НАХОДКА ИЗ ТАЙНОГО КАРМАНА
Проснулись мы рано утром, около пяти часов. Но не потому что выспались, а потому что Юриник бешено носился по комнате, накрытый чёрным покрывалом, и то орал благим матом, то угрожающе рычал, размахивая охотничьим ножом. При этом выражал вполне понятным, хотя и простонародным языком бурю эмоций, переполнявших его. Когда нам удалось-таки поймать и остановить его, он, слегка успокоившись, поведал нам невероятную историю. Оказывается, пока он изволил мирно почивать, предаваясь исключительно благотворным и миролюбивым сновидениям, кто-то, нежно выражаясь, очень нехороший, с коварными замыслами и злобными намереньями, посмел накрыть его чёрным покрывалом. И зловещим голосом, от которого кровь стынет в жилах, этот кто-то прошипел Юринику прямо в ухо что-то нечленораздельное. От этих звуковых сочетаний, весьма отдалённо напоминающих человеческую речь, ему сделалось нестерпимо страшно. Он поспешил открыть свои ясные очи, чтобы порадоваться белому свету и хоть немного успокоиться, но не тут-то было! Страх перешёл во всеобъемлющий ужас, когда оказалось, что он совершенно ничего не видит, ослеп. Но теперь, окончательно проснувшись, Юриник потихоньку начинает соображать, жертвой чьих глупых шуточек он стал.
– Опять этот домовой, этот рукопомоечный шишок из пепельницы взялся за старое, лишенец! Поднял руку на самое святое, на сон! Ах, гадёныш, поймаю, ведь придушу заживо! Ёршик табакерочный! – возмущённо бушевал он, потрясая в воздухе кулаками в бессильной ярости. – А ну, подайте-ка мне его сюда, и увидите сами, как я отгрызу его мохнатые уши! Где эта курилка картонная, чёрт из табакерки? Я ему покажу пряники-бублики! А ну выходи, гном волосатый, потолкуем один на один, без жалостливых свидетелей, которые мешают свершиться правосудию!
За нашкодившего домового, действительно, уже спешил вступиться один из упомянутых свидетелей, естественно, ни кто иной, как мастер Дорокорн:
– Угомонись ты, дружище Юриник! Он вовсе не из пепельницы и не из табакерки. Он из трубки. Пожалей ты его, бедненького! Погляди, какой он маленький да щупленький. Зато у него широкая и чистая душа, и она тебя очень любит! Ну, просто очень!
Юриник сначала обомлел от таких обезоруживающих своей несуразностью выражений, а затем начал возмущаться с новой силой:
– О-ох, я его сейчас и пожалею! Ну, только попадись он мне в руки! О-ох, и полюблю же я тогда и его, и его чистую, светлую душу, и его прелестные уши!
Дорокорн не сдавался:
– Пойми ты, наконец, Мокся не может без своих каверзных шуток, он же домовик! Иначе он загрустит, и даже может заболеть или ещё чего похлеще. Ну неужели ради нашего мохнатого друга ты не можешь немного потерпеть? А потом, может, и привыкнешь.
Поражённый Юриник робко поинтересовался:
– Ты хочешь сказать, что сейчас-то он совершенно здоров? И только мо-ожет заболеть? И не из-за кого-нибудь, а из-за меня?
– Вот именно, ты всё правильно понял.
– Ничего себе «немного потерпеть»! Да я лучше дюжину таких, как ты, переростков буду всю жизнь терпеть, чем одного этого ночного шептуна, этого тайного шептунишку, этого закатушного шептунчика! И вовсе я не хочу ко всему этому привыкать! Нет уж, увольте! А если б меня кондратий со страху хватил, а?
Дорокорн веско аргументировал:
– Но ведь не хватил! И не хватит, ты крепкий.
Никак не отреагировав на замечание друга, Юриник продолжал:
– И потом, почему это я вечно должен терпеть и привыкать, жалеть и понимать? С какой это стати? На что ты меня подбиваешь? Давно уже пора кому-нибудь подумать и обо мне, между прочим, – Юриник теперь ворчал хоть и недовольно, но уже не так яростно.
Тут из-за вещевого мешка робко вылез взъерошенный Мокся и как ни в чём не бывало пожелал всем доброго утра, с искренней нежностью заглядывая при этом в глаза Юринику. Он поинтересовался вкрадчивым тихим голосом:
– А чего это вы какие-то сегодня невесёлые, уж не случилось ли чего? Кого это Юриник должен пожалеть, кому так повезло?
Мы, в который раз, рты пораскрывали от неслыханной наглости. А Юриник проговорил, цедя сквозь сжатые зубы, как должен бы был говорить удав кролику:
– Иди-и же скорей ко мне, домовичок. Иди-и сюда, добрячок. Уж я-то тебя сейчас пожале-ею. Иди, любезный, я тебя приголу-ублю…
– За что же это, так вдруг, мне столько милости привалило? – наивно поинтересовался домовой и добавил, гримасничая и кривляясь, будто у него сильно закрутило живот, – прими мой добрый совет: нельзя быть таким злопамятным и мстительным, дружище Юриник, нехорошо, не по-человечески это.
