Радиоточка находилась на кухне, и радио балаболило весь день.  Она ни о чем не думала, а просто помешивала лопаткой картошку на сковородке. Передача была о топонимике, и рассказывали о том, как название улицы Зодчего Росси в просторечии претерпевало различные метаморфозы,  принимая затейливые формы, как, например, улица Заячей Рощи.  Что-то знакомое ей это напомнило, но она не могла пока связать ассоциацию с событием и перебирала в памяти свои действия. Вот что – на кладбище она была накануне и навещала могилы близких. Да, бабушка Маруся и баба Нюра – вот-вот прабабушка… Да, баба Нюра когда-то, очень давно, рассказала ей, 10-летней девочке, о мальчике по имени Борис и как это имя, сокращаясь, превратилось в Ора. И как имя музы танца превратилось в глупую дразнилку…  Стоило только отвлечься мыслями, как подгорела картошка… 

Начинался  рассказ прабабушки с событий, которые ещё до революции случились…

- Сокол ясный – нос колбасный, сокол ясный – нос колбасный, сокол ясный – нос колбасный!!! -  звук гремел как погремушка, отражаясь от стен двора-колодца.  Мальчишка лет восьми, задрав голову кверху, смотрел на окно, в котором, прячась за занавеску, стояла девочка с маленьким остреньким носиком и русыми косичками. Нюра подошла к дочке и обняла её за плечики:

- Ну что, Марусенька, опять твой Орка дразнится – не переживай, доченька, нравишься ты ему – вот он и дразнилку придумал. Это он тебя гулять зовет, пойдешь?

- Нет, не пойду, терпеть его не могу – псих какой-то... Псих Ор…, Псих Ор…, Псих Ор…, - я тоже буду его дразнить, - топала она ножкой на каждом повторении своей дразнилки. Мама Маруси Соколовой, Нюра, обняла, поцеловала свою девочку и, улыбаясь, сказала:

- Потерпи – это у него пройдет. Орка – хороший, добрый.

Ор каким-то чутьём понял, что разозлил ту, что пряталась за занавеской, и переменил тактику:

-Маруся, Марка, выходи гулять – не буду дразниться – выходи – дело есть! – Двор опять загремел погремушкой.

Маруся не торопилась, подождёт – думала она. Борька, так по настоящему звали её дружка, слонялся без дела по двору, время от времени задирал голову  и оглашал двор своими призывами. Никто не помнил, но почему-то его все звали Борка, без мягкого знака, а Маруся сократила до Ора – это потому, что он много орал. Наконец, в  полном нетерпении, он стал карабкаться на поленницу, чтобы Маруся получше услышала его, и развалил её.  Его дурацких выходок не выдержали соседи, и с этажей посыпались крики возмущения кухарок и домохозяек. Маруся тоже выглянула в окно и знаком: она вертикально приложила маленький пальчик к губам, попросила Орка замолчать. Он послушался, знал уже, что скоро она выйдет.

Маруся надела на голову фетровый капор и Нюра завязала на её шейке красивый бант, пальтишко-колокольчик и ботиночки на шнурках – завершили её наряд. Когда она вышла из парадной двери, Орка смотрел на неё с восхищением. Сам он был одет кое-как.  Он терпеть не мог носить новую одежду, но красиво одетая Маруся вызывала в нем мальчишескую гордость и даже какой-то непонятный внутренний трепет. Взявшись за руки, они направились в соседний сквер.  Нюра, кричала им вслед из окна:

- Далеко не ходите – рядом играйте!

В Питере была осень 1914 года.  И совсем недавно город переименовали в Петроград, но новое название приживалось плохо, и люди называли город по старому - Питер. В городе было тревожно, шла мобилизация на фронт, трудно становилось с продуктами, появились очереди, на улицах было не людно.

 Маруся и Орка вышли на Ямскую улицу и призадумались: проводить время в ближайшем сквере было неинтересно. Природная шкодливость гнала Орка на кладбище: там было интереснее всего, и он предложил Марусе два на выбор: Лавру или Волковское. Но Марусе не нравились склепы, могилы и кресты.

-Там очень красиво - там памятники, статуи, ты зря боишься, мы можем даже в склеп залезть – я знаю ход, -  уговаривал Орка.

- Нет, там темно, даже днём страшно!  Светло, вольно и красиво - в Летнем Саду. Там и статуи есть и памятники – я там уже была с мамой, но с мамой  не получилось побегать и поиграть, - Маруся с надеждой посмотрела на Орка. Он махнул рукой и уныло согласился.

