Иду в аэропорт. Как много лиц, - 
кто улыбается, а кто и нос воротит. 
Но не виню ни тех, и ни других, - 
мне хватит встреч, объятий, разговоров. 

- Привет! - Привет! Давненько не видал! 
- Как город наш стоит, и как ребята? 
- Стоит и строится, хотя на тех же сваях. 
Кто жив еще, а кто ушёл когда-то. 
- А как Москва? Всё также дорога? 
- Упадок, брат. И не хватает кадров, -
Воруют все мурзилки, генерал, -
и всё на запад дальше уплывает... 

- Ну ладно, вот меня зовут на рейс. 
- Давай, пиши, звони, и будем живы. 
Нас будто бы разъединяет сеть, 
хотя весь мир уже намного ближе. 

Когда я сел, то за моей спиной 
нашли три одиночества друг друга, 
и весь полет делились простотой 
чтоб дальше отдаляла их разлука. 
И полыхало что-то за окном, 
захлёбывался двигатель турбинный, 
и я молитву возносил о том, 
кто одинок всегда своей судьбиной. 

Как ни смотри, ведь каждый одинок, - 
в оценке дня, события и мира, 
и лепту вносит в общий монолог 
планеты древней и почти забытой, - 
Поддерживая жизнь, она летит, 
горя в лучах пылающих заката, 
к мирам далёким в тишине орбит, 
и просьбу о спасении посылает. 

А в пустоте, вмещающей ничто, - 
то вздохи раздаются, то стенания, 
и взрывы новых и сверхновых звёзд, - 
и в чёрных дырах гаснущее знание. 

Вот протрясло, утихомирен рёв, 
и старенький заходит на посадку 
ведомый капитаном самолёт, - 
а я дышу, и воздух этот, - сладок.