– Ага, а пугать, значит, хорошо?
– Ну я же не до смерти, а так, слегка, чтобы не забыть.
– Не забыть, значит?
– Да, не забыть!
– И это у тебя, заморыш, называется «слегка»? Да чтоб тогда со мной сделалось, если бы ты развернулся на полную?
Домовой состроил прискорбную гримасу, но ничего не ответил. Юриник продолжал:
– Тогда мне действительно ещё повезло, спасибо и на том, что «слегка»!
– Да, пожалуйста, всегда рад стараться.
– Да ты, как я посмотрю, редкой души существо! Ведь мог и по голове чем-нибудь тяжёлым приложить, вон хоть поленом, так, ради шутки!
– Не-а, поленом не мог! Что я, совсем, что ли? Я вас, надо думать, не просто так разбудил, ради баловства! – важно проговорил домовой, но на полено всё же посмотрел как-то излишне заинтересованно. – Сегодня ночью, около полуночи, прилетел ворон. Он был настолько уставший, что даже не клюнул Корнезара и совсем не ругал его. Только напился воды и завалился на боковую, то есть лёг спать, вернее, отошёл ко сну, ну, решил соснуть.
– Да хватит тебе уже, продолжай!
– Перед сном ворон приказал разбудить своё величество в три часа ночи и сказал: «чтоб всё было готово для контакта». В три ночи они начали разговаривать со своим походным котелком. Что им котелок отвечал – я не слышал, но, судя по их репликам, им было приказано зайти по дороге в какое-то селение, где обитает племя Амекари, чтобы взять там несколько десятков человек для охраны чего-то, а чего именно, я так и не понял, но чего-то очень важного. А на рассвете вы все вместе должны отправиться в дорогу. Потому я и разбудил вас, а заодно и взбодрил. Я ведь о вас забочусь, обещал всё-таки, как-никак.
– А зачем ты Юриника напугал до полусмерти? – спросил я.
– Да говорю же, чтобы вы взбодрились! Я ведь теперь о вас забочусь, понимаешь? – с укором объяснил домовой усталым голосом. Все понимающе закивали головами.
Через несколько минут к нам зашёл совершенно не выспавшийся Корнезар и заявил, что времени на завтрак нет и мы должны прямо сейчас отправляться дальше. А ворон, дескать, уже вылетел на разведку.
– Вылетел, даже не позавтракав? – недоверчиво осведомился Юриник.
– Ну, конечно, скажешь тоже, тогда бы, наверное, медведь в лесу сдох, да не один! Ворон-то, конечно, позавтракал! Ещё как позавтракал! Ему-то это проще! Позавтракал так, как нам и не снилось, от пуза! Желторотыми птенчиками с чердака! Живьём, между прочим, заглатывал! Я очень хорошо слышал, как они верещали. Штук восемь умял, никак не меньше, живоглот носатый! Если хочешь, тоже пойди на чердак, позавтракай на скорую руку.
Юриник встрепенулся и произнёс с ехидной усмешкой:
– Дяденька шутить изволит? Смешно! А я ещё тебя пожалел, когда Коршан тебя накормил… ну, ты понял чем! – настал черёд Корнезара встрепенуться, а Юриник продолжал как ни в чём не бывало, – так что теперь ты можешь быть спокоен. Коршану будет, чем повторить свой вчерашний подвиг, ты знай лишь готовь мишень. Нежные птенчики, они же очень быстро перевариваются!
Корнезар сначала горестно рассмеялся, оценив шутку, а потом сказал:
– Да-а, я вижу, тебе палец в рот не клади! Кстати, о мишени… Ты прав, Юриник, от этого стервятника можно ожидать чего угодно и даже повторения… подобного выстрела в спину. Сегодня я опять, к сожалению, совершенно не выспался. Хочу вас всех убедительно попросить, если я вдруг задремлю на плоту, предупредите меня, когда этот летающий змей появится на горизонте, ладно?
Мы, конечно, с радостью согласились, ибо нам самим ворон не очень-то нравился и раньше, а уж теперь, когда мы узнали о его кулинарных пристрастиях, и подавно! Но Юриник не удержался и дал Корнезару добрый совет:
– Ты, на всякий случай, прежде чем засыпать, накрой лицо чем-нибудь, ну, хотя бы носовым платком, что ли!
Корнезар на мгновенье призадумался, а потом поблагодарил Юриника, видимо, узрев в его совете рациональное зерно.
Нам пора было идти. Мы скоренько собрали свои скудные пожитки и уже через несколько минут с удобством разместились на плоту на тех же местах, что и прежде. Капитан Юриник деловито «отдал концы» и мы медленно и печально отчалили от пристани. А вскоре и вовсе потеряли из вида тот пустынный недоброжелательный берег.
