Глава третья

Болезнь забирала силы слишком быстро. Марджи. Цветущая, веселая, красивая, как орхидея. Она увяла меньше, чем за месяц. Сморщилась, подобно высушенному на солнце финику. Марджи Брендс…

- Тебе следовало позвонить вашей дочери, – сказал Маккейн.

- Не хочу, чтобы она видела ее такой. – Билли стоял в дверях, наблюдая за предсмертной агонией супруги. – Черт возьми! Кто-нибудь дайте ей морфия! – заорал он врачам.

Они смущенно опустили головы.

- Это ей уже не поможет, сэр.

- Черт! Но не мучиться же, как она…

- Билли. – Маккейн взял его под руку. – Пойдем. Скоро этот кошмар закончится. Обещаю.

- Чертовы лекари!

 Они вышли в сад. Сухой ветер качал кипарисы.

- На вот, выпей, – Маккейн протянул ему стакан скотча.

- Я любил ее, Дэнни.

- Знаю.

- Думаешь, она была счастлива со мной?

- Думаю, да.

Спустя четверть часа к ним вышла Ивона и сообщала, что Марджи умерла.

- Чертова жизнь, – сказала она, глядя куда-то вдаль. – Надеюсь, на том свете ей будет лучше, чем здесь.

- Не сравнивай ее с собой, Ив. – Маккейн закурил. – Она была не такая, как ты.

- Тебе-то откуда знать, какая я?! – Она повернулась к Брендсу. – Билли?

- Да, Ив?

- Где ты хочешь похоронить ее?

- Не знаю. Разве это имеет значение?

- Для меня – да. Думаю, она должна лежать здесь. Как-никак, ее жизнь - часть нашей истории.

- Думаю, ей уже все равно.

- Значит, договорились?

- Делай, что хочешь.

Ивона ушла.

- Только не понимаю, зачем ей это, – сказал Брендс, вглядываясь в кристально чистое небо.

- Хочет понять, что хоронят не ее, - презрительно скривился Маккейн.

- Странные вы оба, Дэнни. Я вот все смотрю на вас и не пойму: то ли вы любите, то ли ненавидите друг друга.

- По-моему, это одно и то же.

- Ты ошибаешься, Дэнни.

- Но плачешь ты, Билли. Подумай об этом.

 

***

 

Нина Брендс. Она стояла возле могилы матери и не чувствовала ничего. Все слезы были выплаканы. Все страсти улеглись. Она хотела заплакать. Хотела показать, что ей больно, но не могла. Бледное, ничего не выражавшее лицо с веснушками вокруг носа.

- Нина, дорогая… – голос матери неделю назад в телефонной трубке. Он выбил Нину из колеи. Заставил выплакать все слезы. Она хотела приехать. Прилететь из Нью-Джерси первым же рейсом. – Нет, Нина. Не нужно.

- О чем ты говоришь?!

- Запомни меня такой, какой я была.

- Я уже собираю вещи.

- Обещай, что не сделаешь этого.

- Но…

- Скоро все закончится, Нина. И не говори отцу, что я звонила тебе. Пусть это будет нашей маленькой тайной…

И вот теперь от боли остались лишь угли. Лишь пепел. И теплый ветер развеивал его над поляной красных кивающих маков, унося в алый закат. Нине Брендс было двадцать пять лет, из которых двадцать три года ее любовь принадлежала матери, и лишь только рождение Сью перераспределило эти роли.

- Вылитая Марджи, – сказала Ивона, наблюдая за радостью Сью, увидевшей рыжую белку.

Ребенок смеялся и хлопал в ладоши, скрашивая мрачность похоронной процессии.

- Я пойду, попрощаюсь с матерью, – сказала Нина отцу.

- Я присмотрю за Сью. – Брендс взял ребенка на руки.

Яркий свет заливал отполированные до блеска стены фамильного склепа. Черные мраморные стены. Черный мраморный пол. Даже гроб был каким-то слишком черным. Слишком мрачным. Марджи. Нина смотрела на нее и видела лишь выпотрошенное, набальзамированное тело под стеклянным куполом гроба.

- А ты сильнее, чем твоя мать, – сказала Ивона. – Думаю, если бы твоим отцом был Маккейн, а не Брендс, то он бы гордился тобой.

- Вы пьяны.

- Я всего лишь подавлена, дитя мое. – От нее пахло табаком и скотчем. – Вся эта жизнь – одно сплошное безумие. Гонка за счастьем, итог которой – смерть.

- Бобби так и не приехал?

