Мне было десять лет, когда к нам в село приехала тетка Галя. Бабушка сразу сказала, что тетка Галя – нечистый человек, и от нее надо держаться подальше. Да мы б и держались, если б не Нюся. Чего нам на пьянь глазеть-то? Но Нюся сама к нам ходить стала, и бабушка вечно ей что-то вкусненькое совала. Нюся всегда голодная была…
Мне она даже нравилась. Хорошенькая такая, худенькая, малюсенькая. Не знаю, сколько ей было, наверное, года четыре, только она разговаривала очень плохо, как двухлетние. Нюся всегда чумазая ходила, волосы спутанные… Только улыбалась так, как будто ей всегда хорошо было. Бабушка ее жалела. Мы ей игрушки старые дарили, мама что-то из вещей отдала, только эта дура, тетка Галя, все выбрасывала. Да и Нюську поколачивала, если та что-то в дом чужое несла… Бабушка решила к ним пойти, помню. Тетка Галя только бабушки нашей и боялась. Взяла с собой молока зачем-то и хлеба. Я думала – Нюсе, так тетка ж Галка потом это выбросит. Но бабушка сказала, что это она для домового.
- А разве они есть? – удивилась я.
- Есть, есть. Только их привечать надо, - ответила тогда бабушка и ушла.
Вернулась она уже поздно, грустная. Матери сказала:
- Как свиньи в хлеву живут… Да за что ж этой алкашке такого ангела послали? Девчонка с голоду помрет – мать и не заметит. Одно слово – дура…
Вот я и запомнила, что тетка Галя – дура, да мать меня почему-то за косы оттаскала, как услыхала.
Не знаю, что уж там случилось, да только бабушка зачастила к тетке Гале. И Нюся стала опрятная ходить – хоть в старье, но в чистом, причесанная, даже с косичками. Я думала – бабушка ее заплетает, а она головой мотает, говорит – нет, дядя.
- Хахаля себе завела! – заявила тогда мама. – Глаза зальет – и вперед… Нашла такую ж пьянь…
- Где ж ты хахаля такого видела, чтоб чужого дитенка так привечал? – усмехнулась тогда бабушка. Хитро так усмехнулась. – Ты на девчурку-то погляди. И сыта, и чистенькая, и косицы заплетены. Какой такой хахаль, да еще и пьянь, так о ней позаботится?
- И кто ж это, по-твоему? Неужто ль сама Галка наконец-то вспомнила, что у нее дочка есть? К ней же никто не ходит, кроме тебя… Так и скажи, что это ты о Нюське заботишься.
- На мою пенсию больно позаботишься о ком-то, - грустно вздохнула бабушка. – Да, хожу, чтоб Галку пристыдить. Нюську-то жалко. Иногда чего и приготовлю… Но больно-то не набегаешься к ним. А косицы заплетать – уже и глаза, и руки не те… Своих внуков хватает. Домовой это дитенка бережет.
- Кто? – мать аж кастрюлю чуть из рук не выронила. – Ты, мать, болтаешь пустое… Да при детях еще. Какой домовой? Двадцатый век на дворе!
- Да хоть какой, - сердито пробурчала бабушка, - Фома неверующая… Я ж к ним ходила – там что твой свинарник был. Галка никогда не прибиралась – да ей-то что! А сейчас – я домового приветила, так чистенько стало, хорошо. И за Нюськой он смотрит. Домовой. Разве ж плохо? Глянь, какая девка стала – ухоженная, хоть на дитенка похожа, а то – порося поросей…
Мать в лице аж поменялась, будто ей бабушка что-то страшное сказала:
- А если и домовой… А Нюська-то – крещеная?
- Вот заладила, - бабушка недовольно вытерла руки о фартук и тяжело поднялась с табурета. – Какое тебе дело – крещеная или нет? Если и крещеная – где ж ее крестные? Тоже заливают, как и Галка? Дите-то не трогай. Она и родной матери не нужна, а ты… Да и домовому это без разницы.
- Дом им посвятить надо… - торопливо ответила мать. – Ты скажи Галке-то… Нехорошо, когда в доме нечисть.
- Нечисть! Да не будь ты дурой. Нечисть или нет, а дитенка любит, смотрит за девкой. Что же ты, прогнать его хочешь, чтобы Нюська опять никому не нужна была? Да ее мать родная в упор не видит! – и бабушка уже по-доброму обратилась ко мне. - Пойдем, Ксень, поможешь мне. Картоху перебрать надо.
В тот вечер я, конечно, от бабушки не отстала.
- Ба, а там правда живет домовой?
- Может, и живет, - деловито отвечала бабушка, критично осматривая картофелину. – Вот ту откинь, Ксень, она подгнившая.
- А какой он? Ты его видела?
- Нет, не видела, - бабушка улыбнулась. – Но слышала иногда – будто за спиной кто-то дышит. А иногда мурчит, как кот… Обернешься – и никого. Иногда будто ветер у них по дому бегает. Нюська бумажку кинет, а он играет ей, как кошка какая, подкидывает, подбрасывает… Дите-то и радо… Любит он Нюську. А вот Галю не любит.
- А как – не любит?
- Как-как… Вещи от нее прячет. Если она дочку обижает – может и уронить на нее что-то или ударить. Волосы ей спутывает. Хотя Галке-то это все равно.
- А мама его боится, да?
- Ксень, ты картоху-то перебирай. Уже вечер, а мы все возимся…
Не знаю, кто уж тогда тетку Галю надоумил дом святить. Думаю, она последние деньги на это извела… Вместо того, чтоб Нюсе купить покушать или обнову. Нюся тогда, помню, кричала на всю улицу… Ее из дому выгнали, и не впускали, пока священник ходил. Нам страшно стало – она и в дверь билась, вся в слезах, просила мать не трогать ее дядю… Бабушка потом пришла и Нюську к нам забрала, пока все не закончилось. Да только потом тетка Галка пришла и со скандалом девочку домой увела… Нюська все повторяла, что мама ее дядю убила. Мать ее откуздила тогда… Помню, бабушка пыталась тетку Галю пристыдить, да без толку. Зыркнула на нас глазами злыми – и ушла.
- Толку-то ей говорить, - сказала тогда мама. – Сейчас глаза зальет – и все… пьянь подзаборная. Угробит она девку.
Ох, и жалко нам тогда Нюську было… А что мы сделать могли? А ночью самое страшное началось. Тетка Галка среди ночи из дома выбежала и орала так, будто за ней черти гнались. Я сначала думала, что собаки кошку задрали – такой визг стоял. Мы все высыпали на улицу, а тетка Галка носится и орет. И Нюськи нет нигде. В доме их свет не горит и только грохот оттуда такой, будто там шайка орудует… Тетка Галя так ничего объяснить и не смогла. Детей, конечно, туда не пустили. А бабушка ходила. Сказала, что погром в доме жуткий – все в клочья, мебель разломана. Домовой обозлился. А Нюську так и не нашли. Все вещи остались – а Нюси нет.
Тетка Галя после этого пить перестала. Сидела только возле дома вся почерневшая, бормотала что-то… Иногда будто в себя приходила, шла к нам, конфеты какие-то в руки совала. Спрашивала, где Нюся, просила сказать ей, чтоб домой шла. А погромы в доме у нее тоже прекратились. Наоборот – чисто стало, ухоженно. Бабушка сказала, что домовой Нюсю к себе забрал. Домовушка она теперь, то есть, дочка домового. Вот мать и жалеет. Любила ж она ее… Какая-никакая, а все ж мать. Вот такая история у нас в селе была.