От земли стелилась лёгкая мгла. Накапливаясь на траве, далеко за городом она едва ли поблескивала в свете холодных звезд.
Всё это было так далеко.
Невообразимо, но среди глухих бетонных громад трудно представить себе, что где-то, как свечи колышется лес, а ветви деревьев-исполинов вплетаются в самое небо, будто подпирая его темный свод. Не провода издают монотонное гудение, а листва, то будто накатывая, и отступая, шумит на ветру миллионами зеленых листьев.
-- А какое оно, Будущее? – еще не ломаным возрастом голосом спросил семилетний брат семнадцатилетнего Жанеля.
Две сидели под простынею, точно атланты, подпирая ее тонкий свод головами, изнутри простыней светился маленький фонарик, две фигуры, видимые снаружи, как пара расплывающихся темных силуэтов, напоминали собой сценку в театре теней.
-- Будущее? Даже не знаю. – Мастерски играя свою роль в этом маленьком театре, протянул Жанель, смакуя каждое слово. – Красивое. Белые замки с синими витражными стеклами. Они на столько высоки, что на их шпили натыкаются облака. Чтобы спуститься с самого верхнего этажа на первый, нужны не обычные лифты, а супер скоростные машины, тихо, совсем неслышно скользящие по гладким рельсам, так, чтобы можно было послушать ветер, и шелест листьев.
-- Думаешь, там будут деревья? – тихо шептал Том.
-- Конечно! Будут целые, пышные, сады и парки на парящих платформах. По невидимым дорогам будут летать аэропоезда, изящные, как драконы. А под водой, будут, строить целые дворцы, и мимо окон иллюминаторов, будут проплывать стаи диковинных рыб.
Том заворожено слушал. И когда голос брата утих:
-- А ещё что? Жанель ещё!
Жанель вылез из-под простыни, уложил Тома на пышную подушку и заботливо подоткнул под бока простыню, хотя в этом не было необходимости - стояла невыносимая духота, и Том тут же простынь в большой морщинистый ком.
Жанель оглядел стенку, сплошь обклеенную постерами и комиксами, вобрал в себя побольше нестерпимо теплого воздуха и заговорил:
-- Не останется ни одной коптящей машины, не будет войн и преждевременных смертей.
Том загрустил, и хотя он не совсем понимал что такое смерть, он помнил отца лежащего в деревянном ящике, который несли на плечах крепкие мужчины с хмурыми и бледными лицами, а рядом шли женщины и старики причитая и вздыхая, утирая покрасневшую тонкую кожу вокруг глаз. А потом…
-- Точно? – прервав собственные воспоминания, вдруг спросил Том.
Жанель напрягся. Но что он сделает? Дать обещание? Внезапно он вздрогнул. Худенькая ручонка брата осторожно, будто призрак, дотронулась до его раскрытой ладони. Несмотря на стоявшую жару, руки Тома были холодные, как льдинки. Мечтать о будущем, да и вообще мечтать – не в порядках Жанеля, он считал это уделом слабых, вечно парящих среди собственных облаков - занятие не для таких как он. Но тут ему надоело разыгрывать из себя нечто:
-- Том. Никто не может сказать того, что будет дальше. Мы…
-- Значит, нет? – перебил его мысли Том, не по-детски серьезно глядя на него через сгущающийся сумрак.
-- Никто ничего не знает, Том. – На еще один короткий миг Жанель попытался стать фантазером. – Главное мечтать. Вспомни. Сначала, люди мечтали о полетах на луну, потом, один из таких мечтателей написал об этом книгу, и только после всей этой череды мечтаний и фантастических идей, совершился настоящий полет…
В тишине было слышно еле внятное шипение – мам гладит свежевыстиранное постельное бельё, и от этого в воздухе витала влага.
-- А теперь спи, Том. И пусть тебе приснится подводный дворец в будущем. – Голос Жанеля нежно витал в воздухе и вливался в уши дремлющего Тома. Бесшумно поднявшись с кровати, он на цыпочках пошел к двери.
