Жил был Цуцик.
Цуцик с большой буквы - потому как имя. Ясно, что хреновое, да разве Прасковья домовёнка спросила, мол, уважаемый, как называться изволите? Выжившая из ума рукодельница...
- Не выжившая!
- Выжившая! Автору виднее.
Так вот: Прасковья, мало того, что пацана из розового мохера связала...
- Какой от шапки остался, из того и связала!
Так ещё и причиндалы мужицкие конкретные такие присовокупила: «Носи, - говорит. - Да гордись! С такими-то штуками первый парень на деревне будешь!»
«Всё-таки какое большое значение для отдельных индивидуумов имеют гендерные признаки», - подумал Цуцик, лёжа поперёк колен на бабкином переднике и жмурясь каждый раз, как спица проносилась у самого носа.
А Прасковья знай себе розовую шлангочку Цуцику довязывает, да разговоры разговаривает:
- Я тут по-молодости в музее на голых мужиков ой как насмотрелась! До сытёхонька! Не то, что до нижних коликов - до головокружения. Даже в обморок хотела грохнуться, да постеснялась - в составе группы была. Как представила, что платье крепдешиновое на мне задерётся, а там мамкины панталоны тёплые - так и передумала.
Цуцик представил «задранную» Прасковью на мраморном полу, и аж икнул.
- Ой, миленький, вдрогнул-то! Уколола что ли? Потерпи, сейчас завершаться буду.
«Заразговаривала. Мужика во мне почуяла».
Тем временем бывшая руководительница кружка «Умелые руки», а ныне почётная... да ладно, какая там почётная?! Ныне полоумная пенсионерка Прасковья...
- Не полоумная!
- Полоумная! Не спорь - я автор!
Поднесла, значит, Прасковья Цуцика к трюмо и давай хвалиться:
- Видал?! Каку красоту тебе пришпандорила! У меня мохера с запасом было. А маманя как учила?! У хорошей рукодельницы всё впрок идёт.
Цуцик ни живой, ни мёртвый пялил вышитые чёрные глазки в зеркало и всё, чего хотел - дёрнуть за верёвочку, что свисала из самого жерла непотребности.
«Распустить всю эту срамоту к прасковьиной матери!» - думал он.
Но бывшая умелая ручка уже завязывала узелок там, куда Цуцик теперь и смотреть стеснялся.
- Готово!
И Прасковья, щёлкнув ножницами, откинула хвостик прочь.
- Ну? Разве я не рукодельница?
И хозяйка повертела домовёнка перед зеркалом так и сяк.
Сяк Цуцику тоже не понравился - чересчур рельефно.
Хозяйка давно похрапывала за стеной, а домовёнок всё разглядывал в отсветах ехидной луны своё отражение в зеркале:
- Рукоблудница чёртова! Мохер, видите ли, лишний у неё остался. А я чем виноват?! Теперь точно один такой мошно-мощный на деревне буду: второго-то не только в Аполоновке - в областном центре не сыскать. Тьфу! Срамота непорционная... непропорционная... непро-порно-порционная! Короче, штаны надо искать.
И пока Цуцик искал штаны в доме одинокой Прасковьи...
- Откуда же мужским штанам у меня взяться-то?!
- Прасковья, ты же спишь!
- Не сплю - маюсь. Ну, как твой рассказ никому не глянется?
Луна тем временем про голенького новенького всей округе уже доложила.
***
Барбос помотал башкой, развешивая слюни на барбарисовые кусты.
- Цуцик! Ха-ха-ха. И как ты с таким именем живёшь?! Я бы сдох.
- Так и я бы сдох! Только фамилией и спасаюсь. Она у меня вождиная.
- Какая?
- Ленин я. Как от Прасковьи съехал и в памятник перебрался - так отцовскую фамиль и взял. Цуцик Ленин. Звучит?
Памятник вождю красовался, а точнее, прозябал, на некошеной поляне перед сельсоветом. Был он призван выказывать мощь Аполоновки, но, недокрашеный и обхезанный голубями, выказывал упадок и всеобщее разгильдяйство.
Постаментом вождю служила сколоченная из обрезной шестидесятки массивная тумба.
- Вот тут и живу, - подытожил Цуцик, отодвигая морду Барбоса от небольшого подкопа под тумбой. - Аккуратнее, лаз не обвали.
Цуцик прикрыл дыру фанеркой и, выпрямившись, поправил привязанную к кушаку полиэтиленовую крышку.
- А это чё у тя?
И Барбос, ознакомленный с жилищем нового друга, переключился на одежду Цуцика.
- Килт.
- Да килт-то я вижу - через крышку просвечивает. Крышка пошто?
- Дурень! Это килт и есть. В Швеции модно, если что. Все мужики - ну, те, что почётные да важные - носят.
- Срамота.
- Да ты бы молчал. Того не ведаешь, что это символ власти!
- В смысле? - выпучил глаза Барбос.
- А вот скажи: у вашего брата вислоухого, хоть у кого килт есть?
- На кой нам?
- На кой... - передразнил Цуцик. - Деревня! И вообще: ты как с высокопоставленной властью разговариваешь?!
Барбос смутился и заморгал.
«Пристял», - подумал Цуцик и перешёл в наступление.
- Вот потому как были шавками - так ими и останетесь! А ну, собери ваших! Скажи, Цуцик Ленин к себе требует!
Цуцик и сам не ожидал, что Барбос побежит выполнять его приказ.
Через час деревенская свора покорно кивала в так словам, а узурпатор Цуцик декларировал с отцовского постамента:
- И вкусности нести в первую голову вождю! При встрече кланяться! В моём присутствии лапы не задирать! Понятно излагаю?
- Понятно, - хором ответили псины, заворожено разглядывая разрекламированный Барбосом полиэтиленовый символ власти.
И зажил Цуцик по-царски.
«А ведь права была Прасковья! - задним числом простил Цуцик умелую ручку. - С большими задатками в вожди пробиться легче. А в нашем деле что главное? Правильно! Чтобы у создателя мохера было в достатке!»
