Вообще то Жульке в жизни повезло. Первый ее хозяин, о котором она толком то ничего и не помнила, подарил её еще щенком Татьяне – студентке третьего курса сельхозуниверситета в день её рождения. Там, в студенческом общежитии за конечной остановкой автобусов и началась её, если так можно выразиться, сознательная жизнь.

Девчонок в комнате проживало четверо, всем она пришлась по душе, они ее холили, ласкали и баловали, так что у нее стало сразу как бы четыре хозяйки. Она и вправду была прелесть, эта собачонка. Жёлтенькая с белыми лапками и брюшком, выразительной мордочкой, аккуратными торчащими ушками и пушистым хвостом-колечком она была, как игрушка. Такой и воспринимали её молоденькие жилицы комнаты, которые, несмотря на статус студенток-старшекурсниц, по сути своей все еще оставались детьми, - вечно тискали Жульку в руках, бесконечно купая её, вычесывая, чуть ли не облизывая. Та платила им ответной лаской, обожанием и бескорыстной собачьей преданностью.

Была Жулька собачкой аккуратной, - ничего не грызла, не пакостила, и не лазила, где не положено. Пока девчонки были на занятиях, она терпеливо ждала их, лежа на коврике возле двери, положив мордочку на вытянутые лапы. Зато уж когда они, наконец, возвращались, ее трудно было удержать: она скакала вокруг них, подпрыгивая чуть ли не до пояса, во всю прыть носилась кругами по тесной комнате, скользя и падая, радостно тявкая, всеми доступными ей способами демонстрируя свою радость. Подхваченная на руки, неистово лизала носы и щеки своих хозяек, при этом повизгивали от восторга все пятеро.

Месяцам к восьми Жулька выросла и превратилась из желтенькой пуховой игрушки в симпатичную рыжую собачонку. Только мордочка, грудь, живот и кончики лап остались белыми, все остальное, включая стоячие ушки и хвост колечком, потемнели, приобрело буровато рыжий оттенок, переходивший в светло коричневую полоску вдоль спины. Когда ее выводили на прогулку, Жулька вышагивала впереди, поминутно оглядываясь назад, - не отстала ли хозяйка. Девчонки выгуливали ее то по очереди, а то и всей гурьбой, довольные проявляемым к ним интересом и вниманием.

Жулька быстро научилась ходить в поводке, - не путалась под ногами, не перебегала с одной стороны на другую, не тянула за собой хозяйку, а шла впереди, натягивая поводок ровно настолько, чтобы он не ложился на землю и не путался под ногами.
Кем были Жулькины родители, - неизвестно, но они, без сомнения были собаками, полными всяческих достоинств, иначе, откуда бы у Жульки взялись качества, удивлявшие и радовавшие ее хозяек. Казалось бы ну какие такие особые достоинства могут быть у беспородной собаки, у которой нет ни паспорта, ни родословной. Но такое рассуждение не верно.

Паспорта, правда, у Жульки действительно не было, это так. Что же касается родословной, то она, конечно же, у Жульки была, просто никто ее не знал этой ее родословной. Беспородной называть ее тоже было нельзя. Она была представительницей как раз очень распространенной породы, название которой – дворняжка, я бы даже сказал русская дворняжка, - вот вот, из того самого племени Шариков, Жучек, Бобиков и Полканов. К тому же, надо признать, она была еще и красавицей. С этим, без сомнения, согласился бы любой собачник, даже из тех, кто превыше всего ценил и обожал свою собственную собаку.

Возвращаясь с прогулки в ненастную погоду, Татьяна прежде чем пустить Жульку в комнату, вытирала ей тряпкой запачканные лапы. Собака быстро усвоила, что от неё требуется, и терпеливо ждала окончания процедуры. Как только протертая лапа оказывалась на полу, сама поднимала другую; после завершения дел с передними забавно задирала поочередно задние лапы, вопросительно поглядывая при этом на хозяйку в ожидании команды: - «Заходи!». После чего неторопливо заходила в комнату и сразу же направлялась к своей плошке проверить, - не появилось ли там что-нибудь новое, вкусненькое.

