Я лето, даже не в июне... Часть I Жанр трагедия. После сорока все юбилеи напоминают репетицию похорон, с той лишь разницей, что за юбилей платишь сам. Интересно, это мои мысли, или я это у кого-то подслушала? Впрочем, сие так очевидно, что нет смысла устанавливать авторство. Я сидела в ресторане в центре праздничного стола, улыбалась, что есть сил, и думала почти вслух: «Какой идиот придумал отмечать юбилеи?!» Веселиться не получалось. Прическа не помогала, маникюр в минус, педикюр – зачем я дала себя уговорить на этот развод?! Все равно никто не видит эти цветочки-вензелечки, затолканные в новые туфли. Надо веселиться! Может, положенная на Дни рождения веселуха просто закатилась в дальний уголок души и ждет, когда я ее оттуда достану? Попыталась, как говорил мой бывший начальник, «заглянуть поглубже». Задевая за живое и царапая, внутри что-то противно переваливалось. Жалость? Точно. Жалость. Жалость к мужу, который в сотый раз поправлял ненавидимый им галстук, жалость к сыну, который, как следовало из доноса бабушки, занял две тысячи мне на подарок и теперь, судя по выражению лица, мучился вопросом, как их отдать. Но себя было жаль больше. По мне стукнули сорок, и праздник-панихида был в разгаре! - До... Верочка! В твой ... ождения ... тебе ...ожелать, – уже пьяненькая Елена Львовна размахивала микрофоном, и звук в зале то появлялся, то пропадал. В другой руке она держала наполненный почти до краев бокал и от избытка чувств отбивала им в воздухе ударные слоги в каждом слове. Соседка Лидка больно ткнулась мне в ухо и, активно работая губами, зашептала прямо в барабанную перепонку: - Верка, ты нафига эту дурищу пригласила?! Посмотри, она уже пол кабака портвейном залила! Помяни мое слово - еще и стишки дурацкие начнет читать! И Лидка, смешав в беспощадный коктейль горячее дыхание, запах Армянского коньяка и соленого палтуса, отпустила пару ненормативных эпитетов в адрес нашей пожилой соседки. - Это не портвейн! - почему-то огрызнулась я. – Это, между прочим, испанское Ритмо! – Я взглянула на Лидку и поняла, что мои слова не произвели на нее никакохонького впечатления. – По восемьсот рублей за бутылку, – зачем-то добавила я. - Ну, ты совсем к сорока годам из ума выжила! Для этого сброда! По восемьсот рублей! Я всегда говорила: не умеешь ты, Верка, жить! Не умеешь! Дурой родилась – дурой и помрешь! Лидка глянула на присутствующих за моим столом прямо, без затей и без стеснения. Оценила. Вернее, не оценила. - Ни одного мужика приличного – все с женами приперлись! – сокрушенно заметила Лидка и отвернулась, давая понять, что в этом виновата я, и со мной больше разговаривать не о чем. Тем временем ресторан заполнился празднующими и просто богатыми посетителями, и вечер перешел к кульминации, называемой в народе «понеслось!». Рядом с нами, за столиком у колонны, надрывно засмеялась красивая взрослая женщина, отчего ее юный симпатичный кавалер явно засмущался. Я присмотрелась – парень был действительно хорош. Раньше я бы ей даже позавидовала. А сейчас... - Дорогая Верочка! Поздравляю тебя с переходом в зрелый возраст! – поздравляющий был торжественен и ... лыс. - Мы с тобой знакомы столько лет... Я не слышала, что говорил дальше мой бывший начальник. Я считала лысины за столом. Пять, шесть... Да что же это такое! - А вот я скажу стихами! – подключилась полинявшая жена лысого. – Если бабе сорок пять, баба ягодка опять! – и она громко захохотала, бездарно копируя красивую даму за соседним столом. - Мне сорок! – свой паспортный возраст я почти прокричала. К слову, до сегодняшнего дня я чувствовала себя на двадцать пять. - Где сорок, там и сорок пять! Мы еще на твоем пятидесятилетнем юбилее будем отплясывать! Правда, котик? – она схватила лысоватого мужа в охапку и потыркала его