Старый дом

А. и Р. Дешабо


I часть

1.

Природа хранит бесконечное количество тайн. И человек открывая одну за другой, словно по ступенькам поднимается к истине. А когда восклицают - стены слышат или говорят! Мне видится голографический аппарат, снимающий молекулу за молекулой камня - очевидца, на котором записано все, и день и ночь, и весны ушедшие вдаль веков, чья - то блуждающая любовь, чья - то грусть невысказанной мысли, и одиночество, и скотская похоть, и жизнь сама, с ее мириадами углов и оттенков, текущая во мглу первозданной тиши. Но нет такого еще аппарата и человек, как и тысячу лет назад берет зубило подходит к громадной глыбе, что бы высечь истину. Истина получается неуклюжей, примитивной, набитая изнутри субъективизмом, даже если вместо зубила и камня использована ручка и бумага. Да и какая разница, если мысль легка и нематериальна, а язык тяжел, груб и воплощен в материи, раздражая мысль своей неповоротливостью и рождается от их содружества хилое дитя, которое ушло от языка, но не приблизилось к мысли.
О, если б камни могли говорить! Семь поколений выросло в стенах дома Љ 100 по улице Провиантской. Семь поколений рождались, любили, страдали, надеялись и уходили, что бы никогда не вернуться под их защиту. Им было бы что рассказать, даже если одно мгновение, выхваченное тусклым лучом языка... одно мгновенье...

Шесть часов утра. Тишина. Дом погружен в сладкий утренний сон. Этот сон сладок тем, что в это время в подсознании человека борются две силы - разума и желания. Разум утверждает, что уже пора вставать, но желание ему возражает, - еще одну минуту, это так хорошо и приятно, одну маленькую минуточку.
Но разум неподкупен, он требует, бунтует и человек подчиняется ему.
В четверть седьмого хлопают двери, слышится кашель, кто - то громко фыркает, хлещет из крана сильная струя воды. Лучи яркого летнего солнца врываются в комнату сквозь тюлевые занавески и весело скачут по стене.
Наталья Самсоновна, лежа в кровати, подтягивается, зевает, прикрывая ладошкой рот и поворачиваясь к мужу, говорит тихим, еще не окрепшим ото сна голосом:
- Левушка, мне приснился такой чудесный сон, будто мы с тобой в ластах плаваем в акватории Черного моря.
Наталья Самсоновна женщина неглупая, но считает, что ласты одевают для того, что бы не утонуть.
- Вокруг нас так красиво - продолжает она - разноцветные рыбы, водоросли и морские звезды; крупные, красные, голубые, прямо царство подводное.
Наталья Самсоновна видит сны всегда многоплановые, цветные, объемные, в трехмерном измерении, обязательно многосерийные с остросюжетной канвой, в которых главная роль молодой и красивой героине принадлежит только ей.
- Потом мы разговаривали с дельфинами, и они нас понимали. Ах, это было мило, я таких прекрасных снов давно не видела.
Левушка или Лев Иванович Полушкин, мужчина пятидесяти восьми лет, крупного телосложения, с красным загорелым лицом невнятно бормочет:
- А рыбки ты не наловила? Хорошо бы свежей к завтраку.
- Что ты, Левушка, вечно у тебя меркантильные замашки.
Лев Иванович поднимается, кряхтит, ловит ногами стоптанные домашние туфли и как есть в белых, больших по колена трусах, делает три приседания. Скрипят суставы, словно ржавые петли, которые уже много лет никто не смазывал. Сделав нехитрый ритуал утренней зарядки, Лев Иванович одевает пижаму, перебрасывает через плечо махровое полотенце и отправляется на кухню. Он терпеливо дожидается пока кончит умываться их сосед, пьяница и дебошир со странной фамилией Почекаус.
Потом над старенькой, потемневшей от времени раковиной, хлещет он в лицо холодной водой, сгоняя остатки сна. В комнату возвращается бодрым и подтянутым. Лев Иванович на цыпочках подходит к отгороженной тяжелыми портьерами спаленке и делает вид будто стучит:
- Викочка, пора вставать! Солнышко уже встало.
- Папочка, я только две минутки - говорит она капризным голосом, надувая свои пухлые губки.
- Вот я тебя сейчас... - он входит в девичью светелку и прикладывает большие холодные руки к ее теплой шее.
Она натягивает на голову одеяло и хохочет:
- Ну, папочка, перестань, я встаю уже.
К завтраку Наталья Самсоновна подает кофе. Она нарезает бутерброды с тонкими ломтиками сыра, достает розетки и раскладывает по чайной ложке черной икры.
