За арбатом лосиный остров
ГЛАВЫ ИЗ ПОВЕСТИ "Я ЕСМЬ ЛЮБОВЬ"

Как быстро летит время... Кажется, это было вчера:
- А что, если нам выбросить десант?..
- Да по конным маршрутам лесопарков!
- Два дня свободны...
Вечером меценат - Вячеслав Вешнянский, муж Ольги Ивановны, готов был пожертвовать на "научную экспедицию" энную сумму и не без иронии заметить:
- Родные пенаты
Под носом Арбата...
Мнения слились в разгоне курьеров идеи, назначив рандеву на Ярославском вокзале. Вольнолюбивые питомцы кирилло-мефодьевского толка под опекой доцента Вешнянской загрузилась утром в электричку и... заворковали голоса:
-Женечка! Любимое...
Никто так не поет Окуджаву, как Евгений Чухонцев, будто сам он - один из героев поэта, до самозабвения преданный певцу не от мира сего, живущий на земле в согласии с ее законами. Про себя он мог бы прошептать свое:
- Вы,Ольга, как Булата страж -
Сентиментальный хрупкий персонаж...
Первые аккорды, и все готовы подхватить:
"Ах, Арбат, Мой Арбат,
Ты - мое призвание,
Ты и радость моя, и моя беда..."
А вот и станция Мытищи.
На развилке трех дорог - серый камень:
Коли пойдешь к курганам вятичей одиннадцатого века, то наберешься богатырской силы среднерусской равнины... В лесах зверье и дичь,
и спелы ягоды ...
Дороженька вторая - столбовая. Встанет храм Тихвинской Божией Матери - пятиглавый в стиле "Русское узорочье".
На приподнятом подклете
Душе место есть в кивоте:
Вспомни предков,
Помолись...
Духом русским
Укрепись!
А коли двинешься по третьему пути, заплывешь на лодке в Верхне-Яузские пределы, где не мутят воду цапли среди своих собратьев. И бобровые плотины , точно гнезда журавлины...
Женечка, сбросив рюкзак, пробовал войти в образ гида:
- Вас приветствует национальный парк "Лосиный остров"! Вы стоите на слабоволнистой равнине на стыке южного склона Клинско-Дмитровской гряды, касаясь священных границ подмосковной Мещеры. А там меж холмов за Чугунным мостом река Яуза. Если повезет, увидите лосей, лисиц, кабанов...
Воздух, как в день творения мира. Скрыться бы где-нибудь в Алексеевской роще и забыть гарь и смрад города, повальные болезни суеты. Сплестить своими корнями с могучими соснами, точно славянской вязью: читай легенды о Руси...
"Не решаюсь сказать, что я блистала звездой в подлунном мире, - призналась бы Ольга Ивановна, - но моя душа не раз тут, на месте охотничьей усадьбы и путевого дворца царя Алексея Михайловича, пела в птичьем хоре... Или может быть он сам настраивал благозвучные давидовы гусли...
Из исторической справки:
"В 1700-х гг. эти земли перешли во владение А.Д. Меньшикова, сподвижника Петра Первого, и рядом с царским дворцом был построен большой дворец. Вокруг него располагался парк с цветами и фруктовый сад, а на р.Пехорке были устроены пруды..."
Неподалеку от царского путевого дворца возвышался внушительный пятиглавый храм в стиле "Русское узорчье", который был духовной отрадой царя Алексея Михайловича.
В молельных комнатах царя и царицы пахло ладаном, и нечто тайное и великое по своему сакральному смыслу вкрадывалось во вхождение в семнадцатый век:
"В зрелые годы царь Алексей представлял в высшей степени привлекательное сочетание добрых свойств верного старине древнерусского человека с наклонностью к полезным и приятным новшествам. Он был образцом набожности, того чинного, точно размеренного и твердо разученного благочестия, над которым так много и долго работало религиозное чувство Древней Руси. С любым иноком мог он поспорить в искусстве молиться и поститься: в Великий и успенский пост по воскресеньям, вторникам, четвергам и субботам царь кушал раз в день, и кушанье его состояло из капусты, груздей и ягод — все без масла; по понедельникам, средам и пятницам во все посты он не ел и не пил ничего. В церкви он стоял иногда часов по пяти и по шести сряду, клал по тысяче земных поклонов, а в иные дни и по полторы тысячи. Это был истовый древнерусский богомолец, стройно и цельно соединявший в подвиге душевного спасения труд телесный с напряжением религиозного чувства. Эта набожность оказывала могущественное влияние на государственные понятия и на житейские отношения Алексея. Сын и преемник царя, пользовавшегося ограниченной властью, но сам вполне самодержавный властелин, царь Алексей крепко держался того выспреннего взгляда на царскую власть, какой выработало старое московское общество. Предание Грозного звучит в словах царя Алексея: “Бог благословил и предал нам, государю, править и рассуждать люди своя на востоке и на западе и на юге и на севере вправду”. Но сознание самодержавной власти в своих проявлениях смягчалось набожной кротостью, глубоким смирением царя, пытавшегося не забыть в себе человека.
В царе Алексее нет и тени самонадеянности, того щекотливого и мнительного обидчивого властолюбия, которым страдал Грозный. “Лучше слезами, усердием и низостью (смирением) перед Богом промысел чинить, чем силой и славой (надменностью)”,— писал он одному из своих воевод. Это соединение власти и кротости помогало царю ладить с боярами, которым он при своем самодержавии уступал широкое участие в управлении; делиться с ними властью, действовать с ними об руку было для него привычкой и правилом, а не жертвой или досадной уступкой обстоятельствам. “А мы, великий государь,— писал он князю Никите Одоевскому в 1652 г.,— ежедневно просим у Создателя и у Пречистой его Богоматери и у всех святых, чтобы Господь Бог даровал нам, великому государю, и вам, боярам, с нами единодушно люди его световы управить вправду всем ровно”. *