***
Ночь смазала краски, высосала сочность, оставив лишь оттенки серого. Ллойд перелез через забор, прокрался вдаль освещенной аллеи к дому, заглянул в окно. Истина. Впервые в жизни он чувствовал, что она где-то рядом, где-то близко. Его жизнь, его фантазии – все это было здесь, в этом доме. Ответы, которые он искал. Слова, которые хотел услышать. Старик убедил его, что он не безумец. Убедил, что его жизнь нечто большее, чем просто картины. Но старик не сказал всей правды. Не захотел или не знал – теперь это неважно… Кто он? Что он? Зачем он? Теперь это все здесь. В этом доме. За этими окнами. Ллойд припал к одному из них – темнота. К другому – ночь. Он шел вокруг дома, зная, что рано или поздно найдет ответы. Рано или поздно. Рано или поздно… Ллойд остановился. Недалеко от люминесцирующей глади бассейна негр, Сопля, лежал, зарывшись головой между ног белокурой женщины. Выгнув спину, она тихо постанывала.
- Чуть пониже. Да. Вот так хорошо…
Где-то далеко взревел автомобильный клаксон. Негр вскочил на ноги и нырнул в кусты.
- Куда же ты?! – прокричала женщина. Услышала-таки рев клаксона и спешно одернула юбку.
Яркие фары вспороли темное брюхо ночи. Черный «Корвет» остановился возле самого входа. Мужчина и женщина. Они вышли из машины и отдались друг другу, не снимая одежды, не тратя времени на разговоры и предварительные ласки, словно животные, возжелавшие друг друга и дико, с каким-то гортанным рычанием, эгоистично удовлетворявшие свою страсть. Не больше минуты продолжалась эта безумная гонка за оргазмом, затем они ушли в дом. Ллойд опустился на землю, слушая, как журчит в фонтане вода. И не было ни зова, ни барабанов, ни костров внутри. Даже разочарование стало каким-то тупым и далеким.
***
В баре было душно. Ллойд заказал выпить. Накопленные деньги кончались, но это не беспокоило его. Он пил в одиночестве. Вернее не пил, а просто хотел побыть наедине с собой. Снующие между столов официантки были молоды и кокетливы. Ллойд выбрал одну из них, достал карандаш и нарисовал ее лицо на бледно-голубой салфетке. Выпил. Попросил повторить заказ.
- Хорошо рисуешь, – сказала официантка, увидев на салфетке свое лицо. Он улыбнулся ей. Она улыбнулась в ответ. – Мы закрываемся через час.
- Я подожду.
Они шли по ночному городу, и Ллойд впервые в жизни чувствовал себя свободным. От прошлого, от мыслей, от бесконечного беспокойства. Пенни – так звали официантку, улыбалась и без умолка рассказывала о своем детстве, работе, планах на будущее.
- Мой первый парень был настоящим козлом, – сказала она. – Я влюбилась в его глаза. Представляешь, променять девственность на какие-то глупые голубые глаза?! – Она засмеялась и начала рассказывать, какой толстой и неуклюжей была в детстве. – Зато сейчас мужики сходят от меня с ума! Я где-то слышала, что есть такой тип женщин, которые расцветают после двадцати. Так вот, это, наверное, про меня!
Они дошли до ее дома. Поцеловались.
- Не хочешь зайти? – спросила Пенни.
- На кофе? – улыбнулся Ллойд.
- Ну, может быть, и не только…
Небольшая кровать с трудом вмещала двух человек. Они лежали, прижавшись друг к другу, слушая, как громко стучат их сердца.
- Ты не подумай чего… – сказала Пенни. – Я обычно не привожу сюда мужиков, просто…
- Просто я первый художник, которого ты встретила.
- Ну да! – она засмеялась, затем смолкла, о чем-то задумалась.
- Пенни?
- Не надо. Я знаю, ты уйдешь утром, и я больше никогда тебя не увижу.
- Дело не в тебе.
- Все так говорят. – Она улыбнулась. – Даже художники.
- Я бы остался, но этот город… он мне чужой, понимаешь?
- Понимаю. У тебя жена, трое детей и ты хочешь вернуться к ним.
- Нет. Нет у меня никого.
- Тогда останься здесь. Найдешь работу. Я слышала, что в газету требуются фотографы. Ты ведь говорил, что работал в фотоателье, тем более ты хорошо рисуешь. Ну, закрытые слушанья и все такое…
- Пенни!
- Ты не останешься, да?
- Я подумаю.
- А если я сделаю так? – она нырнула под одеяло.
- Не нужно, Пенни.
- А я хочу!
- Пенни!
