Глава третья

 

Мать улыбалась ему. Эта выцветшая, некрасивая мать, которую ему никогда не хотелось нарисовать, потому что, каким бы хорошим не вышел рисунок, она все равно не поймет его, не оценит. Никто не поймет, даже младшая сестра. А ведь они – малани! Они должны быть более глубокими, более мудрыми, открытыми чувствам. Особенно здесь, в подводном городе. Среди плесени и деградации. Среди ржавых конструкций и распада. Пилс не знал, почему ему хочется рисовать именно это, но целые дни тратил на то, чтобы отыскать грязь своего родного города. Грязь, о которой знали все, но никто не хотел об этом говорить, никто не хотел смотреть на это, как бы талантливо он не изображал реальность своего города. И Пилс не мог этого понять. Не мог принять всех этих отрицавших действительность людей, включая младшую сестру, так сильно напоминавшую мать – женщину, которая выцвела и увяла, принеся себя в жертву своим детям. И дети приняли от нее эту жертву. Пилс не знал, понимает ли это Габу, но он понимал. Понимал, и думал, что когда-нибудь сестра вырастит, родит детей и повторит судьбу своей матери. А он… Ему останется лишь найти такую женщину, как мать и повторить судьбу своего отца – сбежать при первой трудности, растаять в толпе, предать. Стать тем, кого он ненавидит. Или притвориться, что стал… Для мальчика, лишь недавно научившегося писать, все это было очень сложно. И не оставалось ничего, кроме увлекавших его рисунков, которые никто не любил кроме него. И эти рисунки стали для него его детьми. Детьми, как были они с Габу для его матери. Детьми, ради которых можно умереть, отдав всего себя, ради их будущего и славы, потому что без славы рисунки мертвы. Они питаются признанием. Они нуждаются в понимании. Они также слабы и беспомощны, как новорожденные дети. И многие из них обречены на смерть. Самые слабые, самые неудачные – ошибки. Поэтому Пилс старался не совершать ошибок, старался не давать жизнь тем, кто умрет спустя пару дней, кого никогда не признают. Нет. Он не желал смотреть на их страдания и агонию. Габу так и не смогла понять, почему брат предал огню все свои ранние картины, которые нравились ей, потому что на них был дом, знакомый мир. Мир, который все признают, но не желают на него смотреть.

- Твоим картинам не хватает солнца, - сказала пожилая женщина, готовая купить несколько работ Пилса. Она же предложила покинуть с ней подводный город. Женщина, которая была старше его матери. – Ради картин, - сказала она, когда увидела сомнения в глазах Пилса.

- Ради картин, - сказал он, когда Габу начала упрекать его в бегстве.

- Ради картин? – сначала нахмурился, а затем рассмеялся Юругу много лет спустя.

Они сидели с Пилсом в одном из баров Андеры, и это был первый день их знакомства – недолгого, но плодотворного.

- И что, разве ты никогда не думал о себе, о своей собственной жизни без картин?

- Думал, но в этом еще меньше смысла, чем в картинах.

- И о чем же ты думал, если не секрет?

- О многом.

- Но ты уже забыл, о чем конкретно?

- Кажется, да.

- Ты был ребенком.

- Сестра думает, что я до сих пор еще ребенок.

- Твоя сестра все еще живет в подводном городе, и ты – ее единственный шанс убраться оттуда.

- Сомневаюсь, что она хочет убраться оттуда.

- Еще как хочет, только не говорит об этом, не признается. Помнишь, как было с твоими картинами в детстве? Все они были такими настоящими, что никто не хотел смотреть на них.

- Откуда ты знаешь?

- Я многое знаю.

- Вот как? – Пилс вспомнил женщину, которая помогла ему убраться из подводного города.

- Она здесь ни при чем, - сказал Юругу.

- Кто ни при чем? – растерялся Пилс, потому что вслух ничего не говорил.

- Женщина, о которой ты думал, - Юругу наградил его широкой улыбкой.

- Но…

- Да, я умею читать мысли. И да, я могу сделать для тебя намного больше, чем сделала та старуха, с которой ты жил здесь.

- Я с ней уже не живу.

- Но твои картины все еще мертвы.

- Они не мертвы.

- Но уже в агонии.

- Хватит!

