Солнце скрылось за серым маревом облаков. Пыль плотным коконом обволакивала дорогу. Они шли уже третий день. Пейзаж не менялся: серый пепел Везувия устилал все вокруг. Иногда пролетали птицы да играло бликами в половину неба северное сияние. Вот и всё…

По обочинам дороги росли старые, скрюченные деревья. Некоторые из них напоминали прочно забытый на пыльном чердаке японский бонсай. Каждый след идущих отпечатывался в устилающем дорогу пепле, словно гравюра каждого отдельного идущего. Маленькое напоминание о себе.

От пепла у Цербера заболели лапы и Таис Афинская чмокнула его в нос, чтобы перестал скулить. Граф Дракула чинно шествовал со совей семьей, не нарушая общего строя – жена, потом потомки, потом – потомки со стороны жены, внучатые племянники и т.д., и т.д., и т.д.

Вдруг вперед вылетел Александр Македонский на Буцефале. Густая, черная грива коня развивалась на ветру, смешиваясь с летающим пеплом, а белая звездочка во лбу светилась в окружающих колонну сумерках. Судя по всему Александр хотел держать речь…

- Если он опять начнёт про щиты, не знаю, что я сделаю… - вне себя от распирающего раздражения и гнева прошипел Наполеон, поглубже натянул треуголку и засунув обе руки за отворот камзола, поспешил дальше.

Александр пытался что-то сказать, но его никто не слушал. Все устали и им было не до этого. Покрутившись на коне в авангарде колонны он в конце-конце смирился и смешался с толпой.

Подходила пора кормления детей. Моисей собирал вокруг себя народ, ожидая очередного снегопада манны, а граф Дракула, благожелательно улыбаясь, осматривал окрестности в поисках подходящего донора. Ни у Моисея, ни у графа отбоя не было от желающих к ним присоединиться. Всё таки какое никакое развлечение да и принимать пищу нужно – время от времени…

Синяя Борода горделиво расправил пряди длинной, отливающей синим серебром бороды на широкой груди, искоса поглядывая на окружающих женщин. Где две, там т три, где три, там и шесть… Тихо строил он геометрические построения.

Наблюдая за ним Екатерина Медичи улыбалась, поправляя запутавшуюся в волосах рубиновую подвеску. И шесть тебе будет, и семь, и какао с чаем и Варфоломеевская ночь… Женщина она была опытная и слов на ветер не бросала.

В хвосте колонны шел на задних лапах кот Бегемот. В передних он бережно нес примус, время от времени протирая запылившиеся бока лапкой. Вдруг примус выскользнул из его лап и покатился по дороге, отчаянно дребезжа всеми своими никелированными частями. С громким мявом Бегемот припустил за ним, для удобства опустившись на четыре лапы и распушив хвост.

Королева Марго ловко подхватила убегающий примус изящной удлиненной кистью. Он заиграл в её руках, как и драгоценные камни в перстнях на пальцах. Рассеяно вытерев примус о шёлк юбок она вернула его коту, при этом не забыв почесать Бегемота за ухом.

Кот расчувствовался, стал мурлыкать, напоминая производимым звуком средней мощности холодильник. Как бы доказывая, что ничто человеческое ему не чуждо, сделал перед ошеломлённой Марго вполне приличный книксен и вернулся на свое место - в конец колонны.

Колонна не спеша продвигалась вперед. Заплакал ребёнок. Его громкий, всхлипывающий вопль разом перечеркнул устоявшуюся тишину. Почти сразу к нему присоединился ещё один. Но детей быстро успокоили.

В небе в который уж раз разлилось северное сияние. Его блики и переливы опускались на лица идущих, делая их похожими на фрески. Некоторые даже реагировали и восхищались – Платон и Аристотель затеяли жаркий спор относительно природы данного явления.

Моисей вдохновлял всех идти вперёд – для хорошей цели и сорок лет не проблема. Но сорок лет идти никому не хотелось, но все шли. Всё таки вера – великая вещь.

Вскоре последний человек затерялся в серых, укрытых пеплом холмах. На широкой дороге, кое где выложенной только кирпичом, остались только отпечатки многочисленных следов: мужских, женских и детских…