Порча.

 Короткие мгновения счастья и долгие годы разлуки и одиночества – вот  из чего складывается жизнь большинства людей. Нелегко, порой мучительно ищем мы родственную душу в бурном людском потоке, обтекающем нас со всех сторон. А он – чужой и равнодушный теряется за спиной, оставляя тревожное чувство одиночества и зыбкости, как в хмурый день, когда солнце, пробившись сквозь облака, на короткий миг наполняет день светом и надеждой.

 В такой же  пасмурный день пятидесятилетний Николай Горохов на своём видавшем виды «Запорожце» ехал забирать из роддома жену Раису и долгожданного сына,  имя которому решили дать дедовское - Борис. Настроение у Николая несмотря на хмурую погоду было солнечное.

 На заднем сидении автомобиля лежал упакованный в целлофан букет тёмно – красных роз для жены  и  пакет с коробкой  шоколадных конфет «Ассорти» и бутылкой Советского шампанского для медиков.

Николай подъехал к приемному покою и, подгоняемый нетерпением, пошёл узнать, скоро ли выйдет жена и вынесут сына. Медсестра сказала ему, что он рановато приехал  и придётся ждать. Чтобы не мокнуть  мужчина двинулся к автомобилю. Присел на кресло, закурил и задумался. Перед его мысленным взором возникла картина…

 Лето 1945 года… Он -  двадцатилетний мужчина, вернувшийся с войны, слегка хмельной сидит на лавочке перед родительским домом и играет на гармошке. Во рту смятая папироса, на голове отцовская соломенная шляпа. Настроение благодушное – воскресный выходной день. Стайка девчонок – подростков  щебечет в сторонке,  изредка поглядывая в его сторону. Порою вспыхивает молодой задорный смех.  Но вдруг стихает и смех, и девичье щебетанье. Веселый гармонист поднимает голову и видит, как из-за угла выходит Авдотья – старая женщина, живущая на той же улице, что и он. Она с мужем и дочкой  была эвакуирована откуда-то с Донбасса в Минеральные Воды, но война догнала их и здесь. Мужа забрали на фронт, где он и погиб, а дочь с матерью пережили оккупацию в  городе. Об Авдотье ходила худая слава – поговаривали, что у неё плохой глаз, и кто-то видел, как ночью она шла в сторону кладбища.

Дочь её Нина, красивая расцветающая девушка, страдала эпилепсией и местные парни сторонились её. Авдотья направлялась явно к Николаю. Одетая в чёрное глухое платье, повязанная  по глаза темным платком, с горящим чёрным взором, она действительно напоминала ведьму, хотя, скорее всего, после пережитого, была немного с сумасшедшинкой.

_ Здравствуй, Коля гармонист!

- И ты не хворай, тетка Авдотья!

- Я вот  что хочу спросить у тебя, парень: ты с Нинкой моей, говорят, погуливаешь? Замуж брать будешь, аль нет?

Хмель из  Николая выветрился вмиг.  - На хрена она мне нужна твоя Нинка! Она падает, где ни попадя, да пену изо рта пускает. Еще чего удумала.

- Ну что же, Коленька, будь по - твоему. Не хочешь и не надо. Только знай – жениться тебе всю жизнь! Слово моё помни.

Плюнула и ушла. Николай сграбастал гармонь и, расстроенный, ушёл в дом.

  После военной разрухи жизнь в городе постепенно налаживалась. Восстанавливалось порушенное, строилось новое. Николай окончил шоферские курсы и работал на стареньком «Захаре». Через некоторое время встретил первую свою любовь – Зину Рябчикову. Белокожая рыжеватая девушка запала в душу, и он встречался с ней каждый вечер. Свадьбу не играли - не принято было это после войны у простых людей. Он просто привёл ее в дом  и поставил родителей перед фактом: - Зина будет жить у нас, она ждёт ребёнка.

 Вскоре появилась дочка Валентина, и поскольку родители её не зарегистрированы, была записана Рябчиковой, по фамилии матери.

  Профессия шофера – это вечная дорога, командировки, отлучки…

Чтобы заработать, Николай не отказывался от лишних поездок. Дома не бывал сутками. И  со временем до него стали доходить слухи о легкомысленном поведении жены. В общем, история не новая с тем же не новым продолжением – разошлись. Зинаида уехала куда-то в Подмосковье вместе с дочкой.  