- А то, что? – Юругу добродушно улыбнулся. Улыбнулся лицом, но не глазами. Глаза остались холодными и безучастными. Глаза, способные вместить в себя целый мир.

- Кто ты, черт возьми? – спросил Пилс, чувствуя, как трезвеет.

- Я тот, кто исполнит все твои мечты, художник! – улыбка Юругу стала шире. – И нет, малани! Не переоценивай себя! Я не хочу, чтобы за это ты жил со мной, как жил с той старой девой.

- Тогда какова плата?

- Твоя сестра.

- Что? На кой черт тебе моя сестра?

- Она – малани.

- Есть и другие древние.

- Мне подходит Габу.

- Найди себе другую куклу.

- Найду, если ты откажешься.

- Ты еще ничего не предложил кроме туманных обещаний.

- Как тебе предложение войти в историю?

- Снова туман.

- Или же страх, что тебя обманут, собьют с толку. Не бойся, я слишком стар, чтобы обманывать.

- Не очень-то старым ты выглядишь, - Пилс потянулся за рюмкой, решив, что лучше будет напиться и забыть утром обо всем, что случилось в эту ночь.

- Не все в этом мире является тем, чем кажется, - сказал Юругу. Или же не сказал, а подумал?

На мгновение Пилсу показалось, что он каким-то странным образом смог услышать его мысли. Он осторожно поднял глаза, посмотрел на своего нового знакомого. Юругу сидел напротив него, не двигался, почти не дышал.

- Если бы ты сейчас рисовал мой портрет, то что бы родилось на твоем холсте, художник? – спросил он Пилса. Спросил чужим голосом, проникшим в голову.

- Как такое возможно? – прошептал Пилс. – Это что, какой-то трюк?

- Можно и так сказать, - сказал голос в его голове. Голос, принадлежавший кому угодно, кроме Юругу. Красавец малани был лишь оболочкой, которой управлял кто-то более сильный, более древний.

- Все верно, художник, - услышал Пилс безмолвное согласие.

- Кто ты такой, черт возьми?

- Ты знаешь.

- Нет, - Пилс затряс головой, увидел, как вздрогнула рука Юругу. Вернее не рука - воздух вокруг нее, едва заметно преломив свет. Страх парализовал тело Пилса. Или же не страх? Он пытался пошевелиться, но не мог – сил хватало лишь смотреть, как к нему приближается нечто, покинув тело Юругу.

- Очень сложно найти сильное тело, - говорил голос в его голове. – Еще сложнее нейти слабый разум в сильном теле. Особенно, если это малани.

- Почему малани? – Пилс поборол немоту, отшатнулся назад, вжался в спинку стула.

- Малани не так молоды, как все остальные.

- Молоды? – Пилсу начало казаться, что пока он говорит, с ним ничего плохого не случится. – Как они могут быть молоды, если они самая древняя раса?

- Не самая.

- Это не возможно.

- Ты так думаешь? – спросило Пилса нечто, застывшее перед ним. Нечто, которое невозможно было видеть, лишь чувствовать, знать, слышать в своей голове.

«Не молчать! Не молчать! Не молчать!» – говорил себе Пилс, все еще веря, что слова могут спасти. Но спасти от чего? Кто перед ним? Призрак? Дух? Очередная новая технология, способная свести с ума? Обман или реальность? Вымысел или неизбежность жизни? История или фальсификация? Самая древняя фальсификация… древнее малани…

- Ты не можешь быть перворожденным, - сказал Пилс. – Это легенда, вымысел.

- Тогда что ты видишь сейчас?

- Не знаю. Безумие, подделку. Может быть, я пил слишком много и сошел с ума.

- Или же легенды просто вдруг оказались правдой.

- Нет! – Пилс сильно вспотел, но не заметил этого. – Ты просто смеешься надо мной!

- Как старший над ребенком?

- Ты не можешь быть Номмо. Не можешь быть перворожденным!

- Боишься утратить свою исключительность, малани?

- Даже если перворожденные и существовали, то они умерли давным-давно.

- Они просто перешли на новый уровень. Без времени и пространства. Они…

- Они? – зацепился за услышанное слово Пилс. – Ты сказал: они? Они – не мы! – ему захотелось рассмеяться. – Выходит, ты не один из них. Выходит…

- Они просто не взяли меня с собой.

- Не взяли? – Пилс обмяк, сдался. – Но…

- Так решили наши первопредки.