Надо сказать, питалась Жулька, как и её хозяйки, безо всякой системы, - когда как. Правда, иногда и ей перепадал супчик, принесенный из студенческой столовой, но это случалось редко. Во-первых, потому, что жилички и сами то в столовую ходили не регулярно, - то им некогда, то аппетита нет, то готовят там не вкусно, а хочется чего-нибудь особенного; перебивались чайком, бутербродами, пирожными. А во-вторых, если и заглядывали в столовую, то обычно приносили питомице завернутые в тетрадный лист котлетку или сосиску, - кому охота возиться с супом, нести его по улице из столовой в общежитие. Жулька была рада и этому. Одним словом, питалась она, как и её хозяйки, большей частью всухомятку.

Правда, случались в её жизни и дни мясного изобилия. Происходило это раз в год, когда девчонки-хозяйки, в недавнем прошлом - сельские жительницы, возвращались из дома в институт после зимних каникул. Они приезжали, нагруженные мясом, соленым салом, морожеными курами и утками, банками варенья, соленых и маринованных грибов, прочей вкусной домашней снеди. И тогда в комнате начиналась подготовка к пиру.

Неизвестно откуда появлялись электрическая плитка, большая кастрюля и сковорода. Жилички варили и жарили мясо, картошку с луком, по всему общежитию разносились нестерпимо вкусные запахи, будившие у его обитателей мысли о доме, мамках, копошившихся у печей. Девчонки по очереди то и дело бегали в соседний ларек, - то за хлебом, то за маслом; приносили и ставили на стол бутылки с газированной водой и даже с вином.

Жулька оторопело вертела головой, наблюдая всю эту суету, путалась под ногами, то присаживалась на пол, нетерпеливо перебирая лапками, с вожделением поглядывая на дымящуюся кастрюлю, то подходила к своей пустой плошке и громко тявкала, напоминая хозяйкам, чтобы они не забыли о ней. И видно не напрасно старалась, - первый, еще не вполне доваренный кусок мяса с косточкой доставался ей.

Жулька нетерпеливо подпрыгивала передними лапками, благодарно виляла хвостом, когда Татьяна несла на вилке, подставив снизу ладошку, чтобы не капало, исходивший паром кусок и стряхивала его в плошку. Сразу же предпринимала попытку приняться за дело, но, обжегшись, оторопело отскакивала назад, поскуливая, терла лапой обожженный нос, садилась на пол в ожидании, когда мясо остынет, не сводила при этом взгляда с ароматной косточки.

Девчонкам доставляло большое удовольствие подразнить Жульку в такие минуты. Они становились возле неё полукругом, по очереди двигали ногами в тапках в направлении плошки с дымящимся куском. Жулька приходила в неистовство, - растопырив лапы, бросалась то на один, то на другой тапок, свирепо скалила зубы, тыкалась в них носом, захлебывалась неистовым громким лаем. Кусать, впрочем, не кусала, - то ли ей не позволяло это её воспитание, то ли понимала, что это всего лишь шутка. Однако в таком серьезном деле ей было не до шуток, и она всем своим видом давала понять, что еще одно движение, и она вцепится в тапок зубами.

Не выдержав нервной нагрузки, выхватывала зубами горячий кусок из плошки, обжигаясь, волокла его в угол комнаты. Загородив его собою, заливисто лаяла, задрав морду к потолку, обиженно поглядывая на хозяек.
- Ну, хватит вам издеваться над собакой, - останавливала подружек Татьяна, брала в руки тряпку, чтобы подтереть на полу след, оставленный куском мяса, но Жулька уже не верила никому, - растопырив лапы, с остервенением бросалась на тряпку, рычала и лаяла.
Таня торопливо убирала тряпку, недоумённо смотрела на собаку:
- Совсем, Жулька, сдурела. - Оставив свое намерение, шла к столу, где уже рассаживались девчонки.
- Что, и тебя тоже не подпускает? – смеялись они, весело поглядывая на Жульку. А та, успокоившись, ложилась в уголок, обхватив косточку лапами, с наслаждением принималась обгрызать с неё душистое мясо.

