Петрухе Сурикову и Есыгейке Качинцу было лет по десять, когда с ватажкой таких же мальчишек - казачьих сыновей, лазили они по высоким береговым откосам в двух верстах от острога выше но Енисею, рыли там пещеры в песке, собирали в стрижиных норках птичьи яйца и потом лакомились ими, запеченными в золе, учились стрелять из лука по летящей цели. Лучше всех владел луком шустрый черноволосый Есыгейка, – сын головы отряда служилых татар при острожном гарнизоне.

Порою, несмотря на запрет родителей, они уходили далеко от острога, - вплоть до дальней караульной вышки на Долгой гриве, что стояла в верховьях бурной горной речки, прозванной казаками Караульной. Пропадали на два, на три дня, а то и на неделю. Понедельно дежурившие там казаки гнали ребятишек прочь, пугали, что киргизы поймают, заберут в полон, грозились выдрать их, как сидоровых коз, но босоногое племя не боялось ни киргизов, ни непогоды, ни порки, ни даже голода.

Есыгей умело выслеживал в лесу тетерева, а то и глухаря, ловко снимал его стрелой из своего лука. Петруха, орудуя отцовскими кремнями и трутом, разводил огонь. Наскоро ободрав перья и выпотрошив птицу, ребятня обжаривала ее на костре, и потом с наслаждением уплетала за обе щеки нежное, пахнущее дымком птичье мясо, закусывая черемшой, экономно посыпая ее солью.

Если при этом у кого-то оказывалась припасенная горбушка хлеба, то и совсем хорошо. Её резали или разламывали на возможно более равные части, потом делитель, - чаще всего это был Есыгейка – у него был настоящий татарский нож, сидя на собственных пятках и сложив куски на траву за своей спиной, брал в руку скрытый от мальчишек кусок и спрашивал:

- Кому?
- Ваське! - кричал кто-нибудь из ватажников, и Васька получал свою порцию. И снова:
- Кому?
- Петрухе! – дружно и весело кричали ребята. Получал и он свою пайку. И так, пока не оставался последний кусок. Его Есыгей забирал себе.

Нож у Есыгейки – предмет его особой гордости и зависти ватажников. Нож ему подарил отец. У Петрухи и еще у одного из мальчишек тоже были свои ножи, но самодельные. У остальных не было и таких.

Предметом особой всеобщей заботы всегда была соль. Стащенная кем нибудь из дома горсть соли бережно хранилась запазухой или в кармане, тщательно завязанная в тряпицу, береглась он намокания и расходовалась очень экономно. Стащить этот дефицитный продукт из под бдительного ока родителей считалось удачей.

Соли в семьях всегда не хватало. Её везли из России тамошние купцы, стоила она дорого, а по службе отцы получали в воеводском дворе всего-то по пуду на год, - это лишь по малой горсти на день. А ведь нужно было еще и рыбу и мясо про запас в зиму солить, грузди, рыжики, капусту квасить. Выходили из положения, кто как мог, - чаще всего выменивали соль у бессемейных казаков, – им соли хватало.

Как-то раз отец рассказал Есыгейке о природных солонцах в лесу, на краю его улусных земель, - на той стороне Качи. Там, на обширном пространстве будто бы вся земля пропитана солью, встречаются даже соленые камни. Лесные звери – косули и изюбры приходят туда и лакомятся, - лижут эту землю.

Татары-улусники устраивают там засады, – бьют стрелами зверя, а когда случается нужда в соли, наскребают такой земли в котел, заливают ее водой, перемешивают, пока не растворится соль, а потом, когда вода отстаивалась, сливают ее в другую посудину и выпаривают на огне. На дне и стенках котла остается осадок соли.

Есыгейка расспросил отца, как добраться до этого места, Тот рассказал, даже нарисовал на песке каким лучше идти путем, какие нужно запомнить приметы и ориентиры. Но предупредил, чтобы были осторожны, - на солонцы и медведи наведываются. Не столько из-за соли, хотя тоже не прочь полакомиться, сколько из-за косуль, - скрадывают их там, - тоже охотятся.