- Кто?

- Те, кто был до нас. Те, кто дал жизнь нам, как мы дали жизнь вам – малани, - дух вернулся в тело красавца Юругу. – Ты знаешь, что такое вселенский хаос, художник? – спросил он Пилса голосом Юругу. – Знаешь, что в этом хаосе скрыто порядка во много раз больше, чем ты можешь себе представить? – он потянулся за стопкой, выпил. – Вся наша вселенная – это одна большая дорога. А у каждой дороги есть начало и конец, художник. У каждого мира есть свой расцвет и свое падение. Свое добро и свое зло. Свой свет и своя тьма. Своя половина… - он закрыл глаза, замолчал.

- Половина? – растерянно спросил Пилс. – Женщина? Так все дело в женщине? Даже у Номмо? Тебя не взяли, потому что ты не смог найти себе пару?

- У меня была пара. Была до тех пор, пока совет не решил, что молодому народу малани нужен посланник, нужен свет, за которым они смогут идти, - Юругу посмотрел на Пилса. – Вы тогда убивали друг друга, ненавидели, находились на грани краха, гибели, поэтому…

- Поэтому нашим спасителем стала твоя девушка, твоя половина? – Пилс потянулся за своей стопкой, но решил не пить.

Древние легенды оживали в памяти. Легенды, в которые уже почти никто не верил. Они стирались, становились пылью. Легенды о спасителе, пророке…

- Для меня это всего лишь моя половина, - тихо сказал Юругу. Пилс бросил на него короткий взгляд, боясь смотреть слишком долго. – Она спасла вас. Вы убили ее.

- Мне жаль.

- Не извиняйся. Она знала, что все будет именно так… - Юругу снова выпил, замолчал, предаваясь воспоминаниям.

- Поэтому ты остался? – спросил Пилс, выждав пару минут.

- Поэтому они оставили меня здесь, когда настало время покидать вас. Оставили, потому что вселенский хаос стремится к порядку, стремится к парности…

- Вот как… - Пилс снова подумал, что было бы неплохо выпить. – И ты все это время… был здесь? Среди нас? Один? – Юругу не ответил, но Пилс знал ответ. – Так много лет.

- Время ничего не значит для меня. Куда страшнее видеть, как умирает память. Вы забываете своего спасителя, и вместе с вами, кажется, я начинаю забывать свою половину.

- Представляю, как ты ненавидишь тех, кто заставил тебя тогда расстаться с ней.

- Тогда в этом был смысл. Сейчас – только пепел.

- Из-за нас?

- Вы – малани. Вы еще слишком молоды, чтобы понимать это. Но вот первопредки…

- Так ты зол на них? Зол за то, что они не сказали тебе, как все будет спустя тысячи лет?

- Сомневаюсь, что их заботило это. Лишь порядок вселенского хаоса. Словно краски, вылитые наудачу на холст в надежде, что случайность создаст идеальную картину, художник.

- Такого не бывает.

- А если для попыток у тебя есть целая вечность?

- Это глупо.

- Это наше начало. Хотя я думаю, что было и что-то прежде. И будет. Ведь для тех, у кого нет времени, будущее может начаться в прошлом, а прошлое в будущем. Кто знает, на какой уровень они перейдут дальше? И кто даст гарантию, что в итоге все это не вернется к своим истокам, продолжив древний путь в молодой расе, которой еще только предстоит родиться, – Юругу прервался.

Вокруг кипела жизнь, но Пилсу начало казаться, что все это происходит где-то извне, не в его мире, не в его жизни. Белый холст вставлен в мольберт, кисть в одной руке, в другой палитра, но рисунок никогда не родится, не родится желание рисунка, потребность в рисунке, если только рисунком не станет черный цвет, которым можно закрасить холст. Черный непроглядный цвет. Все остальное обман, фальшивка. По крайней мере для него – для Пилса. Как цели матери и сестры. В них есть смысл, но они не применимы к нему. Он может лишь рисовать, делать наброски, разбрызгивать краску, надеясь, что рано или поздно родится шедевр. Но у него нет вечности для этого.