*

На летнюю практику жилички комнаты старались быть направленными в одно место и, уезжая в село, брали Жульку с собой. Она жила с Татьяной то на квартире у какой то старушки, а однажды – вместе со всеми, в большом школьном классе, временно оборудованном под общежитие.

С утра, накормив Жульку до отвала, девчонки расходились, - кто на ферму, кто в ветлечебницу, предоставляя своей любимице полную свободу. И та целыми днями вольно бродила по селу. Знакомилась с местными собаками, козами и поросятами, бродившими по заросшей травой обочине деревенской улицы, гоняла по улице кур. Её забавляло, когда они, громко и испуганно кудахтая, разбегались в разные стороны, хлопая крыльями, смешно и неуклюже переваливаясь с одной ноги на другую. На старушек, видевших её шалости и бранившихся с крыльца, Жулька не обращала никакого внимания, продолжая забавляться. Но однажды была наказана за это драчливым петухом, неожиданно налетевшим на неё и больно отхлопавшим её крыльями.

- Так её, Петя, так её разбойницу! – радовалась старушка на крыльце, - поддай ей как следует, чтобы не безобразничала.
Петух несколько раз крепко долбанул Жульку клювом по затылку, исцарапал ей бока своими шпорами, пока она, спасаясь бегством и виляя из стороны в сторону, не стряхнула, наконец, наездника со своей спины и не улепетнула в проулок. А петух еще долго возбужденно ходил по улице среди безмерно благодарных ему кур, самодовольно повторяя:
- Ко, ко, ко! - И гордо посматривал по сторонам.
С того памятного случая Жулька остерегалась гонять на улице кур у всех на виду, а если изредка и занималась этим, пугая случайно забредшую в проулок одинокую хохлатку, так только убедившись, что поблизости нет петуха.

*

Когда становилось нестерпимо жарко, рыжая проказница, высунув язык, вяло и неторопливо брела к речке, где в широкой заводи плавали деревенские гуси и утки со своим потомством. Где-то в глубине Жулькиной души жил охотничий инстинкт, который не давал ей покоя. Когда она в первый раз увидела эти плавающие пушистые существа, в ней загорелось нестерпимое желание попробовать их на вкус. Скрываясь в траве и прижимаясь животом к земле, она стала осторожно подкрадываться к берегу. Но её все же заметил сторожевой гусак, стоявший на берегу и внимательно смотревший по сторонам. Он громко и тревожно загоготал, захлопал крыльями. К нему на помощь с громкими криками подскочили еще два гуся и все трое, вытянув шеи, шипя, хлопая крыльями и страшно щелкая клювами, двинулись на Жульку. Та, завидев опасность, не стала испытывать судьбу, - в её памяти еще были живы воспоминания о трёпке, заданной ей петухом, - кинулась наутек.

Убедившись, что её больше не преследуют, выбрала удобное место на пологом песчаном берегу, зашла в воду, напилась досыта, хотела было пройти поглубже, забрела по шейку, но почувствовала вдруг, как её потянуло куда-то в сторону. Это Жульке не понравилось. Она взвизгнула, судорожно цепляясь за ускользающее дно, торопливо вернулась ближе к берегу, где течения почти не было и, успокоившись, легла в воду так, что над поверхностью была видна только голова, да узенькая рыжая полоска спины.

Вода с плавающими на ней травинками медленно кружилась возле берега, по её поверхности деловито бегали какие то паучки на длинных лапках. Забавно наклоняя голову то в одну, то в другую сторону, Жулька с любопытством разглядывала их, жмурилась от удовольствия, чувствуя, как охлаждается разгоряченное тело, время от времени лакала прохладную воду, с тревогой посматривала на стремнину посредине реки, где темная вода бурлила и стремительно уносилась вдаль.

