Ипатовский метод


Глава 1.

Знаете ли Вы, как Первому секретарю крайкома партии стать Первым секретарём ЦК КПСС? Я тоже не знаю. Но вот как ему стать членом ЦК КПСС, - это я имел возможность однажды наблюдать. Надо по предварительной договорённости совершить некий «подвиг». Который бы пресса раструбила до небес.
Для моего земляка (чтоб ему ни дна, ни покрышки) таким «подвигом» стал «Ипатовский метод». Я не знаю точно, когда именно Михаил Сергеевич договорился с Леонидом Ильичём, но подозреваю, что это было при их встрече в Теберде.
Итак, нужен трамплин! Раз нужен, значит будет. И теоретики на скорую руку придумывают «Ипатовский метод». В чём же его суть? А вот в чём. То, что на востоке края погода обычно теплее, чем на западе, знают почти все. А значит и все сельхозпроцессы раньше начинаются на востоке, а затем волной движутся на запад. Это создаёт соблазнительную иллюзию, что технику можно использовать тоже волной, то есть сконцентрировать, например, в уборку все комбайны края на востоке и такой массой стремительно убирать пшеницу поочерёдно во всех колхозах, передвигаясь на запад. Всё это при первом приближении. Если вникнуть подробнее, то сразу было видно, что всё это «липа». Как, например, быть с серединой края вдоль Калаусских высот, где созревание происходит традиционно позже и западных, и восточных? А Ставропольская возвышенность? А Карачаево-Черкесия, которая в то время тоже входила в состав края и которая абсолютно не вписывалась в эту схему? А самое главное, что скорость уборки даже большой массой комбайнов намного ниже скорости «волны созревания». Но зачем широкой публике такие подробности? Хватит им и первого приближения!
Московское радио стало регулярно сообщать о ценной инициативе энергичного Первого секретаря, а сам он стал спешно концентрировать технику … сразу на северо-западе края в Ипатовском районе. Действительно, если и в самом деле начинать с востока, то ведь «подвиг» может оказаться не триумфом, а совсем наоборот. Поэтому было решено не рисковать, выполняя всю затею, а лишь показать преимущества концентрации техники в одном районе. Как будто кто-то сомневался, что столь тепличные условия для одних за счёт других приведут счастливчиков к весьма заметному успеху. Да и район выбран один из самых урожайных. Чтобы, значит, заметнее была разница с соседями. Чтобы «подвиг» выглядел ярче.
Весенне-летний цикл борьбы за урожай озимой пшеницы начинается в крае с борьбы с сорняками. Дело в том, что если у нас не бороться с сорняками, то никогда не знаешь заранее, кто кого победит: пшеница сорняк или сорняк пшеницу. Поэтому наш край называют зоной рискованного земледелия и, чтобы снизить риск, опрыскивают пшеницу гербицидами. Чтобы дать возможность пшенице вырваться вперёд и задушить сорняк. Иногда к раствору добавляют удобрения и, таким образом, дополнительно делают и некорневую подкормку, которая существенно увеличивает урожайность. Позднее в сырых низинах пшеница иногда болеет, и мы её лечим фунгицидами. Ну а в конце мая – начале июня мы начинаем бороться с главным врагом – клопом-черепашкой и другими вредителями. Эта публика, дай ей волю, способна в кратчайший срок перевести высшие и ценные сорта пшеницы в разряд фуражной. Поэтому мы беспощадно травим её инсектицидами. Это яды такие, которые по идее должны действовать только на холоднокровных и не действовать на теплокровных. На практике у теплокровных от этих ядов частенько болела голова. Для меня в этом плане самым противным был метафос, запах которого до сих пор мне памятен и приводит к содроганию.
