Илона вышла из дома около четырех. Она очень торопилась, чтобы не опоздать. Девушка не так часто выходила из дома куда-нибудь кроме института. Она не участвовала в шумных вечеринках, не ходила в ночные клубы и даже редко встречается с многочисленными друзьями. Не так уж много нужно было потратить времени и сил для того, чтобы подружиться с ней: одноклассники, однокурсники, соседи, земляки немедленно пополняли внушительный список друзей. Среди ее друзей встречались наркоманы, проститутки, стриптизерши, которых она жалела и пыталась найти в них что-то хорошее. В то время, как в людях обычных, она была не в силах углядеть ничего кроме дурноты характера. В отношениях с парнями ее избирательность не знала границ, точнее с парнем, который абсолютно случайно подошел под ее нечеткие, меняющиеся несколько раз на дню представления о подходящем спутнике.
Родители Илоны не могли представить, что их дочь выберет такого парня: студента юридического института, интеллигентного происхождения, но развязного поведения и свободных нравов. Родители ее были, право, славными людьми, но, не отличаясь ни образованием, не смотря на обилие дипломов, полученных после распада Советского Союза, ни умом. Илона тоже стремилась покорить интеллектуальный Олимп, но все так же тщетно. Они столько раз становились жертвами пропаганды, сколько та велась: в прошлом ярые коммунисты-ленинопоклонники, в девяностых превратились в конспирологов-эзотериков, а на пике эпохи Путина в «православных патриотов».
Мать семейства, привыкшая решать все вопросы по своему разумению, пользуясь молчаливой поддержкой супруга, еще несколько лет назад распланировала будущее детей: сын – батюшка, а дочь, соответственно гендерным различиям, матушка. Конечно, это был не первый прожект семейства. До эпохи «равноудаленности», детей готовили к иному будущему: сын Вова – бизнесмен (для чего мать отправила его изучать премудрости боевых искусств, ведь, как известно, драка – первейшее и наиглавнейшее в бизнесе дело), Илона – модель. К судьбе новых Че Гевара и Розы Люксембург их начать готовить не успели, уж слишком рано рухнула заржавевшая машина советской пропаганды.
Как же были все они счастливы, когда до невозможности кроткий из-за властного характера матери, Вова был зачислен в семинарию, которая, как говорят, была весьма духовной. Вот уже второй год двадцатилетний Вова носил рясу, по крайней мере, в стенах семинарии. Сын был устроен, так что теперь мать принялась за Илону, поэтому на выходных Вова навещал родителей и сестру, непременно в компании одного из сокурсников.
Сколько семинарист не старался – все без толку! Для Илоны один был недостаточно умен, второй – некрасив, третий – «говорит с ошибками», четвертый – «недостойный», пятый – «непристойный». До того не хотела смотреть Илона на семинаристов, что мать начала осторожно заводить с ней разговор о «карьере монахини».
К тому дело и шло, пока в их жизнь, как говорила мать, не ворвался Дьявол. Одним из субботних вечеров, мирных и благочинных, отужинав борщом, семья, за исключением Вовы, затаив дыхание, собралась возле телевизора, включив единственный канал, до которого не успели добраться масоны и американские шпионы – РЕН. До чего же ликовала мать, когда ведущий начал разговор об иконах и чудесах! Отец Илоны вжался в диван, всем телом ощущая присутствие божьей благодати, он внимательно смотрел на экран, ощущая в животе любовное покалывание, которое появлялось каждый раз, когда кто-то говорил о вере. Тогда они еще не знали, что для их дочери мир после того, как безжалостные телевизионные служители Истины сорвут с него убогое покрывало мещанской удовлетворенности, никогда уже не станет прежним.
Однажды, лет сто назад, где-то в Тверской губернии, в обычную русскую деревенскую избу, укрываясь от свирепствующей метели, пожаловал знатный барин. Он представился ни кем иным, как графом Орловым. Крестьяне приняли его радушно. Хозяйка поставила на стол знатные наваристые щи. Граф же, как только завидел старшую дочку хозяина, тотчас был пленен ее красотою. Но нечестивые мысли барина улетучились под натиском великолепия иконы Пантелеймона Целителя, украшавшей красный угол избы.