Такое количество воды Жулька видела впервые. Воду в своей жизни она видела только лишь в своей плошке, куда её наливали из чайника или и водопроводного крана её хозяйки, да в уличных лужах после дождя. Иногда лужи были довольно большие. Жулька, если была не на поводке и не под надзором хозяек, с удовольствием бродила по ним, а когда было уж очень жарко, то даже ложилась в них, чтобы охладиться. Ну и само собой, - пила из них воду, хотя вода эта была не очень то вкусная. Большой воды она еще не знала и, конечно, понятия не имела о тех опасностях, которые таил в себе бурный поток и быстрое течение. Однако инстинкт подсказывал ей, что там опасно, и Жулька поглядывала на середину речки настороженно.

За кустами послышались топот ног, голоса, Жулька встревоженно посмотрела на берег. Из-за кустов выскочили, на ходу стаскивая с себя рубашонки, трое босоногих мальчишек.
- Жулька! - удивленно и радостно воскликнул один из них. Засучив штаны, зашлепал к собаке. Жулька уже готова была вскочить и дать стрекача, - мальчишки ей были незнакомы, но обманутая радостным восклицанием, лишь привстала из воды и замерла в ожидании, повиливая мокрым хвостом. Мальчишка подхватил её на руки и потащил на берег.

- Куда ты её тащишь, - почти в голос закричали два других, подпрыгивая на одной ноге, торопливо стягивая с себя штаны вместе с трусами, - бросай её в воду, сейчас и мы поплывем.
Мальчишка, услышав их крики, повернул обратно. Забыв о неснятых штанах, забрел в воду выше колена, раскачал в руках и швырнул Жульку в водный поток. Собачонка, взвизгнув, плюхнулась в воду, на секунду скрылась из виду, но сразу же вынырнула на поверхность, беспорядочно тарабаня по воде передними лапами. Она в своей жизни никогда еще не плавала, не знала, как это делать, но природный инстинкт помог ей и здесь. Вскоре движения лап стали ритмичными, попеременке загребая ими, она почувствовала, что держится на воде, еще и движется, - плывет.

Жулька хотела было направится к тому месту, где недавно еще лежала возле берега, отдыхая, но течение сносило её вниз, и песчаный берег все больше удалялся. К тому же она увидела, как раздевшиеся мальчишки, голопопые и горластые, размахивая руками, бросились в воду и поплыли к ней. Это не предвещало ничего хорошего. Жулька развернулась, и поплыла к противоположному берегу, заросшему осокой и камышом. Она старалась плыть прямо к прогалине среди зарослей, где виднелся берег, но течение сносило её вниз, Жульке приходилось очень быстро работать лапами, чтобы преодолевать течение, а мальчишки плыли почти по течению и быстро к ней приближались.

Напрягаясь изо всех сил, Жулька доплыла до камышей, когда один из преследователей уже готов был протянуть к ней руку. Отчаянно визжа и отлаиваясь на ходу, торопливо расталкивала грудью траву, отпихивалась лапами от камышиных стеблей, пока наконец не почувствовала под лапами илистое дно. Виляя в зарослях осоки, мокрая и перепачканная илом, выскочила на берег и кинулась наутек. Мальчишки, застрявшие в илистом дне, улюлюкали ей вслед.

Напуганная преследованием, Жулька бежала вдоль берега довольно долго, наверное, с километр, - не меньше. Деревня уже давно скрылась за прибрежными деревьями и кустами, речная долина сузилась, к берегу подступали сопки, заросшие смешанным лесом. Река здесь круто поворачивала в сторону, берег был захламлен плавником, выброшенным половодьем – бревнами, коряжинами, мелкими щепками и прошлогодними полуистлевшими листьями.