- Можно выбрать другой путь, художник, - сказал Юругу голосом внутри головы. – Я могу показать тебе другой путь. Твой собственный путь… - Юругу закрыл глаза, запрокинул голову и начал насвистывать мелодию песни, которую пела Пилсу мать, когда он был еще ребенком. Пела ему и его сестре. В прошлом. В далеком прошлом, которое когда-нибудь станет будущем. Много лет спустя. В комнате для допросов. За столом. Из уст безумца и убийцы. Из уст брата сестре…

- Не смей, слышишь! – зашипела на него Габу. – Ты не имеешь права вспоминать мать. Не сейчас!

- Почему нет? – спросил Пилс, не открывая глаз, но воспоминания уже померкли, отступили. – Чем плоха ее песня?

- Не из твоих уст!

- Почему?

- Потому что… - Габу бросила взгляд на пожилого следователя, все еще притворявшегося безучастным свидетелем. – Потому что ты – убийца! – сказала она брату, окончательно отбросив сомнения.

- Убийца? – тонкие губы Пилса растянулись в улыбке. – О нет, Габу. Я не убийца. Я элемент сложной мозаики, замысла… Впрочем, как и ты.

- Какого еще к черту замысла? И… И при чем тут я? – Габу невольно вспомнила проведенную с Юругу на пляже ночь, снова бросила косой взгляд на старого следователя.

- Система уже запущена, сестра, и ты не сможешь ничего остановить, – и снова улыбка тронула тонкие губы. – Скажи, в ту ночь, что ты провела с красавцем малани… вы ведь не просто гуляли, верно?

- При чем тут это?

- Ответь ему, - попросил Габу следователь. – Это может быть интересно.

- Интересно для кого? Для вас? – она наградила следователя гневным взглядом. – Если хотите что-то понять, то найдите этого малани. Он был с моим братом достаточно долго, чтобы знать о его… о его…

- Картинах? – помог ей Пилс.

Габу вспомнила фотографии рисунков, оставленных на стенах в квартирах убитых женщин, невольно вздрогнула, повернулась к следователю.

- Этот малани и есть тот самый агент брата, о котором я вам говорила.

- Юругу, кажется? – спросил следователь. Габу кивнула. – И у вас с ним была интимная связь? Я правильно понял?

- Да, но…

- И он помог вам уехать из подводного города?

- Да…

- Так, выходит, вы были с ним знакомы и прежде?

- Нет.

- Тогда зачем он оплатил переезд?

- Я не знаю! – Габу устремила к брату молящий взгляд. – Пожалуйста, расскажи им о том, как все было на самом деле!

Пилс лишь улыбнулся в ответ, снова закрыл глаза и начал насвистывать песню, которую пела им с сестрой мать когда-то очень давно. Песню, которую Габу теперь начинала ненавидеть. Песню, вгрызавшуюся в сознание, принося боль. Даже когда увели брата, и мелодия уползла из комнаты для допросов следом за ним, даже когда пришел штатный толстяк-художник, чтобы Габу помогла нарисовать ему портрет Юругу.

- Закатайте, пожалуйста, рукав, - попросил он тонким, почти женским голосом.

Габу подчинилась. Толстяк сделал ей укол, попросил сосредоточиться на человеке, которого нужно нарисовать, прикрепил к вискам пару датчиков, установил на столе экран и запустил программу, прогонявшую перед глазами Габу тысячи лиц. Разрезанных на части лиц. Носы, губы, подбородки, щеки, лбы, прически, глаза, надбровные дуги. Габу почувствовала, как с этим дьявольским хороводом начинает вращаться и весь окружавший ее мир. Тошнота подступила к горлу. Она попыталась игнорировать это, не замечать, но уже через пару секунд, сорвав с головы датчики, бежала к мусорному ведру у другой стороны стола.

- Ничего страшного, – сказал толстяк-художник, хотя Габу и не собиралась извиняться. – Такое иногда случается. Особенно с малани. Говорят у вас особенное восприятие. Более тонкое.

- К черту! – отмахнулась Габу. – Удалось получить рисунок?

- Почти, - улыбнулся он, повернул к себе экран и начал быстро рисовать лицо, собирая его из выбранных Габу элементов. Не прошло и пары минут, как толстяк показал Габу фотографию Юругу. – Похож? – спросил он, широко улыбаясь и заранее зная ответ.

- Как две капли воды, - подыграла Габу, выразив восхищение.

Улыбка толстяка стала еще шире. Он засуетился, собирая свои вещи, начал что-то насвистывать, напомнив Габу песню матери. Песню из прошлого, которую сегодня своим исполнением опошлил брат.