Над тёмной гладью реки клубился густой холодный туман, как часто бывает ранним летним утром. Но едва только солнышко поднялось немного выше, вмиг всё переменилось. Сделалось гораздо теплее, и мы наконец-то перестали дрожать, будто школьники перед первым в жизни экзаменом. Молочно-белый туман начал таять на глазах словно сливочное мороженное в духовке, и вскоре от него остались лишь небольшие рваные островки, которые немного погодя тоже испарились. Мы плыли вниз по течению, а вокруг стояла звеняще-мёртвая тишина, которую нарушали лишь вечно беспокойные волны. Они ритмично и монотонно чавкали где-то внизу под разбухшими брёвнами плота. Подчас, как ошпаренная, выпрыгивала из воды рыба, сверкая серебристой чешуёй, понапрасну пробуждая в нас никчёмные сейчас рыболовные инстинкты. Кстати, рыбка иногда выпрыгивала довольно откормленная. Она с любопытством нагло осматривалась и с шумным всплеском плюхалась обратно, будто издеваясь: «а всё равно не поймаете!».
Все сонно помалкивали, думая каждый о своём. Я думал о том, стоит мне или нет залезать сейчас в мой «вредный» карман. Взвесив все «за» и «против», решил лезть. Будь что будет, всё равно делать нечего, а раз так, то непременно нужно взбодриться самому или хотя бы взбодрить кого-нибудь из моих грустных спутников, это уж, смотря что я там подцеплю. Решившись, я осторожно засунул руку в карман, пытаясь нащупать хоть что-нибудь. И что вы думаете? Оказалось, что на дне преспокойненько лежит себе какой-то непонятный предмет и ждёт меня. Со всеми возможными предосторожностями я извлёк его на белый свет – что-то похожее на игральную карту или фотографию небольших размеров из очень плотной эластичной бумаги. Если это вообще была бумага, её даже зубы не брали, сколько я не старался. Облик на фотографии был настолько расплывчатым и размытым, что разобрать его не представлялось никакой возможности. Я покрутил её и так, и эдак… попробовал ещё раз на зуб… ничего не взрывалось, не шипело и даже не воняло… Что это и зачем? В раздумье я случайно остановил взгляд на Корнезаре. Он отвратительно зевал в тот момент: перекошенное лицо, бездонный рот, хруст в скулах, характерный протяжный стон с подвывом. «Ну и ротяка! Раззевался тут! Чтоб тебя перекосило! Совершенно ничего интересного!» – подумалось мне. А затем я посмотрел снова на эту штуковину. Ничего не понимаю! Попробовал погнуть её в разные стороны и даже надорвать.
– О-ёй! Ай! Мама! – с бухты-барахты завопил Корнезар. Я уставился на него во все глаза. Отдышавшись, он запричитал, как закоренелая грешница на исповеди:
– Кто-то попытался схватить, в общем, разодрать моё лицо изнутри! Меня даже перекосило! Что это за шутки такие, что происходит? Мы так не договаривались!
Было видно, что он не на шутку перевозбудился и не знал, что ему думать. Все сразу оживились и дружно зашевелились. Оно и понятно, хоть какое-то событие произошло, а то скучно ведь! Значит, подскочили мы к нему, и давай наперебой утешать да успокаивать. Мол: «Тебе показалось, да всё это тебе просто приснилось, закемарил ненароком, только и делов-то! Все мы мало и плохо спали сегодняшней ночью и потому совсем не выспались, да ещё и птенцами завтракать отказались, вот с голодухи и недосыпу и мерещится всякая чушь несусветная. Успокойся и расслабься, тут никого нет, кроме нас, а к тебе вообще никто не подходил!».
Это была чистая правда, к нему действительно никто и не думал подходить. Как говорится, не тронь Корнезара, он и ныть не будет! В конце концов его удалось успокоить, не окончательно, конечно, но как смогли. По-моему, он не очень-то поверил во все наши россказни. Через какое-то время дрёма опять напала на Корнезара, да и не только на него. Все, кроме капитана Юриника, помаленьку начали клевать носами. Только теперь я лишь делал вид, что тоже нахожусь одной ногой в стране снов, а сам думал о происшедшем и лихорадочно сопоставлял факты. Досопоставлялся! То, что я гнул и пытался порвать фотографию, как-то связано с припадочными жалобами Корнезара? А моё мысленное пожелание ему быть перекошенным? Закономерная и последовательная взаимосвязь очевидны, ибо как раз перед этим он широко зевнул, а я случайно посмотрел на него, удивился ширине его «натуры», пожелал от всего сердца… и сразу занялся своей находкой. Или всё же совпадение?
