Отрывок из повести «Трудный вечер обычного дня»

...Потешно и унывно рыжело за окном! Небо было пепельно-серым, но у самой кромки горизонта лоскутами ложились розовые с синевой отметины. Словно заплатки на старом бабушкином одеяле. Где-то там, в прорешинах и затерялось солнце; играло в прятки с самим собой. А каракулевые синь облака и того далече; гнал и гнал их невидимый пастух с ветряной дудочкой в необозримое – обозримое. Вообще на небе творилось что- то непонятное! Невозможно понять, что нас ждёт: солнечный, играющий пёстрыми красками день или заунывье проливных дождей. В целом, на небе блестело чистое практически хрустальное полотно: отчего веяло унылостью и неопределённостью. Воздух, был каким-то утюжным, слишком городским, что ли... Хорошо если прошвырнётся в паре метрах от тебя ветер-ветерок, обдаст тебя свежестью, бодрящим весельем. Как бы приподнимет от земли, оторвёт от всесильных могучих корней, что держат тебя в узде пожизненного постоянства. Но это всего лишь секунды, доли секунды, а то и мгновение на уровне слышимого щелчка.
Кирилл в процессе поедаемого завтрака… – песочные печенье его жены; кружка с рисунком, на котором изображён зодиак стрельца – опять его «второй половины»; два пакетика быстрорастворимого кофе – полуфабриката, крохотная баночка с сахаром… во время завтрака он любил смотреть в оконный проём на лицедейство природы. В этом состоянии он был далеко; даже стоящую на столе технику не включал. Утренняя медитация в некотором роде.
Его взгляд всегда поначалу падал и задерживался на двух деревцах, что росли у них на территории, там был небольшой местный скверик для курящих. Эти деревца настолько росли близко друг к другу, что их верхние ветви давно сплелись. Опутали себя будто узами брака с печатью на всю жизнь, на всю отставшую вечность. Эта идиллия – супружеская пара, так нежно обняли друг друга своими хрупкими ветвистыми ручонками, что казалось в них есть настоящее, проникающее. А осенью они в огне пожара… расцвет всех немыслимых ярких цветов… в пылу и жару любви. Серьги золотистые, раскудрявые рыжие локоны волос всё в едином порыве. Как тут им не позавидовать!
«И почему у людей всё иначе!?», - задавал он в такие минуты вопрос, не имеющий своего чёткого ответа. Кирилл тонул в своём чаянии что-то понять, усвоить и одновременно пытаясь согреть свои не разбуженные мысли осенью во всю пустившуюся в шаманские пляски. Его внутренний клёкот был разрывным и печальным. Он чувствовал всю свою непонятность, отчего якобы эти самые люди-людишки ещё в разгаре своей молодости так скоропалительны в своих решениях и так ведомы этим Неопознанным вожаком как любовь, неким химическим эквивалентом. И, пожалуй, если перевести на научный язык, то бишь, с медицинской точки зрения любовь это психическое заболевание с примесью шизофрении… наркотический психоз параноидального типа на сексуальной почве. Ведь признали в нашем мире её как болезнь с далеко идущими последствиями, как в моменты влюблённости – мания, в процессе расставания – депрессия. И почему нами эта вертлявая так вертит? По горячей молодости скрепляем себя узами, до некоторой степени цепями. А когда уже стучит молоточком о календарные листы, и возраст Христа вот он рядом, то начинается ломка, тряска в отношениях. Будто супружеская пара сдаёт экзамены на свои крепкие стены дома, на тепло и уют своего семейного очага и на твёрдость и нерушимость своих чувств друг к другу. И вследствие не сдачи неземного экзамена – всё развал, развод, деления нажитого, слёзы детей. И почему непрописанная чёрточка так жёстко и прямолинейно легла? И кто её туда вместил… в человеческий хребет пройденного жизненного пути. Что, в этом возрасте мозги начинают мыслить против часовой стрелки? Или сказка в этом отрезке заканчивается: карета превращается в тыкву, а Золушка в циркулярную пилу…
«И почему у людей всё иначе?»: снова проговорил он про себя.
