Глава 1
В парке

В один из тех самых летних дней, когда за забором городского парка вовсю лютовало июльское пекло. Когда в просветы тенистых аллей уже прорывалась жара, добела раскаленного неба, а укрывшаяся под сводами пышных крон прохлада, ещё давала достойный отпор нещадно палящему солнцу. Когда одна часть горожан, измученная жаждой и духотой, вертелась в суете рабочего дня, а другая, визжа и смеясь, вертелась в кабинах аттракционов. В это самое время, по аллее, напоминающей бесконечную галерею наслаждений, неспешно прогуливались три молоденьких барышни. Подобно патрицианкам древнего Рима, прибегнувших к культу расслабленной лени, барышни наслаждались нежной прохладой тенистых деревьев, праздной беседой и кулинарными шедеврами местного общепита. Стоит так же заметить, что наружность этих молоденьких дам, являла собой ту самую броскость, какую мужчины не преминут облизать сальным взглядом. Однако, стоит так же заметь, что всякий сладострастный взор,едва достигнув дамских животиков, сразу же принимал вид более чем благопристойный. Причина же столь бойкого нравственного перерождения низких взглядов мужчин, объяснялась довольно просто. Все три дамы были беременны, и все три, были облачены в умилительно облегающие выпуклости животов - футболки.

Пройдя мимо скамьи, где томимые скукой родители, ожидали своих катающихся в вагончиках паровоза детей, дамы замедлили шаг, после чего и вовсе остановились, как раз в том самом месте, где с постамента возвышалось чучело зазывалы Кинг-Конга.
- Мой первенец заставил меня поволноваться. – говорила в это время дама, что была одета в оранжевую футболку с надписью “В животике занято” - три часа схватки и все три часа как баскетбольный мяч во мне бился. Будто выскочить из меня хотел! Так страшно за ребёнка было. До сих пор не пойму чего ему надо было? Родился совершенно здоровый...
Это Оксана. Её первенцу - что бился в животе подобно мячу - уже пять лет, и в данный момент, он зачарованный зритель. С разинутым от восхищения ртом, пятилетний первенец, наблюдает за выступлением трёх барабанщиков.
- Сеня, не отставай, а то потеряешься! - Кричит Оксана и восхищённый зритель, тяжко вздохнув, как обычно вздыхают все дети, когда их лишают чего-то очень приятного, со всех ног бежит к маме.
- А я когда дочку рожала, мне если честно всё фиолетово было. – словно бы козыряя собственным пофигизмом, бросила та, что была в футболке белой, с надписью "Kinder сюрприз" - Страх такой был, что вообще ничего не помню.
Это Анжела. Она говорит сквозь непроницаемую ауру томной холодности, при этом подставляя своё миловидное личико под лучи ослепительно яркого солнца. В её солнцезащитных очках, отражается лазурь бесконечно глубокого неба с маленьким краешком бледно-серого облачка. А вот как выглядит небо из-за её очков, я не знаю. Быть может оно такое же фиолетово-чёрное, как то полуобморочное состояние страха, во время Анжелиных родов, хотя, для нашей истории это совершенно не важно.
- Ой девчонки, хотите - верьте, хотите - нет, а прабабка моего мужа, второго ребёнка в поле рожала. Ни то жала она там, ни то сеяла, или косила чего, в общем-то не суть важно чего она там делала, а важно то, что в поле на тот момент, ни одного акушера, ни одного гинеколога, ни даже самой захудалой повивальной бабки не было. – затараторила третья, на футболке которой был изображён пузожитель с выпученными от удивления глазами.
- Афигеть! – восклицает потрясённая до самых глубин души, Анжела.
- И что прабабка? Живая осталась? – спрашивает не менее потрясённая Оксана, чьи и без того огромные дымчато-серые глаза, округляются до такой степени, что занимают добрую половину лица.
- Живая?! Да баба Аня до сих пор живее всех живых. Говорит: отлежалась под снопами и дальше жать пошла. Или сеять, или ещё чего там, не помню. - не без гордости за прародительницу своего мужа, констатирует родственница бабы Ани.
Она хотела было сказать что-то ещё, но её оборвала неожиданно грянувшая музыка. Тут, Оксана сунула фотоаппарат Семёну, после чего Семён поспешил занять указанное мамой место, от куда с видимым упоением принялся фотографировать трёх беременных дам, на фоне "ожившей" куклы Кинг-Конга.
- Эй, люди, все сюда, здесь луна-парк. – забасил великан Кинг-Конг, при этом шевеля руками и вращая головой с нахлобученной на неё белой кепкой. - А вы ещё не у нас? Мамы, папы, дети, бабушки и дедушки, у нас весело ха-ха-ха. У нас очень весело. Эх, тут круто. Прокатитесь на американских горках и оторвитесь в дискостар. – не переставая говорил Голливудский примат, пока на его фоне усердно позировали три беременных дамы. - Ну, давайте, заходите скорей, а не то мне придётся затащить вас силой!
Кстати! Я же не представил вам третью даму, ту самую родственницу бабы Ани, что в оживлённом состоянии говорит тараторя. Спешу успеть это сделать, за то время, пока наши героини всецело поглощены фото сессией. И так: "тараторка" напоминает жемчужно-белого ангела, который блистает и чарует всех и вся. В состоянии покоя (что надо заметить бывает не часто) похожа на всё того же жемчужно-белого ангела, но поглощенного некой возвышенной думой. Глаза у этого ангела подобны бездонному майскому небу, а волосы светло-русые с едва уловимым оттенком пшеничного поля. Во всех отношениях - тараторка, обладательница того самого редкого совершенства, чья красота неоспорима, а характер - даже не смотря на то что она неисправимая болтунишка - из тех что никогда не станет в тягость. Ну, разве что если с ней не "посчастливится" застрять в лифте. В общем, она одна из тех, которым завидуют, подражают, по ком сходят с ума, и за которой готовы идти на край света, что бы там на краю, за неё умереть, с блаженной улыбкой на безумно, безумно, безумно счастливом лице.