Но ведь это легко проверить, и всего лишь путём несложного повторного научного эксперимента. Подумано – сделано. Я опять, как и в первый раз, начал гнуть фотографию в разные стороны, но, к моему превеликому огорчению, безрезультатно. Хорошо, а если предварительно посмотреть на него, а только потом на картинку и сразу же начать её гнуть? Желать пока ничего не буду. Так и сделал. Результат здесь же отобразился на успевшем стать безмятежным корнезаровом лице! Ура! Эксперимент удался на славу! Терпение и целеустремлённость, вот истинные добродетели! Но бедолага Корнезар, похоже, так не считал! Он вообще сейчас не то, что считать, даже говорить толком не мог. Его лицо буквально всосало внутрь головы, а глаза, наоборот, неудержимо выперло наружу! Видимо, сыграло свою роль неизбежно возникшее избыточное давление, создавшееся внутри его черепной коробки вследствие резкого уменьшения её первоначального объёма. Зрелище, надо признать, не для слабонервных. Было такое ощущение, что вогнутость его лица вызвана тем, что кто-то гигантской клизмой создал вакуум внутри головы, а потом резко надул её обратно, и надул даже с избытком. Голова раздулась, и то, что было страшно вогнуто, стало опасно выпукло. Глаза выкатились из орбит ещё больше, хотя, казалось, больше уже некуда! Но кажется одно, а на деле, зачастую, получается совсем другое. Вот и сейчас оказалось, что есть куда и даже ещё как! Нет предела человеческим возможностям, особенно, если кто-то твёрдой рукой ведёт вас к строго намеченной высокой цели. Итак, неимоверно огромные глазищи подопытного пациента того и гляди брякнутся сейчас на плот и, весело подпрыгивая на брёвнах, укатятся в реку на радость прожорливым ротанам. Уши, поражая своей проворностью, извиваясь, вытянулись в разные стороны и свернулись в трубочки, словно молодые бараньи рожки.
Только теперь я осознал, кто виноват во всём этом безобразии! Это же я, самолично, своей недрогнувшей рукой перегнул карточку в другую сторону! Каюсь, я это сделал не специально! Признаюсь, в одну сторону специально, а в другую нет, видимо, бес попутал! Мне стало неловко за свой, хоть и пустяковый, но весьма нелицеприятный проступок, но я всё же нашёл в себе силы и сделал то, что должен был сделать как истинно честный человек! Нет, я ни в коем случае не принялся заниматься самоедством, просто-напросто взял и довёл начатый эксперимент до конца.
В это время все столпились вокруг Корнезара, который, благодаря моим усердиям, сразу сделался самым популярным человеком на плоту. Но я к этому безобразию начал уже привыкать, разве дождёшься от кого-нибудь слов благодарности? Нет, почти никогда заслуженная награда не находит своего героя, хотя в данном случае оно и к лучшему. Ибо не очень-то и хотелось, особенно, если предположить, какого рода награду мне смогут тут всучить! Спасибо, не надо! Оставьте себе. Вряд ли Корнезар в данный момент сумеет по достоинству оценить всю важность и значимость только что сделанного мной великого открытия. А если даже и сумеет, то уж точно не одобрит своего невольного участия в этом, безусловно, удачном эксперименте. Кстати, не думаю, что ему вообще что-то нужно об этом знать.
Мои друзья неплохо расшевелились. Всем было явно не до меня, скромно стоявшего в сторонке. Корнезар и причитал, и ругался, и зачем-то искал глазами ворона, грозясь ощипать его живьём и пустить в свободное плавание по реке с пудовым камнем на шее! Видимо, он подозревал в своих неприятностях зловредную птичку, и я, в самом крайнем случае, намеревался воспользоваться этим удачным стечением обстоятельств. С ворона всё равно всё, как с гуся вода.
Вполне естественно, что приунывшего во второй раз за столь короткий срок Корнезара успокоить оказалось гораздо труднее, чем в первый. И я его ни в коем случае не осуждаю за это! Жаль вот только, что мне не до конца пришлось во всём разобраться! Неужели придётся воспользоваться услугами его головы ещё разочек, и снова без спроса? Боюсь, как это не прискорбно, Корнезару сегодня явно не повезло. Может, он встал не с той ноги? Тогда поделом ему, сам во всём виноват, а я его ещё тут жалею, нервы свои трачу. Кстати, всегда подозревал в себе задатки человеколюбия. А вдруг после этого эксперимента ему понадобится психологическая помощь? Вот ведь какая удивительная судьба у человека, с утра было всё в порядке и вдруг – бах, и неизвестно ещё, чем всё закончится. Интересно, а психушки в этом мире есть? Сомневаюсь! Ну, хоть одно преимущество моего мира нашлось. Ладно, пусть Корнезар пока отдохнёт, восстановит нервы, а я попробую посмотреть на Юриника, а потом погнуть картинку. Очень похоже, что всё зависит именно от того, на кого я смотрю перед тем, как гнуть.