из стороны в сторону, видимо, изображая, танец на моем юбилее. Ужаснувшись, я спросила: - А что, пятидесятилетний юбилей будет последним? Но меня никто не слушал. Гости встали, принялись чокаться и хвалить бывшего начальника и его жену за хороший тост. Все-таки любят у нас начальников, пусть даже бывших. У меня было странное ощущение, словно все происходящее не имело ко мне никакого отношения. Я улыбалась тут и плакала там. Неужели это все? Будет ли в жизни еще хоть что-то стоящее? Или все хорошее уже позади? Мои, как мне показалось, постаревшие на глазах гости весело принялись обсуждать ежевечерний сериал. - Вера, ну, скажи, что там главный герой смешной! – приставала ко мне родственница, с которой мы виделись раз в пять лет на чьих-либо торжествах. «Докатилась!» - подумала я. – «На собственном Дне рождения обсуждаю с чужой, по-сути, женщиной сериал для пенсионеров». Вечер, тем не менее, набирал обороты. Вышел оркестр и бешеными децибелами пресек попытки моих гостей рассказать, как плохо теперь лечат в больницах. Подобревшие от больших порций хорошей еды и посмелевшие от неприлично дорогого спиртного, на танц пол потянулись мужчины. Нет, пока не сами – их волокли за руки, тащили за пиджаки и выталкивали в спину потенциально активные дамы. - Пойдем, душа моя, и мы потанцуем, - муж нежно взял меня за талию и повел прочь от расхваставшихся инвалидов. Почему-то захотелось ткнуться ему в лацкан нового пиджака и заплакать. Заплакать так, как плачут только в детстве, когда, чем больше тебя жалеют, тем громче ты плачешь. - Не реви! – муж догадался о моем намерении испортить новый пиджак. Передразнивая мультяшного Карлсона, он скрипучим голосом добавил. - А я говорю - не реви! – и Саша нежно убрал выбившийся локон с моего лба. - Малыш, все будет хорошо! Ты умница и мы тебя любим! Только сегодня потерпи. Мы вернулись за стол, и тут я обнаружила, что раскрасневшаяся Елена Львовна, ничуть не смущаясь отсутствием именинницы, взобралась на стул: - Хоть у меня и забрали микрофон, - чтобы перекричать толпу Елена Львовна сложила ладони рупором. – Но я все равно прочитаю для Верочки стихотворение Александра Кронгауза! Лидка, так и подпрыгнула на месте! Она многозначительно посмотрела на меня, дескать, а я тебя про стихи предупреждала! Багровея от злости, Лидка демонстративно встала из-за стола и фыркнула, дав понять, что я ей испортила вечер, пригласив не тех гостей. После этого она как львица, вышедшая на охоту, медленно обвела взглядом зал, одернула не по возрасту короткое платье, провела ладонями по крутым бедрам и, раскачивая последними, направилась в сторону мужской компании, развлекавшейся Абсолютом и, судя по громкому хохоту, анекдотами. Я обратила взор на своих гостей. И тут я услышала стихи, которые читала, вернее, кричала Елена Львовна. Сквозь шум зала до меня донеслось: Иная шепчет: «Все не верится! Я лето, даже не в июне! Но женщины на свете делятся Не на стареющих и юных!» В голове бешеной стрекозой заметалось «я лето, даже не в июне..., даже не в июне… , даже не в июне...». Вот! Я поняла! Я поняла, зачем нужен был этот непутевый юбилей! «Я лето, даже не в июне...» Надо срочно начинать жить! «Я лето, даже не в июне...» Надо торопиться! Иллюзии в прошлом. Весна, как выяснилось сегодня, уже прошла. Утром следующего дня я проснулась с мыслью: «Надо срочно что-то делать!». Часть II. Жанр трагифарс. Утро после банкета было... странным. Даже голова не болела. Лишь ощущение, что вместе с открытками, которые я выбросила в мусорку прямо в ресторане, я выбросила кусок жизни: как минимум из памяти, как минимум лет десять, как минимум бездарные и серые. - Томка, а ты куда открытки после Дня рождения деваешь? - позвонила я в десять утра давнишней знакомой. - В шкаф с посудой