Тогда барин посмотрел на хозяина и сказал: «Мила мне твоя дочь, возьму ее себе в услужение. И образ Пантелеймона Целителя – тоже мил!», - на этих словах граф достал из-под шубы кисет и звонко высыпал на стол золотые монеты. Крестьянин начал было противиться, но тогда барин угрожал забрать все силой, однако, проявив милосердие предложил: «Выбирай, холоп! Дочь отдашь или икону?». Подумал-подумал отец, снял икону и отдал графу. Но в этот самый момент послышался громовой глас с неба: «Ты предпочел дочь святому?! Будь же проклят!».
Тотчас крестьянин и его старшая дочь превратились в огромные золотые монеты и так приросли к полу, что никто их отодрать не мог. Так они и стояли в напоминание о чуде, и стояли бы до сих пор, но большевики, чтобы стереть доказательства существования высших сил, переплавили монеты, а золото стали использовать в стоматологии.
- Святой Пантелеймон Целитель … - потрясенно прошептал отец.
- Велики дела твои, Господи! – вторила мать.
- Это ужас! – закричала Илона и в слезах бросилась вон из гостиной.
С тех пор стоило Илоне увидеть икону или крест, как она тотчас теряла аппетит и ничего не ела целый день, сраженная страхом. «Ты сумасшедшая!», - однажды прокричала ей мать и отвела к психиатру. Диагноз специалиста был таков: «Это всего лишь стаурофобия! Она боится религиозной атрибутики. Ничего страшного». Но стоило ее брату узнать о новых особенностях поведения сестры, как диагноз тут же поменялся – «бесноватая»!
Беда не приходит одна! Через некоторое время она познакомилась с Сергеем, тем самым студентом. Она рассказала ему о своих страхах, полагая, что любой образованный человек, хоть самую малость, должен разбираться в психиатрии. Илоне он понравился, прежде всего умом, кругозором, так что в споре между здравым смыслом и ее родителями стал последней инстанцией. «Стаурофобия», - так звучал его вердикт.
Они каждый день много разговаривали по телефону на самые разнообразные темы: история, политика, философия. В конце концов, Илона прислушалась к доводам возлюбленного и заявила: «Папа, все религии придумали люди. Если Бог и есть, то он не имеет отношение ни к одной из конфессий. Я больше не православная! Я – агностик!».
Удар в самое сердце! Ладно бы она стала католичкой (эти еретики не такие страшные), но агностик! «Что же это, за секта такая?», - думал ночами отец, сокрушаясь. Вскоре решение пришло божьей милостью.
Сергей и Илона сидели в кафе. Время приближалось к одиннадцати. Она пообещала матери придти до полуночи. Они допивали сухое белое австралийское вино, зажженная свеча в центре стола окрашивала его светло-зеленым. Девушка сияла от радости, как браслет, недавно ей подаренный. Сергей потянулся к ней, чтобы поцеловать, она смущенно отпрянула.
Отец, мать и брат молча сидели в комнате. Чувствовалось напряжение. Брат принялся читать псалмы, чтобы как-то успокоиться. У матери глаза влажнели с каждым словом, которые старательно выговаривал ее сын, читая Псалтирь.
Сергей посмотрел на часы и потянулся за телефоном, чтобы вызвать такси. Илона, не обратив на это внимание, продолжала взахлеб рассказывать про учебу: студентов, преподавателей, куратора. Делилась впечатлениями о недавно прочитанной книге, которую ей посоветовал он. Сергей взял ее руку, поднес к губам и поцеловал.
- Милая, ты у меня тарахтушка, - ласково произнес он.
Она немного смутилась.
Смущенный чтением сына, отец все же решился встать и выйти из комнаты. Он взял из шкафа два кожаных ремня и галстук, затем вернулся в гостиную и швырнул это все на диван.
- Смотри, ничего не забудь, - сказала мать. Сын прекратил чтение.
- Читать мне очень нравится, - говорила Илона, ставя пустой бокал на стол. – Мне всегда хотелось иметь дома огромную библиотеку. Шкафы вдоль всех стен.
- Все у нас будет, - обнадеживающе, будто разговаривая с ребенком, сказал Сергей.
Они встали из-за стола, Сергей помог возлюбленной надеть легкое коричневое пальто. На улице было немного прохладно. Свежесть приятно наполнила легкие.