- Ну, может быть, еще увидимся, - сказал на прощание толстяк.

Габу не ответила. Единственная дверь закрылась. Щелкнули замки. Габу выждала четверть часа, поднялась на ноги, прошлась по комнате, снова села, выждала еще пару минут и снова поднялась. Вернулась мелодия песни из детства. Габу не сразу поняла, что начала напевать ее, выругалась, вернулась за стол, налила себе стакан воды, выпила, попыталась отвлечься, думать о своей новой работе, которую она сегодня пропустила, о своем номере в отеле, снова начала напевать ставший ненавистным мотив.

- Это та же песня, что насвистывал ваш брат? – спросил старый следователь, едва перешагнув через порог.

- Что простите? – растерялась Габу, поняла, о чем говорит следователь, поджала губы, не зная, что сказать.

- Странное совпадение. Вы так не думаете?

- Нет, - Габу наградила следователя гневным взглядом. – Долго вы меня еще собираетесь здесь держать? У меня, как ни как, работа…

- Боюсь, с работой у вас ничего не выйдет. По крайней мере сегодня.

- Тогда отведите меня в туалет, - попросила Габу, стараясь не выдать охватившее ее беспокойство.

Следователь нахмурился, поджал губы, словно что-то решая, затем кивнул, позвал дежурного, велел отвести Габу в камеру.

- В камеру? – она почувствовала, как кровь отхлынула от лица.

Охранник взял ее под локоть, потянул вперед. Седеющий следователь смотрел, как она уходит. Его взгляд не нравился Габу. Не нравился еще сильнее, чем взгляд брата, увиденный сегодня. Взгляд безумца, убийцы. Взгляд хищника. Да. Именно хищника. Именно так на нее смотрел старый следователь. Так, по крайней мере, ей казалось. Казалось от страха. Весь мир начинал казаться хищником. А она… она стала жертвой. Невинной жертвой, которую ведут в подвал, в одиночную камеру больше похожую на клетку. Охранник закрыл замок, вернулся в лифт. Несколько секунд гудели электромоторы, поднимая кабину с пассажирами, затем наступила тишина, в которой Габу боялась даже дышать. Белый свет ламп под потолком придавал всему бледные, болезненные оттенки.

- За что ты здесь? – услышала Габу вопрос, но не сразу поняла, что говорят с ней. – Я здесь, эй! – защелкала пальцами, привлекая внимание, девушка в соседней камере. Габу обернулась.

Девушка, звавшая ее, не была человеком. Не была она и малани. Что-то среднее – причудливый виток эволюции чужого мира.

- Кто ты? – спросила Габу, не особенно желая разговаривать, но еще больше не желая находиться наедине со своими мыслями.

- Я вообще-то спросила, за что ты здесь, - грубо напомнила девушка, напрягая сложенные на груди мускулистые руки. – Или же ты оглохла?

- Я – сестра Пилса, - сказала Габу, стараясь не показывать страх перед своей новой знакомой, но в тайне надеясь, что репутация брата сможет ей сейчас хоть как-то помочь.

- Сестра убийцы? – спросила девушка, не скрывая презрения.

- Да.

- Плохо. Не люблю психопатов. От них одни проблемы. - Девушка прищурилась. – А ты здесь, потому что помогала ему?

- Нет!

- Тогда за что? – взгляд ее стал сальным, оценивающим. – Работала на улице?

- Нет! – оскорбилась Габу.

- Тогда за что, черт возьми?! – заорала девушка в соседней камере, потеряв терпение.

Габу попыталась выдержать ее взгляд, но смутилась через пару секунд, отвернулась, села на жесткую кровать, которую и кроватью-то назвать было нельзя, попыталась ни о чем не думать.

- Не смей поворачиваться ко мне спиной! – зашипела на нее девушка в соседней камере. Габу не ответила. – Я доберусь до тебя, и тогда ты пожалеешь!

- Нет, не доберешься, - сказала Габу, но встречаться взглядом со своей новой знакомой так и не решилась. – Между нами решетка, а значит, сейчас ты ничего не сможешь сделать мне. Так что отстань и дай подумать.