-- Жан… - Том вытянув шею глядел на Жанеля, глаза мальчика мерцали в темноте едва заметными бликами. Он было хотел сказать что-то важное, что-то очень важное, но, слова застряли комом в горле и никак не хотели выходить наружу. Том проглотил этот ком и сказал, но уже другое:
-- Спокойной ночи. – Выскользнуло из него на одном дыхание, он повернулся к стенке, мысленно готовясь ко сну.
После того, как отца унесли в странном ящике, всё изменилось. Мама стала другой, она изредка улыбалась, и то, Том помнил её улыбку, она сейчас просто растягивала губы, называя это улыбкой, и все. Жанель стал другим, он стал совсем серьезным, повзрослел лет на двадцать, перестал мечтать, постарел лет на сорок. Каждую ночь он укладывал Тома спать, беседовал с ним, фантазировал, но никогда не верил в то, о чем говорил. И Том тоже изменился, он сам это чувствовал, но не хотел этого замечать.
Царила полная тишина. В гостиной звонко щёлкнул выключатель, и свет погас. Таинственное шипение утюга прекратилось.
Шаркая по полу, Жанель пробрался в свою комнату. Задернул шторы, за которыми, как и всегда - все одно – скучный серый двор с шумящими скудными кронами древесной поросли, далеко внизу, за несколько этажей от земли. Где-то вдалеке подала гудок машина, и проплыла за поворот, осветив фарами приевшийся взгляду вид. Тихо отозвалась кошка и шмыгнула в подвал.
Жанель сладко зевнул и улегся среди нежных покрывал. Сон настиг его мгновенно.

Серое небо, наглухо заволоченное тяжелыми тучами, наткнутое на шпили громоотводов, пропускало через себя скупой белесый свет. Казалось, грозовеющее небо, вот-вот расколется и лопнет, выпустив потоки крупных дождевых капель. Но в воздухе, даже не было слышно запаха грядущего дождя.
Жанель оторвал себя от теплой постели, и сонно шаркая по, местами взбугрившемуся, невзрачному линолеуму побрел на кухню. Том ковырялся в болтунье, пожаренную вперемешку с беконом, иногда скребя вилкой по фарфоровой тарелке, и по кухне разносился жуткий режущий уши звук.
-- Жан, ешь скорее. Поедешь сегодня к деду. – Бросила мама через плечо и принялась хлопотать у раковины.
-- Сегодня? Почему? Я должен готовиться, у меня…
Его голос дрогнул и затих. Худое лицо матери с большими мутными глазами смотрело на него в упор со всей его строгостью.
-- Ты поедешь.
У него совсем пропал аппетит. Жанель отодвинул от себя тарелку, с лежащей на ней желтой поджаренной массой, и зашагал к выходу.
-- Что это с ним? – чуть слышно пролепетал Том провожая брата взглядом.
-- Ничего. – Мама растянула тонкие губы в подобие улыбки. – Ешь.

Дома, увенчанные телеантеннами, совсем как атланты, держали на свои крышах бетонные тучи, но едва ли они смогли бы выдержать хоть йоту их исполинского веса. А вот и центральная библиотека, собравшая под своим диковинным куполом сотни шорохов, и шелестов, едва ли слышимых в её глухих стенах, - вот он, настоящий атлант. Раньше Жанель по-настоящему любил это место, но сейчас он просто проходил мимо. «Будущее» - без устали вертелось у него в голове, после вечернего разговора с Томом – «Какими бы были в будущем библиотеки? Через сто, тысячу лет. Столько книг. Наверняка это были бы настоящие небоскребы. Не нужно было бы рыскать по бесчисленным этажам, подумай о книге, и она сама прилетит тебе в руки, трепеща своими тонкими страницами. Будут книги, которые могли бы летать!». Он вобрал в себя побольше воздуха – «Хватит, не хватало еще мне стать романтиком. Невероятно глупо» - на его лице показалась легкая улыбка, Жанель мотнул головой в сторону, будто выбивая из своей головы эти мысли, и отправился к небольшому составу. Людей на станции было на редкость мало. Большинство из них, должно быть, удерживало их в уютных квартирах, свинцовое небо, и нежелание попасть под дождь, который, казалось, вот-вот начнется.
