ВОРОН
Время действия: начало ХХ века

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ. ЮЖНЫЕ ВСТРЕЧИ

Монтадо взмахнул посохом, и стайка звонкоголосых колибри полетела над сценой, неся в клювиках миниатюрные цветочки. Миг – и птички остановились в воздухе, а потом разноцветный цветочный дождь, блистая лепестками, полетел вниз, в руки зрителей!
Под размахивания букетиками и шумные аплодисменты вставшего зала маг удалился так же, как и пришел. В своем богато вышитом и украшенном камзоле, в шляпе и плаще, под Nocturne Шопена, он стал медленно подниматься по невидимым ступенькам в полной темноте. Лишь загоревшиеся две хрустальные звезды справа и слева освещали его путь.
В полной тишине, среди летающих аккордов, с замиранием сердца, открыв от изумления ротик, смотрела на шествие мага черноволосая, худенькая девочка лет семи, сидевшая на коленях седоголового мужчины, меланхоличными глазами смотревшего представление. Рядом сидел худощавый черноволосый молодой человек с лихо закрученными усиками, в белой бумажной паре, и серьезными черными глазами наблюдал за происходящим.
- Мама, смотри, он идет по воздуху, он летит! – воскликнула девочка, обращаясь к немолодой круглолицей женщине, сидевшей рядом. Та от волнения выронила кружевной платочек, но тут же забыла об этом.
Чей - то голос сказал позади:
- Ничего особенного! Обыкновенный гипноз!
Ему возразили:
- Да, какой гипноз! Световые эффекты и зеркала – вот и весь секрет!
Молодой длинноносый человек в белой паре укоризненно и строго посмотрел на говорящих. Все его лицо выражало негодование.
- А музыку флейты вы тоже считаете лишь гипнозом? А симфония дождя – это эффект зеркал?
Но ему не ответили, да и маг уже пропал, как не бывало, а оркестр грянул бравурный марш.
После окончания представления ошарашенный народ потянулся к выходу. Зашумели, застучали богатые экипажи. Слышен был многоголосый гул. Зрители с улыбками и смехом обсуждали необычайное представление. Лишь девочка, державшая за руки своих папу и маму, была полна скрытого восторга. Она глядела бусинками темных глаз в ночное южное небо, богатое россыпью алмазных звезд, и о чем-то думала…
Молодой человек в бумажной паре, выйдя из толпы под мигающую иллюминацию, задержался под золотистым фонарем, у афиши необыкновенного цирка, а затем, достав дешевую папиросу, с наслаждением ею затянулся.
Потом быстрыми шагами он направился по брусчатой дороге, обгоняя нарядные группки людей, к полыхавшему магнием ночному морю.
Лишь там, усевшись на камне, он предался размышлениям.