Невдалеке послышался плеск, хлопанье крыльев. Это, увидев Жульку, с воды снялась пара диких уток. Сделав круг, утки полетели над самой водой вниз по течению. Рыжая путешественница проводила их взглядом, почувствовав, как вновь просыпается в ней охотничий инстинкт. Прислушалась. Кругом было тихо, только где-то далеко стрекотали сороки, да из леса доносились странные звуки, будто кто-то колотил палкой по сухому дереву.

Охотница не торопясь прошла к кучам плавника, стала обнюхивать пересохшие коряжины, причудливые нагромождения сучков, палок опутанных высохшими водорослями. Запахов было много, самых разных и незнакомых, совсем не таких, как в городе возле студенческого общежития. Среди них Жулька явственно уловила свежий и очень близкий запах какой-то живности. Она и сама не знала, кому принадлежит этот запах, но без сомнения это был запах живого существа. Рыжая притаилась за коряжиной, прижалась животом к валежнику, приподняв голову и, вытянув шею, стала внимательно осматриваться. Метрах в трех от своего укрытия увидела вход в нору, устроенную среди мелкого плавника и щепок. Возле входа в беспорядке валялись утиные перья и пух.

За коряжиной послышался шорох. Охотница замерла, напружинившись всеми четырьмя лапками, готовая к прыжку. Из-за коряжины показался зверек раза в три меньше Жульки размерами, но такой же рыжий, как и она сама. Он двигался хвостом вперед, упираясь лапками в переплетения сучков и щепок, разбросанных по берегу, тащил за собой крупную серую утку, беспомощно задравшую кверху перепончатые лапы. Утка была уже без головы, и зверек держал её за окровавленную шею. Вся мордочка у него до самых глаз была перепачкана кровью, черные бусинки глаз сосредоточены на утке, но закругленные рыже-коричневые стоячие ушки настороженно шевелились, - не оставляя своей работы, зверек старался прислушиваться еще и к звукам со стороны. Это был колонок, возвращавшийся к своей норе с удачной охоты.

Зверек был увлечен своей работой. Утка то и дело застревала, цеплялась раскинутыми крыльями за сучки и торчавшие из земли палки. Ему приходилось упираться изо всех сил, чтобы сдвинуть эту тушу, почти в два раза превосходившую его размерами и весом. Запах свежей крови и утиного мяса под самым его носом перебивал все другие запахи, может быть потому осторожный зверек и не учуял следившей за ним Жульки.

Утку колонок поймал всего несколько минут назад, когда она, плавая возле самого берега, сунулась в воду, чтобы полакомиться пучком водорослей. Притаившийся в зарослях охотник воспользовался этим моментом, - в один прыжок оседлал утку, вцепился зубами в шею. Несколько секунд она еще сопротивлялась, хлопая крыльями по воде, но вырваться от охотника уже не было никакой возможности.

Перекусив жертве позвоночник, колонок, сам весь мокрый и перепачканный в иле, выволок затихшую крякву на берег и тут же, не откладывая, приступил к трапезе, - перегрыз ей шею, с наслаждением принялся за голову - это деликатесное для колонка блюдо. Покончив с головой, ухватил утку за кровоточащую шею и поволок её к своей норе.

За этим то делом и застала его Жулька. Вся подобравшаяся, дрожа от возбуждения, с вытянутым в струнку хвостом, она была готова к прыжку, - выбирала только подходящий момент. Колонок замешкался у входа в нору, повернулся к собаке спиной. Жулька пружиной взвилась в воздух, в два прыжка настигла жертву, хотела было вцепиться в шею колонка, но тот, видимо, в последнее мгновенье почувствовал опасность, бросив утку, метнулся в сторону. Охотница, промахнувшись, схватила его за загривок между лопатками.

