«Если Господь не созиждет дома,
напрасно трудятся строящие»
(Псалтырь, 126:1)

***
Вой сирены, вначале едва уловимый, от шага к шагу становился все раскатистее, свирепее. Не успел я свернуть за ближайший угол, как рядом с тротуаром, пропыхтев тормозами, остановился пожарный «ЗиЛ». Сирена смолкла, а из полуоткрытого окошка машины меня окликнули.
- Ново-Луговая - это следующий перекресток?
- Да, а вам какой номер нужен? – эту улицу я знал хорошо.
- Восемнадцать.
- На перекрестке сворачивайте направо, от него еще метров двести, - последнее слово утонуло в реве внезапно ожившей сирены.
Машина дернулась и покатила вперед. И только когда она исчезла из виду, меня осенило: «Это же Дом!».

До злополучного места я добрался быстро. Дом полыхал. Пламя вырывалось из окон, ярко-красными языками жадно облизывая края серой шиферной крыши. Невероятно - прямо на глазах погибал мой давний заклятый обидчик. Зловещий и в то же время притягательный. Уносящий с собой неразрешимую загадку, и заодно накопленную за долгие годы жуткую коллекцию…

Наше знакомство состоялось незадолго до моего седьмого дня рождения. Родители привезли нас с сестрой к бабушке в небольшой городок. Дом был куплен ею не так давно. Стоял он посреди тихой улочки, густо обсаженной фруктовыми деревьями.
Улочка пересекала русло мелкого ручья, когда-то по словам старожилов строптивого, а теперь потерявшего былую прыть и безжалостно втиснутого в широкую бетонную трубу. Островки камыша, теснящиеся по соседству с трубой, напоминали о тех временах, когда здесь единственным и полновластным хозяином был ветер.

Нынче все вокруг заполонили бескрайние огороды, дома и нескончаемые заборы. С первого взгляда дом не выделялся среди множества своих собратьев располагавшихся по соседству.Сложенный из саманных кирпичей, обшитый крашеными досками, с двускатной крышей, на высоком бетонном фундаменте он казался основательным и даже уютным. Но это было обманчивое впечатление. Неприметно, своими многочисленными глазами – окнами дом, словно живое существо, исподволь разглядывал вас, изучал, всматривался.

Находясь внутри дома, меня не раз охватывало тревожное ощущение, словно кто-то пристально смотрит в спину. Маленькие дети более восприимчивы к тонким проявлениям окружающего мира, и что взрослому покажется пустяком, для ребенка становится большим событием, почти откровением.

Буквально с первых дней пребывания у бабушки, я твердо усвоил для себя – в этом доме что-то не так. Дом скрывает кого-то, прячет. Только вот где он, этот таинственный «кто-то» затаился, было непонятно. Сначала я осторожно, словно боясь вспугнуть «его», осмотрел закоулки и потаенные уголки всех трех комнат. С трудом унимая бешено колотящееся сердце, заглянул за два больших старинных шкафа, залез под диван и кровати. Никого. На занавешенной печной полке и за сундуком никто не прятался.

В сарае, привалившемся к задней стенке дома, все свободное пространство занимали дрова и расположенный у стены стеллаж для хозяйственной утвари и инструментов. Сарай поделился со мной густым запахом прелой древесины и старинной монетой, валявшейся в ящике с гвоздями. Разочарованный, я стал присматриваться к чердаку.

В один из дней, я вскарабкался по лестнице и приоткрыл дверцу ведущую в запотолочный мир. Следом за мной туда проник и солнечный свет. Пропитанное пылью помещение подарило мне разорванный желтый абажур и лежавшую под ним картонку.
На ней было нарисовано лицо без шеи и волос, c закрытыми глазами. Эта странная маска не произвела на меня никакого впечатления. Зато бабушка увидев ее вздрогнула, переменилась в лице и спроcила: «Это еще откуда?» Выслушав ответ, покачала головой, после чего, совсем уж неожиданно для меня, а дело происходило на маленькой кухоньке, расположенной обособленно от дома, вытащила из нутра газовой плиты противень и бросила на него картонку.
Я затих и с любопытством наблюдал за происходящим. Бабушка заметно нервничая несколько раз чиркнула спичкой по коробке. Сломала ее. Вытащила еще одну, снова сломала. Наконец подожгла картонку. Пламя неохотно охватывало рисунок.
В одно мгновение, мне не могло показаться – когда огонь подступил к закрытым глазам, они медленно распахнулись, всего лишь на миг и сомкнулись заново. Заметила ли это бабушка? Не знаю. Но меня это тогда совсем не удивило – я не раз видел картинки с переливающимися изображениями: подмигивающим волком из знаменитого мультфильма, или махающим рукой Карлсоном.