 А жизнь мотала Николая по стране. Он в погоне за «длинным» рублём уехал на целину в Казахстан, где сошёлся с женщиной, приятной и хозяйственной. Жили они неплохо, но не хватало в их доме связующего звена – детский смех не согревал их жилище. После пяти лет разошлись тихо и грустно.

 Потом занесла судьба его на Алтай, где трудился на строительстве рудника и обогатительной фабрики. Перебрался в Барнаул. Пристрастился к рыбалке и в выходные дни пропадал на Оби. Жил на квартире отставного генерала, который  уважал фронтовиков и брал с него чисто символическую плату. Как-то раз на танцах крепко подрался с парнями, что приставали к девушке, которая не хотела танцевать ни с одним из них. Потом в парке  на лавочке они сидели до  полуночи, она вытирала кровь с его лица, а он курил и ругался. Через  пару месяцев они уже жили вместе. Казалось, вот она та, которая будет спутницей на всю оставшуюся…

 Однако рок распорядился по-своему. Поздно вечером Николай гнал своего ЗИЛа домой.  Неожиданно на плохо освещенном перекрестке слева выскочил новенький «Москвич». От удара грузовик развернуло.  «Москвич» ударился в  бампер ЗИЛа и отскочил назад. Водителя зажало в салоне. Осколки стекла, бензиновая вонь, доносящийся из салона стон водителя привели Николая в оцепенение… Взяв себя в руки, он выбрался из кабины и побежал к телефону – автомату вызывать «скорую помощь». Как назло, все телефоны или не работали, или трубки были срезаны вандалами. И вдруг на него навалился страх. Неодолимый и холодный. Он вернулся к грузовику   и, оставив пострадавшего, уехал в гараж.

  Что случилось с ним в тот миг, почему он страшно испугался и запаниковал Николай и сам не мог объяснить. Ведь не боялся же он в 1942 -м,   когда шестнадцатилетним пацаном таскал у немцев, стоявших в их доме, банки с консервами. Не боялся и тогда, когда украл, висевший на дереве  «шмайсер»,  и потом  не побоялся выйти из строя людей, которых выгнали на улицу и объявили, что расстреляют каждого десятого, если автомат не найдется. По малолетству он отделался жестокой поркой. Толстый рыжий фельдфебель постарался, уложив его в постель на две недели. Не было страха у него, когда в семнадцать  ушел добровольцем и разведчиком  53-й кавалерийской дивизии шарил по немецким тылам. Не боялся, когда,  заблудившись вьюжной ночью, выехал к расположению немцев и, отстреливаясь из короткого кавалерийского карабина, канул в снежную мглу… А здесь при виде искореженного «Москвича» и стонущего человека спасовал.

Вероятно,  в жизни каждого человека бывают минуты постыдной слабости, и к нему они пришли в тот самый  роковой  момент.

   Грустная  присказка сидельцев гласит:  « В тюрьме трудно первые семь лет, затем привыкаешь». Семь лет – такова была цена его испуга и малодушия.

К жестокой лагерной жизни со своими законами и понятиями Николай привыкал трудно.       Профессия водителя здесь была не нужна, жесткий распорядок и осознание того, что до воли еще  далеко, угнетало. Единственной отдушиной была работа. Блатные держались своим особым кланом, а «мужики», к которым по лагерной иерархии относился  и Николай, пахали на промышленной зоне и только после вечерней поверки попадали в бараки. Заключенного Горохова определили в бригаду строителей, и он постепенно осваивал новые для себя профессии – каменщика, маляра-штукатура, кровельщика.Работы было много, строили новые корпуса и подсобные помещения, производили текущий ремонт зданий. Через четыре года его отправили на вольное поселение.

Здесь он познакомился с Леонидом. Работали они на прокладке канализации, он каменщиком - клал колодцы, а Леонид был у него подсобником, подносил кирпич, раствор, подчищал ямы.

Как - то раз мимо проходили двое глухонемых и, жестикулируя, что-то сообщали друг другу на  языке жестов. Леонид, внимательно наблюдавший эту сцену, вдруг подошел к ним и вступил в «беседу».