- Ах, - вздыхает она - кончается икорка, когда нам теперь придется побывать в Астрахани. Как жаль, что прошло такое чудесное время. У нас с Левушкой была такая роскошная каюта, с холодной и теплой водой. Кормили нас хорошо, только мне некоторые блюда не нравились. И еще, понимаешь, Викочка, там так было мало интеллигентных людей, что не с кем было поговорить об умных вещах. Правда, потом мы познакомились с Маргаритой Павловной, женщиной вполне культурной. Она работает преподавателем в средней школе. Как-то мы с Левушкой ходили к ней в гости, и она нас приглашала еще. У нее такая чудесная магнитная мыльница, ты даже не представляешь какая она удобная. Нам тоже нужно обязательно купить такую.
- Хорошо, хорошо, мамочка - говорит Вика - завтра суббота и мы пойдем покупать.
- Я слышала они есть в магазине "1000 мелочей" или в хозтоварах на Провиантской - продолжает Наталья Самсоновна, прихлебывая кофе маленькими глотками.
Лев Иванович молча и сосредоточено жует, изредка вставляя в разговорную кайму свое слово.
Речь за завтраком в основном ведется по поводу приготовления блюд, с оценкой: съедобно, не съедобно. Причем первое Наталья Самсоновна принимает как похвалу, она краснеет и не без кокетства начинает подробно объяснять как приготовить это блюдо, что нужно положить и когда.
Из - за стола они встают все вместе. На работу первым уходит Левушка, он чмокает в щечку Наталью Самсоновну, потом Викочку и, сказав традиционное, - пока, до вечера, - осторожно прикрывает за собой дверь. За ним выпархивает Викочка. Тук - тук, стучат ее каблучки по асфальту, она спешит на маршрутное такси, пожалуй, единственный вид транспорта в городе, на котором при посадке соблюдают очередь.
Наталья Самсоновна покидает квартиру последней. Она проверяет погашен ли свет, выключен на кухне газ и только после этого, важно и с достоинством, как и подобает женщине, которая уже давно пережила бальзаковский возраст, выходит на улицу.
На работу Лев Иванович ездил на троллейбусе. На остановке он умело работая локтями пробирался вперед и, когда подходил вагон, его потоком втягивало внутрь без особых усилий и потерь, не считая оторванной пуговицы.
В салоне троллейбуса люди все время передвигались и переругивались. Женщины имели большие сумки с острыми и твердыми углами. Они больно били по ногам и Лев Иванович морщась, сожалел, что из моды так давно вышли элегантные пушистые муфты, с которыми, наверное, было бы очень удобно ездить на общественном транспорте, и вошли в моду тяжелые хозяйственные сумки. На середине пути где - ни будь освобождалось место и он садился к окну. Сегодня ему явно не повезло. Слоноподобная ярко раскрашенная дама бросила свой баул, почти через весь переполненный салон и метко попав на свободное место, начала к нему продираться. На пути следования послышались сдавленные крики:
- Что там за шум?
- Грудную клетку поломали.
- Чудаки, разве можно в такую толкучку брать с собой клетку.
Лев Иванович уже много лет ездил на работу по этому маршруту и очень гордился, что его любимый город растет ввысь. Появляются новые высотные здания и он, наверное, в тысячный раз пересчитывает этажи или обменивается впечатлениями о том, что здесь совсем недавно были маленькие домики с подслеповатыми оконцами или пустырь и, вдруг, вымахали такие четырнадцатиэтажные громадины. И жизнь в этих домах новая и интересная без кухонных склок, закопченных углов, длинных казенных коридоров, с установленными в ряд керогазами и особенным кислым коммунальным запахом. И что центр города застраивается медленно, а окраины не узнать.
Лев Иванович любил свой город горячо, до самозабвения, как и полагается истинному провинциалу. Все люди делятся на три категории: столичных, провинциалов и бродяг. Столичные снисходительно относятся к остальным, как взрослые к детям, они будто знают что - то немного больше чем другие, и в глазах их этакая снисходительность и молчание их вроде таинство какое содержит, а в словах всегда многозначительны, будто существа из особого мира и никогда не занимаются пустяками. Кстати, они не приезжают в другой город - они снисходят.
Провинциалы, те горды как индюки. Они гордятся всем, что происходит в их родном городе, кто родился из знаменитостей, что построено из многоэтажных зданий или подземных переходах, происходящими спортивными состязаниями, совещаниями, симпозиумами в союзном или международном масштабе и когда перевалило за миллион их жителей. Они пристально следят за своими конкурентами и, с простодушной наивностью спрашивают о крупном промышленном центре, - у вас там трамвай хоть есть?