Одним словом, поиски таинственного «кого-то» не привели ни к чему. Откуда мне было знать, что не стоит искать ловца, который сам давно приглядывает за тобой, ожидая лишь удобного случая, чтобы застать врасплох. Возможно даже, – своей детской игрой, своим неуемным любопытством, я окончательно разбудил некую сущность, являвшуюся частью дома. Случайно, по детской опрометчивости нажал страшный спусковой крючок последующих событий. Впрочем - это всего лишь предположение.

Спустя какое-то время, после посещения чердака, я заболел. Еще не закончилось лето, стояли погожие теплые дни, а мне приходилось проводить их в кровати, мучаясь от скуки и одиночества. Бабушка весь день хлопотала на кухне, огороде или в саду, изредка заглядывая ко мне.
Измерив температуру, она давала питье и лекарства, а затем удалялась по своим многочисленным делам. Сестре, которая была старше меня на несколько лет, быстро наскучило сидеть со мной.

На долгие часы, я оставался наедине с домом. Слушал шелест маятника, бой часов. Разглядывал мебель и тихо грустил. Читать я еще не научился, единственную детскую книжку с рисунками затер до дыр, а в книжках стоящих в шкафу, картинок не было.
Зато на плюшевом коврике, висевшем на смежной стене над диваном, разворачивалась трогательная сцена из жизни дикой природы. У самого края озера, в зарослях камышей большой волк, оскалив пасть, провожал взглядом уносящегося по берегу олененка. Широкая протока не позволила серому разбойнику, заполучить вожделенную добычу. Перепрыгнуть через водный поток он не смог, а лезть в воду явно не желал.

Я рассматривал коврик, наверное уже в сто первый раз, в душе радуясь оплошности хищника и даже в порыве переживаний показывал ему язык. Фантазии переносили меня в сердцевину драматичного поединка за выживание, заставляя испытывать глубинный ужас, ведь окажись я там, в камышовых дебрях, в отличие от олененка, шансов уцелеть, не было ровным счетом никаких. Но мне повезло оказаться по сю сторону действа, в абсолютной безопасности.
Так мне хотелось думать. А дальше… Глаза волка ожили. Опешив от неожиданности, я моргнул, стараясь прогнать наваждение. Жуткое явление на стене продолжалось - в самом деле, они стали настоящими!
Цепкий кошмар, оттолкнувшись от стены молниеносно навалился на меня поверх одеяла. Хлопнула входная дверь и донесшиеся в комнату тяжелые бабушкины шаги, вернули все на круги своя.
«Ты чего трясешься? Знобит?» - участливо поинтересовалась прародительница, но ответ застрял в горле, свинцовым комком…

Той же ночью во сне, волк щерился обнажая крупные клыки и вместе с рыком выдавливал слова. Фраза впечаталась мне в память накрепко.
«Глупый! Это не моя добыча, а «его»! И вы тоже!» - хрипел хищник. Следом за этим, я успел заметить, как к олененку из воды метнулось нечто темное, и резкий, жалобный вопль ударил мне в уши. Я пробудился в холодном поту. C этого времени, страх перед «этим» неизвестным, прочно занял укромное место в моей душе.

Спустя, наверное, пару дней, бабушкины заботы о моем здоровье дали долгожданный результат: температура пришла в норму и я с радостью перебрался с кровати на пол. Где на ворсистом ковре мог вволю повозиться со своими немногочисленными игрушками. Иногда я с опаской все-же бросал взгляд на стену.
Вылинявший от солнца волк истуканом торчал посреди вышитых желтыми нитками камышей – все было тихо.