складываю. А куда надо? - сонно ответила Томка. Вот за что я люблю Томку - ничем ее не удивишь! Я за пять лет ей ни разу не позвонила, а она, как ни в чем не бывало, готова в десять утра обсуждать, где держать открытки. - Том, я собственно, по другому вопросу: давай в Италию за тряпочками съездим?! - А что, они там дешевле? - Нет. Они там лучше. - Давай. Четыре недели ушли на визы и прочую ерунду, типа сбора нужной суммы на поездку. Сумма была о-го-го! Но если две женщины в сорок решили начать жизнь сначала - ховайся кто может! Бывший муж Томки «сховаться» не успел. Уже в аэропорту Томка мне жаловалась: - Нет, ты представляешь, я ему объясняю - мне нужны деньги на Италию! Дочерей одевать надо?! Надо! Мне в чем-то ходить надо?! Надо! - Том, так твой бывши вроде женился?! - Ага. Еще пять лет назад. А я-то тут причем?! Ну, да! За институты девок платит он. Но голые-то они туда не пойдут! - Том, так ты нашла деньги? - забеспокоилась я. - Естественно! Двадцать тысяч у меня в заначке было. Десять - в долг взяла. Томка достала откуда-то помаду и без зеркала накрасила губы. Мне стало дурно. Нет, губы, как ни странно, она накрасила ровно. - А остальные девяносто тысяч? - мне показалось, что мой голос прозвучал, как из урны, в которую я выбросила выпотрошенные открытки. - В путевке же написано, что обязательным условием шоп-тура является приобретение товара на сто двадцать тысяч. - Не боись! - сказала Томка и похлопала ладонью по висевшему на боку ридикюлю. - Я кредит в трех банках по тридцатнику взяла. - Ну, ты даешь! - обалдела я от Томкиного авантюризма. - Правда, я тоже выгребла все семейные сбережения. Но чтобы кредит на девяносто тысяч! Томка была невозмутима: - Так ты же сама сказала: «Надо начинать жить! Или сейчас, или уже никогда!» Италия! Оказывается, там растут пальмы! На улице зима, а пальмы зеленые. Чудо? Конечно! Особенно для тех, кто плохо учил географию. В зале ожидания багажа было многолюдно: красивые женщины, прилетевшие с нами, и не менее красивые дамы со следующего рейса громко приветствовали друг друга и весело беседовали как старинные знакомые. Они благоухали дорогими духами и отличались элегантной неряшливостью в одежде, которую могут себе позволить только состоятельные и уверенные в себе дамы. - Похоже, у них тут целый клуб! – подметила Томка. – Клуб успешных тетенек, которые ездят одеваться в Италию! – намекая на причастность к этому клубу, самодовольно заключила моя подруга. - И мы полноправные члены этого клуба! – подлила сиропчика я. Мы с Томкой ощущали себя частью нереального, красивого и даже волшебного мира. Вот она – новая жизнь! А ведь всего месяц назад, утром после незадавшегося юбилея, я читала в чате треп двух московских девиц, которые собирались в Италию на распродажи и думала: «Вот так живут удачливые женщины! На ужин – в ресторан, на шопинг - в Италию! А мне сорок, и вспомнить нечего». - Ты чего ревешь? – в то утро муж не оставлял меня без присмотра, так как после вчерашнего торжества мне было показано много любви и заботы. - Вот! И я повернула монитор, чтобы Саша смог прочитать: «Девчонки, кто летит в Римини на распродажи? Хочу пиджак Дольче Габбана и брючки к нему. Айда вместе». Саша прокрутил страничку вниз, где московские модницы сдавали адреса-пароли-явки новым членам секты «Тряпочки рулят». - Римини – это где? - Это в Италии, – вздохнула я, и слезы заскользили со щек, как жемчуг с порвавшейся нитки. - Малыш, и чего плакать?! Давай мы тебя тоже в Италию за тряпочками отправим. Ты ведь из-за этого плачешь? - Я плачу, потому что я старая неудачница! И ничего выдающегося у меня в жизни не было, нет, и уже не будет! - «Удачница!» Ты у меня самая молодая «удачница», и все самое интересное только начинается! – Саша, дурачась, расцеловал мою