К бродягам провинциалы относятся с презрением, а к столичным с легкой завистью, но в разговоре всегда пытаются подчеркнуть, что в столице жить не стали бы, - там сильно устаешь и, почему - то люди в столице не ходят, а бегают.
Бродяги завидуют провинциалам. В их розовых мечтах зримо просматриваются контуры коммунальных квартир, украшенных трюмо и сервантами. Но воплотив свою мечту в материальную основу, они начинают тосковать, страдать комплексом географической неудовлетворенности, с надрывом петь песни о том, что едут за туманом или так заслушаются модную мелодию о романтиках, что душа у них выворачивается наизнанку. Глядишь через некоторое время, и мелькает его бородатая рожа на Енисее или на Оби, плотом правит или варит на стометровой высоковольтке. Да и заработать они не дураки. Живет в вагончике, воды нет, электричество по расписанию, ругается на чем свет стоит и мечтает о трюмо, серванте и коммунальной квартире, и что бы обязательно с лоджией.
Лев Иванович работал директором небольшой гостиницы в старом здании стиля позднего ампира, украшенного львиными головами и неизвестными науке монстрами, расселенными по всему периметру. Раньше были удивительно простодушные люди, они украшали даже обратную сторону фасада. До революции в этом особняке жила любовница местного богача и мироеда купца Рылова. В кабинете Льва Ивановича помещался ее будуар и в посетителя, попавшего на прием к директору, метились из лука четыре розовых амура. С потолка хитро улыбалась обнаженная Даная, с одной стороны - приглашая к ночлегу, с другой ее глаза говорили, ничего не выйдет.
Гостиницу уже много раз собирались ликвидировать, но в городе их не хватало, и она продолжала существовать на тихой зеленой улице, нетронутая административными бурями и техническими реконструкциями.
К гостинице Лев Иванович подходил как рядовой гражданин, обремененный семьей и годами, но стоило переступить порог кабинета, как он становился самым важным человеком в городе, командиром производства. У него был штат несколько человек, ими нужно было руководить и отражать набеги командировочных, которые осаждали гостиницу с утра до вечера.
Командировочные умоляли, просили, требовали, угрожали. Каждому человеку соответствовала своя определенная нота это гаммы, но некоторые проигрывали ее целиком.
Лев Иванович вел себя спокойно, не кричал, не просил выйти вон. У него в течение долголетней практики выработался стойкий защитный иммунитет. Он разводил руками и говорил:
- В стране нет койко - мест. Вы в другом городе были, - там есть?
- Нет, - следовал чистосердечный ответ.
- А вы что хотите, что бы я был оригиналом?
Но командировочный народ дошлый. Они просачиваются внутрь, несмотря ни на какие заслоны, на то что рабочее место администратора украшено табличкой с золотыми буквами - "Мест нет", чем Лев Иванович очень гордился, это было его детищем.
В гостиницу можно проникнуть несколькими путями. Посредством звонка из высокой инстанции, Иногда или вернее чаще он раздается из телефона - автомата за углом. В Москве и Ленинграде этим способом не пользуются из - за обилия этих высоких органов. Можно сделать приятное администратору - небольшой подарок. На юге обычно предпочитают деньги, на севере коробку конфет, в средней полосе берут и то и другое. Назойливое ожидание и администратор поселит вас из жалости, видя, что вы уже обросли бородой. Правда есть еще один - прикинуться школьным товарищем директора и, хлопая его по спине восклицать: - А помнишь, Вася ...., - но и этот вариант обречен на неудачу, так как директор забыл всамделишных друзей, не то - что выдуманных.
Лев Иванович сел за стол, перебрал несколько бумаг о бронировании мест, ремонте водопровода, подписал заявление электрику Семину на очередной отпуск и подошел к окну открыть форточку. В дверь постучали.
- Войдите - сказал он.
В кабинет вошел посетитель. Левая щека у него непроизвольно дергалась. Лев Иванович не любил дерганных граждан, от них всегда можно ждать подвоха.
- Места есть?
- Нет!
- Почему?
- В стране не хватает койко - мест.
- А где мне спать?
Они первое время вяло переругивались, но потом страсти накалились. Человек задергался сильней, достал из кармана пистолет - прилипалку и выстрелил Льву Ивановичу прямо в лоб. Лев Иванович охнул, побледнел и откинулся на спинку кресла. Минуту в кабинете стояла тишина. Прилипалка медленно покачивалась маятником. Лев Иванович водил испугано глазами за ее кончиком, словно находился в кабинете невропатолога. Потом спросил побелевшими губами:
- Вам одно койко - место?
- Одно - ответил дерганый гражданин.