В комнату сквозь ветви дерева пробивалось солнце, очерчивая на белоснежном подоконнике и желтых половицах непроницаемые контуры листвы. Одна из веток давала настолько длинную тень, что она дотягивалась до пластмассового солдатика стоящего на посту у края ковра. Этот часовой находился в передовом дозоре, и должен был в случае приближения врага подать сигнал. Тогда ему на помощь поспешили бы железный танк и десяток красных кавалеристов, в буденновских шлемах.
Со своей карманной армией я наловчился бесстрашно громить воображаемых недругов. Рубили пластмассовые сабли, строчил оловянный пулеметчик, танк сердито ухал своей железной пушкой. Чтобы не бояться подвоха с тыла, я поставил на диване, рядом с настенным ковриком еще одного часового. Волку я не доверял.

Теперь, когда за спиной разместился недремлющий караульный я снова присел на пол. Странно: тот самый часовой на краю ковра лежал плашмя. Потянувшись к солдатику, я только теперь заметил, как тень от ветки медленно ползет в мою сторону. Сантиметр за сантиметром она все ближе подтягивалась к моим коленям. Очертания ее стали похожи на когтистую лапку с шевелящимися пальцами.
Черная лапка скользнула под брюхом пластмассовой лошади и оказалась рядом с моей ногой. Я словно ужаленный подскочил и отпрянул к выходу. Дверь в комнату была прикрыта - от сквозняка. Я навалился на нее всем телом, но она не поддалась. Еще раз! Тщетно. Ее будто удерживали с противоположной стороны. А между тем черная лапка змеей заструилась к кончикам моих пальцев.

Чувство самосохранения отбросило меня в сторону к подоконнику, я вскарабкался на него и схватив в руки цветочный горшок, не раздумывая запустил вниз. Вместе с разлетевшимися черепками и комьями земли, исчезла кошмарная тень.

Крепко мне тогда досталось: бабушка не хотела слушать в оправдание «всякие глупости и чепуху». Однако мой перепуганный вид несколько озадачил ее. Оставаться в доме один я наотрез отказывался. Чтобы как-то занять меня, она посоветовала пригласить в гости кого-нибудь из соседских мальчишек.

Через два дома проживал мой ровесник Ромка. Его я и позвал составить мне компанию. Сначала мы играли в «войнушку» во дворе, а потом Ромка из любопытства попросил показать солдатиков, и не чинясь без приглашения открыв дверь вошел в дом. Я нехотя отправился за ним. Мой новый товарищ, увидев коробку с игрушками, по-свойски опрокинул ее на ковер, засмеялся и предложил, поделив имеющихся бойцов, устроить сражение.
Едва мы построили свои армии, как бабушка позвала меня на кухню. Я оставил Ромку, увлеченно катающего по полу танк, в комнате и пулей умчался к бабусе. Та вручила мне тарелку с пышущими жаром пирожками и отправила восвояси. Я отсутствовал в доме не больше пары минут. Но перемена, произошедшая за это время с моим компаньоном, была разительной: он сидел тихо на диване, крепко обняв коленки и уставившись в стену остекленевшим взглядом.

«Ромка!» - перепугавшись закричал я. Ромка вздрогнул, соскочил с дивана и подозрительно оглядываясь засеменил к выходу. Уже выскочив из дома, он повернулся ко мне и шепотом сообщил: «Давай я тебе котенка принесу». При этом Ромка боязливо заглядывал через мое плечо. Я согласился, и спустя короткое время, стал хозяином серо-полосатого зверька.

Котенок обошел все комнаты, познакомился с печкой и мебелью, а потом облюбовал себе местечко на ковре. Внезапно, он весь подобрался, поджал уши и зашипел, как-будто что-то увидел в углу. Правда как я ни силился, ничего там не разглядел, но котенок не переставал шипеть и выгибать спину. Он задирал головенку: словно этот «невидимый» был высокого роста. Не дожидаясь развязки, я схватил зверька в охапку и выбежал из дома.

Конечно, благодаря своему необыкновенному зрению котенок мог стать «глазами», от которых не ускользнуло бы ничто и никто. Но эти глаза нужно было бдительно оберегать. И тут я сплоховал, не уследил за своим питомцем. Оставил на попечение вечно занятой бабки, а сам полдня пробегал на улице с пацанами. Вечером, у калитки меня встретила зареванная сестра и насупленная бабушка.
«Нету, Тишки, не ищи!» - зло закричала сестра, прилепила к лицу ладони и затряслась всем телом. У меня екнуло в груди, я взглянул на бабушку. Та грустно покачала головой.
- Ножки у комода подломились, так его бедолагу и придавило.
- Там крови натекло! – сквозь всхлипывания выдавила сестра.
Страх перед домом на мгновение прошел, и я, охваченный нахлынувшим негодованием, подскочил к стене, забарабанил кулачками по доскам.
«Проклятый дом! Верни Тишку!» - кричал я так, будто сейчас могло произойти чудо.
«Верни Тишку! Проклятый дом! Ненавижу тебя!» - не унимался я.