- Паршивый сын! – Ивона взяла Нину под руку. – Знаешь, я бы, наверное, предпочла, чтобы моим ребенком была ты. Милая. Умная… – она икнула, пытаясь сдержать отрыжку. – Черт! – Из ее горла вырвался смех. – Но ты не мой ребенок! Не мой! – Она отпустила руку Нины. – Мне нужно подышать свежим воздухом! – Шаги Ивоны удалялись. Удалялись. Удалялись…

 

***

 

Ночь. Стук в дверь. Голос Ивоны.

- Что вам нужно? – Нина отошла в сторону, пропуская ее в свою комнату.

- Извиниться.

- Считайте, что принято.

- Нет. – Она склонилась над спящей Сью, изучая ее лицо. – Когда-нибудь и Бобби подарит мне внука.

- Надеюсь.

- Знаешь, он совсем не похож на Дэнни. Какой-то… слабый, что ли?

- Не думаю, что это плохо.

- Да. Но вот только я не могу его любить таким. Он словно не мой ребенок. Понимаешь? – она оставила Сью и теперь смотрела в глаза ее матери. – Может быть, мой внук станет более достойным?

- Может быть.

- Черт. Странно все это, правда?

- Вся жизнь в этом доме странная.

- Это точно! – Ивона улыбнулась. – Намного более странная, чем ты можешь себе представить. Хочешь услышать одну историю?

- Боюсь, уже слишком поздно для историй.

- Некоторые истории лучше тишины, дитя мое. И, поверь мне, в том, что ты услышишь, хватит истины, чтобы прогнать твой сон. По крайней мере на эту ночь…, а может быть и навсегда. Кто знает?

 

***

 

Ламия. Брендс спал. Поседевший, изрезанный временем, со шрамами-морщинами на своем лице и теле.

- Проснись, Билли! – голос был нежным, знакомым. – Билли!

Он открыл глаза. Суккуб. Женщина. Такая же молодая, как и двадцать пять лет назад. Такая же сочная. Такая же красивая.

- Оставь меня. – Брендс сел в кровати.

- Ты знаешь, я никогда не оставлю тебя. – Темнота извивалась, лаская обнаженное женское тело.

- Чертова ведьма!

- Не отвергай меня, Билли.

- Чего ты хочешь?

- Предупредить. – Она склонилась к его уху. Теплое дыхание, томный взгляд. – Твоя дочь, Билли.

- Не смей прикасаться к ней!

- О нет, Билли. Мне не нужны женщины твоей крови, ты же знаешь. Я лишь забочусь о тебе, мой милый. – Она обняла его. Нежно. Почти не касаясь. – Может быть теперь, когда ты один и твое время так быстро кончается, ты позволишь мне стать немного ближе…

- О чем ты хотела предупредить меня?

- Ах, это! – суккуб вздохнул и начал нашептывать ему на ухо свою историю…

 

***

 

Себила Леон. Ивона вела Нину по темным коридорам в дальний конец дома. История. Судьба. Дверь. Дверь в будущее, но стоит ей закрыться за спиной - и это уже дверь в прошлое.

- Здравствуй, дитя мое.

Нина Брендс смотрела на Себилу, и память играла с ней злую шутку. Память, запечатлевшая эту женщину такой же, какой она была сейчас. Но памяти этой было двадцать лет. Двадцать долгих лет.

- Как это? – Нина повернулась к Ивоне.

- Я же говорила тебе, это странная история. Очень странная, – руки Ивоны подтолкнули ее вперед.

- Разве такое возможно?

- В этом мире многое возможно. – Себила подошла ближе. – А ты выросла, Нина.

- Я…

- Стала женщиной. Матерью.

- Я помню, как вы играли со мной, когда я была еще ребенком.

- Почему бы тебе не продлить эту традицию? Приведи ко мне свою дочь. Уверена, мы поладим с ней.

Нина обернулась. Снова посмотрела на Ивону, нашла на стене выключатель и включила свет.

- Ты прямо, как свой отец, – сказала Себила. – Любит истории, но ненавидит тайны. Знаешь, а ведь он мог занять место твоего дяди.

- Дэнни?

- Да. И тогда Ивона стала бы твоей матерью, а твоя нынешняя мать рожала бы детей твоему дяде. Но… Но Билли выбрал другое.

- Это правда? – Нина снова повернулась к Ивоне.

- Жалеешь?

- Ни сколько.

- А ты знаешь, почему твой отец остался здесь?

- Потому что здесь была моя мать.

- Нет, – губы Себилы дрогнули. То ли улыбка, то ли разочарование. – Потому что здесь была его гордость. Его история. Его дитя, если хочешь.