Отчаянно шипя, щелкая оскаленной пастью, извиваясь и царапаясь всеми четырьмя лапами, колонок старался освободиться, вырваться из зубов охотницы. Подняв облако пыли, разбрасывая во все стороны землю и щепки, охотница и её жертва кубарем катались по земле. Колонку никак не удавалось освободиться, а Жулька никак не могла выбрать момент, чтобы перехватиться и схватить жертву за шею. Извернувшись, колонок больно цапнул Жульку за ухо, но удержать не смог, лишь надорвал край уха, - собака была явно сильнее.

Прижав, наконец, зверька лапами к земле, охотница, выпустив загривок, схватила колонка за шею, услышала, как хрустнула под зубами. Колонок еще несколько раз дернулся и замер. Несколько секунд Жулька лежала на рыжей тушке, прижав её лапами к земле, потом, убедившись, что противник больше не сопротивляется, села возле поверженной жертвы, оглядела поле сражения. Её беспокоило, не пропала ли утиная тушка. Нет, она хоть и запыленная и полузасыпанная щепками и мусором, разлетевшимся во время борьбы, но была рядом, неподалеку, и источала соблазнительный запах, напомнивший ей о курах, которых она гоняла по деревенской улице.

Жулька потрогала лапой саднившее ухо, коротко заскулила, - больно. Инстинкт подсказывал ей, что рану нужно зализать, но как дотянешься языком до собственного уха. Придется терпеть.

Обнюхала колонка. Запах был незнакомый и не очень-то аппетитный, но Жулька не могла отказать себе в удовольствии победного ритуала, - поступила с добычей также, как недавно поступил со своей жертвой колонок, - перегрызла ему шею и, ухватив голову колонка лапами, не торопясь пообедала, с удовольствием разгрызая косточки черепа. Еще раз принюхалась к тушке обезглавленного колонка. Нет, запах ей был явно не по душе, встала и направилась к утке. Вот это – совсем другое дело, устроилась поудобнее и с наслаждением принялась за утку, отрывая зубами клочья мяса с шеи и грудки, чихая и мотая головой от прилипающих к носу пуха и перьев.

Наевшись досыта, подремала, уютно свернувшись калачиком на теплом сушняке. Проснувшись, увидела, что день уже клонится к вечеру, - пора возвращаться домой. Охотница поднялась, потянулась, поочередно вытягивая задние лапы, озабоченно оглядела остатки пиршества. Бросать столько добра Жульке не хотелось. Она попробовала было затащить остаток утки в нору колонка, чтобы спрятать там про запас, но вход оказался слишком узок, - ничего не получилось. Тогда она уложила его у входа в нору, туда же отнесла тушку колонка, стала носом нагребать на них мелкий мусор и щепки. Носу было больно, Жулька время от времени тихонько поскуливала, но не остановилась, пока не замаскировала свой тайник так, что ничего не стало видно. Деловито обошла вокруг, поглядывая на воздвигнутое сооружение, повернулась и побежала вдоль берега по направлению к деревне.

Среди приключений уходившего дня она как-то совсем забыла о том, что, спасаясь от мальчишек, переплыла на другую сторону реки. Невольное купание, стремительное течение реки, мешавшее плыть, оставило в собачьей душе неприятный осадок, - что-то вроде страха. Она бежала, настороженно поглядывая на темнеющую воду, чувствовала, как нарастает тревога. Вдалеке на той стороне реки показалась деревня, в некоторых избах уже засветились оконца. Наконец увидела песчаный берег, возле которого днем лежала в воде, спасаясь от жары, но теперь её отделяла от него широкая полоса текущей воды, которая в сумерках казалась черной, еще более страшной, чем днем.

Жулька в растерянности остановилась и жалобно заскулила. Несколько раз пробежала взад-вперед вдоль берега, снова остановилась, повернулась к деревне и, задрав морду к темнеющему небу, тоскливо завыла. Но в ответ только где-то вдалеке промычала корова.