Несчастный Юриник, как ему не повезло, вернее, сейчас не повезёт. Вот он безмятежно сидит у рулевого весла и сосредоточенно правит нашим плотом. И в моих светлых воспоминаниях он навсегда останется таким целеустремлённым рекоплавателем. Я перевёл свой взгляд на фотографию, а потом робко и несмело – на него. Затем бережно и совсем несильно согнул карточку пальцами и сразу же отпустил. Ура, сработало! Внутри у меня всё ликовало. Лицо Юриника самым причудливым образом расплющилось на какое-то мгновенье и сразу приняло свою первоначальную форму. Он обеими руками схватил себя за голову и вытаращил глаза, бессмысленно водя ими из стороны в сторону. Затем опасливо осмотрелся вокруг, стараясь не привлекать к себе внимания, и глубоко задумался, пытаясь осмыслить, что же это такое могло быть?
Юриник, по всему было видно, закручинился. Он сидел, нахохлившись, словно объевшийся в грозу воробей, не издавая ни звука. Зато теперь, когда его взгляд падал на Корнезара, в нём появлялось что-то отдалённо похожее на сочувствие. Верно, пока сам на собственной шкуре не испытаешь почём фунт лиха, другого никогда не поймёшь.
Вот и я понятия не имею, где мне может пригодиться эта штуковина, так похожая на фотокарточку? Если только с её помощью подшучивать над друзьями? Хотя… можно и не только над друзьями. Я всё же решил оставить её себе, не выбрасывать же после всего, что она тут натворила? И я аккуратно убрал её в карман, предвкушая, сколько каверз теперь можно будет совершить с её помощью. У меня даже успела зародиться одна интересная мысль, но чтобы её осуществить, мне нужна будет небольшая помощь…
Теперь я с нетерпением ждал встречи с нашим мудро-говорящим вороном, именно его, пусть и неосознанная помощь, могла пролить свет на интересующий меня вопрос: можно ли эту карточку использовать как оружие против нападающих врагов, да ещё и на расстоянии, и какова, так сказать, его «дальнобойность». Дело предстояло серьёзное, а потому пусть Коршан не ждёт никаких послаблений. Хватит Корнезару да Юринику за него отдуваться, пора принести пользу нашему, пока ещё общему, делу. Для чистоты эксперимента даже хорошо, что он ничего не знает. Во-первых, не будет фелонить, а во-вторых, бояться. Ну, и мстить, конечно, что немаловажно, ибо мне вовсе не хотелось пасть его жертвой. Он-то думает, небось, что в воздухе он король, никто его не достанет, можно делать, что пожелаешь, и даже делать на голову ближнему! Ан нет, вот она, расплата!
Долго ждать не пришлось. Коршан неожиданно пронёсся над нашими головами, но с такой бешеной скоростью, что я ничего не успел сделать. Но ничего, я был начеку, и задуманное просто-напросто обязательно должно было получиться. Я вынул эту штуковину из кармана и держал в руке. Вдалеке показалась крохотная чёрная точка, она быстро увеличивалась в размерах. Сомнений не было, это долгожданный ворон. Сейчас я его «осчастливлю», приземлю на хвост и «порадую». Я перевёл взгляд на карточку, затем обратно на него, чтобы ничего не пропустить и успеть насладиться живописным зрелищем. Когда он приблизился настолько, что стал отчётливо виден, я, с превеликим удовольствием, с силой сжал карточку в ладони несколько раз подряд.
То, что произошло с его головой, я не видел, да это было и не важно. Зато я совершенно отчётливо видел другое, гораздо более красочное действо: прямо в полёте ворона как будто пережевали невидимые челюсти, промясорубили и выплюнули. После чего он, бешено кувыркаясь, дико закрякал и, потеряв ориентацию, рухнул в воду. Словно сбитый вражеский самолёт, только что без дыма из хвоста, зато с пухом и перьями. Свалился он недалеко от берега с оглушительным всплеском. Ничего не понимая, ворон с трудом выкарабкался, наконец, на спасительный берег. Эх, «дострелить» бы его, чтоб не мучился! Да жаль, пока это не входило в мои планы.
Коршан несколько раз отряхнулся, нахохлился и принялся перебирать клювом свои оставшиеся пёрышки, намокшие и слипшиеся, перепачканные илом и тиной. При этом он громко и изощрённо ругался. Сквернословил на себя, воду, грязь, небо и… почему-то Корнезара. Причём последнему досталось больше всех! Разделал сбитый ворон несчастного и ни в чём не повинного Корнезара под орех, ругал в хвост и в гриву, я и слов таких доселе не знал! Впору было брать и записывать за ним.
Так мы и уплыли, а он остался сушиться. Но поражённое до глубины души эхо ещё долго доносило до нас его злобные замысловатые выкрики.
Я остался очень доволен подарком вредного кармана. Только теперь меня занимал другой вопрос: а что если не гнуть эту карточку, а дать по ней, допустим, шелбан? Насколько эффективным окажется новый метод воздействия? За неимением под рукой ворона, я начал задумчиво поглядывать на отдохнувшего, но всё равно многострадального Корнезара. А тот, словно предчувствуя неладное, вдруг жалобно спросил:
– Что-то у меня нос чешется, к чему бы это?