Лев Иванович написал направление. Уже при выходе из кабинета он окликнул посетителя:
- Заберите свою гангстерскую штучку, - он снял со лба прилипалку. Посетитель больше не дергался и проговорил удивительно спокойным и доброжелательным тоном:
- Возьмите себе как память, у меня еще есть в запасе несколько штук, сынишке купил. Он у меня разбойник, - добавил человек с теплотой.
Лев Иванович подумал, что сын весь в отца, но вслух этого не высказал. Подобный способ проникновения в гостиницу был для него новым, следующего он уже не допустит. С местами было трудно, как никогда. Гостиница была забита писателями и артистами. В городе проходила декада литературы и искусства одного из братских народов настолько успешно, что грозилась вылиться в месячник.
В три часа дня Льва Ивановича вызвали на совещание в трест. Он немного задержался и когда приехал, совещание уже началось. За трибуной выступал управляющий трестом коммунальных предприятий. Лев Иванович первое время не мог уловить нить доклада, но потом понял, что речь ведется об улучшении сервиса и условий работы людей, делающих этот сервис. Голос управляющего продолжал греметь, изредка прерываясь, когда он делал очередной глоток воды.
- Итак, товарищи, люди, работающие в сфере сервиса, тоже люди, все равно как рабочие, а почему они должны работать в выходные дни, почему они должны быть в отрыве от семей, жен, детей, не выезжать на лоно природы. Мы должны добиться, что бы наши банщики и парикмахеры работали как все с восьми до пяти, и выходные имели как их семьи, в субботу и воскресенье. А то вот одна семья распалась, текучесть с кадрами большая. Но, конечно, товарищи, все это при условии выполнения государственного плана по мытью и стрижке.
После совещания Лев Иванович вернулся в гостиницу. В его кабинет ринулась толпа командировочных. Выпроводив всех, он опустился в кресло. Дверь опять скрипнула, вошла тетя Фая, завхоз и председатель месткома:
- Здравствуйте, Лев Иванович, - она протянула ему десять рублей и добавила, вот решили наградить вас за активное участие в самодеятельности.
- Ну, что вы - засмущался он и поморщился.
Деньги он в руки брал брезгливо, но никогда не отказывался. Домой Лев Иванович возвращался вечером усталый и радостный, что прожит еще один простой рабочий день, с его суетой и вечной заботой о гостиничном хозяйстве.


Викочка работала в ЭЛУАДЕ. Это было красиво и по гречески непонятно. Когда у нее спрашивали кем, она отвечала - дизайнером. Тогда это слово входило только в моду, и тоже было непонятно и звучало загадочно. Ей поручили работу над оформлением очередного призыва:
"Водитель, будь человеком!"
Работа ее настолько захватила, что ей начали сниться сны на производственные темы, будто она оформляла трансъевропейскую магистраль Кулебаки - Марсель. По обе стороны дороги она проектировала невообразимые пирамиды со странной, почти неземной архитектурой, огненными динамическими указателями поворотов и подъемов, тоннелями, кемпингами и огромными рекламными щитами. Некоторые из них предлагали покупать магнитные мыльницы, душистое мыло "Земляничное" и молочный напиток "Йогурт". С других улыбались Марчело Мастрояни, Беата Тышкевич, Нейли Армстронг и другие страшно известные кинозвезды, космонавты и политические деятели.
Но проходили призрачные сны и она возвращалась на службу, где продолжала работу над оформлением проезда с улицы Гаражной на Провиантскую, который славился не столько оживленным движением, сколько частыми дорожными авариями. Ее стена около кульмана была украшена цветными видами участками крупнейших дорожных магистралей Токио - Осако, Рим - Неаполь, Москва - Ленинград. Она работала с любовью и фантазией и если в городе появлялись на дорогах красочные щиты с рисунком и надписью:
"Тому, кто пьяный сел за руль,
За поведенье ставим нуль!",
то это обязательно работа Викочки в тесном содружестве с художником Сашей Кругликовым. Она много спорила на эстетические темы, доказывала, используя убедительные доводы о целесообразности одних призывов, и отвергала другие. Например, ей удалось заставить директора большого детского комбината снять призыв: "Водитель, будь осторожен там, откуда выходят дети" и заменить, по ее мнению, на более емкий, красочный, зовущий:
А здесь, водитель, не спеши,
Дорогу переходят малыши!
Принципиальность - была одной из отличительных ее черт. Она никогда не опаздывала на работу, но и не приходила раньше. Когда ее сослуживцы бегали в рабочее время по магазинам, Викочка фыркала, и говорила, - вы скорее демонстрируете покупательную способность, чем что - либо приобретаете. Мне вполне хватает для этого нерабочего времени. Викочка с детства была приучена к тому, что приобретение очередной вещи в семье Полушкиных было событием особой важности. В священнодействии принимала участие вся семья. Видимо, строгое выполнение ритуального обряда покупки уходило корнями во тьму веков, если не всего поколения Полушкиных, то одной из его основных ветвей.