мокрую моську, после чего по-отцовски вытер ее своим большим носовым платком. - Значит так! – муж наклонился к клавиатуре и набрал «путевки в Италию». – Деньги у нас есть – пока! Желание… - тут он оторвал взгляд от монитора и внимательно посмотрел на мое зареванное лицо. – Желание, похоже, тоже есть! А это значит… Саша выдержал Мхатовскую паузу. Саша выдержал, а я нет: - Что? Что это значит? - Это значит, что в качестве подарка на сорокалетие, ой, извини, двадцатилетие, ты летишь …в Италию! - Саша по-ленински вытянул руку вперед, указывая направление, которым мне, по-видимому, предстояло проследовать в Италию. – Кстати, вот как раз высветилось «Шоп-тур в Италию». Словом, собирайся и поехали! - Ты что, тоже в Италию поедешь? – от неожиданного предложения и волнения я ничего не соображала. - Да за путевкой поехали, чудик! Вот есть шоп-тур в Римини! – и муж подпихнул меня под локоть. - Давай, одевайся, и поехали визу оформлять! - Саша, мне в Италию даже полететь не с кем! У меня нет ни одной настоящей подруги! У меня вообще нет подруг! А подруг с такими деньгами… Муж подумал пару секунд и хлопнул ладонью по столу: - Звони Томке!- почти приказал он. Я даже не сразу поняла, о ком речь идет. - Мне неудобно. Мы уже лет пять не виделись. А потом, ты же сам говорил, что Томка не от мира сего. - Зато вы найдете общий язык! – поддел меня муж. И вот мы с Томкой стоим на чистой и гостеприимной мраморной плитке итальянского аэропорта, а в наших кошельках как на гей параде жмутся друг к другу голубые еврики. На голове у меня монументальный шедевр провинциального парикмахерского искусства, а в душе звучит «Ода к радости». Я улыбнулась своему отражению в стекле: - Вера сказала – Вера сделала! – вслух похвалила я себя и помчалась догонять Томку, которая уже пробиралась к выплывающему багажу. И только тут я обратила внимание на Томкины шерстяные штаны – брюками это назвать язык не поворачивался. - Томка! Ты чего это в старые замызганные штаны вырядилась?! Мы же решили – новая жизнь, новые тряпки, новые... Но Томка потащила меня к ленте, не давая договорить. - Вон, мой огромный чемодан показался! Полезли – мне одной его не стащить. А штаны старые – чтобы выбросить здесь было не жалко. И потом – это мои любимые, я их лет шесть уже ношу. Тем временем Томкин монстр-чемодан подъехал к нашей точке дислокации, и мы, кряхтя и стеная, как две роженицы в одной палате, стащили его на итальянскую землю. Легко укладывая свои полупустые чемоданы на тележку, я не удержалась и спросила у подруги: - Том, а чего ты натолкала в своего монстра? - Вещи теплые - зима все-таки! У меня цистит, между прочим. И потом, в нем еще один чемодан. На сто двадцать тысяч вещей привезти - это тебе в авоську не положишь! Томка на секунду зависла, затем сморщила носик и как-то странно заозиралась по сторонам. Я смерила взглядом ее монстра и поделилась умозаключением; - Но столько шмоток даже в твой чемодан вряд ли поместятся. - Вот именно! - согласилась Томка и опять странно заводила носом. - Пришлось второй чемодан искать – знакомые этого «дерматинца» в последний момент из деревне с чердака привезли. Сказали: «Не понадобится – выброси». - Чем это так воняет? - первой не выдержала Томка, хотя я уже минут пять мучилась тем же вопросом. - Представляешь, Том, я думала, только в России такие запахи встречаются. Стоило лететь в Италию! Я не успела договорить, потому что представительница турфирмы подошла к нам и, сделав пару пометок в своих бумагах, направила нас к автобусу. Тома недобро глянула на девушку и манерно помахала ладошкой перед своим носиком: - Чем это у вас тут так пахнет? - Да, странный запах, - и девушка быстро отошла от нас в противоположный угол зала. Люди вокруг тоже принюхивались. Мы были первые, кто почувствовал