К многодневным отлучкам сына Есыгейкин отец относился совсем не так, как отцы и матери других ватажников. Тех бывало, что и пороли за долгое отсутствие и причиненные родителям переживания. А отец Есыгея относился к этому спокойно, - пусть привыкает, учится самостоятельной жизни. Глядя на него и убедившись в бесполезности запретов и наказаний, махнули на это рукой и отцы других ватажников – пусть себе кормятся на подножном корму, - забот меньше. Чему бывать, того не миновать, - изрек как-то Петрухин отец и тоже отступился.

Ребятня, узнав о солонцах, загорелась. Вот, наконец, случай освободиться от вечной соляной зависимости от дома. Напарим фунта три-четыре, так нам потом все будет нипочем, - размечтались ватажники.
- Смотришь, и косулю подстрелим, али козла! – говорил, сидевший на траве Петруха, глядя в небо и обхватив руками подогнутые колени.

- А если медведь? – спросил вдруг долгоносый чернявый Васька, тараща на ватажников испуганные глаза, - видимо представил уже себе, как его зацапал хозяин леса.
- Не ссы! – уверенным тоном прервал его Есыгейка, поправляя тетиву на своем луке, - что-нибудь придумаем. Он на корню пресекал сомнения и робость своих товарищей, хотя и сам был немало озабочен этой проблемой.

Рыжеволосый, кудлатый, и конопатый Евсейка или "Рыжик", как его за глаза называли ватажники, у которого голова вечно была забита всякими идеями, до этого молча сидевший на песке и что-то рисовавший на нем палочкой, вдруг заявил:
- А што, если бонбу сделать!
- Это как? – дружно воскликнули ватажники, обернулись к "Рыжику", - каку таку бонбу?

- Надысь к отцу моему один знакомец заезжал из Енисейска, - начал Евсейка, - он был у воеводы с каким-то казенным делом. Знакомец этот недаве вернулся с Амура, был там с отрядом Петра Бекетова.
Ребята замерли, внимая рассказу конопатого ватажника. О Бекетове и его отряде, ходившем в Забайкалье, они были наслышаны. Евсейка, увидев, что завладел вниманием товарищей, закрепил его, показав свою осведомленность:
- В прошлом годе преставился Бекетов-то. Старый уж был, весь изранятый. Царствие ему небесное, - по-взрослому произнес Евсейка, истово перекрестился. Ватажники тоже закрестились.

- Дак вот он рассказывал отцу, - продолжил рассказчик, - когда китайцы подступились к Кумарскому острогу, што построил Бекетов, и где держали оборону наши казаки, так стали они, - китайцы то, применять всякие штурмовые хитрости. У них ведь, у китайцев, порох давно знают, - поране, чем на Руси. Они в этом деле большие мастера, - за многие годы наловчились.

Так вот они там и какие-то подвижные штурмовые острожки применяли, за которыми прятались, и арбы с сеном, которы поджигали и пускали с горы на острог. Были там еще пороховые мешки таки, - длиной по несколько сажен*, толщиной с оглоблю, которы они хотели подложить под стену острога, штоб, значит, запалить их потом и разом подорвать острожную стену, сделать в ней пролом….

- Много, стало быть, у них пороху - то, у китайцев, раз они его вот так – мешками, – встрял в рассказ Петруха.
- Ладно ты, не перебивай, - осадили его ребята, - ну что там, Евсейка, дальше то было?
- Ну, что. Отбились, конешно, казаки, не подпустили их к стенам с пороховыми оглоблями, постреляли из пищалей. Тогда китайцы стали стрелять по острогу из пушек. Ядрами, штоб, значит, стены разбить, и этими самыми бонбами, а бонбы, - как ядра чугунные, токо в середке пустые, - туда порох насыпан, а из дырки фитиль торчит, навроде трута огнивного. Токо он не тлеет, а горит быстрым огнем. Допреж того, как стрелять из пушки, фитиль энтот подожгут, сунут бонбу в заряженную пушку и сразу палят из нее. Бонба летит, фитиль горит, а как догорит до заряда – ба-бах!

Мальчишки поразевали рты, представив себе эту картину. А рыжий Евсейка продолжал:
- Осколки чугунные летят во все стороны, ранят казаков. А ежели в голову попадет, али в грудь, - так и насмерть...
- Так што она, бонба то, на земле, али в воздухе взрывается?
- Всяко быват, - степенно отвечает Евсейка, польщенный вниманием товарищей, - быват – на земле, а замешкаются с пальбой, так и в воздухе может разорваться. Еще того хуже, ежели надолго замешкались, - порох там отсырел, али орудийный фитиль задуло, - тогда пиши пропало - пушку враз разнесет и всю прислугу положит. Рядом ведь!

