Глава третья

 

Билли Брендс лежал в кровати не в силах заснуть. Лунный свет бил в не зашторенное окно, наполняя комнату своей желтизной. Гарольд храпел на соседней кровати. Громко храпел, но причиной бессонницы Брендса был вовсе не храп. Себила Леон. Завтра вечером они вернутся в ее дом. Завтра Гарольд расскажет ей о том, что Брендс ослушался ее указания.

- Ты не ее раб, Билли. – Брендс вздрогнул, услышав этот голос. Знакомый голос. Женский. Идеально чистый, кристаллизованный концентрат невинности и порока. Способный очаровать как святого, так и самого безнадежного грешника.

- Кто здесь? – Брендс прислушался, надеясь, что слух сыграл с ним злую шутку.

Но нет. Голос повторился:

- Ты не рад мне?

- Ламия?

- Да. Так ты пожелал назвать меня.

Брендс сел на кровати. Протер глаза. Женщина. Идеал. Эталон красоты. Она стояла перед ним. Обнаженная. Желанная.

- Как ты оказалась здесь?

- Я всегда была рядом.

- Я думал, ты принадлежишь дому Леон.

- Я принадлежу тому, кто меня создал.

Брендс отвел глаза от этой безупречной наготы.

- Я не нравлюсь тебе?

- Нравишься.

- Тогда не стоит стыдиться своих желаний, Билли.

- Я не стыжусь.

- Но ты напуган.

- Долорес – в ней течет кровь художника.

- Ты боишься ее?

- Я боюсь, что она отнимет у меня то, что я создал.

- Меня?

- Да. Тебя.

- Тогда ты поступил очень глупо. Гарольд обо всем расскажет мадам, и она пошлет кого-нибудь другого.

- Что я могу…

- Много, Билли. Со мной, очень много. – Женская ладонь прикоснулась к щеке Брендса. – Посмотри на меня. – Брендс поднял глаза. – Мы должны остановить его, Билли.

- Как?!

- Вместе. – Женские губы сложились для поцелуя. Брендс отстранился. – Ты поможешь мне? – Тишина. – Ты поможешь мне…

Гарольд всхрапнул и перевернулся на бок. Прикосновение. Нежное, ненавязчивое прикосновение. Сон отступил. Веки вздрогнули. Ночь. Желтый лунный свет. Женщина… Гарольд протер глаза. Длинные черные волосы. Широко расставленные высокие груди…

- Кто ты?

- Кто я? – нежный голос. Порочный и невинный.

- Чего ты хочешь? – Гарольд вспомнил, что не одет. Вспомнил излишки веса.

- Чего я хочу? – женщина улыбнулась. Красивая улыбка от губ до бесовских огоньков в глазах.

- Это Брендс придумал, да?

- Брендс?

- Знаю, что он, – Гарольд натянул на грудь одеяло. – Думает, что сможет задобрить меня. Сколько ты стоишь?

- Я бесценна, Гарольд.

- Ну, точно! Брендс! Иначе откуда тебе знать мое имя?

Женщина не ответила, улыбнулась, повела хрупкими плечами.

- Вот только не пойму, где этот писака отыскал такую красоту в этом захолустье? – Гарольд сел, продолжая прикрываться одеялом. – У тебя есть имя?

- Выбери любое.

- Пусть будет Джанет.

- Хорошо, Гарольд. Теперь я – твоя Джанет.

- Когда-то давно я знал одну женщину по имени Джанет… – Гарольд запнулся, вспоминая стертое годами лицо. – Она была очень красива. Да. Очень красива…

Он закрыл глаза. Веселый смех. Яркое солнце. Блеск воды. Теплый песок. Женщина. Джанет. Настоящая Джанет, та, которую он помнил и любил. Ночь перестала существовать. Лишь только пляж и женщина, бегущая вдоль кромки воды. Ее дети. Еще совсем маленькие. Ее муж – брат Гарольда. И боль. Боль, которую ничто не может заглушить. Легкие, случайные соприкосновения. Ничего не значащие взгляды. Вечера возле камина. Семейный дом.