- Он просто не хотел возвращаться к прошлому.

- Да. Писатель, который не написал ни одной стоящей книги. Я слышала об этом.

- Не пытайтесь унизить его в моих глазах. Вам этого не удастся.

- А я и не пытаюсь. Он подарил мне дочь, дитя мое, а это значит для меня куда больше, чем тысячи книг и миллионы поклонников.

Нина опешила. Растерялась. Сбилась в кучу, как груда ненужных страниц, имевших смысл до тех пор, пока их не перепутал между собой ветер.

- Дочь?

- Я покажу тебе, где это случилось. – Себила взяла ее под руку, выводя из комнаты. – Я покажу тебе, как это случилось.

 

***

 

- Нина! – Брендс сбежал по лестнице. Схватил дочь за руку.

- Мне больно!

- Не смей заходить туда, слышишь?! – голос его сорвался.

- Это всего лишь картины, Билли, – Себила улыбалась. Двери в картинный зал были открыты. – Ты ведь когда-то и сам был здесь, помнишь?

- Оставь мою дочь в покое.

- Она всего лишь хотела взглянуть.

- Нет.

- Можешь сделать это вместе с ней.

- Я сказал, нет!

- Тише. Тише, Билли. Ты разбудишь гостей.

- К черту гости!

- Отец? – Нина попыталась вырваться, но он сильнее сжал ее руку. – Она сказала…

- Никогда не разговаривай с ней!

- Твоя дочь хочет знать правду, Билли. – Себила жестом пригласила их войти в открытые двери.

- Не хочет!

- Хочу, – Нина снова попыталась освободить руку.

- Видишь, Билли. Она такая же, как ты. Все ради истории. Все ради истины.

- К черту истории! – Он силой попытался заставить дочь идти за собой.

- Отпусти меня! – закричала она.

- Хочешь знать, да?

- Да.

- Хорошо. Я расскажу тебе. Но не здесь. Все, что захочешь, но только наверху. Не в этом чертовом зале. Нет.

 

***

 

Ночь приближалась к экватору. Долгая ночь.

- Я не верю тебе, – заявила Нина, выслушав рассказ Брендса. – Это всего лишь история. И знаешь что? Я думаю, ты – просто хороший рассказчик. Ты выдумал все это, чтобы скрыть от меня правду. Более плотскую. Более земную.

- Нет.

- Что нет, отец?! Мама умерла, а я уже достаточно взрослая, чтобы принять жизнь такой, какая она есть. Не бойся, я не отвернусь от тебя. Просто… Просто перестань считать меня ребенком и, обещаю, я попытаюсь понять, а может быть и простить.

Брендс молчал. Смотрел за окно в густую, как смола ночь.

- Все чего я хочу, Нина, так это чтобы ты держалась подальше от этого дома, от этих людей.

Настенные часы тикали неестественно громко, хотя возможно, это просто голос Брендса был слабым и усталым.

- Неужели я прошу так много?! – не выдержала новой паузы Нина. Глаза ее горели, и Брендс знал, что она не отступится. Нет. Слишком знакомый взгляд. Слишком знакомое желание развеять тайны.

- Ламия, – тихо позвал он суккуба. И когда тьма вздрогнула, когда тени сгустились, образуя женский силуэт, когда ее тело стало достаточно четким, чтобы поражать взгляд своей идеальностью… – Теперь ты мне веришь? – спросил Брендс свою дочь. Нина. Ее лицо – маска отвращения и ужаса, восхищения и трепета.

- Твой отец говорит тебе правду, – промурлыкала Ламия.

- Теперь уходи, – велел суккубу Брендс.

И снова часы прорезали тишину своим ходом. И позже, ближе к утру, когда мысли стали снова монолитны, а веки слишком тяжелы, чтобы тратить оставшиеся минуты бодрствования на ненужные слова, Брендс сказал:

- Запомни эту ночь, Нина. Запомни и расскажи о ней своим детям и детям своих детей, если я не смогу сделать этого. Потому что эта история - часть нас, а мы часть ее. Это всегда будет с нами. И не важно, возненавидишь ты меня после этого или снова попытаешься любить, главное, не повтори моих ошибок  и научи своих детей этому.

- Я просто сбегу отсюда. Сбегу так далеко, что меня никто не найдет.

- Судьбы всегда повторяются, Нина. Меняются лишь обстоятельства. Помни об этом. И поступай, как считаешь нужным.

И снова ночь. И снова тиканье часов. И веки опускаются на глаза. И рваный сон зовет в свое царство…