Ночь подкрадывалась тихо на цыпочках, мечтая с желаемым обыкновением зажечь свой яркий фонарь в темноте уже прошлого дня. Наверно так природа намекает нам на существование границы, разделяющей эти световые потоки на безвозвратно ушедшее и предстоящее. Граница весьма реальна и что самое плачевное она неумолимо движется в строну первого, и для того, чтобы это движение не было бессмысленно человек был вынужден придумать воспоминания. И сейчас бледный свет этого яркого фонаря давал себя предательски обнаружить, наверно потому, что хотел окончательно воцариться над прошлым.
Он проникал повсюду, но особо хотел заглянуть в окна одного старого дома, который с нетерпением ждал таинственного свечения, чтобы под ним обнажить все свои старые тайны.
Этот дом стоял одиноко и внешне ничем не отличался от остальных. Единственным его отличием была неразрывная связь с жизнью, зажигающая свет в его окнах.
Снег падал ровными хлопьями, усаживаясь вместе с ночью на ледяные карнизы. Ничто не могло нарушить идиллии зимы, являющейся одной из красот природы и даже наши радостные возгласы, нелепо внедряющиеся в это великолепие, были всего лишь фоном, поскольку все безупречное не нуждается в чьем-то одобрении. Оно стоит монолитом независимо от людей, и все стремления хоть как-то обозначить себя в этой кромешной тьме, бессмысленны. Они нужны только нам самим, чтобы в очередной раз убедиться, что мы не одиноки.
Наверно также думала Анжела. Она недавно проснулась, и рутинный ритуал вновь вступал в действие, пробуждая стены старого дома уютным шорохом ее тапочек. Тихие шаги выдавали в ее фигуре смирение, с которым давно перестала считаться тишина, заполнив все пустое пространство веянием своего диктата.
Край луны, опоясанный снежными облаками, продолжал таращиться в полузакрытые глаза каменного существа и, обойдя препятствия с привычной легкостью, находил все знакомые предметы на своих прежних местах. Этот порядок мог вызвать ужас у желающих обозначить себя в кромешной тьме, но Анжела не страдала от уныния и где-то в глубине души лелеяла соглядатаев своего одиночества. Она любила каждую вещь, принадлежавшую жадной утробе старого дома, поскольку помимо своей функциональности они были наполнены прошлым, и когда настоящее подходило к истощению, вещи переносили ее в воспоминания. Она усаживалась в кресло и под монотонный стук секундной стрелки отправлялась в путешествие. Ее задумчивый вид приглашал старых соглядатаев. Их невидимые глаза поглощали молодое лицо и на знакомых промежутках всплывающих событий они дружно восторгались, тогда в дальних комнатах поскрипывал пол. Охотница луна отбрасывала тени, помогая ей замысловатыми силуэтами открывать тугие дверцы забытых мгновений. Этот ареол тишины лишь изредка нарушал камин. В такие моменты он был единственным глашатаем нерасторопно текущей жизни.
После того надлома ничто извне не могло претендовать на ее внимание. Да она и сама была холодна и, чтобы сохранить безразличие ко всем кричащим в кромешной тьме, ревнивое каменное существо хлопнуло засовами, спрятав трепещущею жилу в недрах своей жадной утробы.