Удивленный Николай даже бросил работу. Когда напарник вернулся к колодцу, еще не пришедший от удивления в себя Горохов спросил:

-Ты где это… Ну, по - ихнему научился?

- Э-э, Коля! Давняя это история. Если хочешь, расскажу. Давай-ка перекурим, чифиру сварим, я тебе и поведаю, где языку немых выучился.

 Отец мой, Тимофей Силыч, в тридцатые годы был колхозным активистом и комсомольцем.

Цвела весна и приближалась Пасха. Родители Тимохи, так звали его товарищи, ушли в церковь еще с вечера и стояли всенощную. А Тимоха с утра поспешил в клуб, где в красном уголке комсомольцы собирались на трудовой субботник перед 1 мая. Шумная молодежь делилась новостями, девчата в красных косынках шептались о чем-то своём, парни курили, шутливо толкались. Слышался смех. Затем разговор зашел о Пасхе, и кто-то спросил Тимофея:

-Твои родители верующие, чай в церкви теперь? А ты что не с ними? Помолился бы, лбом об пол постучал.

 - «А что мне церковь, - хмыкнул Тимоха. – У меня свои иконы, на них я и помолюсь.  И он кивнул на портреты Ленина и Сталина, висящие на видном месте….

 Вот за эти-то слова и уехал батька мой в края колымские. Через шесть лет вернулся глухим  и почти немым. Потом работал в сапожной артели глухонемых, вот у него-то я и научился немой азбуке.

 Из заключения Николай возвращался без особой радости. Ирина, та девушка, за которую он вступился на танцах, его не дождалась  и уехала в Прибалтику с бравым капитаном дальнего плавания. Постаревшие родители болели. Предстояло вновь налаживать жизнь, быт, устраиваться на работу. Полгода обивал он пороги всевозможных организаций, пока наконец, ни устроился по своей прежней специальности -  водителем на междугородный автобус. Завел голубей, и все свободное время отдавал им.

 Потом была еще одна неудачная попытка жить семьей.

Полногрудую чернявую женщину по имени Мария он заприметил в столовой, где она работала, а он  приходил обедать. Женщина была разведена и растила сына Сашку. Одинокие души их потянулись навстречу друг другу и Николай перевез новую семью в Минеральные Воды из Побегайловки.  Жизнь стала наполняться смыслом, заботой, теплотой отношений, но судьба продолжала наказывать его.

 После двух лет  совместной жизни Мария серьезно заболела и умерла от онкологии. Сашку забрала к себе её сестра, и Николай вновь остался престарелым бобылем. Долгими зимними вечерами, лежа на диване, он все перебирал в памяти события своей жизни, которые сделали его существование каким-то не цельным, кособоким и ущербным. И в один из таких тоскливых вечеров вспомнились ему слова Авдотьи:

-Жениться будешь всю жизнь. Помни моё слово.

-Неужели наколдовала!? Порчу напустила  карга старая.

Мысль эта не выходила у него из головы. Требовался совет человека, которому мог он открыться. С кем поделиться? У кого спросить подсказку?

 Тоска гнала его из дома. Николай бродил по улицам города без цели, а мысли текли и текли неутомимым ручейком. Вспомнились ушедшие родители, и ноги сами понесли к церкви.

В храм Николай заходил очень редко, хотя и был крещён.Теперь же, неуверенно перекрестившись, робко вошёл в церковный двор. На его нерешительность и печальный вид обратила внимание одна из женщин, вероятно из тех, что посещают церковь регулярно.

- Проходите, мужчина! Я вижу, что вы не часто бываете в Божьем храме. Скажите, что привело вас сюда, быть может, я смогу вам помочь.

 Простое чистое лицо её светилось доброжелательностью. Из-под косынки, повязанной почти на брови, смотрели голубые глаза, наполненные покоем и силой, какие бывают у истинно верующих.

- Вот родителей своих вспомнил. Решил свечку за упокой их душ поставить и о жизни своей кособокой помолиться.

- Вам нужно принять причастие, исповедаться – снять тяжесть с души. С молитвою попросить  Господа нашего о благоденствии…

 С тех пор как посетил Николай церковь, минуло три года. Чаще стал он бывать в храме, причащаясь и молясь. Вскоре судьба подарила ему встречу с Раисой.

 И вот теперь он  у роддома в радостном ожидании её и своего долгожданного сына.