Ребята зашевелились, послышались восклицания:
- Так им и надо, китайцам!
- Риско–о-во!
- Как не рисково, - на то и война! – авторитетно заключил свой рассказ Евсейка.

- Ну а как бонбу то сделать, ты говорил? Пороху еще можно добыть, а где взять ядро пустое? У нас в остроге и цельного не добудешь, - они все под учет! - снова навалились ватажники на рыжего изобретателя.
- А нам ево и не надо, - оживился тот, - нам же только напужать медведя, чтобы он утек, штобы только бабахнуло как след.

- Ну, - не понимали ребята замысла изобретателя.
- А мы сделаем ядро из глины! Просушим его как след под солнцем, а еще лучше, – обожжем в костре! Вот и получится у нас почти каменное ядро!

Ребята с восхищением смотрели на рыжего изобретателя.
- Ну, у тебя Евсейка голова-а-а.
- А фитиль как же?
- Тут надо подумать, - Евсейка заскреб затылок. - Знакомец тот говорил, что фитиль тоже с порохом, и это… как же он сказал то? – поморщился, вспоминая, - а вот, – пропитан чем то, а чем я и не упомнил…

- Не упо-о-мнил, - передразнил его Петруха, будто не смотрел только что на него с восхищением, - само главно то и не упомнил.
Ребята разочарованно посмотрели на рыжего мыслителя. А тот, подумав, вдруг снова подал своим ватажникам надежду:

- А что, если растребушить трут, пропитать его конопляным маслом и посыпать со всех сторон порохом, а потом снова скрутить и как след просушить под солнцем. А? Надо попробовать, - он вопросительно посмотрел на друзей.
Мальчишки вновь переглянулись восхищенными взглядами, но ничего не сказали, - не перехвалить бы.

- У меня пороху немного есть, - Есыгейка достал из-за пазухи небольшой тряпичный мешочек, - держу на случай растопки костра в непогоду. Но этого мало.
- А у меня трут есть, только короткий уже, - Петруха достал из кармана огнивный набор.
- У меня тоже короткий есть, но ведь его много нужно, - пробовать же будем, - заметил Есыгей. - Ладно, я с полсажени достану, - у отца его целый клубок. Нужно вот только всем понемногу порохом разжиться. Там у отцов в пороховницах пошарьтесь. Только понемногу, а то заметят, догадаются, что замышляем что-то, - перепорют всех.

- Я знаю, где хорошей глины достать, чтобы не трескалась при обжиге, - там, за хутором Афоньки–отшельника. - Долгоносый Васька, пропустив мимо ушей предупреждение о возможной порке, махнул рукой в сторону Афонтовой горы, - отец там копает ее на горшки, тарелки. Хорошая глина!
- Конопляного то масла все равно нет. Придется отложить до завтра, - заключил Есыгейка. - Васька у вас масло есть?
- Есть, конечно, но в чем я принесу то его, в ладошке што ли?

- Ладно, я сам пропитаю. Только надо будет потом закопать его в землю, а то пересохнет под солнцем, задубеет. Про порох то не забудьте! Бонбы нужно сделать две: одну для пробы, другу – на медведя.

На другое утро собрались ни свет, ни заря.
– Куда вас несет в таку рань, - удивлялись матери.
Все пришли с порохом, только Васька – пустой. Отец явился пьяный, так и завалился спать, не сняв пояса с пороховницей. А отсыпать со спящего отца Васька не рискнул. Зато Евсейка добыл целую пригоршню, - нашел в чулане припрятанный отцом бочонок с порохом, уже початый, ну и отсыпал от души.

Ссыпали порох в тряпицу, завернули в рогожку, чтоб не отсырел, спрятали под кустом в лесу на Афонтовой горе. Пока Васька с Евсейкой занимались этим делом, а потом копали глину, замачивали ее и лепили бомбу, Петруха с Есыгеем готовили фитиль.

Отрезав кусок длинною с пядь, и закопав остатный клубочек пропитанного маслом трута в землю, предварительно завернув его в лист лопуха, экспериментаторы растребушили промасленный отрезок трута, густо обсыпали его порохом, скрутили и положили на пригорок сушиться. Сами развели костер и стали ждать товарищей.