***
Монтадо сидел на берегу и смотрел на бушующее, словно огромное чудовище, громадное мутно-зеленое тело моря. Волнорез мощной крепостной стеной преграждал путь морской стихии.
Среди разбивающихся взмывающих вверх и опадающих фонтаном белопенных брызг виднелся человек. Пловца вертело, возносило вверх, бросало вниз, и Монтадо даже почувствовал тревогу, опасаясь, что храбрец не выплывет.
Но легкое волнение мага и иллюзиониста не прошло даром.
Вскоре волны вынесли на гальку долговязого молодого человека. Тот встал, обессиленный, с дрожащими коленями, но не сдающийся, и пошел, отряхивая голову, среди нефритовых волн и опадающей гальки, к розовому каменистому берегу, где сиротливо дрожала на ветру его бумажная пара.
Даже не глянув на сидящего в кресле мага, он тяжело сел на красные камни, а когда отдышался и немного подсох, стал медленно облачаться в свой костюм.
Обернулся – и встретился глазами с Монтадо. Взгляд молодого человека, с обвисшими от воды усиками, был строг, волосы его слиплись. Он долго бросал обжигающие взгляды на Монтадо, явно собираясь что-то сказать человеку, восседающему на берегу в темном костюме и плаще, да не решался.
И маг решил сам помочь ему:
- Любите рисковать своей жизнью?
- А кому нравится купаться у берега среди грязи и мусора… Уж лучше облачный пейзаж и белые лебеди волн, чем грязный, как молодой трубочист берег… - как-то необычно, по литературному, сказал молодой человек.
Монтадо ничего не ответил, оглядывая с любопытством храброго пловца. Он не очень любил общаться с людьми, но, в данном случае, ему уходить от разговора не хотелось. Этот длинный и худой парень вызывал какое-то любопытство.
И вдруг, впервые за все время, молодой человек, легко улыбнулся и, уже одетый, подошел поближе.
- А я вас узнал. Это вы вчера произвели фурор в цирке.
Монтадо молчал, глядя перед собой.
Молодой человек в белом сразу стал серьезным, закурил, пуская волнистый дымок, с интересом поглядывая на мага, и сел рядом на камень.
- Послушайте, а как у вас это получается? – задал он Монтадо самый ожидаемый вопрос. – Это просто элевация? Или даже левитация?
Маг с интересом посмотрел в его глаза и улыбнулся.
- Нет. Все что вы видели - это ваши представления. Сила мысли. Сила вашего воображения. Я пробуждаю это в людях. Я рассекаю души и вставляю алмаз. Я садовник, который сажает в нивах ваших душ… Смотрите! Вот тень от скалы. Вскоре тень исчезнет, но только мысль равная ей, и ею рожденная начнет жить бессмертно. Это мощная, явленная сила! Творчество божественных сил!
Маг говорил загадочно и непонятно, но молодому человеку ответ явно понравился.
- Вы изумили меня… Вы – удивление этого мира!
Маг даже немного огорчился.
- Удивляю? А солнце не удивляет вас? А эти скалы? А удар волны?
Молодой человек сказал с загоревшимися глазами.
- Конечно удивляет. Море удивляет! ... Я ведь русалок видел! Только что, в воде! А мне твердили, что их нет. А они живут. И в воде, и в воздухе. Да, да! Есть и русалки воздуха! Один мой друг, воздухоплаватель, видел их…
Монтадо в ответ только кивнул головой и развел руками.
- Но ведь вам может быть покорен весь мир! – сказал молодой человек с восторгом.
Маг рассмеялся.
- Мне ли тасовать старую истрепанную колоду, что именуется человечеством? Такая игра не по мне…
- Но зачем же тогда вы выступаете?
- Время от времени слабеет мой дар. Он может пропасть вообще, если не будет энергии десяти тысяч сердец благодарных зрителей.
- Но, кто же вы тогда? Просто артист?
- О, нет, молодой человек, я вовсе не артист (маг рассмеялся). Я мастер иллюзий, утешитель и, временами, устроитель судеб. И мне этой игры вполне достаточно.
- Но ваш полет… Это ведь сновидение! Именно так и должен происходить необыкновенный полет. А не на грубых, неуклюжих аппаратах из железа и бензина…
Маг посмотрел на юношу и вдруг сказал:
- Я не знаю кто вы и какова ваша нынешняя профессия, но вам книги нужно писать, молодой человек! Именно это у вас и будет получаться.
Молодой человек встал, изумленно и строго посмотрел на Монтадо:
- Я знаю. Я пробовал… Что-то пока не очень получается!
- Получится! Получится обязательно! С вашим воображением и особым взглядом на мир через призму волшебного сердца вам будет нелегко, но у вас получится, я вас уверяю. Как вас зовут?
- Степаном. Степан Гриневич.
- Так вот. Сократите свою фамилию до четырех букв и пишите под псевдонимом. Широко и свободно пишите! Никого не слушайте! И у вас получится! И вы будете писать!
Подсохшие волосы Степана Гриневича подхватил ветер, и развивал их в разные стороны. В его упрямых и мечтательных глазах отражались облака и море.

***
Солнечные желтые зайчики купались в нежных изумрудных водах.
Якушев греб широко и сильно, взмахивая лопастями весел, а Одинцов наблюдал, как янтарные капли, переливаясь на свету ртутными бликами, опадали драгоценными камнями в лазурное море.
Он то и дело, снимал шляпу, вытирая платком взмокший лоб, распахивая посильнее белый пиджак светлого летнего костюма, подставлял свое лицо слабеньким струям морского ветра, вдыхал свежий острый воздух.
Несмотря на жару, настроение у Одинцова было чудесное. Он чувствовал радость и упоение жизнью. Жизнь сверкала всеми цветами радуги, и сейчас, Одинцов переживал наиболее яркие и приятные ее световые струи.
Его израненная душа была излечена. В его сердце входило ослепительное изумрудное море, кудрявые облака неба, светло-золотистый песок широко раскинувшегося пляжа, стройные кипарисы, пирамидками возвышавшиеся среди красных черепичных крыш, залитых желтым сиянием солнца.
Его радовала даже Глафира, в своем купальном костюме в бело-красную полоску, облегавшем ее стройное тело. Кокетливо поправив шляпку, она позировала усатому пляжному фотографу, пытавшемуся ее запечатлеть на фоне нарисованного горного пейзажа. Рядом топтался, страдая от жары, в летнем костюме, ее муж Корней Васильков.
Недалеко от купальни, в полосатом костюме, неуверенно топтался длинный Свирипа. Даже здесь, он не хотел расставаться со своим пенсне, то и дело, поправляя его. Он наблюдал за маленькой девочкой в рыжеватых кудряшках – своей дочкой, которая упрямо, вот уже в третий раз поднималась на деревянную вышку для прыжков в море.
А на большой высоте, на самом краю вытянутой в море доски сидел худенький мальчик, с носом, как у галчонка – главная гордость и предмет переживаний Одинцова. Душа мальчика обнимала небо, а ноги не касались грешной земной тверди.
Мальчик сидел на корточках на самом краю и глядел в лазоревое небо. Он грезил полетом…

Продолжение следует.