Сегодня Викочка работала последний день, в сумочке у нее лежала соцстраховская путевка в санаторий имени "Второй пятилетки". После обеда она получила отпускные деньги. Работа на ум не шла, она чертила пустяковые дорожные знаки и мечтала о юге. Время от времени она делилась отпускными планами со своими сослуживцами, а ближе к концу рабочего дня выскочила в магазин за традиционной бутылкой сухого вина.
После работы распили вино, пожелали Викочке приятственно провести время и разошлись. Домой Викочка возвращалась в приподнятом настроении. Ею уже полностью завладел юг, щекотал нервы в предвкушении приятных и острых ощущений.
Жизнь человека иногда расцветает подобно цветку, источая вокруг, вместо аромата запахов широкую гамму чувств: беззаботности, веселости, остроумия и прочих чертовски приятных всплесков человеческой натуры, которые тлели долгое время в суете повседневности, на фоне скверной погоды.


Наталья Самсоновна была женщиной из той породы, которые захватив власть в семье на заре ее создания, пытаются удержать до последнего своего дня. В молодости она была не на столько красива, что бы мужчины бросались к ее ногам, но и не дурна, что бы на нее не обращали внимания. Еще девушкой она много читала старых французских романов и мечтала встретить принца. Но Левушка не будучи им, неожиданно попросил у ее родителей руки единственной дочери. Это было в трудную эпоху индустриального бума, эпоху первых пятилеток, когда с газет и уст людей не сходили слова: Магнитка, Комсомольск, Турксиб. Молодые люди уезжали на стройку с разрешения родителей и без, они горели энтузиазмом, женились, строили новые города и новые семьи, совершали трудовые подвиги и никто, пожалуй, из них не думал о точном соблюдении ритуала женитьбы.
Трудовой шквал не коснулся своим крылом семьи Натальи Самсоновны, когда Левушка, начинающий советский служащий, попросил у родителей ее руки. Они не выразили особенного восторга, но и не протестовали, возможно понимая, что это рядовой акт гражданского состояния, а отнюдь не английская королева выходит замуж за очередного Людовика. Но для Натальи Самсоновны, это короткое мгновение осталось самым ярким пятном ее жизни. Оно было таким же значительным, как почтамт для города, от которого идет измерение расстояния по всем дорогам.
- Ах, это было на восьмой год после того, как Левушка добился моей руки у родителей, - говаривала она о каком - ни будь событии в ее жизни. С годами трудней стало высчитывать расстояние прошедшего времени, и она просто вспоминала, фантазируя и придумывая новые, никогда не происходившие подробности и факты. К пятидесяти семи годам Наталья Самсоновна раздалась вширь, но передвигалась довольно бойко, не снижая скорости на поворотах. Это была женщина с едва пробивавшейся проседью, с русским круглым лицом на котором слегка проступали следы татаро - монгольского ига.
Отдав Викочку в первый класс, она поступила на службу, по ее словам в сферу телефонной связи или попросту телефонисткой на междугороднюю станцию. За время работы телефонисткой она прекрасно изучила географию родной страны и приобрела несколько, свойственно этой профессии, привычек: перебивать собеседника, вмешиваться в чужой разговор и чрезмерную болтливость. Но это отнюдь не умоляло ее достоинств, она была жизнерадостной, любила классическую музыку, особенно Глиера, Шопена, и Баха, Олега Лундстрема она ненавидела, Гершвина и Бабаджаняна не переваривала, а при упоминании биттлов ее начинало трясти от негодования. Она не любила когда во время работы по телефону, ее называли девушкой и всегда поправляла абонента, - называйте меня дежурной, я вам далеко не девушка - и в этих словах было больше гордости, чем сожаления.
Наталья Самсоновна сетовала, что в богатом русском языке нет постоянного, удобного обращения к женщине, вот и называют пенсионерок девушками, некоторым это льстит, а другие возмущаются.
Целый день Наталья Самсоновна принимала заказы на междугородние переговоры. Кому - то нужен Баку, кому -то Норильск, звенят голоса, вспыхивают и гаснут лампочки и так изо дня в день. Алло, алло Новосибирск! Примите транзитный, Уренгой, говорите с Таллиным, вас ждут. Ни на секунду не прекращаются разговоры. Страна будто огромный организм и связь это нервы по которым пульсируют токи. Это и есть пульс жизни, напряженный, несущий информацию, пульс вечно живой, вечно творящий - такими словами рассказывала она о своей работе случайной попутчице, кутая свою прозаическую профессию в голубой туман романтики.