Эти деревья, что там во дворике, так щемили ему душу… иногда. Навевали воспоминания, кромсали словно тупым тесаком память. Что поделаешь, у него в этой науке, если можно так выразиться – не как у людей! Всё идёт в разрез обычности, обыденности. Если взять и представить все его перипетии любви в виде одной картины, нарисованной художником, то нам явится вся полнота абсурда… один кусок нарисован масляными красками, другой – акварелью. А ещё островок картины сплошь заштрихован чёрным карандашом в виде наброска…
Лена часто готовит ему завтраки чемпионские по утрам, встав чуть ли не на три часа раньше его самого. И всё какая-нибудь выпечка, сладости. Кирилл больно охоч до них. И что её понуждает на подобные действа? Они уже два года как официально разведены по причине угасания трепетных чувств, а это старо как мир. И всё же живут под одной крышей, по ряду определённых причин. Поначалу была какая-то проволочка бумажная с квартирой, чиновничья ошибка. А затем умерла её мать в возрасте восьмидесяти трёх лет, и её хрущёвская «двушка» по наследству перешла её старшему брату, жившему в Чехии в курортном городе Карловы Вары. Ему, естественно, как глубоко осевшему за границей – квартира была не нужна, и логично, что он мог предоставить это жилище своей разведённой сестрёнке. Но к тому времени их отношения были не просто прохладными, а можно даже сказать враждебными. И эта война началась ещё со свадьбы Елены. Он никак не мог понять, как она, красотка с высокими амбициями, могла выбрать такого… Кирилла с образом жизни ботаника, медлительного и нерасторопного, без далеко идущих задач, с бесцельностью идущего зачем-то по жизни. И ко всему прочему, Кирилл был абсолютно стерилен, и посему дети для них очень сложная и мучительная тема. Из-за этого постоянные склоки, ссоры… её брат постоянно подтрунивал над Кириллом, пытался вогнать его в грязь, когда бывал у них в гостях. В конец родственные отношения вообще ушли в полное молчание, и ледяные скалы пролегли между ними. И назло Елене он продал «хрущёвку», она как бы назло своему брату осталась жить с Кириллом после развода. Такая вот невразумительная игра!
А что Кирилл? Он человек иной природы. Если быть честным и идти до конца, то Кирилл ещё тогда всецело понимал, насколько они с Леной разные во всех отношениях. Что явно их и сблизило в своё время и что явно привело к разводу. Противоестественность и категоричность! Но так вышло, что он её ещё до сих пор любит. Эта слабина его и привела к такой непонятной ситуации. Она, конечно, могла на какое-то время снять жильё, а затем путём ипотеки приобрести неплохую квартиру, тем более профессия юриста в одном солидном банке весьма этому способствует. Да, она больше его зарабатывает, что интересно – это, никогда не приводило их каким-то конфликтам. И всё же она не торопилась к таким действиям, как переехать куда-либо. И видя в её глазах щемящую боль, безысходность, он лишь проговорил:
– Ладно! Пока живи здесь, потом всё образуется! Но я всецело отдаю себе отчёт, что мы теперь не муж и жена!
Так они и остались жить в его квартире, доставшейся ему от его родителей с жутким штампом в паспорте, внося в жизнь нереальную кривизну. Кирилл отчасти догадывался в истинных мотивах Елены, и что к этому имеет отношение её брат. Ему на эти детали, если так выразиться, было наплевать. Главное для него, что она ещё здесь и пусть и в качестве друга. Он слышит её ровное дыхание, он тонет в водопаде её голубых глаз и её аромат с примесью персиков ещё витает в его квартире. В какой-то мере он себя одиноким не чувствовал. И они по привычке, сложившейся годами, заботились друг о друге… по мере возможности их иных отношений.
Конечно, возникает вопрос: «Как же так!? Под одной крышей, как бы чужие люди, а как личная жизнь каждого?» Тут прослеживается своя трудность, невнятная тавтология… Кирилл с осколками чувств к Елене понимал, что так не может продолжаться и быть ему «литературным однолюбом» ни к чему. И тем более рассчитывать на то, что время повернётся вспять, и все трещины в их отношениях сгладятся… в сказки он ещё в детстве перестал верить. И как обычный человек, жаждущий обычных страстей, он пытался выстраивать новые отношения с новыми людьми, внося свежий бриз к своей заброшенной бухте. Интернет, социальные сети этому хорошо способствовали. Но всё как-то шатко-валко! Никакой серьёзности, больше напоминает детские жмурки… то одна с вьющимися волосами до плеч, но когда раскрываешь глаза – о, нет, не то! То другая чуть «полноватенькая», с льющимся соловьиным голоском, но приглядевшись, Кирилл видит, что опять промахнулся. Его хватает на одну-две встречи, а затем внутри слышит себя чуть ли не дьявольский рокот: «А не пошли они все!?» Порой он не понимает себя, якобы, почему он никак не может настроиться на серьёзный лад. Неужели виной тому Елена? Или сам того не замечая, как его жизнь превратилась в стоячие воды! И все эти особы из виртуальной жизни как будто там и остались, а на поверхность мира выходят их жалкие дешёвые копии. А может он и сам двухкопеечная копия, вылезла, Бог знает, откуда и зачем!