Они  шмыгнули в Кузнечный переулок. Дальше проходными дворами вышли на Графский и наконец -  на набережную Фонтанки. Ветер кружил листья, а дети уже утопали во  дворцах Санкт-Петербурга, расположенных по берегам Фонтанки, им вдогонку ржали восхитительные кони Клодта, клацали обычные клячи по мостовой и гнали лихачи. Солнечный дворец Шереметьева остался позади, промелькнул цирк, а грозный Михайловский замок укоризненно и грозно смотрел на них: непослушные дети должны быть наказаны, как будто говорил он.  Но Летний сад уже открылся им – вот он – со всех сторон омытый речками, островок! Войдя в парк через калитку, они подбежали к пруду и опустили свои руки в воду: смех и брызги – вот, что из этого получилось! Белый лебедь метнулся в сторону. Но уже через мгновение он снова принял царственный вид и гордо заскользил по воде. Орка и Маруся стремглав побежали по саду, старые клёны осыпали их  разноцветной мозаикой своих пятипалых листьев, они подхватывали охапки  листвы с земли, подбрасывали их и те кружились стайками на ветру. Они и сами кружились вместе с листьями, падали на землю и сквозь ветви смотрели на небо. На пересечении двух дорожек Маруся увидела белую статую – таких статуй много было в саду, они белели  мрамором повсюду, но эта, именно эта, первая привлекла её внимание. Маруся с листьями в руках кружилась перед этой красивой богиней с лютней в руках.  Она танцевала как маленькая балерина, а Орка в это время старался прочитать надпись на постаменте. Потом отпрыгнул, поставил ладонь ребром к губам и издал индейский клич:

- Уллоу-уллоу-уллоу-уллоу-уллоу-уллоу-уллоу – разнеслось по парку.

- Псих, ну и псих! -  Крикнула Маруся и посмотрела кругом  - в парке почти никого не было. Было как-то тревожно, шла война, и фронт подступал к Петрограду.

- Уллоу-уллоу-уллоу-уллоу-уллу-уллоу-уллоу – разнеслось снова, Орка не унимался:

- Сокол ясный – нос колбасный, сокол ясный – нос колбасный! А знаешь, что тут написано? Знаешь? – Орка громко рассмеялся.

- Нет, не знаю, скажи, ну скажи, как её зовут?  - Маруся ещё плохо умела читать, и не могла справиться с таким длинным словом.

- Уллоу-уллоу-уллоу-уллоу-уллу-уллоу-уллоу – раздалось в ответ.

- Ты – псих, Ор – псих – терпеть тебя не могу! – У Маруси выступили слёзы.

- Уллоу-уллоу-уллоу-уллоу-уллоу-уллоу-уллоу, а тут как раз написано: « Терпи психа Ора»,

уллоу-уллоу-уллоу-уллоу-уллу-уллоу-уллоу,  даже богиня тебе это говорит, уллоу-уллоу-уллоу-уллоу-уллу-уллоу-уллоу, - не унимался он.

Какое-то время они еще носились по парку, догоняя друг друга, то ссорясь, то смеясь. Потом, взявшись за руки, побрели домой…

Нюра в отчаянии бегала по соседним дворам, когда увидела, спешащих домой, Марусю и Орка. Ей бы отругать их как следует, но она уже столько всего передумала, что обняла дочку и залилась слезами.

- Мамочка, это я попросила Ора сводить меня в Летний Сад – там так красиво! Помнишь, мы были там, – Маруся чувствовала свою вину, и ей хотелось объяснить маме свой уход со двора. Нюра укоризненно смотрела на детей. Ор тоже ощущал себя виноватым, он был немного старше Маруси и знал, что несет ответственность за нее.

- Ступай, тебя тоже искали, - устало сказала Нюра Ору, и он стремглав понесся  к себе домой.

- Мамочка, а знаешь, там такая богиня есть: очень, очень красивая с лютней в руках. Ор сказал, что ее зовут «Терпи психа Ора», разве это правда, скажи? – Маруся выжидающе смотрела на Нюру. А Нюра вдруг рассмеялась, смотрела на свою Марусю и улыбалась:

- Это - муза танца - ТЕРПСИХОРА, а ты, что же, сама прочитать не смогла? Ну вот! Ор снова над тобой посмеялся! Пойдем домой, скоро отец придет, ужинать будем.

 Отец Маруси работал мастером в железнодорожных мастерских Московского вокзала и не подлежал мобилизации. Железная дорога - это важный стратегический объект, об этом даже Маруся знала. С осени 1914 года вся тяжесть снабжения столицы легла на железные дороги. Балтийское море закрыл флот кайзеровской Германии. Финский залив был заминирован.