Вечером Полушкины собирались вместе. По случаю того, что сегодня пятница и что Викочка уходит в отпуск, Наталья Самсоновна купила торт, а Лев Иванович, используя свои связи, достал бутылку коньяка.
В семье торжество. Наталья Самсоновна готовила на кухне праздничный ужин. Готовить ужин на кухне, на которой кроме одной хозяйки еще четыре не просто. Нужно обладать большим чувством юмора, незаурядной способностью постоять за себя, хваткой и силой, что - бы не нападать на других, уметь внешне нервничать и внутренне оставаться спокойной или наоборот и еще многими, многими качествами, такими же, какими обладает политический деятель, оставаясь в составе кабинета министров при частой смене его главы.
В вечерние часы пик на кухне загоралось пять лампочек, и кухня начинала казаться праздничной, иллюминированной, будто приукрашенной к встрече Нового года. Включатели находились в квартирах и лампочки поочередно загорались, предупреждая - через минуту появится сам Почекаус или кто иной с кастрюлей борща, двумя кофейными чашками, утятницей и стопкой тарелок от М.С. Кузнецова.
Но часы пик, есть часы пик с его вечным движением, суетой, суматохой и лампочки то вспыхивали, то гасли, усиливая впечатление иллюминированного карнавала.
Наталья Самсоновна была оживлена, она готовила суп с фрикадельками, голубцы и горячий шоколад. Она была вся еще под впечатлением поездки на туристическом теплоходе, и ее отрывочные воспоминания слились в сплошной калейдоскоп приятных мыслей от речного отдыха.
- Послушайте, Галина Степановна - рассказывала она - напротив нашей каюты, жил такой благообразный, интеллигентный старичок. Он плохо слышал, но очень любил музыку. И когда в музыкальном салоне кто - ни будь на пианино исполнял Бетховена или Вагнера, он садился в уголок, вставлял в ухо вестибулярный аппарат и слушал с замиранием сердца. Его одухотворенное лицо становилось то грустным, то веселым. Он так тонко чувствовал музыку. А как мы с Левушкой любили гулять на палубе и смотреть на звездное небо. Все - таки, наверное, страшно было космонавтам выходить из корабля...
Галина Степановна, одна из соседок Полушкиных, неизменно поддакивает - наверное, страшно. А дышат чем они там, небось кислорода не хватает?
- Что вы - говорит Наталья Самсоновна - по последним телеметрическим данным в космосе пустота, ужасный вакуум. Вы даже не представляете себе этого.
Потом Наталья Самсоновна приготовленные блюда вносит в комнату и продумано, со вкусом накрывает на стол.
Родственники немного задержались, ровно настолько, что бы Наталья Самсоновна разволновалась, - ах, что же это они запаздывают.... Но в этот момент раздался звонок, и в комнату ввалилась оживленная гурьба. Гости были жизнерадостными, они потирали руки и, как заметила Викочка, довольно энергично, много говорили о еде и немного о мебели. Лев Иванович разлил по рюмкам коньяк, и все выпили за Викочкин отпуск.
Ужин, как принято писать в газетах, прошел в теплой, дружественной обстановке. Наталья Самсоновна вздыхала, что люди опять стали кочевниками, но только на более высоком уровне. Родители и гости надавали Викочке кучу советов, как держать себя на юге, настолько противоречивых, что выполнить их, ей было просто не под силу. И уже поздно вечером, моя на кухне посуду, Наталья Самсоновна болтала без умолку, может быть в силу привычки, а может от выпитого коньяка:
- Галина Степановна, вы не читали детективный роман "Вилла "Белый Конь"?
- Нет....
- Что вы. Непременно, голубушка, прочтите. Потрясающая вещь. Агафья Кристи. Изумительно.
Она не успела закончить свою мысль, почему именно изумительно, как заявился Почекаус. Он был под градусом или выражаясь его языком, в состоянии невесомости. Проверив несколько кастрюль и удостоверившись, что они пустые, он начал умываться громко фыркая. Наталья Самсоновна терпеливо дожидаясь его, вздохнув, проговорила ни к кому не обращаясь:
- Я, кажется, опять в отпуске поправилась.
Почекаус с удовольствием пустил изо рта фонтанчики воды, - это потому, что вы следили больше за другими, чем за собой, но не огорчайтесь, вы выглядите гораздо моложе своих семидесяти лет. У Почекауса была странная привычка, смотреть на соседей ясными глазами и говорить очередные гадости. Наталья Самсоновна не обиделась, а только уточнила, что ей всего 57 и что ему не стоит так часто пить.