С вредителями мы обычно боремся до самой уборки, а затем в дело вступают комбайны, а мы переходим на подсолнечник, на свёклу и т.д. Конечно, цикл борьбы за урожай включает не только авиаобработки, у колхозников каждый день забот полон рот, но я говорю здесь о той части этой борьбы, которую хорошо знаю. В этой борьбе у нас в крае всегда придавалось большое значение авиации. Некоторые делают эту обработку наземными методами, но подавленной при этом пшеницы вполне хватило бы, чтобы окупить затраты на вертолёт, не говоря уже о самолёте. Да и качество намного ниже. Поэтому понятно, что колхозники всегда стремятся обзавестись к началу работ самолётом или вертолётом. Те, кто не успел сделать этого вовремя, рискуют, ни много, ни мало, остаться без урожая. Особенно если нет в запасе наземных средств.
Ну а если ты запасся самолётом, а у тебя его в последний момент отобрали? Тут ты обречён…


Глава 2.

«Только первый луч с Лад Балки
Осветил слегка крыло,
Мощный рокот ИП-40
Разбудил уже село…»
Сторож водил пальцем по строчкам наших неказистых стишков в «боевом листке», приклеенном к стенке вагончика (сейчас нет замполитов, так что молодёжь даже не знает, что такое «боевой листок»).
«…Витя пишет,
Вова «пашет»,
Толя видит третий сон.
Самолёт крылами машет,-
Разогнал уж всех ворон…»
Вообще-то «пахали» мы пока что только на бумаге. Находились мы со своим самолётом в совхозе Горьковский Новоалександровского района. Начать работу планировалось послезавтра, а пока мы занимались «организацией». Установили «колдун» (так у нас называют ветроуказатель), покрасили угловые знаки и бочку ГСМ. Разрисовали карту имеющимися препятствиями и сделали расчёты. Выпустили боевой листок. В общем, к работе мы уже готовы. Агроном, крупный и очень серьёзный сорокалетний мужчина, заглядывал нам в глаза и всё спрашивал, не забыли ли мы что-нибудь.
- Если что-то ещё надо сделать, говорите сейчас, чтобы потом не простаивать.
Но делать уже ничего не надо было. ГСМ опаханы и снабжены полным противопожарным комплектом. Флажки расставлены и «Т» выложено. У сторожа имеется ружьё и двадцать патронов именно с той дробью, которая предписана. Жильё и питание организованы на верхнем уровне. Загрузочная бригада снабжена необходимой техникой, спецодеждой, проинструктирована и готова к «бою». Да и вообще, столь хорошей организации и столь добросовестного агронома не часто приходится встречать на наших просторах.
До слуха донёсся звук самолётного мотора. А чуть погодя с востока, со стороны Ставрополя, появился Ан-2, который явно направлялся в нашу сторону. Ещё через пару минут мы разглядели, сто самолёт без сельхозаппаратуры. Значит тренировочный. И с начальством. Ну что ж, к проверке мы готовы.
В самолёте оказался заместитель командира лётного отряда. Он не стал нас проверять, а, немного помявшись, сообщил, что по приказу Первого секретаря наш самолёт перебрасывается в Ипатовский район. Конкретно в совхоз Виноделенский.
- Как так? Разве мы уже партийная структура? При чём тут Первый секретарь? А кто нас здесь заменит?
- Никто. На базе нет ни одной единицы.
- Но ведь Ипатовский район – это зона пятигорчан. Пусть они и прикрывают. Как мы можем прикрывать чужие «точки», если свои прикрыть не в состоянии? И как Вы собираетесь объяснить это здешним колхозникам? У нас ведь с ними договор и они сейчас нигде не смогут найти нам замену.
- Да знаю я всё это. Что ты мне душу травишь? Самому тошно, ну что я могу поделать? Приказ Первого. В общем, чтобы не позднее завтрашнего дня были в Виноделенском. Лучше, если сегодня. В план я вас уже поставил.
- Но Виктор Васильевич! Как же так! – я уже понял бесполезность спора, но уж очень не хотелось уходить с такой хорошей «точки». Да и запашок был у всего этого дела какой-то омерзительный.
- Всё, завязывай спорить! Получил приказ, – выполняй.
