Неизвестно, точно ли хороши были ветеринарные прививки, умелы ли заградительные донецкие отряды, удачны ли крутые меры, принятые по отношению к скупщикам яиц в Тернополе и Сумах, успешно ли работала чрезвычайная киевская комиссия, но хорошо известно, что через две недели после последнего свидания Файнгольда с Симоном в смысле кур в Украине было совершенно чисто.
Кое-где в двориках маленьких городков валялись куриные сиротливые перья, вызывая слезы на глазах, да в больницах поправлялись последние из жадных, доканчивая кровавый понос со рвотой. Людских смертей, к счастью, на всю республику было не более тысячи. Больших беспорядков тоже не последовало. Так, немного пацанва с «Беркутом» повоевала, - и разъехалась. В Верховной Раде «ударовцы» нападали на «свободовцев», «свободовцы» на «коммунистов», «коммунисты» на «Батькивщину», и все вместе – на «регионалов». Носы разбивались ежедневно. Дебаты стали очень похожи на то, что творилось в инкубаторе доцента Файнгольда, когда пренатые ящеры пожирали голых. Объявился было, правда, в Луганске пророк, возвестивший, что падеж кур вызван ни кем иным, как "бандерлогами", но особенного успеха не имел. На луганском базаре побили нескольких милиционеров, отнимавших кур у баб, да выбили стекла в Доме Профсоюзов. По счастью, расторопные луганские власти приняли меры, в результате которых, во-первых, пророк прекратил свою деятельность, а во-вторых, стекла профсоюзам вставили. Дойдя на юге до Перекопа, мор остановился сам собой по той причине, что идти ему дальше было некуда, - в Черном море куры, как известно, не водятся. На востоке и севере – чума пропала и затихла где-то в донских и белгородских степях, а на западе удивительным образом задержалась как раз на польской границе. Климат, что ли, в Евросоюзе был иной, или сыграли роль заградительные кордонные меры, но факт тот, что мор дальше не пошел. Интернет шумно, жадно обсуждал неслыханный в истории падеж, а новое украинское правительство, не поднимая никакого шума, работало не покладая рук. Был основан «Минкур», почетными сопредседателями в который вошли Файнгольд и Португалов. В фэйсбуке под их портретами появились заголовки: «Массовая закупка яиц в Америке» и «Господин Депардье хочет создать яичную компанию». Прогремел на всю сеть твит господина Стуса: «Не зарьтесь, господин Депардье, на наши яйца, - у вас есть свои!»
Доцент Файнгольд совершенно измучился и заработался в последние три недели. Куриные события выбили его из колеи и навалили на него двойную тяжесть. Ему приходилось ездить в столицу на заседания куриных комиссий и временами выносить длинные беседы то с Симоном Забыймоскалем, то с мегафонным ветераном.
Работал Файнгольд без особого жара, и очень расстраивался, что не может собраться с духом, и написать давно задуманное письмо Джеку Хорнеру. Расстраивая свое и без того надломленное здоровье, урывая часы у сна и еды, порою не возвращаясь домой, а засыпая на клеенчатом диване в кабинете вивария, доцент ночи напролет возился в камере с телефонами и ящерятами.
К концу июля гонка несколько стихла. Дела комиссии вошли в нормальное русло, то есть застыли, и Файнгольд вернулся к нарушенной работе. Айфоны и мобильники были заряжены новыми симкартами, в камере под синхронными волнами эсэмэс-рассылок зрели курозаврячьи яйца. Эдик и доцент неустанно анатомировали, препарировали, фиксировали, микроскопировали, а потом все систематизировали и анализировали. Из Шанхая привезли специальные антенны-усилители, и в последних числах июля, под наблюдением Эдуарда, механики соорудили еще один инкубатор, в котором могли расположиться два человека. Популяция жаб и кроликов училищного вивария была пополнена. Яйца привозили из Польши по заказам ученого небольшими партиями за большие деньги. Файнгольд радостно потирал руки и начинал готовиться к каким-то таинственным и сложным опытам. Прежде всего он по скайпу сговорился с академией наук, и ему обещали самое любезное и всяческое содействие, а затем Файнгольд по телефону вызвал господина Цып-Голодюка, заведующего отделом животноводства при Кабмине. Встретил Файнгольд со стороны заведующего самое теплое внимание. Дело шло о большом заказе за границей для доцента Файнгольда. Цып-Голодюк сказал, что он тотчас свяжется с Берлином и Сиднеем. После этого с Банковой осведомились, как у Файнгольда идут дела. И важный и ласковый голос спросил, не нужен ли Файнгольду персональный «Мерседес»?
- Нет, благодарю вас. Я предпочитаю ездить на троллейбусе, - ответилФайнгольд.
- Но почему же? – спросил таинственный голос и снисходительно усмехнулся.
С Файнгольдом все вообще разговаривали или с почтением и ужасом, или же ласково усмехаясь, как маленькому, хоть и крупному ребенку.
- Он быстрее ходит. – ответил Файнгольд, после чего звучный басок в телефоне ответил:
- Ну, как хотите.
Прошла еще неделя, причем Файнгольд, все больше отдаляясь от затихающих моровых вопросов, всецело погружался в любимые эсэмэс-волны, проводил палеонтологические опыты и их анализ. Голова его от бессонных ночей стала светла, как бы прозрачна и легка. Красные кольца не сходили теперь с его глаз, и почти всякую ночь Файнгольд ночевал в виварии медучилища.
Один раз он покинул мезозойское свое прибежище, чтобы в громадном зале Д/К шахты «Знаменка» сделать доклад о электромагнитной волне и о действии ее на яйцеклетку. Это был гигантский триумф палеонтолога-чудака. В колонном зале от всплеска рук что-то сыпалось и рушилось с потолков, и ярчайшие светодиоды заливали светом черные костюмы и белые платья. На эстраде, рядом с кафедрой, скакал на круглом столе под стеклянным колпаком петух величиной с овчарку, с четырьмя лапами и головой злобного ящера. На эстраду бросали записки. В числе их было семь любовных, и их Файнгольд разорвал. Его силой вытаскивал на эстраду директор шахты, чтобы кланяться. Файнгольд кланялся раздраженно, руки у него были потные, мокрые, и черный галстук сидел не под подбородком, а за левым ухом. Перед ним в дыхании и тумане были сотни желтых лиц, и вдруг розовато-коричневое родимое пятно, похожее на кляксу, мелькнуло и пропало где-то за колонной. Файнгольд его смутно заметил и забыл. Но, уезжая после доклада, спускаясь по малиновому ковру лестницы, он вдруг почувствовал себя нехорошо. На миг заслонило черным яркую люстру в вестибюле, и Файнгольду стало смутно, тошновато… Ему почудилась гарь, показалось, что кровь течет у него липко и жарко по шее… И дрожащей рукой схватился доцент за перила.
- Вам нехорошо, Семен Оттович? – набросились со всех сторон встревоженные голоса.
- Нет, нет, - ответил Файнгольд, оправляясь, - просто я переутомился… да… Позвольте мне стакан воды.
Курозавр. Глава 10