Те явились, держа в руках два круглых глиняных шара с круглыми дырками в боках.
- Пустые? - недоверчиво осведомился Есыгейка.
- А то, - пренебрежительно бросил Васька, - по пригоршне, а то и боле пороху войдет! - Сам взялся обжигать бомбы. Он считал себя в этом деле специалистом. Видел, как отец обжигал горшки, - когда подвинуть к огню, когда убрать.

Есыгей, руководивший всем делом, доверился ему, занялся фитилем. Заготовка, наконец, просохла. Есыгей внимательно осмотрел ее, положил на траву, лег рядом. Выбил кресалом искру, запалил трут, поднес его к концу фитиля.
- Морду то убери, - а то враз без бровей останешься, ишшо и глаза повыжгет, - предупредил его Петруха, ревниво наблюдавший за действиями друга. Ну, всегда самое интересное дело начинал Есыгей. Петрухе было завидно. Но так уж получалось, - пока Петруха думал, Есыгейка уже действовал, не поспевал за ним Петруха и все тут. Хоть плачь!

Есыгей внял предупреждению: раздувая трут, отодвинулся от фитиля, ткнул в него тлеющим концом. Вспыхнул огонь, быстро побежал по фитилю, разбрызгивая искры, добежал до конца и погас.
- Здорово! - воскликнул Есыгейка, вскакивая на ноги. Ну, ты молодец Евсейка, - хлопнул его со всего маху по шее, радостно рассмеялся.

- Ну, ты-ы, - обиделся вдруг Евсейка, - че руки то распустил. Щас как дам в морду!
Петруха с Васькой кинулись успокаивать разбушевавшегося "Рыжика". Есыгей виновато отошел в сторону.

Угомонив Евсейку, Петруха заключил:
- Таперь, ребята, мы не только медведя можем спугать, а и самого воеводу, - подкинем ему бонбу во двор, когда он в нужник пойдет.
Вся ватага залилась неудержимым смехом, - представили себе испуганного толстопузого воеводу, убегавшего из нужника со спущенными портами…

*

К походу было все готово. Собраны котомки, в которых целая краюха хлеба, кусок завернутого в тряпицу соленого сала, туесок под соль, котелок, моток веревки, ладный небольшой топорик. Наточены на камне ножи. Бомбы со вставленными фитилями, аккуратно завернутые в тряпицы, несет в лукошке Петруха. Впереди - Есыгей с неразлучным саадаком за спиной, - его, как и лук со стрелами, сделал ему отец. На боку у Есыгейки нож в чехле, в карманах и за пазухой – трут с кремнями, малый запас пороха, большой железный крючок для рыбной ловли. На груди, на шелковом китайском шнурке – камешек-амулет с дыркой.

За ним шлепает босыми пятками Петруха. Он тоже с луком, но без саадака, а так, - через плечо. Петрухины стрелы, – в калчане у Есыгейки. За ним - долгоносый Васька или "Нос", как иногда в сердцах называли его рассерженные ребята. Замыкает шествие "Рыжик". Все босоноги, рубахи у всех расстегнуты, на груди, на льняных шнурочках - медные крестики.

Пошли не самым коротким путем, - берегом Качи, а уже знакомым Есыгейке, – через Долгую гриву. Предводитель хотел показать ребятам одно памятное ему место, и там, за Долгой гривой и Афонтовой горой, испытать бомбу.

У Гремячьего ключа ватажка повернула в гору, перевалила хребет. Тропу перепархивали стайки рябчиков, пролетела вдоль тропы крупная куропатка, но предводитель на нее даже и не посмотрел. Спустились по звериной тропе к северо-западному подножию хребта, вышли в долину неширокой бурной речки, несущей на восток свои желтые воды среди болотцев, прибрежного кустарника и широких луговин.

С обеих сторон подступали к речке небольшие березово-осиновые колки, холмы, поросшие ковылем, цветущими саранками, желтыми луговыми лилиями. Петруха глаз не мог оторвать от этой красоты. В болотинках крякали утки, в одном месте выпорхнул из травы царский петушок, – фазан, но и его Есыгей оставил без внимания. Он вел свой отряд к месту главного действия, рассчитывая, что там будет настоящая охота.