- Но позвольте, - обрел, наконец, дар речи онемевший было агроном, - а как же мы? Это же совершенно невозможно, - забрать у нас сейчас самолёт. Мы же не сможем найти замену. У нас нет наземных средств. Мы сделали ставку на вас.
- Ну что я могу сделать? Первый секретарь приказал…
- А договор?..
- Ну что ж, - развёл руками командир, - выставляйте санкции.
- Не забирайте у нас самолёт, - было дико смотреть, как грузный агроном с маху грохнулся на колени, протянув в мольбе руки к командиру, - это же смерть для нас. Вы оставляете нас без урожая…
Не в силах наблюдать всё это, я повернулся и пошёл к своему самолёту, даже не попрощавшись с командиром. Пожалуй, и правда, надо немедленно улетать, поскольку я почувствовал, что не смогу теперь встретиться взглядом ни с одним из местных колхозников. Я не был виноват, и всё же мне было невыносимо стыдно.
Мы молча и быстро собрались. Не прошло и часа, а мы уже взлетали, сопровождаемые угрюмыми взглядами загрузочной бригады. Маршрут на Виноделенский чертили уже в воздухе.


Глава 3.

Сверху это смотрелось, как одно большое село. Однако, как оказалось, здесь было не просто два села и два колхоза (точнее совхоз и колхоз), но они даже относились к разным районам. Граница проходила по железной дороге. Чтобы позвонить куме, живущей через дорогу, кум из Виноделенского должен дозвониться до телефонистки в Ипатово, та соединит его с телефонисткой в Дивном (Дивное – это райцентр Апанасенковского района), а уже та, в свою очередь, соединит его с кумой в Дербетовке. Разговаривая, можно помахать друг другу ручкой, однако звонок будет междугородний.
Аэродром у Виноделенского и Дербетовки был общий и находился строго на меже между землями двух хозяйств. Они всегда брали один самолёт на двоих и делили его по-братски, стараясь, насколько возможно, успеть обработать поля обоих хозяйств. Если не успевали, то вместе выбирали в обоих хозяйствах приоритетные участки и, в результате, претензий друг к другу не имели. Но в этом году Дербетовке, что называется, «не светило». «Большие дяди» погрозили пальчиком и дербетовский агроном, горестно вздохнув, больше не появлялся на аэродроме.
По обеим сторонам полосы поднималась озимая пшеница, которая в обоих хозяйствах обещала быть очень даже неплохой. Но и сорняк с обеих сторон полосы отнюдь не дремал…
В процессе организационных работ выяснилась одна не очень приятная для нас особенность данного хозяйства. Для ритмичной работы нам нужна мобильная и дисциплинированная бригада, которая была бы способна вставать в три часа утра с тем, чтобы за полчаса до восхода солнца уже загруженный самолёт успел оторвать колёса от ВПП и начать работу. А затем весь день напряжённая работа с перерывами лишь на завтрак и обед, которые происходили здесь же у самолёта. И так до захода солнца. И так каждый день. Пока не победим весь сорняк. Трудно быть дисциплинированным при таком плотном графике. Надо и корову подоить, и с детьми определиться, и по хозяйству что-то сделать. Но если ты «под самолётом», обо всём этом приходится забыть, пока он не улетит. Обычно в колхозе в таких случаях начальство «показывало власть», и колхозники, которым выпала эта доля, вынуждены были подчиняться, поскольку больше некуда было идти работать, кроме как в колхоз. Но здесь-то другое дело. Здесь два хозяйства и в обоих не хватает рабочих рук. Колхозники вели себя независимо и постоянно шантажировали начальство обещаниями уйти в другое хозяйство. В общем, начальству приходилось всё время лавировать и «держать руку на пульсе». Нам же это грозило не слишком ритмичной работой. Оставалось лишь горестно вздыхать, вспоминая боевую бригаду, оставшуюся в Горьковском.
Тем не менее (сказалось пристальное внимание краевых властей), работа наладилась и мы начали ритмично «гасить» сорняк.