Так собака просидела на берегу почти час, не решаясь спуститься к воде. Что творилось в её душе, можно только догадываться. Наверное, она представляла себе, что хозяйки-девчонки уже давно дома, готовятся ко сну, в классе шум, суета, но никто не вспомнит о ней несчастной, никто не поспешит ей на помощь. Видно никому она не нужна – бедная несчастная собака.

Преодолевая страх, Жулька спустилась по крутому берегу, осторожно зашла в воду. Течение подхватило её, потащило вдоль берега. Собака взвизгнула, развернулась, торопливо работая лапами, вернулась к берегу, поскальзываясь на крутом осыпающемся откосе, мокрая и грязная, выбралась наверх. Отряхнувшись, села на траву, вновь тоскливо завыла, дрожа от холода, не спуская глаз с деревни, которая угадывалась теперь только россыпью светившихся в темноте окошек.

- Жу-у-лька-а-а, - вдруг послышалось издалека. Собака насторожилась. Мокрый её хвост, еще минуту назад трусливо поджатый к ногам, дрогнул, быстро свернулся в бодрое, загнутое кверху колечко. Тихонько тявкнув, Жулька недоверчиво прислушалась. Но сабачье сердце уже встрепенулось в радостном ожидании. Она и среди сотни голосов узнала бы этот голос – голос хозяйки.

- Жу-у-лька-а-а, - донеслось в сгущающейся темноте еще раз. Собака в ответ залилась неистовым радостным лаем, кубарем скатилась с крутого берега, плюхнулась в воду, торопливо заработала лапами. Течение понесло её вниз, но Жульке уже не было страшно. Она плыла наискось, стараясь выплыть к пологому песчаному берегу, время от времени громко взлаивала, - боялась, чтобы Татьяна её не потеряла.

Выплыть к песчаному берегу ей все же не удалось, течением её снесло метров на пятьсот к заросшему густой травой болотистому берегу. Увязая в топком илистом дне, Жулька пробралась через заросли прибрежной осоки, выбралась, наконец, на сухое место, затрусила в сторону деревни. Издалека увидела одинокую фигуру в светлом платье, направлявшуюся в сторону реки, призывно тявкнула, радостно виляя хвостом, бросилась навстречу.

Таня протянула было руки, чтобы взять свою любимицу на руки, но увидев в каком она виде, невольно отпрянула.
- Батюшки, Жулька, на кого ты похожа. Где ты извазякалась так? – Вид у собаки и в самом деле был мало привлекательным, - мокрая, лапы и живот перепачканы илом, белая мордашка в каких-то бурых пятнах, отвисшее правое ухо надорвано и покрыто корочкой запекшейся крови.

Что там говорила Татьяна, Жулька конечно не понимала, но, уловив в её голосе осуждающие интонации, тотчас приняла виноватый, заискивающий вид, - прижала к затылку уши, вытягивая шею, тыкалась носом в Татьянины ноги, суетливо скакала вокруг неё, беспрестанно виляя из стороны в сторону хвостом. Одним словом, всем своим поведением демонстрировала покорность, просьбу простить её, обещание, что такого безобразия больше никогда не повторится.

Татьяна невольно рассмеялась:
- Ну и подлиза ты, Жулька. Ладно, пошли домой. - По изменившейся интонации голоса, собака поняла, что прощена, и весело побежала впереди хозяйки в направлении школы.
Девчонки уже укладывались спать. Увидев Жульку, все переполошились, повыскакивали из своих постелей, босиком, в ночных рубашках окружили собаку.

- Чучело огородное, - неслись со всех сторон, - где ты репейника то нацепляла?
- А пузо то где так наела, - как барабан?
- Тань, а у неё ухо порвано. Да сильно то как. Ты что, подралась с кем-то? – Оля, опустившись коленками на холодный пол, осторожно наклонила ей голову, рассматривая надорванное ухо. - Так ведь и заражение получить можно.