Как же за ширмой Елены? Для Кирилла её личная жизнь до сих пор ещё загадка! Как ни приглядывался, ни пытался уловить новые витки в её голосе, характере, в поведении – ничего! Будто она искусный шпион невидимого фронта. Все её женские тайнички, секреты, инструментарий для поддержания красоты не потерпели никаких существенных изменений. А уж тем более унюхать даже на расстоянии её какого-нибудь ухажёра, не представляется возможным. Ни следов от подарков, ни новых интересов – ничего!
Однако во время совместного ужина или обеда, когда их облачная беседа плавно переходит на тему касающегося кого-то лично, то Кирилл обычно слышит, что у Елены всё отлично… как в известной рок-песне «всё нормалёк»! И вполне очень может быть, что она в первых днях календарной зимы переедет в другое жилище. Казалось бы, но проходит время, а по утрам по-прежнему витает аромат испечённых сладостей; в стаканчике в ванной также стоят две зубные щётки, в прихожей две пары тапочек. Так они и живут вместе, при этом пряча друг от друга личную жизнь, которая как бы и есть и как бы…
И бедные деревца, тополята и не ведают как они своим «счастливым видом» рождают в чьём-то сердце скрежет боли. Режущий, рвущий! В своё время возле них стояла «скамейка-полосатенка» из советского периода, и там, само собой, часто сидели, посиживали труженики, выкроив минутку покурить. И ещё пара скамеек по обеим сторонам сквера. Там же урны в виде тюльпана. Но по прошествии времени, неизвестно по каким причинам – скамейки убрали. Может, кто решил из вышестоящих, что якобы сидящий человек на перекуре больше курит… То есть лодырничает!
И на трубе с теплоизоляцией, что проходит через сквер в трёх метрах от земли висел плакат с изображением человека в комбинезоне, который вроде как от себя верещал: «Труд облагораживает советского человека, а перекур превращает его в обезьяну!» К сожалению, такое искусство тоже не дошло до наших дней. Разве что грубо намалёванная красной краской надпись: «Не мусорить!» просто-напросто режет глаза своей схематичной неясностью и низко падающей идеей, а урны для чего!? Ещё на месте!
А так скверик ныне выглядит немного унылым и печальным. Повсюду змеевидные дорожки с бордюрами, что аккуратно и чисто подметены местным дворником, а «золотые монетки» собраны в небольшие кучки. Огонь и пламень ожидает осеннее собрание! Ещё несколько клумб, что радовали своим разноцветьем полевых цветов летом, сейчас всей душой ушли в раскосе зимы и зачернели пятна земли, пожухла зелень, скорчилась и скукожилась. Ожидание неотвратимого: сон белесый чуть с туманной синевой становился всё гуще и настойчивее. Вдоль забора росли несколько молодых рябин. Они свой наряд меняли на солнечные сарафаны довольно поздно, и их багровые ягодки- глазки становились слегка сладковатыми только под конец октября в первые заморозки. Такую рябину хорошо как раз заварить в чай с лепестками душицы или мяты. А пока они будто не от мира сего, которым собственно наплевать на ниспадающее конфетти осени… они по-своему радуются редким лучам солнца или нахлынувшим ливням холодного дождя. Танцующие сами по себе.