Вообще в апреле работается очень даже в охотку. Несмотря на весьма напряжённый темп, всё делается просто в удовольствие. Ранним утром, когда солнце ещё не обозначилось ни в каком уголке неба, и ночные шорохи ещё не превратились в бормотание просыпающегося утра, мы спешим на аэродром. Ноги мокнут в росе, а ноздри жадно втягивают безумно свежий утренний воздух. Немного жаль большую часть человечества, которая даже не представляет себе, каким раем может быть Земля, когда это самое человечество ещё нежится в своих душных спальнях.
Быстро сбрасываем привязи и струбцины, опробываем двигатель и выруливаем под загрузку. Там уже кипит работа: колхозники распаковывают гербициды, выливают их в ёмкость, куда перед этим водовоз закачал воду, размешивают раствор и разматывают шланги для закачки раствора в самолёт. Едва мы остановились, как нам уже подключили шланг, и тут же весело застрекотала мотопомпа, заполняя наш химбак. Солнце ещё не взошло, но место, где оно взойдёт, уже обозначилось и притягивало к себе взгляды.
Оно так же ещё не взошло, когда мы вырулили на исполнительный старт. Мой большой палец давит кнопку выпуска закрылков, а взгляд ревниво поглядывает в точку, где должно появиться солнце: «Неужели обгонит?» Двинув вперёд сектор газа, мы помчались по полосе: «Всё равно мы раньше!..»
Набираем высоту. Вытягиваем шеи, пытаясь заглянуть за горизонт: «Ну, где ты, соня?». Но солнышко не торопится. Первые лучики уже осторожно трогают редкие облака, но само солнце ещё не показывается.
Но вот, набрав достаточно высоты, мы его увидели. «Так вот, где ты прячешься! – мы довольно щуримся в первом достигшем нас лучике – Видим-видим! Давай, выходи!»
Мы довольны. На земле ещё никто не видит солнца. Ни один цветок ещё не «учуял» его и не повернул к нему свою головку. А мы уже здороваемся с ним, и оно также приветствует нас, как своих старых знакомых.
Снижаемся на сигнальщика и, достигнув высоты пять метров, включаем сельхозаппаратуру. За нами в радужных брызгах потянулся шлейф раствора, ложась ровным покрывалом на ещё сонную пшеницу. Но солнышко всего этого ещё не видит. Оно ещё за горизонтом и видит нас лишь на подлёте, когда у нас высота побольше. Лишь в конце второго полёта оно протянуло свой лучик к нашему полю: «А что вы тут делаете?»
Мы зарядились хорошим настроением на весь день, и никакие неурядицы не в состоянии нам его испортить. Несмотря на напряжённый ритм и протяжённый рабочий день, мы не испытываем потребности всё бросить. Наоборот, работаем весь день с большим желанием и усталость в конце рабочего дня ощущаем как приятную.
Я не знаю, почему это происходит, но такое настроение овладевает нами каждую весну. Чего не скажешь об июле, когда та же работа начинает восприниматься как монотонная, усталость уже не воспринимается как приятная, а мысли всё чаще об отпуске, о детях, которых не мешало бы свозить на море, о жене, о накопившихся домашних проблемах… В общем, появляется насущная потребность прерваться. Но это не всегда стыкуется с собственными планами. В первую очередь с планом налетать саннорму. Самый опасный период: уже устал, а саннормы ещё нет. Работаешь через силу и стараешься, чтобы командиры не заметили твоей усталости. Иначе подменят на пару дней, чем только усугубят ситуацию, поскольку и саннорма отодвинется на пару дней. А в отпуск отпустят, если только всё вылетаешь. Иначе до конца месяца будут держать «на подхвате». Такая вот арифметика. Через много лет, когда я уже сам был командиром, мне предложили сделать анализ и выяснить, по какой такой причине в июле резко повышается аварийность на авиахимработах. Причина была на поверхности, но её не желали видеть, поскольку не знали, как от неё избавиться.


Глава 4.