На широкой поляне, посреди которой бил из земли родник, Есыгей остановился, объявил привал, повалился на траву. Ватажники, побросав свои котомки, последовали его примеру. Решили перекусить. Петруха отрезал каждому по ломтю хлеба, положил на него хороший пласт сала. Есыгей хлеб взял, но от сала отказался, - он свинины не ел. Достал из своей котомки и порезал на всех кусок вяленого дикого мяса. Нацедили из источника котелок ключевой воды.

Есыгейка стал рассказывать ребятам, что здесь, возле этого ключа, лет сорок тому назад казаки, только что построившие острог, захватили в плен его деда, - Бугача, хозяина этого улуса, который и сегодня принадлежит его отцу. Их племя, руководимое князем Татышем – прадедом Есыгейки, насчитывало тогда больше тысячи человек.

Дед пробыл в плену больше пяти лет. Сначала в качестве аманата-заложника, - под караулом. Потом, хоть и не взаперти, но без права выхода за пределы острога. К тому времени племя качинцев уже перешло в подданство русского царя и несколько лет исправно платило ясак в острожную казну.

Когда случались нападения киргизов, качинцы прятались от них по лесам или искали спасения у стен крепости, вместе с казаками отбивались от непрошеных гостей. Тех, кто не успевал спрятаться или уйти к острогу, киргизы жгли, убивали или угоняли силком в свои земли.

Особенно тяжелым оказался 1634 год. Из-за несвоевременной доставки хлеба казаки убили тогда атамана Якова Кольцова, спустившись по Енисею, даже пытались ворваться в Енисейск, чтобы убить тамошнего воеводу и захватить продовольствие. В крепости остался совсем малочисленный гарнизон и в это время на качинскую землю вступили киргизские боевые отряды. Казаки запустили в острог искавших спасения под его стенами ясачных татар-качинцев и они вместе с казаками отражали приступ неприятеля.

Тогда то Бугач и получил свободу. Ему вернули оружие, - саадак с луком и стрелами и он во главе своих соплеменников отбивался со стен острога от нападавших киргизов.

Ребята слушали молча, с большим вниманием, каждый раздумывая о своих дедах. Ведь они тоже были участниками этого сражения. Отбились тогда с большим трудом. Уже начался в остроге пожар, вызванный киргизскими огненными стрелами. Не хватало людей, чтобы отстреливаться и тушить разгоравшееся пламя. Выручил отряд московских служилых людей, божьим провидением прибывший в тот день к острогу с новым воеводой Архипом Окинфовым и атаманом Дементием Злобиным – Евсейкиным дедом.

В том году был сформирован первый отряд служилых татар во главе с Бугачем, который потом не раз участвовал в походах красноярских казаков, стоял на защите острога. Когда дед состарел, должность головы татарского острожного воинства перешла к сыну Бугача – отцу Есыгейки.

Мальчишкам не терпелось испытать бомбу. Они заводили об этом разговор еще на подходе к Долгой гриве, но Есыгей – их предводитель был непреклонен.
- Да вы что, услышат казаки, пошлют дозор и всю нашу затею поломают и с солью, и с охотой, и с бонбой, - еще и нам достанется. Испытать нужно там, где не слышно будет взрыва.

Передохнув у родника, ватажники вновь навалились на предводителя, - давай испытаем, - отсюда не слышно будет! Есыгейка сдался. За стрелкой двух сливавшихся речек поднималась невысокая гора. У западной ее стороны и решили провести испытание. На своем праве поджечь фитиль настоял конопатый Евсейка, как автор изобретения. Остальные залегли у кустов.

Лежа на траве перед бомбой, Евсейка запалил трут, ткнул его в конец фитиля и когда тот загорелся, схватил бомбу и, вскочив, швырнул ее к подножию горы. Но надо же было такому случиться, - угодил в камень. С громким шипением сверкнула вспышка, над бомбой поднялось облако дыма, но взрыва не последовало.

Мальчишки, выждав минуту, кинулись к месту падения, увидели там расколовшиеся половинки глиняного ядра.
- Че ж ты в камень то, - упрекали Евсейку ватажники, - разбил бонбу. - Тот только хлопал глазами. Есыгей принюхивался к половинкам, рассматривал, - хорошо ли была обожжена бомба.
- Ниче, - оптимистично заявил он, - главно, фитиль поджег заряд. Значит, если б не камень, - бабахнуло бы. Втора должна грохнуть. Может, даже и хорошо, што не бабахнуло, - казаки дозорные не услыхали. Токо надо не бросать, - а то в самом деле или в камень или в пенек какой попадешь, а поджечь и тикать. Нам ведь надо только шуму наделать, штоб медведя спугать. - Разочарованные исходом испытания ватажники едва угомонились. Двинулись дальше.