- Заткнись…
***
Микки Олдмайер встретил Ллойда улыбкой и снисходительным взглядом.
- Значит, говоришь, ты увлекался фотографией?
- Да, сэр.
- И с каким оборудованием ты имел дело?
- Обычно «Cannon AE-1», у него автоматическая экспозиция, конструкция модульного типа – пять главных и двадцать пять вспомогательных узлов, контролируемых компьютером, и к тому же невысокая цена. Была и «Minolta XM» со сменным видоискателем. Но лично мне по душе был «Pentax K-1000» - у него механический шторный затвор, простата и высокая надежность, температурный диапазон от минус двадцати до плюс пятидесяти. Короче, всегда можно носить с собой.
- Впечатляет, – Микки поднял свои седые брови. – Могу я узнать, где ты работал прежде?
- Штат Мэн, сэр. Небольшое фотоателье городка с населением две с половиной тысячи человек.
- Что ж, понимаю. Большой город – большие амбиции. Решил попробовать свои силы?
- Никаких амбиций, сэр.
- Зачем же тогда ты уехал из родного города?
- Искал родственников, сэр.
- Нашел?
- Они умерли, сэр.
- Сожалею.
- Не стоит. Я все равно не знал их, сэр.
- Логично. – Микки закурил. - Ну, может быть, их знал я?
- Боюсь, это долгая история, сэр. Билли Брендс…
- Брендс? – седые брови поднялись еще выше. – Билли Брендс? Ты его знаешь?
- Он живет в доме моих предков, сэр.
- Поместье Леон…
- Да, сэр.
- Что ж, думаю, это правда долгая история. – Микки вдруг засомневался. – Можешь описать, как выглядит Билли Брендс?
- Я могу нарисовать, сэр.
- Ну, нарисуй, – Микки протянул ему карандаш и листок бумаги. Изучил созданное Ллойдом лицо. – Похоже.
- Я еще видел там женщину.
- Женщину?
И еще одно лицо родилось на белой глади листа.
- И мужчину, – Ллойд рисовал быстро. Очень быстро, подчеркивая лишь важные детали и отбрасывая ненужное. – Вот. Вы их знаете?
- Женщину - нет. А мужчина… – Микки недоверчиво смотрел на художника. – Это Джейкоб. Внук старика Маккейна.
- Кто такой Маккейн, сэр?
- Заноза в моей заднице. – Микки затушил сигарету. – Так, что ты там говорил о той женщине?
- Я говорил, что видел ее, сэр.
- И все?
- Не совсем, сэр, – Ллойд на мгновение засомневался.
- Говори.
- После того, как Брендс выставил меня, сэр, я дождался ночи и пробрался к этому дому. Не подумайте чего плохого, сэр. Это было просто любопытство. Просто…
- Продолжай.
- В общем, там я и увидел эту женщину. Она приехала вместе с мужчиной… Джейкоб, да? – Микки кивнул. – На черном «Корвете». И… Они занимались сексом, сэр.
- На улице?
- Да, сэр.
- Ах! Какой бы это мог быть кадр!
- Что, сэр?
- Я говорю, если бы ты смог это сфотографировать, то цены бы такой фотографии не было!
- Вы хотите, чтобы я сделал это, сэр?
- Возможно. – Микки смотрел на черно-белый набросок женского лица. – Ты мог бы нарисовать его более четко?
- Конечно, сэр.
- Микки.
- Что, простите?
- Называй меня Микки. Все, с кем я работал, называли меня по имени. И никакого: сэр.
***
Лаялс остановил машину. Ночь. Тени. Запах гардении от женского тела. Белое бунгало.
- Ты уверена, что Джейкоб не знает про это место?
- Забудь про Джейкоба. По крайней мере сегодня. – Себила вышла из машины. Теплый ветер раскачивал одинокую пальму. Лаялс обнял ее. Сжал в руках полные груди.
- Не здесь, – она выскользнула из его объятий.
- Что ты задумала?
- Хочу показать тебе кое-что, Лаялс. – Она отошла от него, обнажила грудь и поманила за собой.
- Ты сумасшедшая!
Дверь в бунгало была открыта. Они вошли. Мебели нет. Лишь только большой ковер в центре. И девушка. Обнаженная. Она лежала на мягком ворсе, лаская себя.
- Лаялс, – позвала Себила, сбрасывая одежду.
- Что ты задумала?
Она обняла его, впилась поцелуем в его губы, потянула вниз, на ковер, помогла раздеться, прижалась своей грудью к его груди.
- Возьми меня, Лаялс, – прошептала она.
- Я не могу, – он покосился в сторону девушки.