Почекаус любил белую или как принято сейчас модно говорить зеленую, разудалые русские песни, немножко Высоцкого и тирольскую шляпу. У него было немало друзей. У одного из них был телефон. Почекаус изредка звонил ему, но почему - то это обычно происходило в то время, когда приятель мылся. Телефон звонил долго и требовательно. Приятель весь в мыле вылезал из ванны, бежал через коридор и гостиную, вбегал в спальню и судорожно хватая трубку мокрой рукой, спрашивал:
- Алло?
- Ты чего, Федя, моешься? - невинно спрашивал Почекаус.
- Да, моюсь.
- Ну, иди мойся, не буду тебе мешать.
Почекаус согласился с Натальей Самсоновной, что пить здоровью вредить, поблагодарил за изысканность мысли и проницательность, но у него были свои взгляды на борьбу с зеленым змеем. Дело в том, что они с женой уже пятнадцать лет вяло переругивались и сегодня утром она перестала грозиться, что уедет к маме и неожиданно заявила, что вызовет ее сюда. Почекаус не на шутку перетрусил и дал ей клятву, сию минуту завязать. Но его день прошел неудачно. После обеденного перерыва он подошел к начальнику отдела и начал рассказывать о своем предложении, направленном на улучшение труда и сокращения одной штатной единицы. Начальник отдела, Николай Петрович, внимательно выслушал его и уточнил некоторые детали. В разговор вмешались другие работники отдела. Кто - то вспомнил, что это уже было, но не привилось, другие говорили, что это ново. Больше всех распалялся инженер по технике безопасности Карась, но в отличие от других, он бил в грудь своего собеседника. Карась предложил это оформить как рацпредложение и получить деньги. Но тут кто - то рассказал случай из жизни, связанный с этой темой. Не заметно перешли к анекдотам, сначала на эту тему, потом на разные. Почекаусу больше всех понравилось про одного любовника, которого муж выбрасывал с двенадцатого этажа, а тот все продолжал и продолжал ходить к его жене. В заключение беседы все пришли к единодушному мнению, что в сельской местности на тракторе за водкой ездить невыгодно, много затрачивается времени и есть большой риск, что пока едешь, сельпо может закрыться.
Было уже пять часов и Карась предложил собрать по рублю. Почекаус вспомнил, что он утром давал клятву жене и поэтому металлический рубль отдал с неохотой. При виде денег Карась оживился еще больше:
- Что будем брать?
- Мне все равно - безразличным тоном ответил Почекаус, ругая себя за бесхарактерность.
- Нам не нужны равнодушные, - продолжал кипятиться Карась, - нам нужны энтузиасты!
У них быстро организовалась небольшая, но теплая компания. Пошли они в питейное заведение, которое часто меняло вывески в диапазоне от детского кафе "Солнышко" до многообещающего "Шашлыки - коньяк", но внутренним содержанием оставалось непоколебимым. В пятницу всегда около дверей топталась небольшая кучка желающих попасть внутрь. Неожиданно Почекаус перехватил инициативу в свои руки. На мгновение мелькнуло лицо директора и Почекаус со словами Пузиков, Жора, Георгий Саныч рванулся, отбросив в сторону швейцара, но не добежав тридцати сантиметров он остановился и заговорил тихо, так что бы мог слышать только директор:
- Это инсценировка, делайте вид будто вы рады, нас пятеро.
Директор знал странную привычку Почекауса говорить гадости. Если его не остановить, он непременно скажет, что предприятие, выпускающее алкогольные напитки, борется за получение знака качества, а в вашем заведении их так разбавляют, что эти напитки соответствуют ТУ Горводхоза и что швейцар пьяница и хулиган, берет чаевые вперед, прежде чем впустить внутрь. Поэтому директор вяло обрадовался Почекаусу и кивнул швейцару, что бы тот впустил всю их развеселую компанию. Они шумно ввалились.
После того как все выпили по первой рюмке, Карась предложил повторить. Повторенье - мать ученья - аргументировал он свое предложение. Это было убедительно, и никто возражать не стал. Уже после того, когда они почувствовали, что засели основательно, Почекаус попросил анчоусов. Официантка пожала плечами и принесла кильку. Кто - то из них попробовал затянуть "Из - за острова на "стержень", но его не поддержали. Песня оборвалась на полу ноте. Тогда поднялся Карась и, стукнув по привычке Почекауса в грудь, спросил:
- Ты мне друг?
- Как собака - ответил тот.
Разговор перешел на собак. Карася сильно развезло.
- Может, ты пропустишь? - спросил Почекаус, отодвигая в сторону его рюмку.
- Не мм...о...гу, орга...ни..зм...не поз...во..ляет...