Есыгейка вел свой отряд на северо-восток, то, поглядывая на солнце, то присматриваясь к одному ему известным приметам, - опушкам колков, виднеющимся вдали сопкам. Голышами перебрели довольно глубокую, - чуть не по шейку, речку Бугач, держа вещи над головой. К месту подошли уже к вечеру. Через Качу переправлялись в сумерках вплавь, толкая перед собой плотишко из двух коряжин с привязанными на нем котомками, луками и одеждой. К солонцам вышли уже при свете луны. Есыгей узнал место по приметам, о которых говорил отец.

Костра разводить не стали, наломали елового лапника и улеглись спать, но луки со стрелами и бомбу положили перед собой, наготове. Как заправский атаман, Есыгейка назначил караульного, - Петруху, обещал сменить его часа через два. Перед рассветом черноволосый заводила растормошил разоспавшихся ватажников. Оставив на месте котомки и снаряжение, прихватив лишь луки и бомбу, они на коленках подобрались к солонцам с подветренной стороны, залегли за кустами.

Есыгейка шептал Петрухе:
- Ежели выйдет олень, – пропусти, все равно не возьмем, только охоту спортим. А ежели косуля – бьем! Ежели две, али три выйдет, - бьем по первой, а ежели будет среди них козел, – бьем по козлу!
Петруха лежал, чуть дыша, - он впервые охотился на косуль. Перед ним на траве лежала бомба.
- Смотри, штобы от росы фитиль не отсырел, - шипел на него Есыгей. Тот понимающе кивнул кудлатой головой.

Два других ватажника притаились на флангах. Их задача состояла в том, чтобы налететь на косулю и добить ее, если стрелки ее только поранят. В руках они держали ножи.

Чуть забрезжил рассвет, вдалеке послышался шорох, треск сучьев. Несколько мгновений стояла тишина, потом снова затрещали сучья и в светлеющем проеме меж кустов, осторожно переступая копытцами, появился козел. Задрав морду, он втягивал носом окружающие запахи, поворачивал голову, внимательно осматривался по сторонам. Над его головой красовались стройные, на три отростка рожки.

Повернув голову за спину, козел коротко бякнул и двинулся дальше, продолжая осматриваться по сторонам. За ним следом в кустах появились две желто-бурые косули, - грациозные, чистенькие, с маленькими головками на стройных длинных шеях. Ноздрями черных влажных носиков они тоже принюхивались, настороженно шевелили ушами. Охотников отделяло от вожака стада не более шести саженей. Скосив глаз, Петруха увидел, как Есыгейка, привстав на колено, натягивал тетиву со стрелой. Тоже стал целиться.

Стрелы ринулись к цели почти одновременно. Петруха видел, как стрела Есыгея вонзилась козлу под левую лопатку. Тот громко взлаял, взметнулся в прыжке. Вторая, чуть отставшая стрела, впилась ему в бок. Косули, услышав крик козла, метнулись прочь, замелькали меж кустов белыми подхвостовыми косынками. Ватажники выскочили из засады, бросились с криками к козлу, но добивать его не было необходимости. Пораженный зверь рухнул на землю и уже хрипел, взрывая копытцами землю.

*

Простояли на солонцах два дня. Сразу после удачной охоты развели костер. Черноволосый предводитель занялся разделыванием туши. Взрезав козлу горло, нацедил в котелок свежей крови, предложил ватажникам выпить. Те, переминаясь и брезгливо отворачиваясь, отказались.

- Тоже мне, а еще охотники, - Есыгейка бросил на них пренебрежительный взгляд, попил из котелка, крякнул, остатки выплеснул под куст, - в ней же вся сила! – вытер губы рукавом. Быстро сделав надрезы на шее козла, ногах и брюхе животного, стал сдирать шкуру. Потом, выпотрошив тушу и побросав в котелок сердце, почки и печень, обратился к товарищам:

- Может, вы и печенкой побрезгуете? - Отрезал кусок сырой печени, посолил ее, взяв щепотку соли из предварительно расстеленной на траве тряпицы, отправил кусок в рот, с наслаждением стал жевать, причмокивая. Ребята смотрели на него с удивлением и восторгом. Предводитель явно превосходил их своими знаниями и житейским опытом.
- Ну, не хотите сырой, поджарьте ее на костре, - очень вкусно! – небрежно бросил Есыгейка и принялся разделывать тушу дальше.