Но всё грустное будет потом. А сейчас было ощущение крыльев за спиной: «И жизнь хороша, и жить хорошо». В таком настрое мы проработали весь апрель. И уже засобирались на традиционный первомайский парад. Сейчас этого нет, а тогда каждый год все ставропольские борьбисты собирались на проспекте Карла Маркса в колонну. Все были в парадной форме, с жёнами и детьми. Пока суть, да дело, отдельные группки отделялись по очереди от колонны и в соседнем дворике «принимали на грудь» за «международную солидарность». Потом колонна потихоньку приближалась к центральной площади. Ну а уже на площади под звуки марша мы гордо шли мимо трибуны под памятником Ленину и, услышав из динамиков: «Пламенный привет работникам Ставропольского Объединённого авиаотряда», громко кричали: «Ура!» Дочка на моих плечах тоже что-то восторженно кричала и размахивала красным флажком с привязанным к нему воздушным шариком. Тогда мы иногда ворчали на замполита, обвиняя его в том, что явку на парад он превратил в обязаловку, а сейчас с грустью вспоминаем то счастливое время, когда у всех нас был светлый и радостный весенний и всенародный праздник. Вроде бы и пощадили его дерьмократы, но превратили всего лишь в пьянку по углам.
Так вот, засобирались мы на парад. Но тут случилось неожиданное. Диспетчер вдруг объявил в эфире, что согласно приказу Первого секретаря экипажам Ставропольского и Пятигорского отрядов запрещается выезд на базу 1-го и 2-го мая. Всем предписывается организовать работу на праздники. Уж очень хотелось Михаилу Сергеевичу в Кремль. Видимо, мы тоже должны были этого сильно хотеть, для чего должны были забыть и про праздник, и про семью, и про международную солидарность.
Сначала мы посмеялись было над наивностью Первого секретаря. Всем известно, что закон запрещает пилотам работать более шести дней подряд. А каждый из нас давно уже подогнал режим работы так, что Первое мая будет у нас именно седьмым подряд рабочим днём. И мы, конечно же, рассчитывали, что командиры разъяснят Первому несостоятельность его идеи. Но, похоже, разъяснили не командиры, а командирам. Про личную ответственность в столь важном деле. И командиры вынуждены были забыть про закон. Получалось, что если нельзя, но надо, то закон можно и побоку.
Но у нас оставалось ещё одно препятствие для реализации столь «блистательной» идеи Михаила Сергеевича: бригада. Она-то не соглашалась работать в столь долгожданный праздник. И заставить её работать в этот день было абсолютно нереально: партийных в ней нет, красный день в календаре установлен правительством, а рабочие руки очень нужны в соседнем хозяйстве. Бригада, узнав о приказе Первого, отреагировала мгновенно:
- На праздник работать не будем ни при каких обстоятельствах.
Получалось, что руководство совхоза вряд ли сумеет организовать работу в праздничные дни. Это же подтвердил мне директор совхоза, к которому я направился для выяснения ситуации.
- Так, может быть, Вы выдадите нам справку, что организовать работу в праздничные дни в совхозе невозможно? Мы бы тогда смогли съездить домой, пересчитать детей, а после праздников начали бы со свежими силами. А?
- Конечно, дадим. Это не проблема. Мы ведь действительно не сможем организовать работу по объективным причинам.
Так мы договорились с директором. Однако справку он сразу не дал, пообещав дать позднее.
В тот же день к нам опять залетел тренировочный. Заместитель командира отряда подтвердил приказ Первого, а на вопрос о седьмом дне лишь развёл руками. Когда же я сообщил ему, что у нас будет справка о невозможности организовать работу, он лишь усмехнулся и сказал, что не позднее, чем завтра директор сам прибежит к нам за справкой, что у нас что-нибудь сломалось.
Как в воду смотрел! Уже на следующий день предсказание сбылось в полном объёме. Директор действительно прибежал выяснять, не сможем ли мы дать ему такую справку. Увы, мы ничем не могли ему помочь.
Получалось, что нас обложили со всех сторон. По-видимому, нам действительно придётся оставаться на праздник в совхозе.
- Но как же быть с бригадой?
- Что-нибудь придумаем, - ответил директор.