этот запах, но явно не единственные. До отеля мы добрались быстро. Нам предложили присесть на изящный диванчик, рядом с которым на кофейном столике стояла ваза с яблоками. Яблоки пахли дивно, но запах, такой же, как в аэропорту, отбивал весь аппетит. Девушка за стойкой закончила оформлять документы и направила к нашим вещам носильщика. Он был в красивой униформе и – о, чудо – в белых перчатках! Вслед за его золоченой тележкой мы вошли в просторный лифт и... Когда закрылась дверь лифта, все стало ясно, как белый день: этот умопомрачительный запах источал Томкин чемодан! Запах был настолько густым, что казалось, его можно потрогать, если протянуть руку. Но руку протягивать к чемодану не хотелось. Даже мальчику носильщику, который довез тележку до номера и теперь стоял в нерешительности, не желая прикасаться к нашим ароматным вещам. Мне стало его жаль и я показала жестом, чтобы он оставил вещи не тележке. Благодарный мальчик закивал мне и удалился раньше, чем мы открыли дверь в номер. - Чертовы кошки! - заорала всегда непробиваемая Томка. - Я их поубиваю, кастрирую к чертовой матери! - Стерилизую! - вставила я. - Что стерилизую? - Не что, а кого. Кошек своих. Они же девочки - надо говорить стерилизую. - Вера, не нервируй меня! Лучше скажи, что делать будем? - Для начала, давай достанем из чемодана твои вещи. Все оказалось гораздо хуже. Виновниками химической атаки оказались вовсе не Томкины деликатные кошки. Когда из нутра чемодана-монстра достали деревенского дерматинца, стало ясно, что все провинциальные коты на протяжении нескольких лет использовали его для обозначения своей территории. Короче, метили коты дерматинца не только в марте, а круглогодично. Сей вывод напрашивался сам собой: сначала чемодан щедро поделился запахом с нашим номером, после чего уборщица перестала к нам заглядывать. Впрочем, мы этому даже обрадовались, так как не нуждались в ежедневных свидетелях нашего позора. На второй день пребывания в отеле, вернувшись из турне по знаковым местам Италии - бутикам известных марок - мы заметили, что запах распространился уже по всему этажу. - Нежадный зараза! - прошипела Тамара. - Кто? - не поняла я. - Да чемодан деревенский! Нате, люди добрые-иностранные, нюхайте, чем наши коты в России кошек соблазняют! - и Томка крепко выругалась. С этого дня передвигаться по этажу нам приходилось перебежками, дабы не столкнуться в узком коридоре с соседями и не усугубить свое незавидное положение. Первые дни, а точнее, ночи Томка порывалась вынести вонючку на помойку. Но обследовав окрестности отеля, мы так и не нашли ни одной приличной помойки. Шопинг, однако, оказался делом настолько увлекательным, что голова весело пошла кругом от бутиков, магазинчиков и центров стоковой торговли. Захваченные и очарованные круговертью такой жизни, мы быстро привыкли, что маленький отельчик весь пропах знакомым запахом. Один день сменял другой, и мы, опьяненные счастьем безразборного и безнаказанного приобретательства, забыли и о чемодане, и о совести, которая нас беспокоила первые два-три дня. Словом, к моменту, когда пришло время собирать чемоданы домой - деревенский дерматинец все еще был в номере. До отлета оставалась одна ночь. - Вер, у тебя не осталось места в сумках? - Томка сидела верхом на своем безразмерном чемодане и не могла его застегнуть даже с помощью ненормативной лексики. - Шутишь? - я обвела взглядом номер, - Как мы дотащимся, ума не приложу! У меня кроме двух чемоданов еще три безразмерные сумки. А у тебя? - А у меня большой кирдык! Монстр не закрывается, сумок аж три штуки, а вещей еще на чемодан! Не берусь вспомнить, кому из нас первой пришла в голову мысль, подарить дерматинцу шанс вернуться на родину. - Все не так страшно! - уговаривала Томка себя и меня. - В