- Как такое могло произойти? – Джанет. Ее дрожащий голос. Они лежат в постели. В той самой постели, где эта женщина зачала от его брата двоих детей. – Как, Гарольд? – Она смотрит на него, касается его щеки. Ее кожа пахнет жасмином. Она прикрывает одеялом грудь. Щеки заливает румянец. Гарольд молчит. – Скажи хоть что-нибудь, – просит Джанет. Ее дыхание обжигает Гарольду лицо. Одеяло. Джанет отбрасывает его в сторону. Смущение. Бледные колени плотно сомкнуты. – Не бойся, – шепчет Джанет. – Твой брат ничего не узнает. – Она сгибает колени, разводит их в стороны. Боль. Она бьет в голове молотом страсти по наковальне сомнений. Виски пульсируют. Джанет! Джанет! Джанет… – Люби меня, Гарольд! – Вечера. Камин. Семейные ужины. Дети…

- Ты очень похожа на Джанет, – сказал Гарольд, разглядывая обнаженную женщину. Тени одна за другой ложились на ее лицо, усиливая сходство. – Я мог любить ее. Мог обладать ей.

Он поднялся на ноги, уже не стесняясь своей наготы. Годы. Они стерли воспоминания той ночи. Он сам стер все воспоминания. Осталась лишь боль. Боль и ненависть. И эта женщина. Она уже не была незнакомкой. Она стала Джанет. Той самой Джанет, лица которой Гарольд почти не помнил. Как и лица своего брата. Все было в прошлом. Но прошлое догнало его. Здесь, сейчас.

 

***

 

Юта поправила одежду, открыла дверь и вышла на улицу. Ночь только начиналась. Полная луна заливала землю своим золотистым светом. Отчим спал, укрывшись грязным одеялом. Мать спала вечным сном, перейдя четыре года назад в лучший мир. Юта сделала несколько шагов, остановилась. Пыльный «Паккард» вынырнул из темноты. Мужчина. Юта не видела его лица. Он разглядывал ее. Изучал.

- Как тебя зовут? – спросил мужчина.

- Юта.

- Я Билли.

- Привет, Билли.

- У тебя интересное имя, Юта.

- Я вся интересная, Билли.

Мужчина открыл дверку. Она неловко забралась в машину.

- Хочешь сделать это здесь или отвезешь меня куда-нибудь?

- Я бы хотел сделать тебе предложение.

- Какое предложение, Билли?

- Мне нужна девушка, которая поехала бы со мной в Калифорнию.

- В Калифорнию?

- Ну, да. Солнце, пляжи, дорогие вина…

- И что я должна буду делать?

- Стать ненадолго другим человеком.

- И все?

- Это не так просто.

- Я каждую ночь становлюсь другим человеком, Билли. Поверь, это намного проще, чем быть собой. Кого я должна изображать?

- Правнучку известного художника.

- Какое отношение к этому имеешь ты?

- Я должен был вернуть ее в родной дом.

- Почему же не вернул?

- Она не захотела.

- Поэтому ты решил найти кого-то другого?

- Именно.

- Что потом?

- Потом ты якобы захочешь вернуться в родной город, я заплачу тебе, и мы расстанемся.

 

***

 

Звуки, доносившиеся из-за закрытых дверей картинного зала, заставляли кровь стынуть в жилах. Брендс слушал, закрыв глаза. Скотч обжигал губы. Стоны, крики – дикая какофония безумия и страсти.

- Почему ты не захотел присоединиться к ним? – Ламия.  Брендсу не нужно было открывать глаза, чтобы узнать ее божественный голос.

- Мне это неинтересно.

- Когда ты создавал меня…

- Когда я создавал тебя, это было другое.

- Прости меня.

- Простить? За что?

- За мою преданность тебе.

- К черту. – Брендс допил скотч, поморщился, налил еще. Стоны. Стоны в картинном зале. – Что будет с Ютой?

- Она не умрет, если ты об этом.

- Что будет, когда приедет Гарольд?

- Он не приедет.

- Что?

- Он никогда больше не сможет причинить тебе вред. – Женская рука забрала у Брендса стакан. – Я никому не позволю причинить тебе вред. – Губы. Они почти касались губ Брендса. – Позволь мне обнять тебя, Билли.

- Нет.

- Позволь отблагодарить тебя. Сделать своим господином.

Брендс оттолкнул ее:

- Не смей прикасаться ко мне!

- Ты просто напуган.

- Ты убила человека! Ты убила Гарольда!

- Ты мой создатель, и я всего лишь служу тебе. Тебе, твоим детям и детям твоих детей…

- Замолчи!

- Прости, Билли, но ты не сможешь ничего изменить.

 

***

 

Свет. Солнечный свет. Он заливал гостиные залы дома Леон.

- Ты хорошо служишь, Дэнни.

- Стараюсь, мадам Себила.

- Иногда одного старания мало. – Она обняла Юту, прижала к себе, выставляя на обозрение ее грудь. – Посмотри на эту юную девочку, Дэнни. Знаешь, кто она?

- Нет.

- Знаешь, кем был ее отец?