В тот вечер за ужином решено было отправить Марусю с мамой в деревню к бабушке в Тверскую губернию. К Петрограду подступал голод, и надо было торопиться, сборы были недолгими. И уже через три дня Маруся стояла у вагона в своем пальтишке и капоре и клятвенно обещала скоро вернуться. Кому обещала? Да, конечно же, своему Орку. Этот, всегда шкодный, Борка понуро смотрел мимо Маруси, глаза его наполнялись влагой, и он тщетно силился удержать слезы, какое-то время ему это удавалось. Но когда поезд тронулся и стал набирать ход, вся боль расставания хлынула из глаз, и он беспомощно размазывал по щекам предательские слезы.

Маруся не вернулась скоро…

Прошло двенадцать долгих лет. Детская любовь осталась в детстве – в той прекрасной стране, куда никто и никогда не может вернуться. Мелькнет иногда чистое воспоминание, вспыхнет как алмаз, озарит душу, сделает ее светлее и чище -  тогда все  тяжелое и взрослое отступает, и внутри появляется тот самый ребенок: наивный, открытый, любящий… 

В восемнадцать Маруся вышла замуж… Когда дочка Маруси, Отя, подросла, ей на день рождения подарили книжку  Басни Крылова с красивыми картинками. Вот тогда  Маруся и повела Отю в Летний сад – показать ей знаменитый памятник баснописцу. Была золотая осень.  Они вошли в парк со стороны Невы. Листья тихо-тихо ложились под ноги, шуршали, как будто шептали что-то. Среди везде белеющих мраморных статуй, грузно сидел в кресле баснописец, вокруг него толпились звери – персонажи его басен. Отя подошла к памятнику и сказала Марусе:

- Почему он такой черный и заплесневелый?  В книжке звери цветные и красивые! А можно я лучше полетаю по саду, покружу как кленовый лист ?! – Маруся ничего не успела ответить, как Отя уже раскинула ручки и побежала между деревьями, изображая летящий листок… Под ее ножками листья шебаршили и походили на живые существа, она хватала их ручками подбрасывала и звонко смеялась.  Около одной статуи она вдруг остановилась, вышла с газона на дорожку  и стала кружиться. Подошла Маруся и с удивлением узнала ту самую Терпсихору, возле которой, когда-то так же, кружилась она сама.

Да, нет прежней России, они уже много живут в СССР, нет ни Петербурга, ни Петрограда, ни озорного мальчишки с Лиговки, нет даже Ямской, она давно стала улицей Достоевского, – всё это ушло в далекое  прошлое. Ленинградская  прохладная осень и муза танца Терпсихора царили в Летнем Саду. На дворе стоял 1936 год. Каким- то теплым воспоминанием промелькнул в сознании Маруси её детский дружок Орка и его глупые дразнилки. Глядя на музу она произнесла одну из них: «Терпи психа Ора», Отя с удивлением посмотрела на нее:

- Что это значит, мамочка?

- Да нет, это так, ничего не значит, глупости, - Маруся  приложила тонкие пальцы к вискам и вспомнила то давнее детское расставание на вокзале. Потом из Торжка она писала письмо Орке, но не получила ответа.  Она скучала. Просила написать письмо маму, та обещала, но ответа так и не было… Были письма только от отца.

 Маруся с семьей жила теперь в Павловске, в желтом доме с колоннами недалеко от вокзала. Здесь, в парке, жила своя Терпсихора – черная бронзовая, она сидела в красивых одеждах с лирой в руках, и совсем не походила на ту полуобнаженную, в Летнем Саду. Но Маруся, гуляя с дочкой по парку, почему-то всегда останавливалась именно у музы танца и Отя с раннего детства была знакома с этой богиней.

Позже, перед самой войной, они переехали в Колпино, в новую  квартиру.  В августе 1941 года, перед самой демобилизацией, муж Маруси настоял на их эвакуации – отправил её и Отю в тыл – на Урал, а сам ушёл на фронт. Родители Маруси остались в блокадном Ленинграде.

Эта страшная война, не щадила никого, калечила судьбы, принесла миллионы людских жизней себе в жертву: рвала на части, морила голодом, душила в газовых камерах, бросала в огонь, топила и сжигала  - четыре долгих года она черной ведьмой носилась над страной – и вот война закончилась.

Маруся с Отей вернулись в Ленинград:

- Выковыренные приехали, выковыренные приехали, - неслось им вслед, когда они с узлами шли от  Московского вокзала до ул. Достоевского, где жила Нюра. Отец Маруси умер от голода в декабре 1941года, а Нюра выжила. Ей еще не было и пятидесяти, но она была такая худая и сморщенная, что походила на древнюю старуху.