Жанель пробрался в состав и уселся на потертое, некогда, оббитое, коричневым, дермонтином сиденье. Содрогаясь всем своим металлическим естеством, состав запыхтел и отбивая привычный ритм, постепенно разгоняясь заскользил по блестящим рельсам. Жанель опустил голову на спинку сиденья, и постепенно на него тихо нахлынула сладкая дремота.
По пыльным стеклам стекали первые капли дождя.

Весь состав содрогался неизвестно из-за чего, но в скорости покатил, как ни в чем не бывало, удаляясь над раскинувшейся под ним зеленой пропастью с буйной растительностью. Жанель проснулся, но так ничего и не понял, только молния вдалеке над зеленым оврагом выломила дикое танцевально колено. Овраг, или как его называют ребята, Волчья Пропасть, делил город надвое. Справа он нее, был западный берег, а с лева – восточный. В одной половине города солнце всходило, а в другой пряталось за горизонт. Жанель продрал глаза и глянул в окно, заволоченное водными потоками.
-- Вот дела-то, да. – Глядя в туже строну, слега шепелявя сказал сидевший напротив парень, лет восемнадцати, с лицом, напоминающее своими контурами, редьку. Волнистые пряди светлых, жидких волос, были собраны в тщедушный хвостик на затылке. Хоть сам паренек был пухлый, но одежда – невзрачный балахон – явно была ему великовата.
-- Верно. – Настороженно ответил ему Жанель, украдкой поглядывая в окно.
-- Я Рэд.
-- Жанель. – более раскрепощенным голосом представился он и протянул своему собеседнику руку.
-- Что?!
Рэд отпрянул назад, втрамбовавшись в сиденье, он озадаченно глядел на Жанеля.
-- Действительно. Ничего.
Жанель смущенно упрятал руку в карман и слегка поежился от холода навеваемого грозой. Вдруг он обнаружил, что людей в вагоне стало намного больше, странно, ведь состав не останавливался. Парень, который сидел напротив, нервно ерзал на сиденье, ни с того, ни с сего, растягивал улыбку, и вечно куда-то поглядывал.
-- Скорее бы… - еле слышно шептал он, обтирая потные ладоши об колени.
Люди в вагоне о чем-то перешептывались, но так ни о чем не говорили. Бросались названиями сигар, проклинали грозу, упоминали о том, сколько они выпили спиртного, как оно было хорошо, или отвратительно, и какой оно марки, всего-то.
Клацанье колес замедлилось – скоро остановка.
Дождь внезапно кончился, и от чего-то стало сумеречно. Откуда-то снаружи лился холодный неоновый свет. Состав тяжко вздохнул, в последний раз лязгнув колесами.
-- Наконец! – прошипел Рэд, и быстро направился к выходу, в самую толчею людей, и вскоре маленькими шажками пошел по пирону. Жанель вышел из почти опустевшего вагона и огляделся.
Стальные балки подпиравшие темный свод крыши красовались увешанными на них неоновыми лампами, иногда мерцающие в полумраке «Странно» - подумал он – «не помню таких награждений. Может…». Внезапно его толкнули в спину, он отшатнулся в сторону. Все вокруг куда-то спешили, толкались, казалось, вся эта суетящаяся людская масса, еле умещается под темным сводом станции, сжигая, и без того тяжелый воздух, она постоянно двигалась не было ни одного стоявшего на месте.
-- Ну чего встал!? Олух! – выругался натолкнувшийся на Жанеля человек, в грязном, не штопаном балахоне.
-- Извините, господин.
-- Извините?! Господин!? Где он? Где ты его увидал? А! А ну прочь с дороги, щенок! Пока я не устроил тебе неприятности. – Кричал он, изливая на Жанеля потоки слюны. – Психопат. – Наконец фыркнул он через плечо и ушел, волоча за сбою баулы.
Жанель стоял в абсолютном замешательстве.
Облокотившись на перила, не молодой человек в пальто и фетровой шляпе, время от времени поглядывал на никелированные часы. Вид у него был самый беспечный. Глядя на людскую массу далеко внизу, прислушиваясь к лязгу составов, он едва заметно качал головой и как-то странно улыбался.
Жанель неслышно подошел к нему.
-- Извините. – Начал он. – Что происходит?
Человек в шляпе окинул его взглядом.
