отступил в приличье,
Ей бросил он плащ с плеча:
«Укройся, моя добыча!
Охотника не смущай!»
Девица взяла накидку
И утонула в ней,
Произнеся с ухмылкой:
«Меня ты так звать не смей!
Мы с тобой не знакомы.
Не ведаю я, кто ты.
По праву, скажи, какому
Ко мне прикоснулся ты?
И раз я тебе не пленник,
Ты – не душегуб, не вор.
Куда, расскажи, отшельник,
Идти, чтоб покинуть бор?
Я третью луну в дороге,
Припасов иссякла кладь.
Истоптаны мои ноги
И хочется очень спать».
– Я покажу, коль просишь,
Пути ровно три зари.
Ямбус лежит напротив
Этой горы, смотри!
Пищи с водой – достаток,
С голоду не помрем.
Мед есть и свеж, и сладок,
Вместе не пропадем.
Но, чур, никаких расспросов
И все выполнять без слов.
Добраться туда непросто –
Таков уж закон лесов.
Сейчас же ночлег устроим,
Укроемся под плащом.
Хотя плащ один – нас двое,
Так значит, уснем вдвоем...
Наглец повалился наземь,
Плащ с девушки сняв рукой,
И погрузился разом
В сон крепкий, глухой-глухой.
А деву смутила наглость,
Иридия час тряслась.
Но холод не знает жалость,
Под плащ она улеглась.
И так предались забвенью
Усталость и нагота.
И вместе они сопели
До самого до утра.
Но солнце кругом разлилось,
Раздалось и пенье птиц.
Иридия пробудилась,
Накидкой себя укрыв.
А Ксеркс потянулся важно,
Достал из котомки снедь.
- Я не предлагаю дважды,
Добыча, давай-ка есть!
II
…Дорога ручьем струится,
Скрипит под копытом пыль.
И тень заслоняет лица,
И замер ночной ковыль.
Минуя оврагов сырость
И чащи густой забор,
Как будто из грязи вырос,
К деревне подкрался вор…
Шагая легко, чуть слышно,
Подходит он под окно.
Под полом скребутся мыши,
А в доме темным-темно.
Сквозь щель под оконной рамой
Пролился неяркий свет,
Но в окнах, уж, как не странно,
Огня от лучины нет.
Воришка подходит к двери,
Неспешно ступает в дом.
На стенах застыли звери,
Оскалясь клыкастым ртом.
Минуя зловещие пасти,
Наш вор проникает в зал,
И сердце стучит от счастья.
- Нашел то, что я искал!
Там зелье сияет в колбе,
Воришка схватил и прочь.
Подобно пустынной кобре,
Исчез, растворился в ночь…
Задумал благое дело.
То зелье дает эффект,
Умывший лицо и тело,
Свой вечно бытует век…
И мчится подобно вихрю,
Укравший сосуд, сквозь лес.
А утро проснулось тихо,
И ест уже завтрак Ксеркс.
Споткнувшись о пень замшелый,
Наш вор полетел сквозь куст,
И выпал сосуд волшебный,
И зелье достигло уст…
А Ксеркс, сам того не зная,
Сглотнул и утер чело.
И вечная жизнь настала
С минуты той для него.
Но зелье отнюдь не просто,
Ничто не дается так.
И платой за жизнь и воздух
Стал сердца великий страх.
«Как только любовь исчезнет
Из складок души твоей
Весь мир для тебя померкнет
И станет страной теней.
Ты станешь зловещим мраком,
Под Зла встанешь вечный гнет.
И сердце предстанет прахом,
Как только любовь уйдет.
Ты будешь творить бесчинства,
Ты станешь губить людей.
И ненависть будет литься…
Ты Зла станешь много злей.
Все только тогда вернется,
Когда ты и сам поймешь,
Что сердце твое вновь бьется,
Коль скоро любовь найдешь! –
Сказал вдруг, глотая слезы,
Воришка, дрожа без сил. –
О, небо! О, звезды, звезды!
Ах, что же я натворил…
Ведь я собирался брата
От Ифры злых чар спасти,
И было ж споткнуться надо
На самом конце пути.
В двух сутках ходьбы отсюда
Стоит среди леса зал,
Где Ифра, я врать не буду,
Хранит тех, кто в сеть попал.
Стоят, превратившись в камень,
Полсотни богатырей…
И будут стоять веками,
Пока не покончишь с ней.
Лишь зелье могло разрушить
Зловещее колдовство
И, в камне века живущим,
Дать обрести естество.
Такую вот злую шутку
Сыграла со мной судьба
И, вместо спасенья Рутку ,
Тебя на беду обрекла».
«А ну-ка, давай сначала,
Кто есть ты и как зовут?
Что сказка твоя означала?
Живей говори, баламут!»
– Сказал вдруг, слегка сердито,
И, взявши рукой эфес,
Весь зельем до пят облитый,
Вставая на ноги Ксеркс.
На корточки сев понуро,
И, плащ под себя сложив,
Вор снова сказался хмурым,
Печали свои излив:
«Меня называют Гунку ,
Что значит, я старший брат.
А младший мой братец Рутку
Снова во всем виноват.
Случилось то прошлым летом,
Как раз начался сенокос,
Сейчас расскажу об этом.
История наших слез…