- Нет.

- Знаешь историю этого дома?

- Нет.

- Тогда почему ты здесь, Дэнни?

- Деньги.

- Что еще?

- Власть.

- Еще?

- Секс.

- Докажи. – Руки Себилы надавили Юте на плечи, заставляя ее встать на колени. Платье упало к поясу, обнажая грудь. – Сделай с ней все, что тебе когда-либо хотелось сделать с женщиной.

- Нет.

- Она будет покорной.

- Потому и нет.

- Ты очень странный, Дэнни.

- Весь этот дом странный.

- Хочешь узнать о нем больше?

- Я уже назвал все, чего я хочу.

- И, тем не менее, я познакомлю тебя с одним человеком. Он писатель. Из Детройта. Он знает об этом доме все, что нужно знать тебе.

- Как вам будет угодно.

- Да, Дэнни, как мне будет угодно. И, Дэнни?

- Да?

- Не разочаруй меня.

 

***

 

Ресторан «Ред Даймонд». Гастролирующий джаз-бэнд из Нового Орлеана. Столик недалеко от сцены. Ужин на двоих. Блеск столового серебра. Мими Уэлш и Фредерик Лерой.

- Не боишься, что нас увидят вместе?

- Нет, – он сжал ее руку. – Уже нет.

Взгляд через стол. Память через годы.

- Я больше не завишу от обстоятельств, Мими.

- А как же Ив?

- Ты ведь знаешь, я никогда не любил ее.

- Но ее деньги?

- Они больше не нужны мне. Я вернул ее семье все, что когда-то взял.

И снова память… Встреча. Этот странный дом свихнувшегося художника. Клятвы на верность. Страх… Нет! Он больше не будет бояться. Никогда! Теперь все в его руках. Вся его жизнь!

- Ты выйдешь за меня замуж?

- Что?!

- Будущему мэру нужна порядочная жена, Мими.

Память… Нет! Он не хочет знать, что связывает его молодую жену Ив и дом художника. Нет. Он не претендует на эту историю.

- Я хочу знать, Фредерик.

- Почему сейчас?

- Потому что ты предлагаешь мне стать частью твоей жизни.

- Ты не поймешь.

- Я постараюсь.

- Ты не поверишь…

Память…

Картины. Они сводят его с ума.

- Что ты видишь? – спрашивает мужеподобная женщина.

- Солдаты, – шепчет Фредерик.

- Ты видишь солдат?

- Да.

- Что они делают?

- Они насилуют женщин и детей. Белых. Они убивают их. Сжигают живьем. Вспарывают им животы и заставляют рабов насиловать умирающих в окровавленные раны.

- Тебе страшно?

- Да.

- Чего ты боишься?

- Их смеха.

- Ты ведь приехал с юга, Фредерик?

- Да.

- В какую форму одеты солдаты?

- Конфедерации.

- Может быть, среди них есть твой дед или отец?

- Нет.

- Почему же нет, Фредерик?

- Потому что эти солдаты… Они не люди… Нет. Сам дьявол прячется у них за глазами.

- Твой отец был другим?

- Да.

- А ты?

- Я тоже другой.

- Докажи.

- Как?

- Убей солдат! Убей их всех!