С фронта вернулся отец Оти и жизнь стала постепенно налаживаться.

 В 1951 году вышла замуж Отя, и когда родился первенец,  вся семья озаботилась именем для новорождённого. Самой старшей в семье была Нюра,  она предложила имя Борис для своего правнука, и все согласились. Через три года появилась на свет девочка, и баба Нюра назвала её Людмилой и опять никто не спорил. К тому времени как у Нюры появились правнуки, она уже почти оглохла, ей надо было громко кричать, чтобы она услышала, но говорила она хорошо, была в полной памяти, и разум не покидал её. Её правнучка Люда всегда была очень большая почемучка, а к десяти годам она начала интересоваться, почему так, а не иначе, кого-то назвали. С прабабушками и бабушками – все было ясно – баба Нюра про святцы говорила и про церковь. Ясно было и про Отю – маму Людмилы, на самом деле её звали Октябрина – значит, назвали в честь Великой Октябрьской Социалистической Революции. Но почему родители назвали их с братом Борис и Людмила?   Может быть, великий поэт А.С.Пушкин виноват, и прабабушка, любившая поэта, назвала правнуков в честь главных героев известных поэм?  Неугомонная Люда стала донимать свою прабабушку Нюру. Она кричала ей громко в ухо своё «почему», но та делала вид, что не слышит. Повторялось это много раз и вот, когда Нюра заболела, она позвала правнучку и рассказала давнюю, дореволюционную историю про Марусю, дочку свою, и про мальчика Борьку. Правда, Нюра просила девочку не рассказывать это Марусе, вернее её конец, который она сама узнала из письма своего мужа ещё в ту далекую первую мировую, но только дочке своей так и не рассказала никогда.

- Я никому не скажу! Я секреты люблю и буду тайну хранить, вот увидишь! Кричала она в ухо своей прабабушке и та понимающе кивала головой.  А случилось тогда страшное…

Осень  1914 года. Борка шёл, глотая слёзы с Московского вокзала. Он не мог свободно дышать, что-то тяжёлое давило на грудь. Неосознанно вышел он на Невский проспект и побрёл в сторону Фонтанки.  Лихачи гнали по Невскому, обгоняя его, крики «поберегись» витали в воздухе и отражались от стен зданий - какофония криков мужиков и клацанья копыт обволакивали прохожих. Он перешёл Аничков мост и кони Клодта, поднятые на дыбы искусным укротителем, тревожно ржали ему вослед.  Ноги сами привели его в Летний сад. Орка упал в листья и горько заплакал, потом долго смотрел на пробегающие в небе облака – как будто табун диких лошадей проносился над ним, тяжесть в груди не отступала, что-то живое внутри его тела хотело вырваться наружу и не могло…

На углу Фонтанки и Пантелеймоновской собралась толпа зевак, заголосили бабы,  свисток околоточного как будто призывал к порядку стихийную толпу. Незримая душа, свободная лёгкая и чистая смотрела на тело мальчика. Он лежал ничком на мостовой, ещё слёзы его не успели просохнуть, а сбившая его лошадь тыкалась мордой в соленое лицо – бледное и спокойное. Лихач невнятно произносил сбивчивые оправдания…

Через несколько дней в мальчика опознали, и отец Маруси написал письмо в деревню, где сообщил Нюре о страшном происшествии, но та так и не сказала ничего Марусе. 

Когда Марусе было 42 года, она стала бабушкой. Нюра пришла посмотреть на правнука, а тот орал и день и ночь, спать никому не давал и покой всем только снился. Вот тогда она и предложила назвать мальчонку Борисом, вспомнив того самого Орку, которого любила Маруся в детстве.  И ещё, когда родилась Марусина внучка, она все время спала и мило улыбалась во сне – вот и назвали её Людмилой. Великий русский поэт  А.С.Пушкин и его  литературные герои Борис и Людмила оказались ни при чём.

Вскоре Нюра умерла, для девочки Люси это было первое потрясение от потери близкого. После ее смерти, Людмиле очень хотелось побывать в Летнем Саду и найти там музу танцев, и она пристала к брату Борьке: поедем, да поедем в Летний Сад погулять! Для чего, не сказала, конечно. По выходным они ездили к бабушке Марусе, теперь она жила в новой квартире на другом конце города.  И вот зимой в одно из воскресений брат и сестра сели на тройку, этот трамвай от кольца  на ул. Савушкина, где они жили, вёз их до другого кольца на ул. Космонавтов, где жила теперь Маруся. Этот удивительный маршрут проходил через весь город, и когда трамвай переехал через Троицкий мост, и  еще не успело оставить их яркое впечатление от панорамы на Стрелку Васильевского острова и на Петропавловскую крепость, как надо было выходить. А через Лебяжью канавку - вот он  - Летний Сад! Правда, был он совсем не летний, а зимний Летний Сад! Красоты необыкновенной - серебро инея золотило низкое утреннее январское солнце, и ветви деревьев излучали мерцающий сливочный свет.