Жулька вертела во все стороны головой, улыбалась, глаза её весело блестели, хвост болтался из стороны в сторону, колотился о железную ножку кровати. Охваченная радостным возбуждением, она этого не замечала. Откуда-то появилось большое оцинкованное корыто, Таня принесла ведро воды, потом вылила в него чайник кипятка. Подхватив Жульку, подняла её над водой. Та, увидев воду задергалась было, заупиралась, цепляясь задней лапой за край корыта, а передними стала загребать воздух, как будто плывет. Девчонки прыснули от смеха, а Татьяна грозно прикрикнула:
- Ну-ка, прекрати! Сама нашкодила, еще и упираешься. Не бойся, не утопим.

И Жулька смирилась. Покорно опустила лапы в воду, доверчиво и вместе с тем просительно поглядывала на девчонок. А те принялись выдирать застрявшие в шерсти колючки репейника, поливать её водой из ладошек. Кто-то принес мыло, шампунь, стали её отмывать. Смоченной в одеколоне ваткой осторожно протерли пораненное ухо.

- Вер, - обратилась Ольга к чернобровой подружке, тоже стоявшей рядом на коленках, - зашивать надо, а то ведь так и зарастет, - будет у Жульки раздвоенное ухо. Вся женская красота пропадет, станет похожей на драчливого кобеля. Ты ведь ветеринар, так вот давай! У меня там и иголка с шелковыми нитками есть.

- Ой, девочки, я боюсь.
- Вот те на, ты же ветеринар.
- Ну и что, по правилам надо спиртом все протереть, иначе инфекцию можно занести; обезболивающий укол-заморозку поставить. А у нас нет ничего. А так она все равно не даст, визг поднимет, еще и укусит.
- Не укусит, мы её держать будем, а вместо спирта – одеколоном протрешь. Давай, не трусь. Там и нужно то всего четыре дырочки проколоть. Ушки у неё смотри, какие тоненькие.

Вера решилась, - она уже не раз прокалывала знакомым девчонкам уши под сережки, - дело знакомое. Принесла иголку с шелковой ниткой, протерла их ваткой, смоченной одеколоном. Жулька с подозрением смотрела на все эти приготовления, как будто догадывалась к чему идет дело. Когда Ольга крепко взяла её за голову, а Вера попыталась проткнуть ухо иголкой, рыжая подняла такой визг, завыделывала всем своим телом такие крендели, что девчонки невольно отпрянули назад. Собака визжала, гавкала и скулила одновременно. Задней лапой ударила по краю корыта так, что оно завалилось набок, вода хлынула на пол, растекаясь под девчоночьими кроватями. Забренчал крышкой опрокинутый, стоявший на полу чайник. Все только ахнули.

- Хватит вам издеваться над собакой, - рассердилась Татьяна, выхватила у них Жульку, стала вытирать её своим халатиком. Пока девчонки подтирали пол, выносили из класса ведро с корытом, просушила Жульку феном, внимательно разглядела раненное ухо.
- Йодом все-таки нужно смазать на всякий случай, - заключила она, - и перевязать. Бинта ни у кого нет?

Бинт нашелся. Ухо, несмотря на яростное сопротивление Жульки, намазали йодом, наискось обмотали ей голову бинтом, наложили на него поврежденное ухо, по возможности сдвинув порванные края, и туго примотали бинтом сверху, завязав его бантиком. Вид у неё стал презабавным, Собака успокоилась, жмурилась грустными глазами, время от времени зевала, - хотела спать. Татьяна уложила её чистую и пушистую возле себя на кровать и вскоре она уснула.

Всю ночь Жулька вздрагивала, шевелила лапами, даже тявкала во сне, - ей снились страшные сны. Таня просыпалась, успокаивала её, гладила по забинтованной голове. Хозяйка даже не подозревала, каким трудным был для неё прожитый день, - как много она пережила и как многому научилась. Она научилась уходить от преследования, научилась плавать, впервые в своей жизни сама добыла себе пропитание, получила ранение в боевой схватке, испытала острое чувство одиночества от потери хозяйки, она научилась преодолевать страх.