- Вот значит как… - девушка в соседней камере проверила на прочность решетки – безуспешно, попыталась дотянуться до Габу – снова неудачно, грязно выругалась, запыхтела, словно вот-вот лопнет. – Ладно. Дождемся ночи. У меня здесь знакомый охранник, посмотрим, как ты запоешь, когда между нами не будет решеток.

- Не надейся, что я останусь здесь так долго, - сказала Габу, однако липкий страх поселился внизу живота ожиданием приближения чего-то недоброго.

«А что если соседка по камере не врет? Что если наступит ночь, а я все еще буду здесь? Что тогда?» Габу обернулась, невольно останавливая взгляд на мускулистых руках девушки в соседней камере.

- Страшно? – спросила девушка. – Вижу, что страшно. Это хорошо. Мне нравится видеть твой страх.

- Оставь меня в покое, - попросила Габу, вспомнив, как еще вчера жизнь казалась радужной и идущей в гору. У нее было свое жилье, работа. И все это не в прогнившем, пропахшем морской солью городе под водой, а здесь, в городе, где мечтает каждый и где мечты каждого могут стать реальностью. Но вот наступило утро и принесло очередной сюрприз. – Ненавижу тебя, Пилс, - произнесла одними губами Габу.

- Молитвы тебе не помогут, я все равно приду за тобой! – пообещала девушка в соседней камере, неверно истолковав ее мысли.

Габу не ответила, легла на жесткую кровать. На мгновение ей показалось, что она заснула. Перед глазами мелькнули какие-то неясные картинки, миражи, блики. Где-то далеко зазвучал голос, напевающий знакомый мотив песни, которую днем насвистывал брат. Габу вздрогнула, открыла глаза. Лампы под потолком были все еще включены, но кто знает, выключают ли их здесь совсем? «Сколько же я спала?» – подумала она. Где-то далеко послышались шаги. «Охранник!» - решила Габу, обернулась, чтобы увидеть девушку в соседней камере. Девушка стояла, скрестив на груди сильные руки атлета, и улыбалась в предвкушении. «А если она не соврала и охранник действительно ее друг? Что тогда?» - Габу вжалась в кровать, не зная, что делать. «Бежать! Но куда? Искать выход! Но здесь одни решетки!»

- Послушай, - обратилась Габу к девушке в соседней камере, - я ничего не сделала тебе, не хотела ничего тебе сделать, и если какие-то мои слова тебя обидели, то я прошу прощения. Слышишь? Прости меня. Только… - она замолчала, услышав смех, который был еще страшнее, чем мускулистые руки.

«Я пропала! Пропала! Пропала!» Габу заметалась по камере, словно это могло помочь ей найти выход. Шаги охранника приближались. Они стучали в висках все громче и громче, став одним целым с ударами сердца. Вот к ним прибавился размеренный звон ключей. Вот появилась уродливая тень охранника. Вот Габу слышит его тяжелое дыхание. Дыхание палача. Сейчас он придет и впустит к ней ту безумную девушку из соседней камеры. И ничего нельзя исправить, невозможно вымолить прощения. Габу вжалась спиной в холодные прутья решетки, тщетно пытаясь закричать. Охранник подошел к ее камере, остановился. Он казался Габу таким огромным, таким безжалостным! Снова звякнули ключи, скрипнул замок. Дверь в камеру открылась. Охранник замер на пороге, запустив большие пальцы рук за широкий кожаный ремень, к которому были прицеплены связка ключей и увесистая резиновая дубинка.

- Пожалуйста, не бейте меня! – взмолилась Габу. – Я ничего не сделала. Совсем ничего... – она замолчала, увидев на лице охранника удивление.

- Собирайся, к тебе пришел твой адвокат, - сказал он, так и не решив, спятила она или затеяла какую-то игру. Она – сестра убийцы, сестра изощренного психопата, рисовавшего на стенах картины, используя кровь и внутренности своих жертв.

- Адвокат? – растерянно переспросила Габу.

- Не вздумай играть со мной! – предупредил охранник и взялся за рукоять дубинки. Габу закивала, заставила себя отойти от решетки.

- Ты еще вернешься! – пообещала ей девушка в соседней камере.

Габу не ответила. Она шла по коридору впереди охранника и думала лишь о том, что сделает все, лишь бы не вернуться назад в камеру. Все, что угодно.

- Стой здесь! – велел ей охранник, когда они вышли из лифта.