В детстве Анжела была очень любопытна. Ее всегда занимали часы. Она прислушивалась к таинственному тиканью, желая узнать у взрослых причину непонятного шума. Так ей открыли существование границы, за которой все вокруг когда-то превратится в точку, и чтобы распознать приближение этого момента надо внимательно слушать механизм со стрелками. Она засыпала, и в этих снах ей снился затухающий стук часов. Казалось, протяжный грохот будет длиться вечно, но он останавливался и маленькое существо просыпалось. Охваченная детским страхом, не имеющим логического объяснения в силу отсутствия опыта, девочка заливалась слезами, поскольку этот архетипный ужас жалил в самое сердце еще не закостенелого сознания. Но, услышав биение живого метронома у себя в груди, она успокаивалась, и этот хрупкий покой возвращал ее обратно в исчезающую реальность. Там подданные времени падали на колени, моля остаться в бурлящем потоке настоящего. Ее жадные глаза видели, как их лица покрываются морщинами. Жалость сменялась на торжество, и безучастный объектив пожирал пульсирующие точки, охватывая их агонию яркой вспышкой. Она смотрела в глазок, воруя мгновенья чье-то жизни и, несмотря на траур, прятала украденное в карманах памяти. Ее упрямые руки складывали эти снимки, где прошлое наивно улыбалось в лицо безжалостной вечности.
Анжела выросла, но детский кошмар не оставлял ее. Маятник жил своей жизнью, трезво контролируя реальность, а она все дальше уходила по аллеям воспоминаний, - туда, где ее всегда ждал уютный запах ушедшего.
Кресло качалось возле камина. Бледный проникающий свет желал присоединиться. Его пускали не зашторенные окна, за которыми тихо шел снег. Комната озарилась, и среди привычных теней можно было увидеть мужскую фигуру, которая выдавала себя вспыхивающим огоньком тлеющей сигареты. Он жадно курил, часто нацеливая свой взор на полу повернутый профиль. Кресло качалось и сжатое в нем в комочек существо внимало простреливающим фразам в перерывах на жадные затяжки. Тугая выправка фигуры указывала на уверенность. Отчужденно его губы шевелились, выдавая какой-то смысл, от которого Анжела все больше хотела накрыться пледом. Он иногда вставал, пытаясь заглянуть в ускользающие глаза. По-отечески теребил плечо, не понимая, что его рукам так не хватает нежности. Опершись на колени головой, Анжела смотрела на огонь. Фигура падала на диван, закуривая следующую, но делая это не в силу нервоза, а из-за увлеченности самим собой, и красноречия выданной тирады. Ее слезы падали на плед, - нет, не из-за ревности. Она понимала, что совершила ошибку, доверившись в руки настоящего. Ведь в детстве, ей говорили, что надо внимательно слушать механизм со стрелками, а сейчас маятник постепенно угасал и маленькая брыкающаяся фигурка превращалась в ничтожную точку, для которой будущее перестанет играть значение, потому что она станет навсегда настоящим в колыбели чьих-то всплывающих воспоминаний.
Его губы воспаленно опять начинали что-то говорить, наверно, пытаясь задеть то неприкасаемое, что есть внутри каждой женщины. Анжела смиренно слушала и с каждой фразой фигура все больше превращалась в точку, как-то ускользая из этой холодной реальности. Тело вздрогнуло и за секунду сжатое в комок существо превратилось в беспощадного агрессора, намеренно проникавшего в плоть предателя мстительным куском стали. Теплая живая кровь брызгала на пол. Заскрипел паркет, захлопали двери. Старый дом одобрительно улыбался, впитывая своими стенами росу уходящей жизни. Охотница луна восторжествовала и разогнала снежные облака, сделав бледный свет еще ярче. Лезвие мелькало, отбрасывая блики в окна, за которыми спокойно продолжал идти снег. Наконец, фигура обмякла и некогда, торжествовавшая сигарета, зашипев, упала на окровавленный жилет.
Все кричащие в кромешной тьме умолкли. Теперь уж точно нет необходимости в опровержении своего одиночества. Анжела по привычки села в кресло и с каждым поступательным толчком его движения она переносилась в воспоминания, где из ничтожной точки в настоящем фигура предателя преобразилась в яркий образ, который навсегда станет соглядатаем ее безмерной любви. Ведь исчезающая реальность так непостоянна, а там она будет любима всегда, прогуливаясь по знакомым перекресткам всплывающих событий и держа теплую руку своего любимого Сергея.


А. Кузьменко