- Никогда не думала, что познакомлюсь с тем, с кем будет так хорошо, - вопреки обыкновенной нелюбви к сантиментам, призналась Илона.
Возле них остановилась желтая машина такси. Зазвонил телефон. Мать, не глядя, взяла трубку. В такое время могла звонить только она.
- Мамуля, мы уже в такси, все хорошо!
- Ждем тебя, сокровище! – ответила мать.
Отец окинул взглядом комнату. Возле стола стояли три пятилитровые пластиковые бутылки с водой. Сын прервал чтение псалмов, натянул на себя рясу и снова сел. Отец положил на стол большой крест, размером с бейсбольную биту, и две иконы. Мать бросила на образа взгляд полный любви.
Полный любви взгляд Сергея снова задержался на глазах Илоны. Ему нравилось смотреть в ее бездонные голубые глаза. Она нежно улыбалась, но часто отворачивалась, стесняясь таксиста.
Такси остановилось возле подъезда.
- Я провожу девушку и вернусь, пожалуйста, подождите, - сказал Сергей и захлопнул дверь.
- Ждать больше нельзя! Мы все делаем правильно! – сказал отец, держа в руках воронку. Мать одобрительно кивнула в ответ.
Илона открыла домофон, звук, открывающегося замка, переплетался с их радостным смехом. Мать нервно засмеялась, стараясь этим удержать слезы. Отец в ожидании дочери подошел к двери. Двери лифта раскрылись. Прощальный поцелуй.
- Мы замечательно провели время, - сказал Сергей.
- Спасибо, - ответила Илона.
- Спасибо тебе, Господи, за все! Помоги нам! - сказал брат, нервно поглядывая то на мать, то на отца.
- Целую, - как привык прощаться по телефону, сказал Сергей. Они засмеялись. Еще один поцелуй.
Илона нажала кнопку восьмого этажа. Лифт поехал вверх. Мать подняла икону на вытянутой руке, будто призывая к себе святого, изображенного на ней.
Сергей вышел из подъезда и открыл дверь. Илона долго рылась в сумочке и, наконец, найдя ключи, открыла дверь. Отец стоял прямо перед ней, держа в руках крест. Он резко поднес его к губам дочери, она пыталась отпрыгнуть, но он схватил ее за лицо, мощно сдавив щеки, затащил в гостиную. Брат побежал закрывать дверь.
Сергей закрыл дверь такси. Заболели зубы.
- Можно закурить? – спросил он у таксиста.
- Можно! – сказал брат. – Начинаем!
Отец ремнями связал руки и ноги Илоны, потом немного придушил галстуком, чтобы не сопротивлялась.
Галстук душил Сергея, он ослабил узел. Стало тревожно. Он вставил в зубы еще одну сигарету.
Брат подошел к Илоне и вставил ей в рот воронку. Мать, держала в руках икону и крест, читая по памяти молитвы.
Илона кричала из последних сил, будто дикий зверь.
- Бес выходит! Он кричит! – обрадовался отец и принялся вливать в дочь святую воду из пятилитровой бутылки. Она кричала истошно. Живот начал распухать.
Вены на лбу у Сергея набухли, ему становилось все хуже.
- Остановитесь. Мне как-то не по себе, - попросил он.
- Остановитесь! Она же умрет! – будто опомнившись ото сна, закричала мать. К этому времени отец вливал в нее уже седьмой литр святой воды.
Отец поставил бутылку на пол, забрызганный водой и рвотой. Илона лежала на полу с раздутым телом, и синим мертвецким лицом.
- Вы посинели. Может в больницу? – спросил таксист.
- Нет! Ничего страшного, - ответил он.
- Ничего страшного! Зато, она попадет в рай! – гордо сказал отец.
Мать не знала: плакать ли ей от смерти дочери, или радоваться победе над бесом. Брат снял рясу и подошел вплотную к отцу.
- Ты помнишь что нужно сказать, когда полиция спросит, где был я?
- Я скажу, что не видел тебя неделю. Где ты был – не знаю.
- Вам лучше? – спросил таксист, когда Сергей снова сел в машину.
- Не знаю, - ответил тот. – Едем! Все нормально, не волнуйтесь.
- Не волнуйтесь, мы сделали все правильно, - сказала мать, целуя на прощание уходящего сына.