Все дружно выпили. Кто - то срывающимся голосом опять затянул на этот раз "Черемшину". Песенная грусть отозвалась только в душе официантки:
- Пора закругляться, мальчики, - фортисимо официантки разрушило лиричность компании.
- Давай, лапушка, закруглимся - ласково протянул Почекаус.
Костяшки счетов заметались под ее рукой - мясных салатов - пять, килек пять...- она скороговоркой выпалила меню, которое удивляло не столь разнообразием, сколь ценами. Назвав сумму счета, она спохватилась, - да, я еще не положила пять мясных салатов.
- Положи еще раз, - великодушно разрешил Почекаус.
"Черемшину" допели по дороге.
Ничего не зная о внутренней борьбе Почекауса, Наталья Самсоновна смотрела на него с укоризной.
На кухню вошел еще один их сосед - студент. Он был холост, но почему то платил алименты.
- Здравствуйте, - сказал он негромко.
- Привет, забулдыга, - радостно отозвался Почекаус.
Однажды, Почекаус пришел домой с "большим перебором" и не дотянув пять шагов до своей квартиры, ввалился в комнату студента и лег не раздеваясь на его кровать. Его сильно мутило, и он отвратил. Проснувшись через час, он увидел незнакомую обстановку и перебрался к себе. Студент пришел поздно и не включая свет лег спать. Первым его увидела Наталья Самсоновна. Студент бегал с тазиком и тряпкой, от него шел кислый запах. Наталья Самсоновна поспешила на кухню поделиться новостью, - с виду интеллигентный человек...а на самом деле....
- Забулдыга - закончил фразу Почекаус.
Оправданьям студента никто не верил, но с тех - пор такой кличкой Почекаус изредка напоминал студенту о минувшем событии.
Приветствие Почекауса передернуло Наталью Самсоновну, она не любила грубых слов. Закончив мыть посуду, она ушла к себе в квартиру. Уже лежа в постели и читая новый детективный роман, она думала, что опять супруги Почекаус будут всю ночь скандалить, не давать ей спать, а утром у нее опять будет мигрень. Как бы угадав ее мысли раздался визг жены Почекауса:
- Уходи, уходи, ирод прокляты!
- Ну и уйду, в турпоход по неизведанным местам родного края - голос Почекауса гремел добродушно.
Его жена была препротивной скандальной бабенкой, подстать Ксантипе. С утра до вечера доносился ее сварливый голос с общественной кухни и только оптимистический склад характера Почекауса позволял ему уживаться с ней и очень редко приходить домой вовремя и трезвым.
Наталья Самсоновна отбросила в сторону роман, выключила свет и попыталась уснуть, но голоса доносившиеся с кухни не давали ей этого. Хлопнула громко дверь. Почекаус заперся в туалете, за ним гналась жена с щипцами для выемки белья:
- Выходи сейчас же!
- Долой абсолютизм! - выкрикивал он лозунги первой французской революции.
- Выходи, тебе говорят!
- Да здравствует либеральная интеллигенция! - приближался он к современности.
Рев супруги Почекауса нарастал лавинообразно, грозя достигнуть силы звука реактивного самолета перед взлетом.
- Боже мой. Что делается? - подумала Наталья Самсоновна - этак недалеко и до землетрясения.
Дверь под напором Почекауса - супруги затрещала и, сорвавшись с петель, рухнула. В ее голосе зазвучали медные трубы победы, разносясь ликующими звуками по многоквартирному дому.
- Ура...а...а, - неожиданно для себя тонким голосом пропела Наталья Самсоновна тихо поддаваясь совместной радости.
Из туалета послышались сначала звонкие удары, потом глухие, и жалобный голос Почекауса:
- Битье интеллигентного человека по голове унижает его достоинство.
Жена Почекауса в течение всей их совместной жизни билась за мужа и часто била его. Но уравновешенность Почекауса не раздражала ее, после всех этих скандалов она плюхалась на табуретку, которая стояла посреди кухни, и облегченно вздохнув, говорила:
- Ну и дурак же ты у меня, - и в ее голосе уже слышалась теплота и любовь.
На что Почекаус отвечал так же не меньшим заботливым тоном:
- Ты знаешь, дорогая, в Англии есть профессиональный союз ведьм. А ты ведьма несоюзная, не объединенная, так сказать ведьма - одиночка.
Но она уже не обижалась. Энергия была израсходована полностью, начинался процесс ее аккумулирования, наступали дна затишья, которые так любил Почекаус, его жена, Наталья Самсоновна да и все обитатели дома.
Но даже и после скандалов первое время супруги еще говорили громко, но уже на отвлеченные темы, а жена Почекауса даже пыталась петь.