Хоть я и знал ответ, но предусмотрительно решил промолчать. Зато незамедлительно ответил наш бравый капитан Юриник:
– К тому, что Коршан в следующий раз промажет мимо лба и попадёт в нос! Будь очень осторожен, смотри, чтоб глаз не зачесался.
Юриник как в воду глядел с глазом. Ошибся он только с вороном. Это был не Коршан, а я, собственной персоной. Виноват, немного не рассчитал силу щелбана и место приложения удара. Корнезар сидел вполне спокойно, лишь иногда нервно подёргиваясь и озираясь. Но делать было нечего, он поставил меня в безвыходную ситуацию. Кроме него больше не на ком было ставить подобные эксперименты, а отказаться от них я никак не мог, хотя бы из познавательных побуждений. Он один здесь плохой, а остальные хорошие. Именно поэтому он был обречён, ничего не попишешь – судьба. Ведь кому суждено получить хорошую затрещину, не стоит опасаться плохого пинка.
Уже в следующее мгновенье Корнезар, нелепо взбрыкнув ногами в воздухе, плюхнулся в воду. Когда же мы его выудили оттуда, словно большую глушённую рыбёшку, он, всхлипывая, произнёс:
– Я, наверное, заболел. Сначала моё лицо растягивалось, словно резиновое, а теперь и вовсе мне кто-то засадил в глаз. Хотя я точно помню, что рядом никого не было. И чесался-то, между прочим, нос, а не глаз! Да что же это такое? А у вас ни у кого ничего не чешется? Ничего необычного не произошло?
Все ответили отрицательно, в том числе и Юриник, который при этом выглядел слегка смущённым. Он даже нежно ощупал своё лицо, освежая в памяти пережитые ощущения. Дорокорн, пытаясь хоть немного успокоить Корнезара, сказал:
– Я от кого-то слышал про довольно ощутимые солнечные удары. Может, это солнце тебя и ударило… в глаз? Чтобы не забывался. Так сказать, в целях профилактики!
– А почему меня, а не тебя? Чем я хуже?
– Потому что ты был теплее всех одет, понимаешь?
Тут вступил в разговор Дормидорф:
– Хм, и ворон вёл себя сегодня не совсем обычно, будто ему вша под хвост залезла! Он часто раньше нырял с разгона в прибрежный ил?
– Да я как-то раньше не замечал за ним…
– Может, он влюбился в кого? – выдвинул я робкое предположение. Все резко повернулись и недоуменно посмотрели на меня. Я добавил, поясняя свою мысль, – ну, пару он себе мог найти или нет? Где-нибудь на чердаке или в лесу, да мало ли где, кровь взыграла, выброс гормонов и всё такое.
Меня прервал смех Корнезара. Все с интересом наблюдали за его реакцией. А когда ему сказали, что моё предположение вполне правдоподобно и объясняло бы всё, он наотрез отверг его, намекнув, что знает точно, что такого не может быть в принципе, потому что не может быть никогда. Мы, поражённые, терялись в догадках, но не верить Корнезару у нас не было никаких оснований, ведь как-никак он лучше нас всех знает Коршана, соответственно, и его пристрастия.
Мы решили отнести всё произошедшее к разряду загадок и, на всякий пожарный случай, получше присмотреться к ворону, может быть, ему нужна психологическая поддержка и ещё не всё потеряно? Мне не очень нравилось то обстоятельство, что капитан Юриник периодически как-то подозрительно странно посматривал на меня, чего раньше за ним не замечалось. Я недоумевал, в чём же меня, честного человека, можно заподозрить, но сам спросить не решался. Когда страсти немного поутихли, Юриник всё же задал мне вопрос, но так, чтобы Корнезар не слышал:
– А ты, случайно, нашего любезного джина из трубки не выпускал?
«А-а, вот где собака зарыта!», – подумал я и честно ответил:
– Нет, не выпускал, даже и мысли такой не имел! Да он и не нуждается в том, чтоб его кто-то выпускал. Он у нас вольная птица, сам себе голова. Не думаю, что случившееся с Корнезаром и вороном дело его умелых рук. Его шутки сводятся к невинным проказам, самая большая неприятность от них – шишка на лбу или разбитый нос, разве это серьёзно? А тут, видишь ли, совсем другой почерк.
– Да уж, почерк совершенно не совпадает с его манерой, тут я с тобой соглашусь. Но Мокся ведь непредсказуем. Помнишь, как он ловко всё подстроил и обтяпал, когда я из-за него в стенку врезался? Может, он быстро совершенствуется, так сказать, повышает квалификацию своего каверзного уровня?
– Да он же летать не умеет, как он тогда до ворона добрался? Подпрыгнул, что ли?
– Не знаю. Ты, конечно, прав, летать он не умеет, но откуда нам знать? Может, он камнем в ворона швырнул, а Корнезару кулаком засветил. Он ведь вполне мог услышать наш с Корнезаром недавний разговор про зачесавшийся нос и вместо носа решил «порадовать» его в глаз! Хотя, с другой стороны, не понимаю… зачем ему это… в нос было бы, по-моему, гораздо интересней и красочней.
