Затевается новая сказка, драгоценный Кирюшка – внучок.
Бесконечна дедовская ласка, поворачивайся на бочок!

Рановато тебе это слушать, но ты просишь и просишь опять!
Колыхает волнением душу, и слезы на глазах не унять!

Из далекого прошлого случай, что забыться не может никак!
Загородка - обрядов колючих! Беспросветной цыганщины - мрак!

Как на взлете обрублены крылья о Закон, что острей, чем топор!
Все покрыто истории пылью. Сколько лет миновало с тех пор!

Заглянувши в него на мгновенье, ужас я ощутил ледяной.
Никакого с советской сравненья! Хоть мы жили единой страной!

Скорым поездом из Волгограда уносила судьба меня в ночь.
Всю ее проболтали мы с Радой, что везла под венец свою дочь.

На плацкартной сгрудилася полке мала – куча детей цыганят,
Мать, кондуктора сбившая с толку, стерегла их как квочка цыплят.

Безбилетная куча народа, где цыгане – молчит тишина!
Одарила их щедро природа, наделивши душою без дна!

Перемешано в этом народе все, что можно и все, что нельзя!
Бесконечная тяга к свободе! И невежество – груз бытия.

Перелез я на верхнюю полку./ Переполнен вагон как на грех!/
Стрекотали они без умолку! Вперемешку по-русски и … смех!

Тот, что не замолкает с годами! Как цыган не смеется никто!
Ведь, его не опишешь словами! И готов спорить я рубль за сто,

Так смеются лишь дети природы, обо всем забывая на миг!
Он для них как осколок свободы! Искра пламени душ их живых!

Через Польшу пробравшись в Россию лет четыреста с гаком назад,
Всю ее они исколесили, сохранив своей жизни уклад.

У цыган кочевых – дела плохи! Бесконечность - страданий и бед!
Со времен Византийской эпохи по дорогам Земли – свежий след!

Но, над ними не властвует время! Удаляясь от бед и тоски,
Все бредет и бредет это племя, лишь белей и белее виски.

Все, Кирюшка! Довольно прелюдий! Снова дед заболтался чуток!
Ведь цыгане – такие же люди, в каждом сердце – зеленый росток!

Г Л А В А П Е Р В А Я

И В А Н

Мне поведала Рада – попутчик про блуждающий солнечный блик.
То, что повести мастера круче! Всю боль сердца! Души своей – крик!

Тот рассказ, словно капля водицы, всей страны отражает житье.
Ведь такое во сне не приснится! Жизнь – судьбы белошвейки шитье!

Широки Астраханские степи! Неоглядный земной океан!
Больше всех их любивший на свете, кочевал в них Романов Иван.

Отличал, как известно, Создатель род цыганский за искристый нрав,
За греховностью их – наблюдатель, сверху меры всего ему дав!

Средь цыган он родился цыганом, Чернобровый с кудрями до плеч!
А глаза – синева океана! В каждом искра, что может обжечь!

Семиструнной гитары кудесник. Разрывающий душу аккорд!
Кто ж не любит цыганские песни, где посмешены пламя и лед?

У цыганской струны звон без фальши! Ее голос – мечта и полет!
Чтобы не было с музыкой дальше, в каждой ноте гитара живет!

Лишь шестнадцать ему миновало, когда грянула эта беда.
Испытаний година настала. Не укрыться от ней никуда!

Разливаясь чумой чистокровной, запылала второй Мировой,
В жернова бросив всех поголовно. Ведь война не бывает чужой!

Не спросив ничьего дозволенья, тот Романов Иван – конокрад,
Не имея ни капли сомненья прямиком двинул в военкомат.

Лет добавив, высокий, плечистый. / Ведь просился не в кордебалет!/
Был направлен на курсы танкистов. Время страшное! Выбора – нет!

В жутком том для страны лихолетье, коль беды не отмолишь никак,
Все народности – Родины дети, словно пальцы собрались в кулак!

Послужили России немало, зубы стиснув, без пышности фраз!
Когда Родине тяжко бывало, закрывая собою не раз!

Весь их выпуск – мальчишек две сотни, постигавший науку войны,
После месяца курсов бессонных, грудью встал на защиту страны!

Получивши сержантское званье, чем был горд и несказанно рад,
Направляется по предписанью за машиной своей в Сталинград.