- Она всего лишь шлюха Боа, Лаялс. Всего лишь пес. Верный пес для наших утех. – Себила укусила его в шею. Сильно. До крови. – Когда-то, Лаялс, во мне было столько силы, что я могла бы свести тебя с ума одним только взглядом, но сейчас… Сейчас я слаба… Понимаешь? Всего лишь женщина. Женщина, которая хочет приручить тебя. Показать тебе что-то… Чтобы ты был моим. Понимаешь? Только моим. – Она поцеловала его, раздвинула языком его сжатые губы и там нашла его язык. Девушка. Девушка за ее спиной. Лаялся вздрогнул, когда на начала ласкать его. – Тебе нравится? – спросила Себила. Он не ответил. – Нравится. Вижу, что нравится. – Себила отстранилась от него. – Посмотри на меня. Посмотри на меня, Лаялс! – Он открыл глаза – потерянный, сбитый с толку взгляд. – Ты принадлежишь только мне, Лаялс.
- Да.
- Только мне. – Она поцеловала его, впилась зубами в его губы, пока теплая кровь не наполнила их рты. – Но если ты когда-нибудь предашь меня, Лаялс, я убью тебя.
Приглашенная девушка начала тихо постанывать. Себила схватила ее за волосы и оттолкнула в сторону.
– Ты только мой, Лаялс. Только мой…
***
Олдмайер курил, искоса поглядывая то на фотографии, то на фотографа.
- А у тебя талант, Джастин. Определенно талант! – он ударил кулаком по столу. – Будь я проклят, если это не пахнет скандалом!
- Очень хорошо, – Ллойд неуверенно мялся с ноги на ногу. – Слушай, Микки, если уж ты в таком хорошем расположении духа, то, может быть, не станешь возражать, если я возьму на завтра отгул?
- Отгул?! – Олдмайер выпучил глаза. – Мы ведь только начали, сынок! Погоди, мы еще покажем этому городу, кто есть кто на самом деле!
- Да я понимаю, просто…
- Девушка? – Микки расплылся в умиленной улыбке. – Что ж ты сразу не сказал?! А то уж я старый болван собирался познакомить тебя со своей племянницей. Очень, кстати, ничего. Ну, это так, на случай, если не заладится с этой… Как там ее у тебя зовут?
- Пенни.
- Да! В общем, если не заладится с этой девушкой, то…
- Спасибо, Микки.
Оставшись один, Олдмайер позвонил редактору и попросил задержать набор утреннего выпуска. Достал пишущую машинку «Оливетти». Вставил в ролики чистый лист, сунул в зубы сигарету и включил воображение…
- Нет, – сказал Белами, пробежав глазами текст статьи и просмотрев фотографии.
- Что значит - нет?
- Извини, Микки, но мы порядочный журнал, а не какой-нибудь там «Хастлер».
- Чушь!
- Это твоя статья – чушь! Посмотри, о чем ты пишешь!? Какой-то третьесортный адвокат развлекается с двумя шлюхами…
- Это не третьесортный адвокат, Белами. К тому же, одна из этих шлюх - любовница младшего Маккейна, а это уж точно не последний человек в городе.
- Ты пилишь сук, на котором сидишь, Микки!
- Я всего лишь хочу, чтобы люди знали правду.
- Нет, черт возьми, ты просто хочешь очернить порядочных людей! Не знаю, откуда у тебя это желание, но запомни, никто не безупречен, Микки! Никто! Ни ты, ни я!
- Если хочешь, я могу написать о себе.
- К черту!
- Или о тебе.
- Пошел вон отсюда!
Белами выбросил статью и фотографии в урну и налил себе выпить. Скотч был дорогим и чертовски хорошим. Он обжигал губы и трезвил мысли. Белами посмотрел на урну, выудил оттуда фотографии и убрал в стол. Настенные часы показывали начало одиннадцатого, и для визита к Старику было уже слишком поздно, но утром… Утром он обязательно навестит Маккейна и отдаст ему фотографии, заложив тем самым еще один кирпичик в фундамент своего благополучного будущего.
***
Рем. Ллойд выследил его через пару дней после того, как Себила и Джейкоб объявили о том, что ждут первенца. Священник был странным. Слишком молодым. Слишком непохожим на других священников. Он встречался с Лаялсом. Встречался со Стариком Маккейном. Несколько раз Ллойд видел, как Рем встречается с другими священниками, такими же странными, как и он сам. Но пиком безумия, его последней точкой, было строительство дома, которое возглавлял Рем. И дом этот воистину был странным. Одного взгляда на него хватало, чтобы понять, что его хозяева не собираются жить в нем, скорее наоборот. Они готовят его для чего-то определенного. Чего-то особенного, что произойдет лишь однажды, а потом дом будет уже не нужен.