И дом услышал мои стенания.

Ночью мы с сестрой подскочили почти одновременно. На диване страшно завывая, металась бабушка. «А-а-а-а!» - каким-то необычным грудным голосом выводила она. Было жутко и главное непонятно, что же происходит. В темноте казалось, что она кого-то пытается сбросить с себя. Сестра зажгла свет.
И тотчас же бабушка приподнялась, моргая сонными глазами.
- Напугала вас? Дурной сон приснился. Душно у нас в комнате, - она пыталась улыбаться, но улыбка была вымученной. Я заметил у нее на шее свежую царапину.
- Кто тебя, ба? – участливо, пытаясь справиться со страхом, поинтересовался я. Бабушка махнула рукой, мол ерунда, и велела нам укладываться. Но сон долго не шел.

На следующий день, «по большому секрету», сестра сообщила мне «кто приходил» ночью к бабуле. Это оказалась большая черная кошка, пытавшаяся вцепиться в горло. Лучше бы мне ничего не говорили! Наплевав на обещание хранить тайну, я отправился к прародительнице.
Страх за нее, подкреплялся недавними происшествиями. Я уговаривал бабушку бросить дом, уехать. В конце-концов она рассмеялась, погладила меня по голове, а на следующий день отвела к доктору. Тот долго заглядывал мне в глаза. Водил перед носом блестящим молоточком, стучал им же по коленям. После, задавал вопросы. Что меня пугает? Какие сказки мне читают? Я отвечал уклончиво: мол боюсь оставаться один в доме. Сказки мне читают разные: про бабу-ягу, леших и домовых.
Доктор, внимательно выслушав, покивал головой: «Так я и думал!» Потом несколько раз повторив: «Хо-ро-шо. Хо-ро-шо. Хорошо», вызвал в кабинет бабушку.
Следуя предписаниям врача, мне пришлось сменить обстановку: в нескольких часах езды от городка, на берегу моря проживала бабушкина двоюродная сестра, у нее я и разместился на несколько месяцев.

Неприятные воспоминания постепенно блекли и обсыпались, обдуваемые свежим морским ветром, набегающие на берег волны успокаивали и врачевали душевные ранки. К приезду бабушки я почти позабыл давешние кошмары. К тому же она сообщила мне чудесную новость: родители должны были приехать со дня на день. В городке им давали квартиру. От радости у меня кружилась голова.

Кружилась, пока мы не добрались до дома. Тот от самой калитки недобро впился в меня своими окнами-глазами.
- Чего ты растерялся? – бабушка подтолкнула меня к двери.
- А где Светка? – спросил я, нехотя перешагивая через порог.
Как оказалось, сестра угодила в больницу с аппендицитом. Огорченный, я без аппетита поужинал, потом немного поиграл, после чего бабуля уложила меня в маленькой комнате, почитав на сон грядущий сказку. Под размеренный бабушкин бубнеж я медленно сполз в дрему.

«Бом! Бом! Бом!» - много раз раскатисто пробили часы в большой комнате, сдернув с меня лоскутное одеяльце сна. Было темно и тихо. Тишина была гнетущей, вязкой, внутри нее начинало вызревать непонятное, пугающее…

- Бабушка! – осторожно позвал я. Никакого ответа. Глубоко вдохнув для храбрости, я слез с кровати и на цыпочках, обходя печку, подкрался к большой комнате. Прислушался затаив дыхание. Тихо.
- Ба! – и снова ни звука.
Выключатель высоко, не дотянуться, потому я неспешно подобрался к дивану. Бабушки не было в комнате. Ее не было и в доме. Еще мечущейся пичугой, билась в голове спасительная мысль, что она де просто вышла и сейчас же вернется. Уповая на это я бросился к дверям и с разбега впечатался в них. Дверь в коридор была заперта. И запереть ее можно было только на ключ.