Глава 5.

И вот Первое мая.
Погода чудесная. Я всегда говорил, что Ставропольский бог был членом КПСС, поскольку у нас всегда на первое мая отличная погода. Даже если 30-го апреля падали камни с неба.
По привычке мы встали ни свет, ни заря, хотя уверенности, что мы будем работать, по-прежнему не было. Тем не менее, мы решили, что если работа и сорвётся, то не из-за нас. Поэтому в своё обычное время, то есть затемно, мы уже подходили к аэродрому.
- Гляди-ка, кто-то шевелится, - Виктор Гнедаш, мой второй пилот, напряжённо всматривался в темноту.
На загрузочной площадке действительно кипела работа. В мужике, который катил к ёмкости бочку с гербицидом, я узнал главного агронома. Молодая девушка, которая перемешивала раствор, тоже была мне явно знакома, но я никак не мог вспомнить, где я её видел. И вдруг до меня дошло: да ведь это же секретарша директора! Бедняжка! Как же им удалось её уговорить?
Был там ещё и третий, но с этим я точно не был знаком. Подошедший главный агроном сказал мне, что это председатель рабочкома совхоза, и что он сегодня будет подсоединять шланг к самолёту.
Меня подмывало к гомерическому хохоту, но я сдержался, позволив себе лишь лёгкую иронию:
- Ну вы, ребята, молодцы, - здорово придумали! Но ведь этого мало. Мне ведь нужны ещё и сигнальщики.
- А они уже стоят на поле.
- Как стоят? А кто?
- Председатель сельсовета и парторг совхоза…
Тут уж мы не смогли сдержаться. Переглянувшись с авиатехником и вторым пилотом, мы буквально покатились со смеху.
Работать, так работать! Мы подрулили под загрузку, а затем полетели на поле. Там мы действительно обнаружили двух сигнальщиков, которые отличались от нормальных тем, что были в выходных костюмах, галстуках и шляпах. Всё это им потом придётся, очевидно, выбросить, поскольку после контакта с аминной солью (а мы работали именно этим гербицидом) их костюмы приобретут очень стойкий, хотя и не очень приятный запах. Интересно, вспомнит ли когда-нибудь об их жертве Первый секретарь? Будущий Генеральный… Будущий первый и последний Президент разваленной им страны…
Где-то около десяти часов анемометр показал 5 м/сек. Мы сочли это вполне достаточным основанием «завязать» с работой. Крайний полёт мы сделали, привязав к штангам флаги и шарики. Шарики оказались стойкими и, как не странно, выдержали весь полёт. Поскольку поле находилось в южной стороне, мы несколько протянули маршрут и оказались над окраиной Ипатово. Хорошо были видны праздничные колонны с флагами и транспарантами, которые направлялись к центру. Мы помахали им крыльями и повернули на север.
Не успели мы зарулить на стоянку, как к самолёту подъехал УАЗик директора, который уже узнал откуда-то, что у нас появился повод прекратить работу. Директор привёз с собой главбуха, который прямо на крыле самолёта разложил ведомость и выдал всем участникам героического труда во славу Первого по пять рублей премиальных. Весьма довольные друг другом, мы дружно «рванули» по домам.
К работе мы вернулись лишь 3-го мая. Наш тихий бунт 2-го числа не был замечен никем. Точнее все заинтересованные решили, что мы запаслись «неубиенной» причиной и на том успокоились. Но были и пострадавшие. Имеются в виду не только парторг с председателем сельсовета, которые лишились праздничных костюмов, но и секретарша. Лицо этой бедняжки аллергия «разнесла» до неузнаваемости. Несколько дней она пряталась от людских взглядов дома, а все последующие (возможно и по сей день) десятой дорогой обходила и аэродром, и ядохимикаты, и лётчиков. Когда мы появлялись в конторе, она с ужасом глядела на нас, вставала и куда-то исчезала, оставляя своего шефа без своих услуг на всё время нашего пребывания в конторе. А ведь какая была приветливая девушка до того…
Через несколько дней с сорняками было покончено. Поля стояли чистенькие, мощные стебли Ставропольской пшеницы радостно колосились под майским солнцем, вызывая в наших сердцах вполне заслуженную гордость. И лишь перевод взгляда через межу на Дербетовские поля, где сорняк «намертво» задушил пшеницу и она годилась лишь на силос, омрачал настроение.