***
Слишком много фотографий. Слишком много ненужных фактов. Чем бы ни занимались Маккейны – это их личное дело. Оккультизм, коррупция, гомосексуализм и прочие причуды – Белами знал, единственное, что его волнует в этом мире: это он сам, его жена и двое детей, будущее которых напрямую зависит от того, что он делает, и насколько прочен фундамент под его ногами. Поэтому Белами звонил Старику. Звонил снова и снова. И долг Старика Маккейна рос. И Белами знал, что это надежное капиталовложение.
***
Бруно был стар. Год за годом на протяжении последнего десятилетия он наблюдал, как его некогда крепкое тело превращается в жидкий студень. Он уже не был мужчиной, тем самым мужчиной, который любил женщин, драки и скотч. И пусть Старик Маккейн говорил, что он значит для него больше, чем десяток молодых псов, Бруно знал, что это всего лишь привязанность и старая дружба. Ведь он и Дэнни, они были вместе с самого начала и вместе дошли до конца. А что это конец, Бруно не сомневался. Сколько им оставалось в этом мире? Пять? Десять лет? Сдобренных маразмом, болью в суставах и примочками от пролежней. Нет. Бруно хотел еще пожить. Хотя бы последний раз в жизни почувствовать себя тем, кем он был когда-то раньше. И Белами дал ему этот шанс. Белами со своими звонками, жужжащими, как назойливая муха в кабинете Старика. И эта парочка – журналист и фотограф - они могли уничтожить все, что Бруно и Маккейн создавали последние пятьдесят лет, втоптать в грязь их заслуги, их жизни. Старик никогда не говорил ему о своих слабостях, но Бруно слишком хорошо его знал, чтобы не видеть – сейчас Старик слаб, уязвим, и вместе с ним уязвима их империя. Не власть и закон, не деньги, не сильные мира сего, а всего лишь журналист и фотограф взяли Старика за горло и прижали к стенке. И это был момент истины. Кульминация последних пятидесяти лет. Шанс. Шанс для Бруно. Шанс снова почувствовать себя живым.
***
Ллойд проявлял фотографии, когда Бруно постучал в дверь. Негромко. Терпеливо. Сложив за спиной руки, он стоял, опустив голову, дожидаясь, когда ему откроют. Он не хотел пользоваться оружием. Нет. Только старость и опыт против молодости и напора. Его кулаки были сжаты. Суставы хрустнули, когда он ударил Ллойда в лицо. Схватил за ворот рубашки, подтянул к себе и ударил еще раз, но уже лбом. Кровь хлынула из сломанного носа, запачкав дорогой костюм Бруно. Ллойд упал на колени. Закрыл лицо руками. Бруно пинал его до тех пор, пока тело фотографа не обмякло. Затем закрыл дверь, осмотрелся. Он никуда не спешил. Женщина Ллойда ушла четверть часа назад, поэтому у него было время. Он собрал в охапку одежду в спальне, перенес в черную комнату, где фотограф проявлял свои снимки, и поджег ее. Пламя охватило стены, негативы, фотографии. Бруно вернулся в спальню и поджег тяжелые шторы. То же самое он проделал в гостиной. После, достал из кармана припасенную веревку, обмотал один конец вокруг шеи фотографа, другой привязал к ножке тяжелого дивана, поднял Ллойда на руки и выбросил обмякшее тело в окно.
***
Пенни вернулась ближе к вечеру, когда пожарные уже сматывали шланги, а зеваки начинали добавлять к увиденному несуществующие подробности, рожденные воспаленным воображением. Микки обнял ее и отвел в сторону, избавляя от ненужных расспросов. Она не плакала, лишь держалась двумя руками за свой большой восьмимесячный живот, словно это было единственное, что у нее осталось.
- Думаю, нам лучше уехать отсюда, – сказал Микки.
Он увез ее в загородный дом своего друга. Позвонил Белами и сказал, что увольняется, уходит на пенсию, бросает все и с этого дня ловит рыбу и разводит цветы. Вернулся в город, снял все деньги, что у него были, и отправил родственников отдыхать в Рио. Потому что следом за Ллойдом прийти могли и за ним, за его семьей, за каждым, кто ему дорог…
***
Соленые воды начинали отдавать вобравшее в себя днем тепло. Температура воздуха поднималась. Волны бесшумно лизали причал. Бруно сидел в машине, вглядываясь в ночное небо. Он не состарится. Нет. Не превратится в беспомощную развалину. Жизнь дала ему еще один шанс. Еще одну возможность. И он не упустит ее. Нет. Он будет держать ее крепко, двумя руками…