конце концов, если мы от него уже столько натерпелись, почему бы теперь не использовать его по-назначению? Ну, в качестве исключения, в эту трудную минуту. Тома ухватилась за эту мысль, как за спасительную соломинку. Впрочем, ее можно было понять - других способов упаковать вещи в три ночи не было. - И эта трудная минута превратится в трудный путь домой, - горько пошутила я, так как была не в восторге от этой идеи. Но иного выхода у нас не было. Мы с трудом упаковали вещи и кое-как скоротали остаток бессонной ночи перед отлетом. Чемоданы и сумки уже стояли в коридоре. В углу номера аккуратной полутораметровой пирамидой высилась куча из полиэтиленовой упаковки, обувных коробок и фирменных картонных пакетов. Мы присели перед дорогой. - Ну, что, с Богом? - я встала с кресла. - Подожди. У меня же теперь место в большом чемодане освободилось! Надо туда старые брюки пихнуть. Томка, вскочив со стула, нырнула в картонно-целофановую гору и извлекла с самого ее дна уже брошенные на чужбине замызганные штаны. Чуть расстегнув молнию большого чемодана набитого итальянскими тряпочками, Томка сунула под крышку руку и втиснула сверху скатавшиеся брюки, больше похожие на отжатую и высушенную половую тряпку. - Теперь я готова. В путь! Водитель грузил наши вещи в автобус и чему-то громко удивлялся по-итальянски. Красивые соотечественницы, воспользовавшись паузой, красиво курили красивые сигареты и... вслух считали наши чемоданы и сумки. - Девочки, это у вас что, прикол такой? - спокойно спросила невозмутимая Томка. - Прикол будет, когда вас наши таможенники шмонать начнут! - ответила самая взрослая дама, которую я мысленно назвала «прожженная». - Вы, девки, что обалдели? - возмутилась она, когда водитель заталкивал очередную сумку. - Какого черта вы свои баулы в карго не сдали? - Какое карго? - не понимая, о чем идет речь, спросила я. - Офигеть... - молодая красивая девица посмотрела на нас, как мне показалось, с жалостью. - Вы что, первый раз? - Первый. А вы? - Понятно. Значит, ценники с контрабандного товара тоже не срезали? - спросила девица. - Почему с контрабандного? Мы все в магазинах покупали! Изящная женщина с грустными глазами бросила окурок сигареты в урну и добавила: - И складывали в четыре чемодана и восемь сумок. У вас там по биркам небось тысяч на сто у каждой. Нас даже обидело это заявление, будто мы не смогли насобирать сто двадцать тысяч: - На сто двадцать! - Девки, не хочу вас пугать, - сказала прожженная, - но вы попали! Водитель справился с нашим багажом, и все потянулись в автобус. - Эй, контрабандистки, садитесь в автобус - самолет ждать не будет. Судя по тому, что никто в автобусе не засмеялся этой шутке прожженной, дела наши были действительно плохи. Ничего не понимая, мы молча прошли в конец автобуса и забились на последние сидения. Боясь услышать что-то еще более непонятное, а потому страшное, мы решили больше ни о чем не расспрашивать наших попутчиц. Они больше не казались нам красивыми. - Значит так! - прожженная сама подсела к нам. - Вы, девчонки, конкретно вляпались. До аэропорта минут десять, а потому слушайте внимательно и не перебивайте, - скомандовала прожженная. - Прям, как Глеб Жеглов в фильме «Место встречи изменить нельзя»! - нервно хихикнула Томка. - «Слушай меня и не перебивай». Прожженная ничего не ответила, только посмотрела на нас так, что мне захотелось в туалет. - Сумма, на которую можно вывозить товар, а точнее ввозить товар в Россию - чуть не в два раза меньше, чем та, на которую в ваших чемоданах шмоток с неотрезанными бирками. Кстати, вы деньги задекларировали, когда границу проходили? - Нет. А что, надо было? - Томка перестала хихикать. - У нас деньги в кошельке лежали, - промямлила я. - И никто ничего не сказал. - Понятно. Теперь