Родниковый лёд сладок... Пить талую воду родникового льда можно нежно – лишь касаясь губами, как при первом поцелуе, можно – страстно и горячо – чтобы холод пронзал до самого сердца, и дыхание замирало где-то глубоко внутри...
Родниковый лёд жарок. Он обжигает до боли, прежде чем наполнить душу невыносимым холодом...
Вот и Варяше — тонкой и гибкой, как ветвь ивы, с волосами огненными, как само солнце, с глазами, полными озёр, в тот вечер казалось, что пьёт она в объятиях любимого родниковый лёд – нежно и страстно, горячо – пока он не наполнил её душу мертвенным холодом...
Сестричка, что стало с тобою? – спрашивала у неё младшая, Юляша, которой всегда Варяша поверяла свои тайны — а какие тайны может хранить девичье сердце? Только объятия любимого, только лунный свет над озером, только сладкий родниковый лёд, сжигающий холодом до смерти...
- Что стало с тобою?...
А Варяша лишь смотрела на багровые тучи на горизонте – цвета застывшей крови у самой кромки – и молчала – а холод жёг сердце. И было больно – но и сама она понимала, что это – её ошибка. Почему поверила призраку, полевому ветру, на вечер принявшему обличье человеческое?.. Варяшенька, сестричка, что же стало с тобой в тот вечер?
Вечер сменяется ночью, а за ночью приходит утро. Но для Варяши утра не было — полевой ветер, принявший обличье человеческое, осыпал её поцелуями и вдыхал в её грудь искры родникового льда... Запечатал он своё имя в девушке, не сказав его вслух, вот только подарок его не был желанным.
... Ходила Варяша к ведьме – но сильней всяких заговоров и проклятий оказалась дочь полевого ветра – и как ни старались – младенец родился в срок. Живая, бойкая, прехорошенькая девочка. С глазами цвета ветров, с волосами, в которых запуталась песня степей, с сердцем, отданным людям... Да только счастья ей не было - без отца, при живой матери как сиротка росла – дед с бабкой её привечают, тётка родная – как сестричка любимая, а Варяша ходит мимо – будто и нет у неё дочери. Родниковый лёд крепко сковал её душу — холодным панцирем, щитом от всего — даже от любви к собственной дочери... Родниковый лёд горек, да кромка у него острая – раз порежешься – всю жизнь рана будет болеть да кровоточить. А уж если душу изранит – умирает душа от ран таких, чахнет и гаснет огонь жизни в ледяной клетке — как птица весенняя, попавшая в неволю.
Рыся к маме тянулась – да только та и не улыбнётся, не посмотрит на родное дитя. А девочка росла красавицей да умницей, и носилась по степям с детворой, как отец её – ветер-полевик, и домой уж затемно возвращалась. Переживали за непоседу дедушка с бабушкой, Юляша по лугам искала племянницу – но всегда девочка домой возвращалась, да прощения просила за то, что за неё волновались, и её ласки, улыбки могли растопить лёд. Любой – но не родниковый. Не самый крепкий, не самый холодный...
Беды в семье не ждали. Да только ведь не спрашивает она разрешения, чтобы прийти. Ох, неспокойно было у Юляши на душе, когда Рыся на речку с подружками попросилась — да только так девочка плакала и умоляла, что сдалась она, да тайком дала ей разрешение. Уж вечер на дворе — все подружки вернулись — а Рыси нет с ними. Девочки и ответить ничего не могли, только плечами пожимали. Дед с бабкой в слёзы, Юляша бегает, кличет Рысю, и на речке была, и все поляны избегала — нет Рыси нигде. А Варяше будто и всё равно – есть дочь или нет – бродит по дому, как неживая, ни на кого не смотрит. Да видно, всё-таки и в её сердце осталось немного тепла – для матери и для отца – не могла она смотреть, как плачут они по любимой внучке. Решила – найду Рысю – оттаскаю за косы, чтоб больше не повадно было из дома бегать, да деда с бабкою тревожить.

***
Ночь была лунная и тихая. Под тёплым лёгким ветерком клонились и шептались серебряные травы. Босая, по пыльной дороге, брела Варяша к озеру — там однажды встретила она его — духа полевого, которому на один лишь вечер приглянулась дочь человеческая... Слёзы душили её — здесь, у озера, она рыдала за ним, не в силах забыть глаза цвета летних ветров, да ласковые руки, пахнущие степью и волей, да те слова, которым верила — вернись, молила — да разве ветер удержишь!..
А потом вдруг вспомнила, как, стоя над берегом, просила мать-водицу забрать её дитя, что носила в себе. И больно резанула сердце кромка родникового льда. А ведь у Рыськи-то глаза — его, цвета ветров... И, вспомнив, замерла вдруг Варяша. Ведь, небо, что ж она делала — дитя невинное сторонилась, дитя, которого ей подарила её же любовь — пусть так горько она закончилась...
- Рыся! - закричала Варяша — и показалось ей, голос услышала от озера. Сердце заколотилось сильнее — и отчего-то стало больно и маятно на душе. Лунный свет скользил по травам и ветвям деревьев — вот уж и озеро — светлое огромное зеркало — разлилось перед нею — и Варяша радостно вздрогнула. Под ветвями серебряной ивы, что полоскалась в чистой озёрной воде, стояла, прислонившись к стволу дерева, её дочь. Волосы девочки волнами спускались по плечам — и казалось, будто сама она стала ивой...
- Рыся... - уже тише сказала Варяша, - Пойдём домой. Все тебя заждались...
Да только на сердце вдруг стало так тоскливо и больно, что Варяша испугалась. Отчего ж ей так тревожно?.. Отчего ж Рыся, всегда весёлая и смешливая, стоит тихо, как неживая, и смотрит грустно, не смея подойти ближе?..
- Мамочка... - тоскливо прошептала девочка, - Милая, не могу я домой. Озеро меня не отпускает, мамочка...
- Отчего же не отпускает, доченька? Пойдём домой, все нас там ждут. Бабушка с дедушкой места себе не находят, Юляша по тебе плачет. Пойдём, Рысенька, я за тобой пришла, - Варяша и сама дивилась, как сейчас легко и просто даются ей эти слова.
- Не могу, мамочка, - только и прошептала девочка и протянула ладони к лунному свету. Пролился свет сквозь её руки — и только тут Варяша поняла, что услышала матерь-водица её былые мольбы, и забрала нежеланное дитя...
- Ты только не бросай меня, мама, - тихо попросила девочка, - Здесь одной холодно и страшно. Ты ведь не уйдёшь?
Больно — больно и сладко, больно и горько — просто больно, будто душу грызут волки, рвут на части, но уж если больно — значит, живая ещё душа... По щекам Варяши побежали слёзы — но она уже не боялась их и некого было стыдиться, и незачем больше было врать — себе и всем. Бросилась она под ветви ивы и крепко прижала к себе дочь — холодную, как самый крепкий родниковый лёд, зашептала жарко и больно, в самое сердце:
- Не брошу, моя маленькая, никогда больше не брошу...
И треснул лёд в сердце матери — и растаял, побежав из глаз самыми чистыми алмазами. А матерь-водица всех привечает, всех приласкает, никому не откажет - и к Варяше была ласкова, как к родному дитя...

Под утро прибежала к озеру Юляша — косы растрёпаны, щёки распухли от долгих слёз... Да только под ветвями старой ивы ничего она не нашла — ничего, кроме двух молодых побегов, тянущих ветви к озёрной воде — они стояли, переплетясь, словно обнявшись, а холодные воды ласково гладили упавшие ветви...