Разбиваются по экипажам. Получает Иван первый танк.
Без прицела он и неокрашен – боевая машина атак!

До позиции – полкилометра. В баке топлива – лишь дотянуть.
Но рванули они пуще ветра! Фронтовой начинается путь!

В двадцать третий день августа знойный начался неприятельский план.
Под бомбежкою бесперебойной сорок тысяч погибло славян.

Все дома превратились в руины. Фридрих Паулюс отдал приказ.
Озирая все взглядом орлиным, как в Европе бывало не раз!

В ходе той канонады нещадной засыпает танк градом руин.
Задыхавшийся в нем многократно, выживает Романов…один.

От контузии чуть оклемавшись, вызволять стал из плена свой танк.
От камней очищать его башню, чтоб хотя бы стрелять кое - как!

Объявился помощник внезапный. Житель местный – парнишка босой.
Признавая Романова главным, помогая готовиться в бой!

Был он младше Ивана немного, где то на год. Веселый пацан!
Так свела фронтовая дорога. Был парнишка тот тоже цыган!

Закидали камнями убитых, не понюхавших порох солдат.
Кое как на чужбине зарытых, но война не весенний парад!

Только башня торчит из завала. Стал танк временно пушкой простой.
Вновь ребят канонада застала, двинув тигров на них целый строй!

Через дуло – прямою наводкой! Закипает кругом ураган!
Первым выстрелом, с фразой короткой, в бензобак попадает Иван.

Головному! Пылает тот жарко! Остальным нет дороги иной.
Загорается спичкою яркой, попытавшись объехать – второй!

Посылая снаряд за снарядом, о войне лишь слыхавши мельком,
Стали дети – броней Сталинграда, превративши танк в Павлова дом!

Через сутки поспела подмога, полумертвых сменивши ребят.
В медсанбат им обеим дорога. Тигры здесь и без них догорят!

Что рассказано мной – неизвестно, ведь участников нет уж в живых.
Никому это - неинтересно. Сталинградской трагедии – штрих!

Миллионы подобных моментов! Всем героям не вылить медаль!
Рядом не было корреспондента подвиг их описать, как ни жаль!

Больше месяца Ваня спасался от контузий и мучавших ран.
Друг его боевой потерялся. Только имя оставив – Степан.

Сталинградский тот день был отмечен лишь раненья нашивкой простой.
Только подвиг народный – он вечен! И достоин Звезды Золотой!!!

Сталинград стал фашистам - болотом! Отрезвил их Катюш ураган.
Переломлен хребет им народом, что свободу любил как цыган!

Получив офицерское званье, проявляя геройство не раз.
Заработав почет и признанье, на груди носит иконостас!

Ведь за эти три трудные года, наносивши огромный урон,
Он сначала командовал ротой, а потом получил батальон!

По заслугам он в авторитете, несмотря на младые года.
На груди его пламенем светит Золотая Героя звезда!!!

Бесшабашною полон отваги, не имея сомнения тень,
Завершает войну штурмом Праги, им Победный отметивши день!

Зря в народе поверье бытует, что у цыгана памяти нет.
За погибших друзей салютуя, расстрелял Иван боекомплект!

Нанося по врагу точный выстрел, мстил за каждого он пацана!
За страданья любимой Отчизны! Той, что мать нам, сестра и жена!!!

Отпылали раскаты салюта. Начинается жизнь без войны.
Солнце новое всходит как будто над простором великой страны!

Жить привыкший согласно Устава, перспективный танкист – капитан,
К новой жизни торит переправу. В Академию едет Иван!

По веленью горячего сердца, что как факел пылает в груди,
Отворяет он к Знаниям дверцу! Что готовит судьба впереди?

Ах, как тяжко давалась учеба! Пролетала над книгами ночь!
С нулевой то отметки – попробуй! Иногда уж казалось – невмочь!

Но вторые неведомы роли для того, кто быть первым рожден!
И уж коли сложилась так доля, вскоре лучшим становится он!

Но не все так безоблачно в жизни. В плавке – неоднородна руда.
Сломлен, славно служивший Отчизне. Выбирает лишь лучших беда!

Отмечалось про нрав бесшабашный. Может, высказать что то посмел?
Только утром осенним однажды вызывается в первый отдел.

Несмотря на заслуги и званье, что войну всю с боями прошел,
Начинают с пристрастьем дознанье. Все, буквально внося в протокол.

