Реквием по городу – парку.

       Раскидистые ветви деревьев в полупоклоне над тротуаром касались друг друга, образуя настоящую арку, которая летом всегда спасала прохожих от ослепительно-яркого солнца, в холодные дни – от ветра, а зимой – ещё и от снега. А когда сюда приходила весна!? Блаженство! Улица за несколько дней превращалась в цветущий сад! Яблони – невесты в чисто белых праздничных платьях стояли вдоль центральной улицы, дружно переплетаясь ветвями, демонстрируя любимым горожанам и гостям свой самый лучший наряд! Отстояв в таких нарядах максимум неделю, они сыпали свой цвет на головы прохожих. А те, поднимая к кронам свои лица, с грустью отмечали, что вот и в этот раз не насладились, как следует, цветением весны. И твёрдо обещали себе исправиться следующей весной. Яблони понимающе кивали и, склоняясь, кидали вслед вечно спешащим людям очередную пригоршню своих нежных лепестков…

За яблоней тут же зацветала яркая, солнечная акация, навевая свой аромат, неповторимый и загадочный. Чуть позже она выдавала развлечение для ребятишек, которые срывали только что появившиеся после цветения стручки, делая из них пикульки. И вот уже по всей округе разносился этот писк, знакомый жителям с детства.

- Надо же, - говорили они, -  уже и акация отцвела…

А акация и потом, в июле, старалась обратить на себя внимание треском созревающих стручков и осыпающихся семян. Бывало, заслышит прохожий этот треск, вроде и испугается поначалу. Оглянется в недоумении, потом только до него дойдёт: «Акация созрела!»

А липы!? Стройные красавицы: все как на подбор изящные, гладкоствольные и высокие. Они росли почти в самом начале улицы. Их медовый запах привлекал к себе не только множество пчёл. Особо чувствительные прохожие резко прерывали свой постоянный бег, останавливались, будто огорошенные приятной новостью, - и возвращались назад: туда, где слабый июльский ветерок напоминал им о лете, даря один из самых сладостных, самых нежных ароматов лета.

А каких только красок не находила осень для своих любимцев! Где она ещё могла применить свои способности, как не на деревьях!? Расцвечивала каждый листочек по-особому: от нежного золота до тёмно-бурого цвета, - все краски были в её распоряжении! Потом приходил листопад. И листья сыпались – сыпались на землю, укрывая собой тротуары, дороги ярким ковром. Догоняя прохожих, летели им под ноги. И люди грустно шуршали ими, будто пытаясь найти под ними солнечное лето, присаживались на скамейки, согретые ещё тёплым солнцем; вынимали из волос, снимали с одежды зацепившихся маленьких бесстрашных паучков и пускали пикировать по тёплому воздуху бабьего лета.

Приходила зима. Казалось бы, скучное и унылое время года? Нет же! И тут деревья не были обижены матушкой зимой! Не только снежки и санки - детишкам! Накануне – оттепель: ребята бесятся, в снегу валяются,  в снежки играют, за деревья прячутся! Сколько раз такие снежки попадали в деревья…

- Бац! Ба – бах!

- Что это?

Смех, визг, веселье, - и ещё склоняются наутро в подмороженном за ночь воздухе в роскошном наряде инея деревья, - все ослепительно красивые. Где ещё найти такой вот наряд!? Разве что невеста или яблоневый сад могут претендовать на первенство! Но сколько надо невест! А яблонь? А тут каждая веточка, каждая уснувшая маленькая почка, каждый оставшийся зимовать на ветке листочек, да что там деревья? Травинки – былинки – и те, словно королевы в зимней сказке!

- Да, что это такое? – пень открыл глаза и – ахнул. Да, действительно, была зима, была оттепель, дети играли в снежки! Но где деревья? Родные и такие до боли знакомые: он их только что видел! Видел?

- Да – да, - грустно размышлял он, получив без особой радости очередной снежок. – А то, что я видел – стало быть, снова сон…

- Ой, смотрите! Смотрите! Ёжик плачет! – воскликнула маленькая девочка, и ватага ребятишек тут же окружила пень плотной стеной.

- Да, это снег тает, - разочарованно протянул курносый кареглазый мальчишка.

- А, о каком они еже-то? – разволновался пень, - Это они обо мне что ли?

К ребятам подошла учительница и подтвердила слова мальчика по поводу оттепели. Дети сфотографировались рядом с пнём – весёлым ежом и пошли дальше. А пень стал вспоминать, что же произошло? Куда делись деревья? И вспомнил, как срубили их уже давно: весны три или четыре ли с тех пор миновало…

Вспомнил, как с утра до вечера, надсажаясь, визжали истошно пилы, как от них, въедливых, со всех деревьев в феврале падали на землю огромные ветви. Они падали, а прохожие боялись даже наступить, как на живых, потому что у многих из спиленных ветвей почему-то полопались почки, и маленькие клейкие нежные листочки яркими зелёными пятнышками пестрели на снегу, будто, проснувшись, спрашивали всё тех же прохожих:

- Что это с нами?

Над ними, будто обглоданные, стояли деревья, по стволам которых из открытых ран капал и капал, стекая на землю последний сок. И зима не бралась морозить эти последние слёзы…

Пень вспомнил, как потом пришли трактора, выкорчёвывая остатки деревьев. Когда дошла очередь и до него, - все вдруг ушли на обед. Остался один молодой человек. Был он, видимо, на все руки мастер, - вот и решил показать это своё мастерство. Пока все работники отдыхали, он из обычного, но огромного пня с помощью бензопилы выпилил ежа! Да – да! И пипочка даже у него поначалу была на носу! Забавная такая! Все ещё смеялись! Тогда же и подкрасили её в чёрный цвет. Тут один из них сказал:

- А что? в этом что-то есть! Можно оставить, как память о том, какие здесь деревья огромные росли!

И оставили… С тех самых пор так и грустит одиноко ёж- пень на центральной улице, как живой свидетель прошлого, как память о городе – парке.

Май, 2014г.