Мама, поплачь со мной..

 Я вновь и вновь прихожу в этот дом, сажусь на большую кровать с высокой периной. Эта перина слишком пышна, и я, несмотря на моё, почти невесомое, тельце, погружаюсь в неё, забавно болтая ножками в белых туфельках. Туфли новые, с золотыми пряжками, они  немного жмут, но я ни за что на свете не сниму их.

 Молодая женщина, с красивой высокой причёской и ярко накрашенная, хлопочет на кухне, мурлыча себе под нос какую-то песенку, что-то из тех,  про любовь- морковь.

 Я пытаюсь позвать её, но она меня не слышит.

 Кошка Манька подходит к кровати, принюхивается и смотрит на меня испуганными зелёными глазами.

 - Иди ко мне, Манька, - зову я кошку к себе, но та снова водит по сторонам своим розовым носиком и убегает...

 Незнакомый мне мужчина приходит в дом, у него бутылка вина и конфеты. Я люблю такие конфеты, но меня никто не угощает. Женщина разрумянилась и постоянно хохочет. Мужчина целует её в щёчку, ушко, опускается ниже.

 В такие минуты я всегда ухожу.

 Я брожу по ночному городу. Тогда я ещё не знала, что он  может быть таким красивым. Никто не обращает внимания на меленькую девочку в новом розовом платье, одиноко бредущую в ночи. Они меня не замечают. И, кому какое дело, кто там гуляет по ночам?

 Я останавливаюсь на мосту. Вода в низу чёрная, манящая, одновременно добрая и какая-то пугающая. Но я знаю, что она теплая и очень ласковая. Я знаю, как приятно она укутывает собою, и совсем не страшно, может быть, только одну минуточку, а потом становится очень спокойно. Вода смешно щекочет в носу. Глаза, давно уже открытые, удивлённо разглядывают всё вокруг,  пока хватает воздуха. Волшебные пузырьки переливаются в солнечных лучиках, пробивающихся сквозь толщу воды, и маленькие серебристые рыбки приплывают к тебе знакомиться. Там так хорошо.

 Зачем же так горько плакала бабушка?

 Луна пробежала по воде, оставляя за собой дорожку, и, в ту же минуту, мириады звёзд отразились в реке, как в зеркале.

 Я снова бреду по городу, на другой конец, туда, где ещё остались частные дома. Ладошки сами тянутся к резному окну. Деревянное кружево вокруг рамы недавно выкрашено белым, и от того весь домишко кажется нарядным, как пряничный домик. Но, увы, он пуст.

 Я поднимаюсь по скрипучему крылечку. В комнатке никого нет, зеркала всё ещё занавешены простынями, и ходики на стене спят, остановив свой бег времени до сорока дней...

 На бабушкином портрете чёрная ленточка, она не идет ей. Бабушка была весёлой женщиной, и даже на портрете глаза её смеются. И от того ещё нелепее эта чёрная лента

 - Прости меня, бабушка. Я тебя люблю.

 Скоро рассвет, и мне пора уходить.

 Следующим вечером я вновь взгромоздилась на перину, расправляя своё шёлковое розовое платьице. Я любила сидеть здесь сколько себя помню. Сидеть и болтать ножками.

 Весёлая женщина опять летает по квартире, достает из шкафа два платья, на минуту останавливается у зеркала, подносит к себе одно платье, другое. Платья хороши, как и сама женщина.

 Она понимает это и задорно смеётся.

 Я смотрю на неё и, порою, мне хочется веселиться с ней вместе, но какая-то непонятная грусть заставляет меня плакать. Женщина не видит моих слёз, она занята собой.

 Вновь появляется мужчина, но уже без конфет. И пусть, я всё равно не смогу их попробовать. Женщина пьёт, хохочет и опять пьёт. Сквозь слёзы я кричу, зову её, но увы...

  Так продолжается третий месяц. А мне лишь надо было ей сказать:

 "Мама, поплачь со мной, ведь я утонула"...