Это предложение ребята не оставили без внимания. Наломав веток, быстро выстрогали маленькие вертела, нарезали печень пластиками, насадили их на палочки и устроившись вокруг костра, стали обжаривать печенку. И только взялась она корочкой, - попробывали на вкус, присыпав солью. Насколько это было вкусно, может понять только охотник, сам пробывавший у костра свежую поджаренную козью печенку…

Взялись за работу. Евсей наскребал землю, Васька подтаскивал с Качи в туесах воду, Петруха с Есыгеем управляли костром, выпаривая соль. Не хватало посуды. Васька на время оставил свое дело, прихватил топорик и удалился в лес. Послышались удары топора, и через пару минут он вновь появился у костра, держа на плече длинный обрубок березовой лесины, - ровный и гладкий. В полчаса на глазах у ребят, ловко управляясь ножом и топориком, сделал четыре великолепных туеса, - объемистых, с удобными берестяными ручками и прочным двойным донышком.

К полудню уже была первая проба соли. Она, конечно, была не такая чистая, как острожная, а серая, с землистым оттенком и чуть горьковатым привкусом, но… соленая. Закончив разделку туши и, опробовав продукт, Есыгейка заключил:
- Пойдет! А че? Косули жрут, - и мы не подохнем! Главно – соленая!

Часть мяса Есыгей порезал на пластики, присолил свежевыпаренной солью, нанизал на веревку и повесил на солнце – вялиться. Здоровый кусманище отварили в котелке, заправив мангыром. Бульон, дав ему остыть, выпили, пустив котелок по кругу, закусывая черемшой и хлебом; мясо порезали и тоже умяли. Одним словом, наелись "от пуза", - аж в сон потянуло.

- Мяса много, - беспокоился Петруха, - нам не съесть. Если еще день проваландаемся – провоняет, - вон жарища то какая. - Друзья согласно кивали головами.
- Надоть, видно, присолить, разложить по котомкам и прикопать под кустом до утра, - по-хозяйски предложил Евсейка. Встав на колени, взял нож и стал делить мясо, тем самым, выражая полное согласие с "Рыжиком". Васька, прихватив топорик, прошел к кустам, выбрал место потенистее, стал подрезать дерн.

- Костер придется и в ночь держать, чтобы соли то напарить, - заключил Есыгейка, ловко орудуя ножом, - так что давай Петруха наскребай землю то. А с утра, - в дорогу!

Весь остатный день, и всю ночь хороводились ватажники возле костра, - рубили и подтаскивали дрова, скоблили солончаковую землю, таскали в туесах воду с Качи, отстаивали и сливали рассол, следили за костром, чтобы жарко горел и бурно кипела вода в котелке. По переменке часа по два поспали. В суете и заботах забыли мальчишки и про медведя и про бомбу. Да и какой зверь подойдет к месту, от которого несет дымом, слышится непрестанный шум, где ярким пламенем горит костер…

К утру все было готово. На поляне возле затухающего костра стоял почти до краев наполненный солью объемистый туесок. Есыгей приподнял его за берестяную ручку, уверенно заявил:
- Фунта четыре, не мене, - поставил туесок на землю, повязал его сверху тряпицей, обернулся к Петрухе, - дно то надежное?

- Да надежное вроде, - не очень уверенно ответил Петруха, подумав, закончил:
- А я в котомку его поставлю.
- А мясо?
- И в самом деле, - Петруха озабоченно затоптался на месте, - а у меня там еще и топорик.

- Ладно, поделим, кому что тащить, - решил Есыгейка, - штоб не в обиду было.
Из леса появились Васька с Евсейкой. В руке у Васьки лукошко, набитое черемшой.
- Вот, надрали. Черемши там, - махнул он рукой, - тьма-тьмущая!