Аккуратненько в строчку писались: год рождения, имя – Иван.
Вот спросили про национальность. Он ответил: «Советский цыган!»

Тут же кончилась эта морока с заполненьем ненужных анкет.
Били долго и очень жестоко! За такой двухсловесный ответ.

Перемолоты кости и разум. Враг недремлющий – изобличен!
Вытравляли такую «заразу» революции красным мечом!

Приговор справедливо – нещаден! По статье пятьдесят восемь прим.
Десять лет исправленья для гадин! Колыма ему будет за Крым!

В этой мелкой холодной речушке, золотой жилой славной своей,
Поутоплены тысячи лучших судеб нашей страны сыновей.

Так закончился год сорок пятый, состоявший из разных полос.
На страданья и радость – богатый, жизнь Ивана, пустив под откос!

В этом месте расплакалась Рада. Перехвачено горло комком.
Здесь описывать много не надо! Отпускался Иван - стариком.

С канцелярскою серой бумажкой, где не сказано даже: «Прости!
Мол, ошибка! Не сволочь ты вражья!» А Ивану нет и тридцати!

Восемь лет беспросветных и лютых. Похлебал унижений сполна!
За заслуги - такою валютой расплатилась родная страна!

Кудри виться почти перестали. Потускнела очей синева.
Побелели, тяжелыми стали. Опустилась до плеч голова.

Добирается до Сталинграда, где он начал свой путь боевой.
Возвратиться – решает он надо! Табор свой отыскать кочевой!

Десять лет – срок, конечно, немалый! Пробежали, растаяв как дым!
И Романов Иван – разудалый стариком обратился седым.

Так же в грязь застревает кибитка, и натужно скрипит колесо.
Так же нет ни кола, ни – калитки. Как же горек похмелья рассол!

Ничего для них не изменилось, стало только труднее стократ!
Сколько крови цыганской пролилось! Издает свой Указ бюрократ:

«Приравнять к тунеядцам бродячих! Постреножить всех! Всех, сколько есть!
Кочевых выжигать, как болячку! Всем цыганам немедля – осесть!»

Кто быть вольным привык с колыбели, усмиряет цыганскую прыть,
Девяносто процентов осели, начиная по- новому жить.

Государство им строит поселки. Выделяет наделы земли.
Принимают они новоселов. Тех, что жизнь кочевую вели.

Многим радостны эти моменты, но Ивана средь них не найти!
Не читавши того документа, его табор, как прежде, в пути!

Средь своих, отогревшись душою, забывая, как сон – беспредел.
Все же молод он! Дело простое! Потихоньку Романов запел!

Нет конца у цыганской баллады и последним аккордом в ней - смерть!
Повстречал он красавицу Раду, взгляд которой ожег, словно плеть!

Был тот взгляд – возвращением к жизни! Путеводной звездой через лес!
От печали и Солнце прокиснет! Рада – ангел, сошедший с небес!

Многократно воспетое чувство! Неизведанного – целый мир!
Маляры в нем – творцы от искусства. Взгляд любви – драгоценный сапфир!!!

Перед ней, как мальчишка, робея. /Что же делает возраст – злодей!/
Проклиная себя и затею, признается в любви ей своей!

Озорная она, молодая! Взглядом в сердце вгонявшая клин,
Усмехаясь ему отвечает: «Седина только красит мужчин!»

Не играли тогда свадеб пышных. Весь оркестр состоял из гитар.
Точно так же и с ихнею вышло. Веселились и молод и стар!

Все согласно цыганским канонам! С простыней окровавленной в ночь.
Через год дарит счастьем огромным! У них с Радой рождается дочь!

Несмотря на примету плохую. /Родилась в феврале, что со днем/.
За кибиткой морозы лютуют, а внутри - полыхает огнем!

Вот оно – долгожданное счастье! Как маяк в непроглядном дыму!
Словно солнышко после ненастья! За страданья наградой ему!

Поднимаются в космос ракеты. По Вселенной: «ПОЕХАЛИ!» - весть!
Нарушающий предков заветы, наш Романов решает осесть!

Годовалая доченька – крошка, К ней любви у него – океан!
Пусть она поживет, хоть немножко! Долгожданная дочка Ляман!

Очень редкое древнее имя. Означает: сверкающий путь.
Пусть мечты ее будут большими! Ей шагать по нему – не свернуть!