Зовут эту даму - Елена, а я тот самый счастливец, пучеглазый портрет которого, размещён у неё на футболке. В общем-то, она моя будущая мама, а я, пока ещё не родившийся её сын. Хотя, наверно, это и так ясно, раз она моя мама, стало быть я её сын. Может быть не совсем ясно (а может и совсем не ясно) как я могу с вами говорить? По правде сказать, говорю я только папе, в то время когда он прижавшись ухом к маминому животу, напрягает свой слух. После чего, папа всего лишь излагает на бумаге, всё то, что собственными ушами, слышал от меня. Ну и описание мамы, принадлежит исключительно папе. Сам бы я так описать маму не в жизнь бы не смог, хотя и готов подписаться под каждым папиным словом. От себя же могу добавить лишь то, что все наши мамы очень красивые, а моя мама среди всех очень красивых мам, самая красивая. Вот! Думаю после такого исчерпывающего описания внешности, среди гуляющих в парке будущих мам, вы без труда сможете узнать мою маму.

Ну а теперь, пора вернуться к дамам, тем более что то упоение, с каким Семён запечатлевал на фото позирующих, уже успело покинуть его, отчего он скуксился, а затем и вовсе разразился горестным плачем, вследствии чего дамы поспешили удалиться из парка.

Скажу сразу, на тот момент когда нас, вынашиваемых пузожителей, стали выносить за пределы парка, настроение у всех стало определённо паршивое. Каждый из моих, ещё не родившихся собратьев, не отказался бы от ещё одной порции съеденного мамой мороженного, или от опрокинутого стаканчика прохладного сока. Но ничего из этого нам теперь не светило и с этим ничего не поделаешь. Такова уж наша бесправная доля: безропотно переносить самоуправство и деспотизм собственных родителей. Хотя, в знак протеста, я потолкался немного. Остальные тоже слегка взбрыкнули, правда как-то без особого энтузиазма, а так, скорее из чувства братской солидарности. Наконец, кода всем нам стало ясно, что наш протест так и останется без внимания, мы, уподобившись отчаявшимся горемыкам, всецело предавшись тихой печали. Вам-то родившимся, никогда не понять наше чувство, когда в минуты душевных мук, ты не можешь стиснуть зубы, по причине их отсутствия; за неимением шевелюры, ты не способен запустить в неё свою пятерню; или подобно Семёну, до отказа наполнить воздухом грудь, и исторгнуть из себя горестный плачь, в который вложишь всю свою душу. Теперь нам только и оставалось, что покорившись судьбе, уныло взирать на встречные лица, в поисках признаков сострадания к нашей глубочайшей печали. Да вы и сами небось знаете, что в такие минуты, даже моральная поддержка, и то, бывает отрадной. Но увы, как мы не старались, ничего похожего, на лицах прохожих нам разглядеть не удавалось. Сплошь и рядом, присутствовали исключительно счастливые физиономии. Разве что трёхметрового роста крылатый дракон, что стоит у самого входа в парк, уныло понурил свою клыкастую морду, но так как дракон не настоящий, то и его сочувствие, нами воспринималось как фальшь. А в остальном, как я уже говорил, толпились исключительно счастливые люди, которые от переизбытка радостных чувств, того и гляди пустятся в пляс. И это, надо заметить, весьма угнетало наше и без того прискорбное настроение.