От осознания своего положения, на глаза навернулись слезы, и, я, пожалуй, дал бы им волю, но скрип в большой комнате заставил меня собраться и обратиться в слух. Вот заскрипела половица, вот опять, и еще.
Сердце, ранее колотившееся в груди, маленьким докторским молоточком, забухало огромной кувалдой. Я метнулся к кровати и мгновенно заскочил под одеяло, оставив небольшое отверстие, через которое можно было слушать подозрительные звуки. Звуки? Теперь из комнаты отчетливо донеслись шаги. Босые ноги зашлепали по половицам возле печки. Они приближались. Я плотно запахнулся одеялом и оцепенел.
Шаги затихли у моей кровати. Волосы на голове встали дыбом и сердце остановилось. Стоило мне сбросить одеяло и я увидел бы «его». Но руки одеревенели и лишь в голове стыла мысль: «Не смотри! Нельзя!». Сколько так я пролежал тогда – не знаю. Может миг, а может и час.

Чудовищное напряжение, закончилось забытьем.

Утром меня долго тормошили приехавшие родители. Бабушка, как оказалось, дежурившая ночью у сестры в больнице, вернулась одновременно с ними. Я не мог улыбаться и говорить. Слезы, нескончаемым соленым потоком текли по щекам, а руки плетками висели вдоль тела, и поднять их не было никаких сил. Ужас истощил меня, обескровил и сплющил, словно маленького резинового лягушонка.
Никогда больше я не оставался ночевать у бабушки. А если и приходил в гости, то ненадолго.

Шли годы. Мерзостная кошка, являвшаяся прародительнице во снах и терзавшая ее, наконец, приобрела свои зримые черты, обернувшись неизлечимой болезнью. Бабушка «сгорела» за пару недель. Я в это время был в спортивном лагере, совершенно не подозревая о происходящем. А когда приехал домой, все уже было кончено. Как видно, дом не только питался страхами, но и потянулся за чем-то более важным – жизнью.

После ухода бабушки, дом простоял несколько лет пустым. Я успел отслужить в армии, прежде чем родители наконец продали его. Приобрел его для своей престарелой матери какой-то залетный нефтяник с Крайнего Севера. Обустроив мамашу, он вскоре уехал к себе.

А еще через некоторое время в центре городка я случайно повстречал Ромку, по-прежнему проживавшего рядом с бывшим бабушкиным домом. Сначала мы поговорили о работе, потом о политике, потом… разговор соскользнул к теме, которая занимала нас обоих.
- Ты знаешь, - Ромка понизил голос, как будто нас могли подслушать и продолжил:
- У нас там несколько дней назад темная история произошла.
Он помолчал, нахмурился, встретился со мной взглядом, вытащил из кармана пачку сигарет, закурил.
- Никифоровна, ну та, которая дом у вас купила, она того, представилась.
- Ну, что-же, возраст уже преклонный, - ответил я, а неприятный озноб между-тем пополз скользким ужом вдоль спины.
- Тут не в возрасте дело, - веско произнес Ромка.
- А в чем? – с напускным равнодушием процедил я.
- Хм, говорю же тебе, темная история, - он что-то поискал глазами,
- Пойдем присядем. Мы уселись на скамейке, рядом с парком и Ромка, прикурив новую сигарету, начал сбивчиво мне объяснять.
- Никифоровне, я еще при ее переезде помогал, перетащить вещи, ну и так, по мелочи. Бабка она общительная…была. Я ей сказал, что если надо будет, чем смогу помогу, пусть не стесняется. Она отнекивалась, дескать, что ты, не надо, как-нибудь сама. Как-то иду мимо ее дома, она у калитки, лицо испуганное. Ром, говорит, пожалуйста, приколоти в кухне несколько гвоздей для полки. Зашел. Приколотил, полку подвесил. Засобирался домой. Она мне чаю наливает, вижу, не хочет, чтобы я уходил. Посидел еще чуток.

Ромка выбросил окурок, поскреб пальцем облупившуюся скамеечную доску.

- Она помялась, значит и спрашивает, а кто раньше в этом доме жил? Ну, я сказал, что тоже пенсионерка, а потом в доме не жил никто. Она давай качать головой, что плохо это, когда в доме очень долго не живут. И снова осторожно выспрашивает, а не рассказывала ли хозяйка чего-нибудь необычного. Я ей говорю: нет, не рассказывала, дом как дом.