Какое-то время мы работали фунгицидами, а в конце мая конкретно взялись за клоп-черепашку. Пристальное внимание всех властей, от районных до союзных, делало своё дело. Все проблемы мгновенно решались, то есть им (проблемам) даже не давали возникать. Поэтому ничто не мешало нам доблестно и в кратчайший срок добить клопа. Именно в тот период у нас случилось происшествие, не имеющее, в общем-то, никакого отношение ни к Первому секретарю, ни к Ипатовскому методу, а исключительно к нашей борьбистской судьбе-злодейке.


Глава 6.

В июне месяце по Ставрополью гуляют грозы. Метеорологи называют их внутримассовыми. То есть, бывают и фронтальные, но это реже, а вот внутримассовые случаются едва ли не каждый день. В Ипатовском районе их видно издалека. Даже с высоты пятьдесят метров можно достаточно точно определить её размер и направление движения. Так бывает не везде. Так, например, в Кочубеевском районе этого нет. Там грозы всегда подкрадываются незаметно и неожиданно. Но в Ипатовском нам это не грозило. Небольшие, радиусом всего-то в пять-десять километров, но при этом весьма активные грозы весь день проходили то левее, то правее нас. Когда же мы видели, что одна из них направляется на нас, мы прекращали работу и пережидали, пока она пройдёт. Обычно приходилось ждать около сорока минут. При этом могла возникнуть проблема с диспетчером, который желает нас слышать хотя бы раз в час. Поэтому перед посадкой желательно было выйти на связь и доложить, что, мол, «Продолжаем работу, борт – порядок». Временное прекращение работ мы по некоторым причинам не докладывали, зато теперь могли целый час не беспокоиться, что нас начнут искать.
Вот и сейчас, на юго-востоке появился грозовой очаг, который явно направлялся в нашу сторону. Я решил выйти на связь, доложить «борт-порядок» и сесть переждать. Но проблема была в том, что с пятидесяти метров до Ставрополя не докричишься. В то время ещё не работал ретранслятор на Стрижаменте, поэтому приходилось набирать высоту около шестисот метров, чтобы выйти на связь. В тот день на «химканале» сидел диспетчер по фамилии Серков. В прошлом пилот, он был уже в годах и немного глуховат. Однако слух у него был какой-то избирательный: номер борта он умудрялся разобрать уже на ста метрах, а вот всё остальное…
- Ноль один три тройки, наберите высоту, Вас не слышно.
- «Том», ноль один три тройки продолжаю работу, борт - порядок.