уже не важно, - прожженная наклонилась к нам. - Значит так, сейчас в аэропорту заплатите за перевес. За каждый килограмм. Еврики остались? - Чуть-чуть, - ответила я и не слукавила. Денег у нас с Томкой действительно почти не осталось. - Самое страшное - это наши таможенники, - продолжала инструктировать нас прожженная. - Вас может спасти только то, что вы новенькие. Нас они уже знают в лицо. Шенген у вас когда открыт? Прожженная, не дожидаясь ответа, вынула паспорта из наших рук и открыла страницу со свежей визой. - Я так и думала. Значит так: тычьте таможенникам в лицо этими страницами с визой и ревите белугами: «Дяденька, отпустите, мы первый раз, мы только себе и родным покупали, да и то на распродажах!». Я понятно объясняю? Томка встрепенулась: - Так мы действительно себе и родным покупали! А вы разве нет? Прожженная посмотрела на нас обалдевшими глазами и крикнула в начало автобуса: - Девоньки, это они все себе накупили! Вы представляете? Вам нафига столько? - Нужно! - искренне, как умеют только дети, ответила Томка. - Нам сорок! Понимаете? Мы новую жизнь начинаем! Или сейчас, или уже никогда! - повторила Томка мои слова. - Если Бог вам не поможет - вы новую жизнь в тюрьме начнете! - хихикнула молчавшая до сих пор женщина, на которой были в несколько слоев надеты красивые итальянские тряпочки. - Лен, перестань! - прожженная строго глянула на женщину-капусту. - Видишь, девчонок спасать надо. На чем мы остановились? Ах да! Будут спрашивать, где магазин держите - отвечайте как сейчас, что знать про магазин ничего не знаете. Себе и семье купили, - прожженная принюхалась и крикнула в салон, - девчонки, у кого пармезан протух? Что за вонь в автобусе? Я поспешила сменить тему на более актуальную для нас: - А если не поможет это все? Ну, с пограничниками. - Отдавайте все: валюту, деньги, вещи, - лишь бы отпустили и дело уголовное не завели. Мы полиняли лицом: - Так у нас и денег-то не осталось. - Спиртное есть? - спросила она. - Нет. А спиртное надо для таможенников? Прожженная глянула на нас, как пишут в романах про старую Россию, «жалостливо». - Для вас, дурехи! Она сходила к своим подружкам и принесла бутылку с каким-то напитком, по цвету напоминавшим коньяк. - Пейте! Теперь от вас уже ничего не зависит. За удачу! Она вам сегодня понадобится! Мы выпили. В аэропорту еще. Потом еще. А остаток она нам велела выпить перед таможней. - А то у вас страх на лице написан. Маслом. Хрен сотрешь. Итальянскую границу я помню плохо: припоминаю только, что Ленка-капуста - это она специально на себя побольше тряпочек надела, чтобы к чемодану таможенники не цеплялись - добавила нам несколько евро, чтобы заплатить за перевес. Еще помню, что в самолете мы с Томкой отчаянно молились. Вообще-то, ни одной молитвы мы не знали, но тогда мы так взывали к небесам, что подошла стюардесса и спросила: «Вам плохо?» Уже перед посадкой, когда отпустил алкоголь, и к изображению добавилось соображение, я подумала: «А дома-то как хорошо! Муж любимый, сын обожаемый. Ведь все было! Все, что нужно для счастливой жизни! Лидка, которая последним куском поделится, Елена Львовна, которая к каждому торжеству учит новые стихи. Бывший начальник, который своих детей не завел, зато к сотрудникам относился, как к детям и его жена, посылавшая на праздники пирожки на весь отдел . Получается, я была счастливая? Хотя, почему была?! Есть! Только граница разделяет меня с прежней жизнью». - Боженька, на тебя уповаю! Помоги! Обещаю, больше никогда не просить другой жизни. Я хочу, чтобы все было как прежде! Я поняла - в сорок может случиться все, что угодно - и хорошее и плохое. Жизнь продолжается, даже когда приходит осень. - Куда это вы покатили свои телеги?! - таможенники улыбались нам как родным. - А ну-ка, выруливайте