Вообще что такое осень? Иногда кажется, что это подиум, показ высокой моды, Кутюрье природа демонстрирует свои соблазнительные яркие наряды. А топ-модели со сладкими личиками – стройные длинноногие деревья с широкополыми шляпками. И всё такое грациозное, соблазнительное и вычурно сексуальное. Солнце в роли фоторепортёра всё сверкает своей фотовспышкой, пытаясь запечатлеть эту внеземную красоту. Ветер шаловливый, будучи аккомпаниатором, шуршит, шелестит, посвистывает. У него ещё та музыка: возбуждает и оживает всё вокруг. И это действо, представление так будоражит наши человеческие сердца… кого-то в озеро уныние, кого-то подсаживает на кончик творческого пера. А иному просто в радость – впитать в себя последние рыжие – яичные огоньки пред грядущей зимней спячкой! Утонуть в танце листопада, уснуть в его
ворохе ещё сохранившегося тепла. Как много во всем этом: музыка, поэзия, феерия разодетой природы…
– Кири!!! – откуда-то гулко, издали послышалось едва-едва.
Но что нам эта осень!? Она есть, когда ты в ней – самоотстранённый, изобличённый собственным сознанием. Вдали от суеты. Что суета, поедающая изнутри как плоский червь. Ничего нет! Ни городского выхлопа, одурманивающего мокрый асфальт. Ни многоэтажного стекла – отражения, живущего на вырост. Ни потока бегущего «железа». Ни циничного обмана, осевшего в наших кошельках. Ни спешки во времени, где маленькая стрелка обгоняет большую стрелку по кругу. Но здесь проём окна нам рисует пейзаж в контексте гиперреализма.
– Кири!!! – ещё раз прозвучало где-то там, похожее на совиное уханье.
Поверх всей лепоты осени… Кирилл чётко подрезал те состоявшиеся линии, параллели с грубым ввалившимся монументом цивилизации. Твердолобые заборы, закованные в цементной броне, трубы… трубы – удавы, что везде проползут, везде растянут свои железные тела на многие километры. А в синеве горизонта ещё индустриальные строения, ещё несколько горящих факелов, относящихся к химической промышленности. Чуть дальше железнодорожная ветка, станция, и пара путей с улавливающим тупиком. А по правую сторону большие горы чистого мелкого песка, рядом с ними специальная установка бледно-зелёного цвета.
И в этом, в каком-то смысле утопическом труде гномов вся непогрешимость осени сходит на нет! Отсюда и парадокс, что виден из окна: краешек осени в пересечении опять же следов человеческих. Следов не стираемых и не смываемых.
– Кири!!! – как труба, тромбон прогремел над его ухом.
– Что? – встрепенулся Кирилл, резко оборачиваясь. При быстром повороте из его руки чуть не выпала кружка с остывшем кофе. Однако при встряске пара капель всё же упала на лежащие полиэтиленовые файлы, что мирно покоились на поверхности стола. И при всём этом, когда он поворачивался в сторону этого самого «тромбона», левым локтём затёр эти капли, затем, когда продолжал поворачиваться, держа в правой руке кружку, он сам того не замечая, как ещё и свалил на пол карандаш с маленьким блокнотом.
Перед ним стояла Властелина с озабоченным лицом. И её появление перед Кириллом могло означать только одно…
– У меня там это… Не посмотришь!? – печально проговорила она, сделав губы бантиком.
– Очень интересно! И что конкретно? – недовольным тихим голосом спросил Кирилл, сверля её холодным повелительным взглядом.
– Ну, это! Похоже, монитор не работает. На экране ничего не видно, одна чернота! Как-то неожиданно выключился. Я тут набирала текст на паспорта заказчику и тут бац…
– Что совсем ничего не видно?
– Ну да! Совсем!
– И одна чернота чернящая? – уже чуть с издёвкой спросил он. При этом стараясь делать серьёзный вид, словно хирург в предстоящей операции.
Но нотки иронии Властелина не уловила. И не могла уловить по ряду многих причин. Одна из них, во всяком случае, то, что с техникой она на «вы», и любая неполадка или сбой её приводят в дрожь и в неподдельный страх – а вдруг, я что-то сломала, – а вдруг я нажала не на ту кнопку и…
– Так ты придёшь, посмотришь? – умоляюще смотрела она на Кирилла. Затем она бросила взгляд куда-то вниз на пол. Наклонилась и подняла упавший карандаш с блокнотиком. Прижала их с к своей груди и опять спросила:
– Придёшь? – затем медленными движениями, как в замедленной киносъёмке, положила эти канцелярские предметы на его стол.
Про себя он коротко «проматерился»… эта медвежья неловкость, вот косолапая лапа…
– Сейчас! Уже иду!..