Ну что возьмешь с детей 13 и 10 лет - по льду канавки они перешли прямо в сад, да что канавка, они ходили по льду даже по Невке между полыньями...  Очутившись между деревьями, они вместо знаменитых статуй Летнего Сада, наткнулись на заснеженные ящики. Один только баснописец Крылов невозмутимо сидел в кресле, и замерзшие звери-персонажи резвились вокруг него. Ну как тут найдешь Терпсихору?!  Борька кидался снегом и норовил запихнуть снег сестре за шиворот, она бежала по аллее сада и остановилась у какого-то ящика:

- Я музу танцев хочу найти, давай в щёлочку посмотрим, может это она? - Люся с надеждой взглянула на брата.

- Зачем она тебе? Ящики все одинаковые, как тут увидишь! Я покажу тебе эту музу в ЦПКиО, нам никто её в ящик не запихивает и она сидит с лирой в руках. Красивая!

- Её Терпсихора зовут, должно быть написано на табличке, - и она прижалась к ледяному ящику, пытаясь в щель рассмотреть ну хоть что-нибудь, - И не сидит она, а стоит с лютней в руках.

 Она не увидела ничего, но как-то почувствовала, что подбежала именно к ней. В этом ящике, и правда, находилась та самая Терпсихора.

Только узнала Людмила об этом много, много лет спустя, когда привела весной в сад свою доченьку Юлю. Летний Сад открыли после просушки, ящики были сняты, и муза танца стояла среди нежной воздушной листвы. Гомон птиц  и отголоски городского транспорта создавали какофонию, отдаленно напоминающую индейский клич: уллллоу...улллоу...улллоу...  Все менялась и в природе и в жизни. Они жили уже не в СССР, а снова в России, и не в Ленинграде, а в Санкт-Петербурге, как когда-то жила семья бабушки Нюры - всё вернулось на круги своя. Муза танца как будто была центром событий и, как ни верти, для неё ничего не изменилось! Она стояла на том же месте на пересечении двух дорожек в Летнем Саду, своей лютней она как будто приглашала к танцу, и Юленька закружилась, потом протянула ладони маме и они вдвоем кружились до головокружения, смеялись, разбегались и кружились снова...

После они вышли к Фонтанке…, где-то здесь, на углу  улицы Пестеля (бывшая Понтелеймоновская), и погиб озорной мальчишка Орка... Стало очень грустно... Маруся так никогда и не узнала об этом...

 Прошло 100 лет с начала той истори про двух детей: Марусю и Орку, и в 2014 году  Людмила с дочкой Юлей и внучкой Люсей, пришли в Летний Сад.  Шли они тем же самым путём, которым когда-то бежали сюда Маруся и Орка. Правда, совсем другие лихачи обгоняли их, летя по Невскому проспекту. Но кони Клодта также ржали и вставали на дыбы, сопротивляясь укротителю, также сиял Шереметьевский дворец и сурово смотрел на них Михайловский замок.

Вот и Летний Сад! Но, что это?!  Глухие лабиринты из плотных подстриженных кустов и деревянных шпалер - куда ни кинь взор - зеленая стена!  Гипсовые подделки божественных скульптур нагло сверкали белизной. Недоуменно смотрели друг на друга мать и дочь, вспоминая, как легко и просто «летали» они по любимому саду. Маленькая Люся тыкалась в зелёные ограждения и кроме них не видела ничего:

- Хочу домой, скучно здесь - ты говорила здесь побегать можно!  Говорила, что летать тут можно и даже с богиней танцевать!

Ну, что можно было ей возразить... В Летнем саду летом была зелёная скука. «Зеленые» люди толпились в зеленых коридорах! Все приходили смотреть на Летний Сад после долгой реконструкции. Результат превзошёл все ожидания. От болотной тоски они забыли про Терпсихору и не увидели её. По бесконечному унылому лабиринту добрались до баснописца Крылова и, отдавая должное, подошли поближе. Маленькая Люсенька не оценила черного дедушку со зверями и снова стала проситься домой. Неужели связь прервалась?!

- Не верю! Не верю! Как можно... так...! - твердила Людмила, она была в полном недоумении от увиденного.

Прошло совсем немного времени, в Летнем саду они больше не были… Неужели завершился круг? Поживем…, увидим…