Этаж был знаком Габу. Сюда ее привезли утром. Таким далеким утром! Сейчас за окном начинался вечер. Ранний вечер. А казалось, что прошла целая вечность. Вечность в заточении с безумцами и садистами. Грузчики с офисным оборудованием, которых они пропускали, вошли в лифт. Двери закрылись. Габу услышала, как загудели электромоторы. Загудели, напоминая ей о том, как утром она спустилась в подвал на этом лифте, в свою камеру. Нет, больше она не хочет слышать этот звук! Никогда! Никогда!

- Иди вперед, - охранник ткнул ее дубинкой в спину.

Габу вздрогнула. Ноги стали ватными. Что будет дальше? В какие неприятности втянул ее брат на этот раз и как из них теперь выбираться? Охранник провел Габу вдоль по коридору. Габу увидела дверь в знакомую комнату для допросов. Охранник велел ей войти.

- Теперь можете оставить нас, - сказал мужчина, стоявший у стола.

Он был молод, высок и почти красив, почти, потому что Габу сейчас не могла думать ни о чем другом, кроме камеры, в которую она не собиралась возвращаться.

- С вами все в порядке? – спросил мужчина.

Габу встретилась с ним взглядом. У него были голубые глаза и светлая кожа. Темная щетина пробивалась на подбородке и щеках.

- Вас держали в одиночной камере?

- Да.

- Никто не пытался давить на вас, принуждать к признанию?

- Мне не в чем признаваться.

- Это я уже прочитал, - он жестом предложил ей сесть за стол, представился. – Я лучший адвокат этого города, и если вы не возражаете, то я буду вести ваше дело.

- Почему? – недоверчиво спросила Габу.

- Что почему? – по-детски доверчиво удивился он.

- Почему лучший адвокат города хочет вести мое дело? У меня нет ни денег, ни власти, чтобы расплатиться с вами.

- Но у вас есть брат, и есть известность, а для адвоката иногда победа в громком деле намного ценнее денег.

- Я вас не понимаю.

- Я дам вам свободу, вы дадите мне славу. Так достаточно ясно, Габу? Не возражаете, если я буду называть вас Габу? Если нет, то можете называть меня Флавин.

- Мне все равно.

- Ну, вот и отлично, - он улыбнулся одними губами, попросил Габу подписать несколько документов, разрешающих ему вести ее дела в суде.

- Мне придется вернуться в камеру? – спросила Габу, решив, что все складывается слишком хорошо, чтобы оказаться до конца правдой и выходом из сложившейся ситуации. Флавин снова встретился с ней взглядом. – Я не хочу больше в камеру, - сказала Габу. – Там… там…

- На вас пытались оказать физическое давление?

- Нет, но…

- Тогда забудьте, потому что проку от этого не больше, чем от слез.

- Хорошо, забуду, только вытащите меня отсюда.

- Вытащу. По крайней мере до тех пор, пока не найдут того малани, о котором вы говорили или не появятся новые факты.

- Тоже думаете, что я вру?

- Я адвокат. Я защищаю своего клиента, а не думаю и не строю доводы.

- Понятно, - Габу помрачнела.

- Но вашу версию я выслушаю с большим удовольствием.

- Разве там не рассказывается обо всем? – спросила Габу, бросив взгляд на толстую папку с бумагами на столе.

- Там есть лишь одна версия. И сразу скажу, эта версия нам не подойдет.

- Хорошо. Что вы хотите узнать?

- Не здесь.

- Не здесь?

- Вы устали, измотаны, напряжены. Вам нужно принять душ, выспаться, отвлечься. И только потом вспоминать, - Флавин улыбнулся. Снова одними губами. – Вам есть куда пойти?

- У меня номер в отеле.

- Боюсь, туда вы вернуться не сможете.

- Почему?

- Потому что законники считают это местом преступления.

- Но там мои вещи! Моя одежда, деньги…

- Придется придумать что-нибудь другое. - Адвокат прищурился, окинул Габу оценивающим взглядом. – Думаю, у вас один размер с моей помощницей, так что проблема с одеждой решится. А что касается жилья, то есть два варианта: либо отель, либо мой дом.

- Я бы предпочла отель.

- Хорошо, я сниму для вас номер и пришлю Джо.

- Джо?

ЧИТАТЬ ДАЛЕЕ... (ч.2)