Город был большой и каждый, идущий по улице, был занят исключительно своими делами и мыслями.
Мокрый черный асфальт отражал, искажая, фонари, витрины магазинов, отблески ярких, мигающих разноцветными огнями реклам. Мелкий холодный дождь моросил, навевая тоску и безнадежность, а порывистый вездесущий ветер не давал покоя, задувая в лицо, за шиворот, в рукава. Люди ежились. Было холодно. Наконец подошел троллейбус.

Она и сама не заметила как оказалась за дверью. В старом поношенном, когда-то бархатном пальто. В таком же стареньком обносившемся платке и с двумястами рублями в кармане… Все. Идти больше некуда. Если даже родные дети отказались от нее. Спорить, доказывать что-то, отстаивать себя, нет больше сил. «Я так устала» - подумалось ей. Единственная горькая слеза скатилась по щеке, да так и затерялась в многочисленных морщинках на лице…
Она шла и шла по улице, под этим бесконечным, унылым дождем. Не чувствуя холода, подставляя непогоде свое старческое лицо. Слез не было, за нее плакал дождь…

Уличная торговля с наступавшей темнотой понемногу затихала. Продавщица, торговавшая на углу мороженым, съежившись, уже подумывала о доме и горячем чае. Покупателей не было и поэтому ей, привыкшей весело переговариваться с подходящими, было холоднее в два раза. Она совсем уже собралась уходить, как к ней подошла худенькая маленькая старушка и поинтересовалась:
- Почем торгуешь, детка?
- Двести рублей, - не очень ласково отозвалась продавщица, - Что спрашиваешь? Ходите, спрашиваете, спрашиваете. Все-равно никогда не покупаете.
Старуха стояла молча. Потом медленно достала из кармана платочек, долго развязывала его, не считая, протянула деньги.
- Дай мне, дочка, одно мороженое.
Та, взяв деньги и поворотясь к свету, тщательно пересчитала полученную сумму, быстро сунула в карман. Протянула бабке пломбир с двумя хрустящими вафельными пластинками, завернутый в сомнительного цвета бумажку. Потом, глядя в след удаляющейся старухе, пробурчала:
- А все стонут, что денег у них нет.

Аккуратно завернув мороженое в тот же самый платок, старуха бережно опустила его в карман своего пальто и побрела вдоль по улице, куда глаза глядят. Ей было приятно думать, что в кармане лежит заветное лакомство, такое любимое с самого детства, что впереди ее ожидает еще хоть немного чего-то хорошего и радостного…
Ноги привели ее на остановку, туда, где было немного светлее, теплее и толпились люди. Не зная зачем, она вошла в троллейбус; долго стояла, пока на одной из остановок не освободилось место в полутемном углу, сразу за кабиной водителя. Потом, отвернувшись от посторонних глаз, медленно достала и развернула свое маленькое сокровище. Откусывая потихоньку беззубым ртом, она все ехала и ехала, и все думала и думала о чем-то, известном только ей одной.
- Конечная, - объявил водитель и последние пассажиры покинули теплый, уютный троллейбус, чтобы встретиться с темнотой и непогодой.
Вышла и она. В руке еще оставалось немного мороженого. Она прошла несколько шагов вперед. Завидев невдалеке скамейку, вдруг почувствовала, как заныли, уставшие за день ноги. Присела и, с сожалением, отправила в рот последний, самый лакомый кусочек.
Теперь не оставалось ничего.
Холод, ветер и дождь уже совсем не докучали ей. Даже обида и боль, тисками сдавившие сердце, понемногу отступили.
- Я очень устала, - прошептала она и прикрыла отяжелевшие веки, сквозь ресницы разглядывая дрожащие лучики далеких огней. Как в детстве…

К утру подморозило. Лужи покрылись корочкой льда. А потом пошел первый пушистый снег, украшая землю и эту старушку в старом замусоленном, когда-то бархатном пальто, постепенно превращая его из черного в белое и нарядное.
Она все сидела и сидела. Она просто очень устала…

1990г.