-- Безумие. Уже не столь важно. Что происходит сейчас, но то, что было – куда важнее. – Мелодично тянулся его голос, в то время как сам он смотрел на людей, копошащихся внизу.
-- Не понял. – Глядя в ту же сторону, что и его собеседник, проронил Жанель, но во время опомнился. – Да верно! Я так и хотел спросить. Что здесь было раньше?
Старик загадочно улыбнулся и глянул на свои морщинистые руки. Борозда за бороздой.
-- Рождество. Раньше был такой праздник. Все вешали еловые венки на двери, обвязанные алыми лентами. По всему городу мерцали сотни ярких гирлянд, и на ветру развевались пёстрые флажки. Но не это самое главное. – Его голос окрасился таинственными тонами. – На Рождество мы затаскивали в дом ель, и в сотнях окон мерцали увешанными всевозможными побрякушками праздничный деревья. А в ночь с шестого января, на седьмое, под ней можно было найти подарки…
-- Жанель! Вот ты где! – подбежал к нему запыхавшийся Рэд. – А я тебя искал. Пошли скорее.
-- А ты… - Начал было старик вобрав в себя по больше воздуха.
-- Да-да-да-да-да-да-да… - затараторил Рэд, увлекая Жанеля за собой. Они отошли на большое расстояние от человека в шляпе и затерялись в толчее.
-- Да ты что! – раздувая красные щёки начал Рэд. – Не подходи к этим психам. Ни сейчас, ни тогда! – решительно отрезал он.
-- Ни сейчас, ни впредь. – Поправил его Жанель.
-- Да при чем здесь это?! Видел эту штуковину у него на руке?
-- Часы?
-- Именно! Увидишь у кого, не подходи. Скажи лучше спасибо, что оттащил тебя от него. Это же ходячие пережитки! Знаешь, что они там ля-ля-кают? «Ибо, где нет боль, нет надежды, без надежды, нет веры, где нет веры, нет места любви. Это только одно из немногих. И так они мир строили! Нет! Хватит. Долой пережитки! К тому же все это вранье. Посмотри на меня, Жанель. – Он забежал вперед него и указал перемазанными грязью пальцами на себя. – Меня все любят, без веры и страданий. Уяснил?
-- Уяснил. – Жанель улыбнулся, и неожиданно зашелся смехом.
-- Чё ты? Уяснил, спрашиваю? Нельзя строить мир на вранье и нелепых мечтаниях.
Они вышли на платформу. Город сверху, город снизу. Серый безликий бетон сквозящийся рядами квадратных окон в которых отражалось, будто вылеплено из бетона, тяжелое небо. В одном из таких окон, что пониже к серому, еще не просохшему от недавнего дождя асфальту, мерцал рыжий блик. Жанель развернулся в противоположную сторону и… Ветер навевал аромат горького шоколада, воздух наполнился шелестами и шорохами – груда книг валялась на земле, и ветер нежно дотрагивался до их страниц, листая их то в одну, то в другую сторону. Тут же стоял крематорий- на-колесах – громадная пышущая жаром печь обмазанная битумом, черным как смоль. Из ее трубы, вырывались охапки искр гаснущих в воздухе. Забрасывая в пасть топки книги, люди в такой же черной форме, расточали вокруг себя резкий керосиновый запах.
Жанель не знал , что сейчас творится у него внутри.
Во все глаза, наблюдая за происходящим действием, он видел как сотни сотен трудов и имен пожирает ненасытное пламя.
Рэд гордо выпятил грудь.
-- Обожаю этот запах. Так пахнет Будущее! Долой вранье! – Будто скандировал он, его нежно лицо исказилось в свирепой гримасе.
Жанель только протянул руки к наваленной груде книг «Безумие» - вспомнились ему слова – «Безумие» - как эхо отозвалось у него в голове.
На площади собирался народ, горстками обступая печь.
В ход пошли киноленты, они извивались клокоча на ветру, и вот целые катушки полетели гореть в крематорий выставленный всем на обозрение. Это вызвало крики восторга у собравшихся здесь людей. Рэд тоже ликовал.