Холод клинка обжог сжатую в кулак руку Фредерика. Сталь блеснула, рассекая полумрак. Реальность перестала существовать. Он был там – в том времени, в том доме. Крался на цыпочках, ведомый лишь одним желанием, лишь одной страстью. Убить! Убить! Убить! И пролилась кровь. Солдат вскрикнул, зажал руками перерезанное горло и упал замертво. Фредерик взмахнул клинком, отсекая кисть его товарища. Дикий вопль заглушил стоны умирающих жертв. Фредерик занес клинок над головой, и опустил на зажимающего обрубок руки солдата. Тот метнулся в сторону, попытался уклониться. Сталь лязгнула по черепу, расцарапала щеку, отрезав ухо, и глубоко ушла в предплечье, разрубая кости. Лезвие застряло в агонизирующем теле. Солдат повалился на спину, увлекая Фредерика за собой. Грянул выстрел. Пуля просвистела где-то над головой. Фредерик освободил клинок, поднялся на ноги. Третий солдат опустил приклад винтовки на пол, достал патрон из подсумка, оторвал зубами часть гильзы, высыпал порох в ствол и протолкнул в него пулю. Выбросив вперед руку с окровавленным кинжалом, Фредерик бежал к солдату, перепрыгивая через разлагающиеся тела убитых хозяев дома. Солдат дослал пулю внутрь ствола, отбросил шомпол, взвел курок, достал капсюль, но в тот самый момент, когда капсюль был надет на шпенек, беспощадная сталь разорвала грудь, пронзая сердце. Солдат выронил винтовку, открыл рот в безмолвном крике, упал на колени и замер. Залитый кровью, с безумным взглядом Фредерик огляделся, ища себе новых жертв. Два пьяных солдата с винтовками «Ли-Энфилд» наперевес бежали к нему, готовясь к штыковой атаке. Один из них вырвался вперед, запутался в выпотрошенных кишках чернокожей женщины и упал к ногам Фредерика, чертыхаясь на чем свет стоит. Холодная сталь вонзилась ему между лопаток. Крик. Бесплодные попытки вытащить клинок. Фредерик наступил на него, освобождая несущее смерть лезвие. Еще солдат. Фредерик уклонился от ржавого штыка, распоровшего ему бедро. На нетвердых ногах солдат пробежал дальше, выругался  и начал разворачиваться для новой атаки. И снова блеснул кинжал. Выбивая солдату зубы и рассекая надвое язык, он пробил ему череп и забрал никчемную жизнь. Оставался еще один. Не обращая ни на что внимания, он насиловал белую женщину. Она лежала под ним, не сопротивляясь. В ее глазах не было жизни. Лишь только сердце гоняло по венам кровь, поддерживая жизненные процессы, но все остальное было уже мертво. Она видела, как Фредерик приближается к ним. Видела кинжал в его руке.

- Убей меня, – прошептали ее губы. – Убей меня.

Фредерик занес кинжал. Голые, покрытые красной сыпью ягодицы солдата ритмично вздымались между ног женщины.

- Убей меня.

Фредерик медлил.

- Убей же, черт возьми! – закричала женщина. Солдат обернулся. Клинок опустился на его спину, пробил грудную клетку, проткнул тело женщины и лязгнул о пол.

Фредерик закричал. Реальность снова стала зыбкой.

- Что же ты наделал? – спросила мужеподобная женщина. – Посмотри, ты же убил эту женщину!

- Я не хотел.

- Теперь ты такой же убийца, как и все эти солдаты.

- Нет.

- Посмотри, – ее сильные руки сжали ему голову, направляя взгляд. – Видишь?

- Нет, – Фредерик задрожал. – Этого не может быть. Нет. – Там, на оживших картинах, усеявших стены, среди диких безумных сцен, изуродованных гримасами лиц, было и его лицо. Лицо солдата.

- Теперь ты принадлежишь этой комнате, Фредерик. Теперь ты часть этой истории.

Он молчал. Он был слишком напуган, чтобы думать. Только факты. Только картины. Только лица. И он один из них…

- Почему ты дрожишь? – Мими сжала его руку в своих ладонях.

- В ту ночь…

- В какую ночь?

- Когда я сделал Ив предложение. Мы отправились за город. Там есть один дом. Да. Ив говорила, что ее родители и его хозяева были очень дружны. Она настаивала, чтобы я познакомился с одной женщиной. Себила Леон. Ив провела с ней много времени, когда была ребенком. Очень странная женщина. Она сказала, что хочет поговорить со мной наедине. Сказала, что хочет показать одну комнату. Очень странную комнату… – Фредерик замолчал.

- И? – Мими нервно прикусила губу. – И что было потом, милый?

- Потом? – он посмотрел ей в глаза. – Я не хочу об этом вспоминать. Скажу лишь, что после той ночи  я чувствовал себя рабом этой женщины еще долгие годы.

- Я понимаю. Ты был молод и…

- Это был не секс, Мими.

- Нет?

- Нет. За всю мою жизнь у меня были лишь две женщины. Ты и моя жена. Но в ту ночь… В ту ночь я пережил нечто настолько ужасное, что сломило мою волю. Пятнадцать долгих лет я был безропотной марионеткой на службе той женщины и моей жены… Я жил надеждой, ожиданием, что когда-нибудь смогу разорвать этот круг, избавиться от этой зависимости. И вот сейчас я чувствую, что это время пришло. Сейчас я окреп и силен, как никогда, и прошу тебя лишь об одном – быть рядом со мной в этот период жизни.

- Когда ты собираешься обо всем рассказать своей жене?

- Сегодня.

- А той странной женщине?

- Надеюсь, я смогу избавить себя от этой необходимости.

- Значит, ты все еще боишься ее?

- Нет, Мими. Не ее… Этот дом… Клянусь, в моем нынешнем положении, с моими деньгами и моим влиянием, мне проще сжечь или снести с лица земли этот дом, чем снова вернуться туда.