Мы прекратили разговор, потому что не могли ничего утверждать наверняка, одни предположения и догадки. К тому же существует «золотое» правило: не пойман – не вор. Всё это прекрасно, только я поймал себя на мысли, что так увлёкся обсуждением обстоятельств этих необъяснимых и загадочных событий, что почти забыл про тот совершенно незначительный факт, что истинным виновником является ни кто иной, как я сам! У меня это с детства. Бывало, настолько увлечёшься оправданием себя любимого, пытаясь аргументировать какие-нибудь нелицеприятные поступки, что в какой-то момент начинаешь совершенно искренне верить в это сам, досадовать и возмущаться на только что самим выдуманные обстоятельства. Как я понимаю, эта убедительная искренность и заставляла слушателей верить и сострадать мне. Не скажу, что всегда, но довольно часто. Вдруг глядишь, и вот уже мы вместе негодуем и досадуем, стараясь найти выход из создавшегося трагичного положения.
Продолжавший снимать с себя для просушки на палящем солнце мокрую одежду Корнезар уже дошёл до обуви. Оказалось, что у него в сапоги были вделаны ножны, чего мы раньше не заметили. И в них торчали два тонких длинных ножа со странными ручками, по одному в каждом сапоге. Необычность этих ручек заключалась в том, что при длине лезвия около сорока сантиметров, а ручек около двадцати, общая длина ножа могла варьировать от сорока до шестидесяти сантиметров, что было очень даже удобно. Достигалось это благодаря ручкам, которые, как у ножа-бабочки, делились вдоль пополам и, раздвигаясь в разные стороны, опускались вниз. Если держать кинжал остриём к земле, то ручки, опускаясь, закрывали собой половину лезвия. В укороченном виде нож легко помещался в ножнах, а при необходимости легко извлекался оттуда и увеличивался аж в полтора раза, превращаясь в серьёзное оружие. Впоследствии оказалось, что Корнезар очень неплохо владеет этим оружием, да к тому же умеет метать ножи на приличное расстояние. А с виду такой щупленький да слабенький! Интересно, какие ещё сюрпризы нам заготовлены впереди?
Первый сюрприз был в виде небольшого отряда людей на правом берегу, вооружённых до зубов. Корнезар показал им знак рукой, на который они ответили.
– Люди из племени Амекари! Поджидают, бесовское племя, – пояснил он, кивнув в их сторону. – Дальше нам с ними идти километров пять вглубь леса, там у них селение. Будьте осторожны, эти люди самолюбивы и заносчивы. Они считают себя самыми достойными из людей и готовы на всё, чтобы убедить в этом других. У них в племени культ денег и материальных ценностей. А сами-то, недоумки, ха-ха-ха, не понимают, что это и есть одно из их слабых мест. Это пристрастие рано или поздно обязательно окажет им медвежью услугу. При наличии такой прекрасной универсальной слабости ничего другого и не надо. Они уже обречены, ха-ха-ха, на этом-то мы и сыграем, как маэстро на скрипке, только немного позже. Я давно точу на них зуб, напыщенные и раздутые олигофрены! А их главарь – рожа такая, прямо кирпича просит – просто одержим манией величия и всякими глобальными идеями во славу процветания, величия и национальной безопасности своего ущербного народца. Банда разбойников, потомки отбросов со всего света. Прямо с души воротит, но надо взять себя в руки, выглядеть любезно и вести переговоры достойно.
Он закончил свою речь и с омерзением сплюнул в реку, пренебрежительно приподняв верхнюю губу, словно хищно оскалившись на недостойных Амекари. Мы с интересом наблюдали за разговорившимся Корнезаром. Видимо, верным было наше предположение, что он лишь притворяется простачком, а на самом деле гораздо умнее и хитрее. Вон как разложил Амекари по полочкам, просто загляденье.
Это был пограничный отряд. Нам выделили пятерых человек для сопровождения. Как мы поняли потом, именно для сопровождения, а не из вежливости и не для охраны, чтобы ни на минуту не оставлять нас на своей территории без присмотра. Что ж, может быть, оно и правильно.