Вдруг внутри гигантской печи что-то заскрежетало, она вся сотряслась и из её трубы, как из вулканического жерла вылетел огненный шар. Он взмыл высоко в наглухо затянутое небо, оставляя за собой огненный хвост и рой искр. Но вот, нечто стало падать, огонь уже не волочился за ним хвостом, только клубы едкого дыма и редкие искры плясали в воздухе. Раскрытая почти на середине книга упала на ладони Жанеля. По его пальцам полилось тепло исходящее от её корок. Он глянул на обгоревшие страницы «Мне нужно поговорить, а слушать меня некому. Я не могу говорить со стенами, они кричат на меня. Я не могу говорить с женой, она слушает только стены.» - первое, то выхватил взгляд. Год издательства 2517. На почерневшем переплете, что-то едва загорелось и тут же погасло.
-- Странно. – Начал Рэд глядя на книгу. – Давненько такого не видел. Устройство старое, может и заглючило. Какой-то псих приделал его к книгам, что бы те летали «по вызову». – Он засмеялся. – Но ты же не мог…
Жанель загадочно поглядел на маячок, прикрепленный к корешку книги.
-- Знаешь, кажется это тот псих. – побледнев он прижал обгоревшую книгу к себе. Может проверить? «Рукописи не горят» - мысленно закричал он. Печь вновь содрогнулась. На асфальт упала еще одна книга в сопровождение крупных хлопьев остывающего пепла.
«Что происходит?» - из уст в уста предавался вопрос в толпе собравшихся.
Жанель сорвался с места и помчался прочь.
Безумие?
Даже если есть что-то светлое, каждый видит его по-разному, каждый по-своему. В мире миллион разных мнений, и каждый ждет своего. Кто-то замков под водой, кто-то супер быстрых машин, чтобы ничего не замечать, кроме самого необходимого – серой трассы. А кто-то ждет глобальной чистки всего мира от «мирской скверны». Кто-то хочет нового будущего, говоря о абсолютной свободе, но даже не догадываясь о том, что слово значит.
«2517 год обнулим до единицы!» «Новая эра уже началась!» - старательно выведенная надпись белой краской на бетоне.
-- Жанель! Жан! Стой! Там тупик. – Кричал Рэд гнавшийся за Жанелем. Его пухлое лицо от бега налилось кровью и полыхало жаром как от печи. Жанель остановился оглядывая однообразные массивы, его мигом настиг Рэд и схвативши за отвороты воротника прижал к стене.
-- Рехнулся? Да что с тобой? – закричал он ему в лицо.
-- Вы отказались от всего? – спросил отдуваясь Жанель, указывая на громкую надпись.
-- Жанель…
-- И что вы наделали? 2517 год, но и в 2011 виды намного лучше.
-- О чем…
Жанель его не слушал, он говорил свое затыкая рот Рэда своей очередной репликой.
-- Мечтания – вот что сделало бы эти серые стены, эти невзрачные жилые коробки настоящими произведениями искусства. Или вы только потому сжигаете все кинопленки и картины, чтобы не видеть этого уродства, сред которого вы живете?
-- Жанель, послушай. Нет. Проснись же. Проснись.
Жанель вопросительно посмотрел на Рэда, твердящего ему эту нелепость. Как…
Жанель открыл глаза. Он ощутил себя на ободранном, но мягком троллейбусном сиденье.
-- Так и упасть можно.
Перед ним сидел не молодой человек в плаще и фетровой шляпе.
-- Уже? – спросил Жанель во все глаза глядя на деда.
-- Уже. – Кивнул он. – Гляди-ка, и солнце показалось. Люблю смотреть на небо после грозы.
На руку Жанеля упало желтое солнечное пятно, и ласково согрело его бледную, еще не успевшую загореть, кожу.
Состав тяжело вздохнул и в последний раз лязгнул колёсами.
-- У-у! Уже 12:00. – сказал человек в шляпе поглядев на никелированные часы. – Хорошо. – мелодично протянул он глядя за окно состава, и обратился к Жанелю. – Ты же не против, если старик первым выйдет из вагона.
Он вытянулся в воздухе во весь рост и вышел на залитую солнцем остановку, почувствовав игру теплых лучей на его морщинистой коже, старик тут же сбросил с себя плащ и медленно пошел вдоль площади.

Посвящается памяти Рэя Бредбери.