Только ею живет он и дышит, разлучиться боясь на часок!
Солнце в небе и ярче и выше! К нему тянется новый росток!

Как по осени желтой листвою, шелестит отрывной календарь.
Годы мчатся веселой гурьбою. Вот дочурка листает букварь!

Непоседа она и шалунья. Двух сердец – половинок дитя!
Хохотунья, плясунья, певунья. По той жизни шагала шутя!

Словно губка сухая питала знаний бесперебойный поток.
Вот уже пионеркою стала. На груди заалел лоскуток.

Заживают любые недуги! Лучше времени лекаря нет!
Боевые друзья и подруги! Открывается Вам монумент!

Вечный подвиг российских солдатов! Незабвенный Мамаев курган!
Устоял от фашистов проклятых! В первый раз увидала Ляман.

Про войну вспоминал неохотно почему то Романов - отец.
Все расспросы бывали бесплодны. Волгоград посетил, наконец.

Четверть века, застывшая в глянец, с той далекой поры боевой.
Поднялся новый город – красавец, расцветая как сад молодой!

Г Л А В А В Т О Р А Я

С Т Е П А Н

Средь толпы, средь людей океана, где мечом машет Родина – мать,
Узнает он мальчишку Степана! И объятий друзей – не разнять!

Бессловесная это баллада, не расскажешь всего на словах!
Кое - как мне поведала Рада, заливаясь в горючих слезах.

Так сложилось злодейкой – судьбою, нахватавшись контузий и ран,
Сталинград, защитивши собою, нахлебался беды и Степан!

Оттрубив до Победы в пехоте, уцелев просто чудом в боях,
К мирной жизни – совсем непригоден. Все заслуги развеяны в прах!

Не имев офицерского званья, получая солдатский паек,
Пережив лихолетья страданья, брошен в омут судьбы паренек!

Ведь ему уже после Победы привелось послужить пару лет.
Довоенное – кануло в Лету. И обратного адреса нет!

Без помпезного шика и блеска, добираясь на товарняках,
Быт его, изменившийся резко, след оставил седой на висках!

Повидавшая виды шинелька. На плечах – худосочный рюкзак.
И одежда она и постелька, без которой солдату - никак!

На погонах – сержантские лычки. На груди - « За отвагу» медаль.
Вот и все у Степана отличья. Да под сердцем застряв – вражья сталь.

Минометный осколок фашистский, отголоском прошедшей войны,
Шевелится под сердцем российским, нагнетая кошмарные сны.

А они тяжелы, беспощадны! Об уже пережитом не раз!
О судьбе угловато – нескладной, только веки опустятся глаз.

После Бреста – родная Отчизна! Как приятен на Родину путь!
Под ногами – земля коммунизма, до него пару раз лишь шагнуть!

Как весной перелетная птица, возвращаясь к родному гнезду,
Эшелон, пересекший границу, попадает нежданно в беду!

Оцепляется ротой охраны, переводится на запасной.
Люди загнаны, будто бараны. Завершился их путь боевой!

Начинается шмон небывалый! Не вагон, а тюремный барак!
Вот небрежно, с ухмылкой усталой тряханули Степанов рюкзак.

Перемотанный белой тряпицей, вороненый блеснул пистолет!
По сей день тот момент ему снится, на вопрос не давая ответ.

За мальчишечью, вообщем, затею. Пареньку с небольшим двадцать лет!
Что являлось военным трофеем, послужило причиной для бед.

Может это теперь непонятно, полвагона таких бедолаг?
Но со скоростью невероятной мясорубкой крутился ГУЛАГ!

Все решалось почти за мгновенье. Троек суд лаконичен и скор.
За серьезнейшее нарушенье – приговор! /Словно клацнул затвор!/

На погонах оборваны лычки. Не сияет медаль на груди.
Вот совсем уже нету отличий. Испытания все – впереди!

Вроде те же по рельсам колеса выбивают ритмичный мотив.
Только жизнь, как с крутого откоса, обрывается камнем в обрыв!

Под Свердловском, в колонии строгой, спев по - жизни лишь первый куплет,
На строительстве важной дороги, «отбывает» Степан восемь лет!

Стал строителем классным – путейцем. Бригадир!/Несмотря, что - пацан!/
Сколотивши таких же «армейцев», выдавая трехразовый план!