на финишную прямую! Да-да, вы правильно поняли, к этому столу. - Мы первый раз, - зазаикалась я и замахала паспортом. - Ну, конечно! - захихикали таможенники. - Честно первый раз! - вмешалась Томка. - Вот визы, посмотрите! - и она ткнула паспортом прямо в лицо таможеннику. Тот посмотрел паспорт и съязвил: - Первый раз поехали в Италию и со страху скупили полстраны! - все три таможенника дружно заржали. - Это мы себе и родным купили, - слабо защищалась я. - Сейчас проверим, - кругломорденький таможенник махнул в сторону стола нашими паспортами, которые каким-то волшебным образом оказались у него в руках. - Ставьте чемоданы на стол и открывайте. Сколько евро из страны вывозили? Спасибо прожженной - дай, Бог, ей здоровья! Мы, как прилежные ученицы, слово в слово повторяли заплетающимися от волнения и спиртного языками то, что она велела нам говорить. - Вы нам зубы не заговаривайте! В таких баулах шмоток раза в два больше допустимой нормы! - и кругломорденький скомандовал своим напарникам. - Леша, за понятыми. Серега, дуй за калькулятором - считать будем! - Дяденьки, отпустите нас! - запричитали мы с Томкой, хотя дяденьки были нас лет на десять моложе. - Открывайте! - кругломорденький перестал улыбаться и положил наши паспорта в нагрудный карман. Два Томкиных чемодана заняли почти весь длинный стол. Потеряв надежду на спасение, Томка обреченно распахнула чрево чемодана-монстра. Сверху, закрывая новые вещи бесформенными штанинами, лежали Томкины ужасные шерстяные брюки. - Это что? - таможенник наклонился к чемодану, протянул было руку к брюкам, но так и не решился дотронуться. - Теплые вещи. Между прочим, зима. А у меня цистит. - Томка выдала эту заученную с детства фразу таким тоном, что у таможенника не осталось сомнения в том, что на улице зима, а у Томки цистит. - Откройте второй чемодан. Или там тоже теплые вещи? - съехидничал таможенник. - Нет. Там... разное, - дар красноречия покинул мою подругу в самый неподходящий момент. А все потому, что Томка поняла - с дерматинцем этот номер не пройдет. Она расстегнула молнию чемодана, помедлила, оттягивая момент расплаты и... - Блин! Это что за вонь? - таможенник отпрянул от распахнутого чемодана и приложил рукав форменной рубашки к носу. - Это что? Томка была невозмутима: - Одежда из центров стоковой торговли. Вы бы знали, каким старьем там торгуют! - Вон! - заорал таможенник. - Убирайтесь отсюда вон! И заберите свои вонючие чемоданы! И... И... И чтоб духу вашего тут больше не было! В зале ожидания народу было много. Хозяек модных московских бутиков, прилетевших нашим рейсом, с цветами встречали мужья, сыновья, любовники, водители. Мой брат стоял в толпе ухоженных столичных мужчин и всматривался в вереницу прилетевших. Не раз и не два он рассказывал потом друзьям, как мимо этой мужской компании встречающих неслись к выходу на бешеной скорости две полоумные, одна из которых была его сестра, а другая - ее подруга. А вслед за этими заполошенными бабами бежал разъяренный таможенник! Он размахивал паспортами и кричал на весь зал: - Стойте! Я кому сказал, стойте! Стоять! Я этого не помню. Я помню только ощущение счастья от того, что под ногами родная российская земля, я дома, а значит, теперь все будет хорошо! Впрочем, еще помню, как догнавший нас у выхода таможенник, отпыхиваясь и чертыхаясь на чем свет стоит, просипел из последних сил: - Паспорта... дуры! Вы... паспорта... забыли! И чемоданы свои заберите! Часть III Жанр фарс. Я форсила по провинциальному городку в итальянских тряпочках, и мир вокруг казался прекрасным и удивительным! Не потому, что у меня началась новая жизнь! Просто старая оказалась не такой уж и плохой! Да, я лето, даже не в июне... Но мне нравится, что впереди будут еще июль, август, сентябрь, октябрь ...