Тут Ромка, конечно же, очень сильно лукавил.
- Страшный дом, говорит она мне, боюсь в нем спать. Которую ночь стелю себе в кухне, хотя в ней холодно и неудобно. Я спросил, чего в нем страшного? Она не ответила сразу. Начала говорить, что уедет на днях к сыну, телеграмму ему отправила. Уже у калитки сообщила мне, что по ночам, когда она оставалась в доме, кто-то подкрадывался к ней в темноте. Резко оборвала разговор и пошла в кухню. Так вот мы и распрощались…навсегда.
- А дальше?
- А дальше, мне соседка поутру давай сообщать, что у Никифоровны ночью в доме, раздавались жуткие крики. Я вместе с ней прошел во двор. Несколько раз громко позвал Никифоровну. Без ответа. Подергал дверь. Заперта. Подошел к окну, вроде никого, присмотрелся…ноги торчат из под кровати. Постучал в стекло. Бесполезно. Ну, тут соседка уже побежала милицию и скорую вызывать…
Ромка посопел, вытащил очередную сигарету. Долго провожал взглядом случайного прохожего.

- Приехали, значит. Дверь сломали. Эти на скорой, шустрые, зашли вместе с опером, пробыли там минут двадцать, вытащили Никифоровну на носилках вперед ногами. Умотали. А опер, въедливый, оказался, давай расспрашивать, что да как? В общем, на работу я в этот день, не пошел. Протокол подписал, и на тысячу вопросов ответил. Были у нее недоброжелатели? Может, не ладила с кем-нибудь? Где живут ее родственники? Держала ли в доме кошку?
При этих словах, спазм внезапно стиснул мне горло.
Я повернулся к Ромке всем телом:
- Держала ли в доме кошку?

Ромка кивнул головой.
- Я об этом же спросил опера, а он сказал, что у нее одна нога в здоровенных царапинах, как-будто крупная кошка когтями вцепилась. Ну, тут я припомнил про себя вечерний разговор с Никифоровной, но сообщать о нем не стал. Бегай потом, к ним в отдел, объясняй, что, да почему. А я и сам ни хрена в этом не понимаю. Ни хре-на! – по слогам произнес он последнее слово, сжал пальцы в кулак и крепко припечатал им по скамейке.

Мы долго молчали, пока Ромка снова не заговорил.
- Кто ее так напугал, что бабка не только залезла под кровать, но и померла от страха? У меня знакомая в больнице, так вот она сказала, что старушку вскрывали, у нее разрыв какой-то аорты, ну в самом сердце значит. Опять же нога когтями исполосована. Я что-то не припоминаю, чтобы у нее была кошка. Может приблудная?

Я промолчал, потому-что догадывался, откуда «приблудилась» эта тварь…
- Слушай, что-то муторно мне на душе, давай хоть бабку помянем, посиди пока тут, - c этими словами Ромка встал и быстрым шагам отправился в сторону ближайших магазинов.
Он вернулся с бутылкой портвейна, граненым стаканом и кульком конфет. Портвейн был дрянным, зато избавил меня от притаившегося за пазухой застарелого, разворошенного беседой страха. Стало ощутимо легче, тиски сжимавшие горло разжали свою стальную хватку.

Сколько же лет я проносил с собой тот незабываемый ужас, испытанный осенней ночью?
И даже повзрослев и запрятав кошмар в самый дальний, потаенный чулан своей души, заперев его на мощные засовы, я не смог до конца избавиться от напоминания о его существовании.
Страх разносил в щепки двери своей темницы и врывался в сон. Я снова оказывался в большой комнате дома. Часы били полночь. И нечто начинало преследовать меня. Сами собой захлопывались двери, я пытался их открыть, не смея посмотреть назад, бросался на них всем телом, распахивал, выскакивал на крыльцо и пытался бежать, но ноги подкашивались, и тогда я полз в сторону спасительной калитки, ломая ногти о тротуарные плитки и воя от ужаса…


- На вот, жахни еще, - Ромка набулькал в стакан портвейна и легонько подтолкнул меня в плечо.
- Прикинь вот, вчера поздно возвращаюсь c работы, иду мимо этого дома, вокруг тихо. Слышу, плач как-будто. Остановился. Точно плач. Детский. Прислушался, из дома доносится. Думаю, что за ерунда? Родственник этой Никифоровны, царство ей небесное, после похорон, дом на замок запер. Кто туда войдет? А плач, не поверишь, продолжается. Жалобный такой, пронзительный. Я постоял, покурил. Ну и плач постепенно затих…