Дни слагались, как шпалы рядами. Их скрепляли года – костыли.
Люди русские, бывши рабами, к коммунизму дорогу вели!

Где – то рыли большие каналы, заливали в бетон космодром.
Пот смахнувши рукою усталой, под карающим красным мечом!

Уточнять любишь все ты – всезнайка! Мой внучок ненаглядный Кирилл!
За простую черняжную пайку Сталин славу себе возводил!

Фараонские это замашки, Вроде ихних седых пирамид!
Люди босые, в рваных рубашках, в космос метили! Сердце щемит!

Миллионы загубленных жизней в ней фундаментом мощным легли.
Послуживших немало Отчизне! Затерявшись в небесной дали.

Смерть – разлука с нетленной душою, что отправившись в вечный полет,
Загорается новой звездою, ярче делая наш небосвод!

Нет такого другого народа, чтобы вытерпеть все это смог!
Смог Степан! Отворилась свобода! Пережитого – горький итог.

С той же серой бумажкой в кармане. Той, что в городе жить не велит.
Повстречал он кочевье цыганей. Уж совсем вымирающий вид.

Потянувшись к ним всею душою, увязался за ними Степан.
Пив свободу пригоршней большою, сам по крови напомню – цыган!

Словно рыба, нырнувшая в воду, исчезает, вильнувши хвостом.
Так цыгана пусти на свободу, ни за что не отыщешь потом!

Наливается спелою вишней поздним летом у домика сад.
Перебором гитарным, чуть слышным, жизнь не знает дороги назад!

Только домика нет и гитары. Лишь душа нежной арфой поет!
И Степан, еще вовсе не старый, свои крылья расправил в полет!

Год промчался, что счастья осколок! Языку, обучившись едва,
Попадает Степан наш в поселок под названием Астрахань - два.

Объясню, внук, отвлекшись немножко. Дед за словом не лезет в карман.
Тот поселок, что наша Отрожка – вечный табор оседлых цыган.

Легче – легкого хаять устои! / Это – вечный удел молодых!/
Был совсем он недавно отстроен для таких вот цыган кочевых.

Еще пахнущий краскою свежей, с палисадником перед окном,
По – живому Степан будто режет, занимая пустующий дом!

Его табор, рядивши недолго, погрустив у костров напослед,
У поселка над самою Волгой, за Степаном подался вослед.

Расселяются люди по хатам, занося в них пожитков узлы.
Хоть не каменны это палаты, все ж свои заимели углы!

Ковыряются по огородам. Бабы ходят – гадают толпой.
Это сладкое слово – СВОБОДА, только в песне осталось живой!

В ней – тоска по былому раздолью, что звенело упругой струной,
До краев переполнена болью! Стала жизнь для цыганей - иной!

Жгя страну пуще всяких пожарищ, кровь пуская Отчизне своей,
Вождь народов – Великий Товарищ, рядом с Лениным лег в мавзолей.

Потеплело, хоть и не надолго – отдышаться от этой беды.
Как весной разливается Волга, унося в море с водами - льды.

Расцветает цыганский поселок, забурлив, как весенний ручей.
У Степана, что молнии всполох! Повстречался с любовью своей!

Хоть она не цыганского рода, но нежна и юна, как апрель.
Солнца лучик сквозь тучу невзгоды, маячок сквозь пургу и метель!

Так Степан полюбил ее жарко, невозможно в стихах передать!
Эльгиза, чаровница – татарка. Четверых сыновей его – мать!

Старший назван в честь друга Иваном, что был сутки ему словно брат!
Заживают саднящие раны. Попадает и он в Волгоград!

Г Л А В А Т Р Е Т Ь Я

Д О Г О В О Р

Наши люди, ходивши в разведку, все привыкшие делать тайком,
Выпивали всегда на газетке, заедая плавленым сырком!

Пережив испытаний годину, эти лучшие кадры страны,
Несмотря на года и седины, те же дети ее – пацаны!

Посидели часок на скамейке, помянувши погибших друзей.
О судьбе повздыхавши – злодейке, погрустили о жизни своей.

Ты, конечно, заметил, Кирюшка: словно рельсов она – параллель!
Зачерствевшая хлеба горбушка! Бездорожье в пургу и метель!

