Жил был Цуцик. Цуцик с большой буквы - потому как имя. Ясно, что хреновое, да разве Прасковья домовёнка спросила, мол, уважаемый, как называться изволите? Выжившая из ума рукодельница... - Не выжившая! - Выжившая! Автору виднее. Так вот: Прасковья, мало того, что пацана из розового мохера связала... - Какой от шапки остался, из того и связала! Так ещё и причиндалы мужицкие конкретные такие присовокупила: «Носи, - говорит. - Да гордись! С такими-то штуками первый парень на деревне будешь!» «Всё-таки какое большое значение для отдельных индивидуумов имеют гендерные признаки», - подумал Цуцик, лёжа поперёк колен на бабкином переднике и жмурясь каждый раз, как спица проносилась у самого носа. А Прасковья знай себе розовую шлангочку Цуцику довязывает, да разговоры разговаривает: - Я тут по-молодости в музее на голых мужиков ой как насмотрелась! До сытёхонька! Не то, что до нижних коликов - до головокружения. Даже в обморок хотела грохнуться, да постеснялась - в составе группы была. Как представила, что платье крепдешиновое на мне задерётся, а там мамкины панталоны тёплые - так и передумала. Цуцик представил «задранную» Прасковью на мраморном полу, и аж икнул. - Ой, миленький, вдрогнул-то! Уколола что ли? Потерпи, сейчас завершаться буду. «Заразговаривала. Мужика во мне почуяла». Тем временем бывшая руководительница кружка «Умелые руки», а ныне почётная... да ладно, какая там почётная?! Ныне полоумная пенсионерка Прасковья... - Не полоумная! - Полоумная! Не спорь - я автор! Поднесла, значит, Прасковья Цуцика к трюмо и давай хвалиться: - Видал?! Каку красоту тебе пришпандорила! У меня мохера с запасом было. А маманя как учила?! У хорошей рукодельницы всё впрок идёт. Цуцик ни живой, ни мёртвый пялил вышитые чёрные глазки в зеркало и всё, чего хотел - дёрнуть за верёвочку, что свисала из самого жерла непотребности. «Распустить всю эту срамоту к прасковьиной матери!» - думал он. Но бывшая умелая ручка уже завязывала узелок там, куда Цуцик теперь и смотреть стеснялся. - Готово! И Прасковья, щёлкнув ножницами, откинула хвостик прочь. - Ну? Разве я не рукодельница? И хозяйка повертела домовёнка перед зеркалом так и сяк. Сяк Цуцику тоже не понравился - чересчур рельефно. Хозяйка давно похрапывала за стеной, а домовёнок всё разглядывал в отсветах ехидной луны своё отражение в зеркале: - Рукоблудница чёртова! Мохер, видите ли, лишний у неё остался. А я чем виноват?! Теперь точно один такой мошно-мощный на деревне буду: второго-то не только в Аполоновке - в областном центре не сыскать. Тьфу! Срамота непорционная... непропорционная... непро-порно-порционная! Короче, штаны надо искать. И пока Цуцик искал штаны в доме одинокой Прасковьи... - Откуда же мужским штанам у меня взяться-то?! - Прасковья, ты же спишь! - Не сплю - маюсь. Ну, как твой рассказ никому не глянется? Луна тем временем про голенького новенького всей округе уже доложила. *** Барбос помотал башкой, развешивая слюни на барбарисовые кусты. - Цуцик! Ха-ха-ха. И как ты с таким именем живёшь?! Я бы сдох. - Так и я бы сдох! Только фамилией и спасаюсь. Она у меня вождиная. - Какая? - Ленин я. Как от Прасковьи съехал и в памятник перебрался - так отцовскую фамиль и взял. Цуцик Ленин. Звучит? Памятник вождю красовался, а точнее, прозябал, на некошеной поляне перед сельсоветом. Был он призван выказывать мощь Аполоновки, но, недокрашеный и обхезанный голубями, выказывал упадок и всеобщее разгильдяйство. Постаментом вождю служила сколоченная из обрезной шестидесятки массивная тумба. - Вот тут и живу, - подытожил Цуцик, отодвигая морду Барбоса от небольшого подкопа под тумбой. - Аккуратнее, лаз не обвали. Цуцик прикрыл дыру фанеркой и, выпрямившись, поправил привязанную к кушаку полиэтиленовую крышку. - А это чё у тя? И Барбос, ознакомленный с жилищем нового друга, переключился на одежду Цуцика. - Килт. - Да килт-то я вижу - через крышку просвечивает. Крышка пошто? - Дурень! Это килт и есть. В Швеции модно, если что. Все мужики - ну, те, что почётные да важные - носят. - Срамота. - Да ты бы молчал. Того не ведаешь, что это символ власти! - В смысле? - выпучил глаза Барбос. - А вот скажи: у вашего брата вислоухого, хоть у кого килт есть? - На кой нам? - На кой... - передразнил Цуцик. - Деревня! И вообще: ты как с высокопоставленной властью разговариваешь?! Барбос смутился и заморгал. «Пристял», - подумал Цуцик и перешёл в наступление. - Вот потому как были шавками - так ими и останетесь! А ну, собери ваших! Скажи, Цуцик Ленин к себе требует! Цуцик и сам не ожидал, что Барбос побежит выполнять его приказ. Через час деревенская свора покорно кивала в так словам, а узурпатор Цуцик декларировал с отцовского постамента: - И вкусности нести в первую голову вождю! При встрече кланяться! В моём присутствии лапы не задирать! Понятно излагаю? - Понятно, - хором ответили псины, заворожено разглядывая разрекламированный Барбосом полиэтиленовый символ власти. И зажил Цуцик по-царски. «А ведь права была Прасковья! - задним числом простил Цуцик умелую ручку. - С большими задатками в вожди пробиться легче. А в нашем деле что главное? Правильно! Чтобы у создателя мохера было в достатке!»