Поздний вечер. Иные уж спят, -
у экранов, в кроватях, в гостях, -
только я до рассвета способен
сражаться с тобой.
Неспокоен, безжалостен, свят
и тлетворен твой страх.
Черной кровью наполнен
и горем всходящим утра.
Мне немым оставаться недолго
в покоях, где недвижимо время,
и свечи неровно горят
мертвым светом.

И не оглянуться назад, -
где цветком фиолетовым
пламя пожара, и град,
и где гаснет мой сад,
где Марина Цветаева
и странный заяц,
Алису спасший от эшафота
ненужных связей
и эвтаназии,
и трое странных прохожих,
на древнего Темного Князя
до умопомрачения
похожих...

Иосиф Бродский, шагающий по
захолустным американским площадям,
стремящийся
к граниту мраморных набережных,
но так и не прикоснувшийся к нам
на закате сумрачных дней.
Оставшийся в досках, памятниках
и датах календарей.

Венецианские испарения
глубоко внутри травят душу, -
и как дерево сибирских лиственниц,
погруженных в соленую воду,
становится твердым, - черствеет она.
Но кто знает, когда
твердость ее возрастет настолько,
чтобы пронзить оголенное солнце
осколками нейтронных звезд.

Пусть опустится дождь,
освобождая землю от холодного мертвого льда.
Тогда, - взойдут живые цветы и трава,
и, согретое горячей звездой,
возродится лето, восстановишься ты,
и весна ощутится
повсюду и навсегда.

P.S.
Новые формы придумывать поздно мне.
и недозволено.
Муза уволена.
Предана, брошена и заморожена.
Где вы, рапсодии, ходите, бродите?
Бедные призраки
Родины проданной.