Он посмотрел на бутылку и вылил остатки содержимого в стакан, стиснул в руке, покачал головой.
- Бабка моя покойная, помню давно рассказывала матери историю занятную, а я крутился рядышком, делал вид что играю, а сам подслушивал. На месте дома вашего…ну ладно Никифоровны, пустырь был, вокруг деревья, а здесь ничего. Никто не строился на этом месте. Многие приценивались к нему, но никто так и не решился на нем обосноваться. Потом после войны уже, я не помню всех подробностей, кто-то все-таки решил возвести дом. Стали строить. Как-то проходила мимо старушка, она была малость того, с приветом, жила в полуразвалившейся хибарке, но безобидная, сама с собой разговаривала, предсказывать могла. Так вот, посмотрела она, как крышу на доме стелют и вдруг бесноваться начала, кричать. Вроде того, что нельзя здесь дом строить, душно ему будет, запрете его, плохо станет. Никто ничего не понял, старуху прогнали. А она потом частенько у дома задерживалась. Стояла, качалась и горько плакала…

Ромка прервался, хлебнул портвейна.
- А что, ты сам ничего в этом доме не замечал?
Я пожал плечами.
- Неприятное место.
- Уж куда неприятнее, - пробурчал он, опорожнил стакан и поднялся со скамейки. Смеркалось. Разговор угас.
- Пойду я, - Ромка протянул мне руку, и тут у меня с языка неожиданно слетел вопрос.
- Ром, помнишь ты ко мне первый раз в гости пришел? Я оставил тебя в комнате, вернулся, а ты какой-то нахлобученный сидел, что ты там увидел?
Товарищ мой прищурился, помотал отрицательно головой.
-Не увидел, а услышал…
Он повернулся и больше не сказав ни слова зашагал вдоль парка.

Воспоминания схлынули, и надсадный гул пожарной помпы втащил меня обратно, в настоящее…

Пламя взметнулось над крышей, раскачиваясь из стороны в сторону, похожее на джинна, вырвавшегося из лампы. Джинн беспощадно расправлялся с постройкой: с гулким треском лопался шифер, разлетаясь множеством кусочков по двору и улице, друг за дружкой, как по команде, обваливались горящие ставни и водосточные желоба, осыпались облицовочные доски, обнажая темно-коричневую кладку стен.
Наконец наступил кульминационный момент, стропила крыши просели вместе с прогоревшими перекрытиями и потолком. Дом агонизировал и вместе с его кончиной, я постепенно начинал испытывать глубокое облегчение. В голове возникла простая и ясная мысль - что вот здесь и сейчас восстанавливается нарушенный ранее порядок вещей.

Объяснить почему так, я наверное бы не смог. Да в этом и не было никакой необходимости. Теперь меня неудержимо тянуло пройти вдоль улицы к ручью, который какой уже год подряд толкался в недрах здоровенных бетонных труб, прорезающих поперек тихую улочку.
Именно здесь, находился ответ, на давно занимавший меня вопрос.

Ответ я получил, внимательно прислушиваясь к недовольному, еле слышному журчанию потока.
«Он», невольно стал заложником дома. Как и бегущий под ногами ручей, оказался стиснут границами, запечатан и скручен.


«…Душно ему будет, запрете его, плохо станет…» - разве это важно, когда речь идет о наших насущных, сиюминутных интересах? А чем же тогда были жуткие проявления этого «нечто»? В них определенно присутствовала некая «последовательность» и может быть даже логика.
«Он» мстил своим «тюремщикам». Воспроизводил условия, в которых находился сам, пугал, загонял в угол, ожидал реакции. Наконец пресытился…

Я постоял еще немного и неспешно побрел вдоль нескончаемых заборов.

Часы пробили полночь. И я в который раз стоял посреди большой комнаты. Разворачивался и бежал к выходу. Дверей больше не было, я выскакивал на крыльцо и пытался бежать, но ноги отказывали мне. И тогда преодолев себя, я впервые оборачивался назад. Дома не было. Был небольшой пустырь и больше ничего. Вдали поднимался диск солнца.

Санкт-Петербург, декабрь 2015г.