В ходе этой беседы неспешной, как гитарной струны – перебор,
Поначалу казалось – потешный, заключен был такой договор:

« Коль случилось увидеться снова, пересекши маршруты путей,
Посему они оба готовы породниться, женивши детей!»

/ В это время дочурка Ивана мелом в классы чертила асфальт.
Что творишь ты, отец ее спьяну? Пожалеешь об этом стократ!/

« В ад дорога с благих намерений!» - как сам мир выраженье старо.
Чад своих, без каких – то сомнений, осчастливить решили баро!

По законам цыганским старинным, что черней, чем пиковая масть,
/Огнедышащим страшным драконом полыхает отцовская власть!/

Сами, сердце лишь слыша, влюбившись, переживши волненье страстей!
Непонятно, вдруг, переродившись, обездолить, решили детей!

Ведь Иван дочь любил беззаветно, выделяя среди остальных!
Жизнь Ляман, что звенела монетой, на решетку легла в этот миг!

И Степана Ванюшка был старшим. Семилетний смышленый малец!
Эльгизы был портрет, даже краше! /Что ж ты делаешь, глупый отец?!/

Но, уже прозвенели стаканы, сцементировав их договор,
Друг на друга набросив арканом! / Так точился обрядный топор!/

Разогнавшеюся вагонеткой, что по рельсам несется в опор:
«Пусть закончат пока восьмилетку, а тогда завершим уговор!»

Возвратились в свои поселенья, повидавшись с далеким былым.
/ Подчеркну договора значенье: «Сговоренным не нужен калым!»

Так решались дела зачастую! Без согласия и без любви!
В жизни вытянув фишку пустую по закону цыганской крови!

Пролетают года легкокрыло, как волна за волной – океан!
Вот продолжить учиться решила, восемь классов закончив, Ляман.

Аттестат без четверки единой. Полюбуйся любимый отец!
Только голос осипший, родимый произносит: «Учебе – конец!»

Ты просватана мною заочно! Под венец собирайся, Ляман!
Слово, цыганом данное – прочно! Ждет тебя нареченный - Иван!

Словно выстрел осадных орудий! Среди лета сиявшего – град!
/Что с собою мы делаем – люди, превращая жизнь райскую в ад?/

За одно неуклюжее слово, улетевшее, как воробей,
Затворяем свободу засовом самых близких, любимых людей!

Молодой кобылицей взбрыкнувши, всей опасности не распознав:
«Как ты мог, мой отец самый лучший, за меня все решать? Ты – неправ!

Ведь совсем я еще молодая, для меня лишь учеба важна!
Пережитков рутина седая комсомолке совсем не нужна!»

Э П И Л О Г

Вот, внучок, добрались мы до сути. В этой фразе – истории соль!
Есть ведь люди, что, сколько не гнуть их – перетерпят мученья и боль!

Сотворила упрямство природа, затуманивши мысли и взор.
Слово данное – цепь для свободы, что нарушить страшней, чем позор!

Гнев, ударив по мозгу Ивана /неспроста средь грехов первым - он!/,
Будто разуму вырвал стоп – краны! Лютой злобою воспламенен!

Мне, Кирилл, не найти аргументов, чтобы смог ты простить и понять,
В жизни масса подобных моментов! Не смогла ей помочь даже мать!

Ведь цыгана жена – бессловесна! Лишь дает на вопросы ответ.
Ее мнение – неинтересно. Права голоса в таборе – нет!

Высек плетью любимую дочку, резав сердце свое по куску.
Тем, поставив последнюю точку, вбивши гвоздь в гробовую доску.

Пред отцом не склонивши колена, что цыганки противно нутру,
Повскрывала Ляман себе вены. Ее мертвой нашли поутру.

Каждый в жизни своей исполняет лишь ему отведенную роль.
Свет звезды его путь освещает. Как порою несчастен король!

Вырывая клоками седины, волком выл безутешный Иван.
Нет печальнее в мире картины. И задумал пойти на обман!

Посылает другую невесту! /Дочерей у него цельных пять!/
У которой нрав мягче, чем тесто. Все равно не знаком с нею зять!

В подвенечном наряде напротив, молчаливо сидела одна.
Старшей дочерью ставшая Раде. Словно сфинкс: не слышна – не видна.

С той поры на меня навевает лишь тоску звук гортанных их фраз.
Вспоминаю – слеза набегает. Все, любимый, закончен рассказ!