Дормидорф, пока мы шли по тропе, шёпотом поведал мне историю этого племени. Дед уже давно слышал о нём, но видел людей из этого «прославленного» племени впервые. Вот, вкратце, тот рассказ:
– Когда-то давно небольшие шайки, промышлявшие в округе темными делами, решили объединиться в большую банду, которую потом стали называть племенем. Так проще было выжить и угрожать другим нападением или расправой. Распределили обязанности. Кто занимался неприкрытой агрессией, кто прикрытой, завуалированной под всякие миролюбивые дела. Остальные охотой, земледелием, предотвращением набегов извне, в общем, кто чем. В случае необходимости все объединялись и начинали заниматься вовсе не сельскохозяйственной деятельностью, а войнами. Или подстрекательством к этому других. Воевали Амекари всегда на чужих территориях и грабили уже по-крупному, с размахом, прикрываясь, по своему обыкновению, мирными и добропорядочными целями. Но тем, на кого была направлена их агрессия, от этого было не легче. Опыт воссоединения оказался вполне успешным, они выбрали главу племени и беспрекословно подчиняются его воле, даже если его приказы откровенно глупы. Да и сам он достойный экспонат и яркий представитель завсегдатаев жёлтого дома. Дома, где собираются люди, объединенные общими интересами в виде всевозможных психических расстройств.
Я подумал: «Надо же, что получается! Сообщество Шаек Амекари, а если использовать аббревиатуру, получится прямо, как у нас. Нужно будет подбросить местным эту идейку из трёх букв, она им понравится. Оказывается, нынче не только в каждой семье и каждом коллективе есть свой главный олигофрен, но и в каждом мире есть своя страна чудаков».
За час с небольшим мы успешно преодолели расстояние от реки до посёлка. Наши сопровождающие сдали нас с рук на руки другим сопровождающим, ещё более важным от сознания собственного величия, а сами ушли обратно к реке.
Посёлок был большим, но не очень чистым, особенно по сравнению с тем прекрасным поселением, откуда мы с дедом начали своё путешествие. Нас привели к огромному дому, очень похожему на гостиницу, и расселили по номерам. По нашей настоятельной просьбе расселили именно так, как мы жили в таверне. Интересно, а есть ли здесь свой домовой? И если да, то я искренне надеюсь, что он не увяжется за нами, ибо пережить двух домовиков нам вряд ли удастся, особенно Юринику. А ещё очень хотелось бы, чтобы они не передрались друг с другом, не поделив чего-нибудь, например, пряники.
Корнезар уже успел куда-то намылиться, а нам настоятельно посоветовал никуда не выходить. По крайней мере, до его скорого возвращения. На наш вопрос, куда он собрался, Корнезар отвечал, что ему нужно встретиться с кем-то для крайне важного разговора, после чего мы сможем продолжить наше путешествие. Нам кровь из носа необходимо было узнать, что это за важный разговор. Надо срочно уговорить Моксю тайно отправиться с Корнезаром.
Мы собрались в нашей с Дормидорфом комнате и с превеликим трудом вызвали домового из моей трубки. Эта обормотина скорее всего всё слышал и набивал себе цену или вредничал, потому что был не в духе. А очень возможно и просто ленился, думая: «позовут-позовут, и отвалятся по-хорошему». Но нет, он просчитался, пришлось выходить. Недовольный взъерошенный шишок явился не запылился, вывалившись из самого дальнего угла. И пошёл ходить вразвалочку кругами, громко шаркая, ссутулившись и скукожившись, словно древний поношенный башмак, держа руки сомкнутыми за спиной, весь хмурый и ненастный. Домовик всем своим видом показывал, как ему сейчас тягостно и муторно на душе. Впору хоть в гроб ложиться, а мы тут со своими просьбами! Шли бы мы лучше все лесом быстрыми шагами! Но после долгих и нудных уговоров он, наконец, дал своё высочайшее согласие.
Решающим аргументом был, как всегда, заветный пакетик с пряниками. Мы ловко подкараулили Корнезара в коридоре, когда тот, торопясь на встречу, мчался на полных парах. Дорокорн, случайно оступившись, нечаянно схватился за отворот его плаща и оторвал одну из пуговиц. Пуговица покатилась своей дорогой, а Дорокорн повис на Корнезаре, который в бесполезной попытке поддержать крупное тельце так поднатужился, что покраснел, как спелый помидор, и весь затрещал по швам. Очень смутившись, Корнезар принялся искать свою родную пуговицу, но нигде не мог найти её, так как домовой, сделавшись невидимым, уже давно её умыкнул и сунул в карман Дорокорна. Ну, подумаешь, закатилась куда-нибудь, разве это беда? Пустяки, просто придётся пришивать другую пуговицу. На счастье у него, запасливого Дорокорна, имеется таковая. Прямо специально для подобного случая хранилась! А вот и иголочка с ниточкой за отворотом воротника. Не подобает такому человеку, как Корнезар, расхаживать оборвышем по посёлку, неприлично это! Корнезар был вынужден согласиться. А какой же умелец этот Дорокорн, как быстро и сноровисто пришил он новую пуговку на место оторванной, красота!
я, всё равно я никогда не сплю. Так, иногда зажмурю глаза, забудусь, и уже через пять минут свеж и бодр, как Юриник во время спора с Дорокорном. Располагайте мной и впредь, – сказал и ушёл в стенку, мягко топая маленькими ножками. А про неприхотливый сон, так это он, конечно, слегка приврал. В дальнейшем мы не раз были очевидцами, когда он мгновенно отрубался и даже храпел, как сытый котяра.
