Знакомство с книгой облегчает художник В.Бондарь. На фоне деревянной крепости, очень напоминающей Харьковскую, из панорамы одноименного исторического музея, один казак повергает другого. Повергает убедительно – с орлиным взором, широко расставив ноги. У покупателя книги сразу же широко раскрывается рот: «Эк, его!» «Остросюжетный исторический роман»–сказано в аннотации…
Три части романа выглядят как три брата из русской сказки. Наверняка книга писалась долго, составлялась из разных кусков, зачастую непаяющимися совокупно. Это заметно и в небрежности монтажа, где шрифты компьютерных наборов разных лет не стыкуются. (В третий части вместо буквы «я» стоит «?»). Однако многие мысли автора – заслуживают внимания. И среди них та, что украинским казачеством, гайдамацтвом восторгаться давно пора прекратить.
«Обильно, как долги перед получкой, множилисьповсюду гайдамацкие загоны, представлявшие по сути своей бандитские группировки. Воспетые народом и окрылённые его любовью, гайдамаки носились по всей Украине, оставляя за собой кровавые следы… Кровожадностью и изощрённой лютостью гайдамаки прославились настолько, что объявись они в сороковых годах двадцатого столетия, вряд ли кто-либо отличил бы их от батальона «Нахтигаль».
На что-то подобное указывали ещё Рылеев, Пушкин, Кулиш, Сенкевич и т.д.
Типизирован и образ первого российского революционера. «Фанатичный колючий взгляд из-под козырька фуражки с университетским значком, длинные засаленые волосы в беспорядке падают на воротник студенческой тужурки, открытая форма туберкулёза, в руке – бомба…»
Однако, читается книга вяло. Утомляют бесконечные перечисления исторических событий; даты, имена и отчества исторических лиц, и отсутствие единого героя.И даже рефрен «и был городок», которым распечатываетя каждая глава, не несёт в себе абсолютного центра. Смешалось всё… Ришелье, Пётр Великий, Гришка Отрепьев, Стенька, Мазепа, кардинал Мазарини, д’Артаньян, Дюма-отец, Габсбурги, Конде, Прошка с Игнатием, Радион Малиновский, лебедь белая и чёрное вороньё. Тешат порой меткие, до анекдотичности краткие характеристики персонажей и событий, как-то:
«… вникать в перипетии московского двора – занятие кропотливое и неблагодарное, а смутные времена на Руси есть времена обыденные, на угрюмом фоне коих редкими блёстками обронены в истории годы мира и благоденствия».
Между прочим узнаём, что царевич Фёдор Алексеевич, например, «мало печалился тому факту, что не родился ещё архангельский помор Михайла Ломоносов и не обогатил русскую поэзию силлабо-тонической системой.»
А, скажем, «вернувшись из Моквы, Прохор женился». Для чего? Мог бы этого и не делать.
Тем временем царь Пётр только за неполный день «успел многое: спустился и дотошно осмотрел пороховой магазин, излазил все орудийные раскаты, выстрелил из пушки, угодив ядром в небольшое озерце, помолился в церкви, отнял у Бубна тесак и собственноручно зарезал свинью и, наконец, остановив армянского купца с перекошенной флюсом щекой, прямо на улице выдрал ему зуб, извлечёнными из-за голенища щипцами». И всё-то, заметим, с похмелья. С похмелья же царь-реформатор обижает Ивана Мазепу следущим поступком, который, по наводке Шендрика, и привёл гетьмана-интеллектуала к полтавскому фортелю. Вот как это, оказывается, было:
– И где ж это ты пропадал, старче? – почти ласково начал правёж Пётр. – Как же ты сподобился от державного дела отлынивать?
– Не извольте гневаться, ваше величество, – в оправдательном порыве гетьман сделал полшага вперёд. – В неусыпном бдении заботами вашими токмо и озабочен, ибо нет для меня…
– Хватит! Знаю! – оборвал его царь. – На сладкое потянуло, значит? Ай-яй-яй! В твои-то годы, Иван Степанович! Ты делами займёшся, а я… – Пётр отыскал глазами Меншикова: – А ну-ка, майн фирт…
…Меншиков поспешно сорвался с места и, облюбовав скамью повыше, выдвинул её на середину палаты. Затем вывел из-за спины гетьмана насмерть перепуганную казачку и, положив ладонь ей на затылок, с силой пригнул лбом к скамье. Другой рукой, подхватив и закинув на поясницу подол платья, обнажил белый, роскошно округлый зад.
– Ты смотри – аж слепит! – ухмыльнулся Пётр, подходя к открывшемуся барельефу и приспуская штаны. – Как же смел ты, зверь, скрывать от нас такое сокровище?
У царя что-то не заладилось сразу, – догнало, сказалось всё-таки похмелье, – он помог себе рукой и мощно подался всем телом вперёд. Бабёнка, судорожно вцепившись руками в скамью, громко охнула и вдруг запричитала, утробно заворковала что-то ласковое и несвязное...
«Сволочь! Гад! Ирод!Подлюга! – кричала, бесновалась, задыхаясь от боли душа безмолвно стоящего гетьмана…– У-у! Отомщу! Так отомщу – за гробовой доской помнить будешь!»
Непременно одно – для желающих заглянуть ещё раз в бесстрашные бездны дикого украинско-русского рыцарства и венценосного обласкивания, книга Шендрика вызовет разного рода раекции.