- Вас не слышно, наберите высоту…
Я уже не рад был, что позвал его. Теперь уже не сядешь, номер борта он разобрал, а значит будет «сотрясать эфир» до тех пор, пока не получит ответ. И не дай бог, если он его не получит. Но пока я наберу высоту, гроза уже подойдёт к аэродрому. Однако делать нечего. Я продолжал набирать высоту, направляясь в сторону грозы, чтобы она не отрезала нас от аэродрома и непрерывно вызывая Серкова. Но старый упорно не слышал ничего, кроме номера борта. Я поставил самолёт в вираж, продолжая набирать высоту и стараясь держаться между грозой и аэродромом. Ровно на шестистах метрах Серков, наконец, разобрал, что я от него хочу и бросил мне: «До связи». Я тут же отдал штурвал от себя, стараясь спикировать на свой аэродром. Но… Гроза уже добралась до нас. То есть видимая её часть ещё была на удалении, а вот невидимая в виде турбулентности уже была тут как тут. Самолёт пикировал, скорость уже превысила допустимые пределы, сельхозаппаратура сотрясалась и грозила оторваться, а вот вариометр (прибор, показывающий скорость снижения или набора) стоял на нуле. Было такое впечатление, что какой-то чёрт держит нас за хвост и не позволяет снижаться. Я метался то влево, то вправо, пытаясь нащупать, где тут отсутствует этот мощный восходящий поток. И нащупал… Встречный нисходящий поток. Мы «ухнули» так, что лишь привязные ремни избавили нас от встречи с потолком. Служебный портфель, в отличии от нас, не был привязан, поэтому он тут же «взлетел», едва не оставив заикой без того перепуганного второго пилота. Я направил самолёт к посадочному «Т», но он нёсся с такой скоростью… И тут до меня дошло: ветер поменялся на сто восемьдесят градусов (а это обычное явление перед грозой), о чём однозначно сигнализировали развернувшиеся флажки нашего старта, и заметно усилился. Ясно, что с этим курсом нам не сесть. Самолёт метеором промчался над полосой, и мы взялись энергично «крутить» стандартный разворот, чтобы сесть с противоположным курсом. Как не энергично мы делали этот маневр, а гроза действовала ещё быстрее. Развернувшись, мы обнаружили, что ветер развернулся ещё на девяносто градусов. Решили садиться с боковым. Я накренил самолёт в сторону ветра, удерживая его педалью на курсе. Я неплохо умел это делать, но здесь скорость ветра возрастала на глазах, и чуть погодя стало ясно, что сесть нам не удастся, поскольку невозможно скомпенсировать скольжением столь сильный ветер. Тогда в отчаянии мы на предельно малой высоте «крутанули» вираж и зашли поперёк полосы. Ветер был столь силён, что пробега почти не было, так что нам вполне хватило поперечного размера полосы. Он был настолько силён, что мы вынуждены были несколько минут стоять на полосе на двух колёсах, не опуская хвостового колеса и держа самолёт на газу строго против постоянно разворачивающегося ветра. А затем пошёл дождь. Целый ливень. Ветер сразу стих, и мы помчались на стоянку. Техник мгновенно привязал самолет, и мы с облегчением выключили двигатель.
Мы молча сидели в кабине, слушая дробь дождя и пытаясь расслабить сведённые сильным напряжением мышцы. Были мы, в общем-то, довольны собой. Ведь в столь сложной и меняющейся обстановке мы всё-таки смогли справиться и благополучно попасть на стоянку. До нас ещё не дошло, что действовали мы совершенно неправильно. Что мы ещё зелёные салаги и нас ещё учить и учить. Учитель, кстати, не замедлил явиться. В лице пятигорчанина с соседней оперточки. Гроза от нас направилась к его селу, так он спокойно обошёл её и сел у нас. К тому времени у нас гроза уже практически прошла, лишь слегка моросил дождик, и он без всяких подвигов спокойно переждал полчаса у нас, а затем взлетел и полетел восвояси, наглядно показав, как действуют в подобных случаях зрелые борьбисты. Мы же, ещё гордые своим подвигом, вдруг стали подозревать, что этим «подвигом» нам бы лучше не хвастаться. Но прошло ещё какое-то время, пока мы не осознали окончательно, что наши подвиги были совершенно неуместны, и что мы рисковали совершенно необоснованно. Но это было потом. А пока мы поглубже вздохнули и, отвязав самолёт, порулили под загрузку.

Пролетел июнь и половина июля. Уже вовсю идёт уборка. В первую очередь вдоль дорог, там, где ездят корреспонденты. Мы ещё добивали клопа на окраинах, а Москва уже сообщила о досрочном и успешном завершении уборки в Ипатовском районе. Действительно, чего тянуть? Вдоль дорог убрали, можно и рапортовать. А то, что на окраинах взглядам журналистов могли бы открыться неубранные поля, так кто ж их туда пустит?
Вот так успешно завершилась эпопея с Ипатовским методом. Перед Михаилом Сергеевичем открылась широкая дорога к вершинам власти, к головокружительной карьере, от которой ещё долго будет икаться многим поколениям моих земляков, да и не только им.