- А с бонбой что делать будем? - заволновался вдруг Евсейка. Не тащить же ее назад. Да и спытать надо…
Все согласились с "Рыжиком", - спытать надо! Решили сделать это перед самым отходом, укрывшись за береговым откосом. Уже собрались было уходить, но тут Есыгей заметил, что костер все еще тлеет.

- Залить бы надо, а то, неровен час, ветер раздует, не загорелся бы лес! – Оглянулся, - кого послать к Каче за водой.
- Да чё там, - Петруха шагнул к костру, рсстегивая штаны. - И то, - рассмеялись мальчишки, стали кругом возле костра. Головешки зашипели, извергая клубы пара.

С нагруженными котомками за плечами и лукошком в руках подошли к Каче, спустились с обрывистой кромки на песчаную отмель. Евсейка сполз по откосу на заду, осторожно держа в руках бомбу, - боялся, как бы опять не расколоть. Перекладывая её с одной руки на другую, сбросил на песок котомку, полез по откосу обратно, нащупывая в кармане огниво. Ватажники стояли на песчаной косе, задрав головы, смотрели на "Рыжика".

Добравшись до кромки, Евсейка выложил бомбу на траву, еще какое то время сучил ногами по осыпавшемуся песку, потом замер. Над головой его появился дымок, послышалось шипение. Резко отпрянув от береговой кромки, "Рыжик" кубарем покатился вниз, прижимая ладони к ушам. Не успел он долететь до песчаной отмели, как наверху треснуло так, будто небо разломилось пополам. Ватажником враз заложило уши. Они невольно присели.

Над берегом поднимался клуб дыма. Кусок откоса, где только что стоял Евсейка, дрогнул, и широким песчаным потоком пополз вниз, неся на себе ошметки дерна, догоняя уползавшего от него во всю прыть "Рыжика". Догнал таки, присыпал чуть не до спины и остановился.

Тысячи птиц сорвались в это мгновенье с веток деревьев, с шумом и разноголосыми криками взвились над лесом и рекой. В таежной глуши испуганно взлаяли гураны. Мелкие наземные обитатели леса замерли на полпути, испуганно озираясь по сторонам, шевеля ноздрями, принюхиваясь к незнакомым запахам, растекающимся по лесу, заторопились уйти прочь от неведомой опасности. Если и был где то неподалеку медведь, то и он, наверное, развернулся и затрусил прочь, мотая головой и испуганно взрыкивая, - подальше от этого грозного звука.

Окрестные сопки и Долгая грива откликнулись на взрыв гулким эхом. Один…, два…, три раза, каждый раз все тише и отдаленнее, пока этот громоподобный звук не растаял совсем в необъятных просторах окружающей тайги.

- Нич-чево себе! – возбужденно и испуганно таращились друг на друга мальчишки, вызволяя за руки присыпанного песком "Рыжика". Тот тоже ошалело вертел головой, испуганно хлопал глазами. Никто из них не ожидал столь ошеломляющего эффекта. Вскарабкались на откос, стали осматривать место взрыва.

Дым рассеялся, у береговой кромки виднелась свежая выемка, похожая на промоину. Разбрелись по высокому берегу, разыскивая осколки бомбы. Наконец, Васька нашел один, небольшой, - с голубиное яйцо, саженях в двадцати от берега.

- Ну и ну! – удивлялись мальчишки, прикидывая расстояние, которое он пролетел, - а если бы этим осколком, да по загривку?…- Ладно, пошли, - вернул всех к действительности Есыгейка, - не то провоняем козлятину то. Пойдем левым берегом, а то, как мы с поклажей через Бугач то? На праву сторону у острога по мосту перейдем. - Все молча двинулись за предводителем. Минут через сорок, когда мальчишки были уже на полпути к острогу и подходили к небольшой рощице посреди широкой луговины, Есыгей вдруг остановился, прислушался:
- Казаки скачут!

Опрометью бросились к опушке. Только успели спрятаться за деревьями, как увидели, - по правому берегу со стороны острога скачет отряд служилых татар. Впереди, нахлестывая коня, - отец Есыгейки.
- Ну, будет нам таперь, - снова заныл Васька.
- Да ладно тебе, - одернул его Есыгей, - давай живо ребята, нужно поспеть к их возвращению дойти до острога. И штобы ни-ни, - приложил он палец к губам. - Охотились, мол, соль парили и все. Сами, мол, слышали на обратном пути, удивились, а што там было, - не знам…