Кто не скачет – тот москаль.

Часть четвертая.

Юго-Западная часть Украины. Побережье Черного Моря. Город Одесса. Начало мая 2014 года.

- Галька! Ты где заховалась? – Никита Червонный, сотник правого сектора, высунувшись из палатки, гаркнул клич в толпу парней и девчат. Кто его разберет, может, был он и не Никита Червонный, может кто другой, только деньги все получали они из его рук. Так что никто и не протестовал – Никита, значит Никита. Сотник, одним словом, командир сотни отъявленных бандитов или патриотов, кто их знает…
- Галка, иди Никита зовет! – толкнула в бок Таисья, подружка, они все вместе прибыли в Одессу по приказу командира Арсения, оставив лагерь под Ивано-Франковском.
- Иду! – звонким голосом откликнулась на зов командира Галина Майская. Она уже давно привыкла к своей новой фамилии. Свою мать – Варвару Грицунову, она вспоминала в туманной дымке: пила, валялась и била их по поводу и без повода. А вот сестру – Ксанку, помнила хорошо. Хоть и тоскливо становилось на душе от этих воспоминаний, только светлое и теплое чувство к своей затерявшейся где-то старшей сестренке, всегда прогоняло печаль одиночества.
- Никита, чо звал? – рядовая сотни «Белый Трезуб», Галина Майская, вытянулась перед командиром. Ни для кого в их сотне не было секретом то, что их связывала не, сколько полувоенная служба, но и более тесные отношения. Почти два года как они сожительствовали в гражданском браке. И хотя сотник Никита, частенько менял своих «боевых подружек», так он называл очередных приглянувшихся пассий, только Галину он всегда выделял и даже терпел некоторые её капризы.
«Гарная дивчина, Галька!» - часто говорил он своим дружкам по боевой сотне, не позволяя никому даже приблизиться к ней.
- Слышь, Галинка, вот тоби задание: дуй до Мыколы, он сейчас футбольных фанатов разогревает, после матча у нас кое-какие дела наметились. Так вот он тебе даст пакет, ты его принесешь и мне в руки отдашь! А что бы к тебе не пристали на улице, вот тебе двое провожатых: эй там, Тарас, Олег, подите сюда!
- Никит, так Мыкола опять приставать зачнет, может, кого другого пошлешь – запротестовала дивчина.
- Слухай сюда, Галина! Другого – никак нельзя! Ты оттуда такие гроши принесешь, и хлопцам за работу заплатим, и нам с тобой гарно достанется! Ну а как зачнет приставать, так што, с тебя убудет што-ли? Ты мне тут не брыкайся, сказал – гайда, значит выполнять! Да смотри мне там, он тебе отдаст пакет лично для меня, не суй туда свой нос, а то укорочу! – В голосе Никиты прорезалась злоба. Галина знала: раз он начинает злится, то обстоятельства складываются не так как нужно.
Они познакомились три года назад на вечеринке у её подружки. Никита сразу приглянулся ей: веселый и заводной парубок, вокруг его постоянно вились хлопцы, да и девушки выделяли его среди других парней. Сердечко её сразу ухнуло вниз и забилось, затрепетало раненной птичкой. «А я сразу приметил тебя! Такую глазастую, да шуструю дивчину, как было не разглядеть!» - шептал он ей на ушко когда пошел провожать домой.
Пять счастливых месяцев были её. Потом Никита засобирался в тренировочный лагерь, и как она не отговаривала его от этой поездки, но твердо сказал он ей: «Где я ещё таких грошей зроблю? Там и харч и гривны платят, а выпадет спецзадание, так я и баксов по легкому добуду!»
Что это были за спецзадания, она узнала потом. Тренировочный лагерь был расположен в в зданиях бывшего пионерского лагеря. И сейчас там, где юные ленинцы клялись на верность коммунистической партии, тренировались бойцы правого сектора. «ПСы» - как порой они себя называли. Руководство и тренеры были сплошь американские и польские инструкторы. Эти – даром хлеб не ели. Весь день был расписан по минутам. Подъём, зарядка, политинформация на пятнадцать минут. А и какая это была политинформация? В ней было только одно: советы оккупировали Украину, Россия – главный враг, спит и видит как из «ридной неньки» сделать колонию, вся московия сплошь азиаты без культуры и истории. Ежедневно, ежечасно сеялся раздор и ненависть ко всему русскому, советскому, возносились на пьедестал новые герои. Те, что защитили и спасли украинский народ от порабощения и гибели – стали врагами, а холуи и прислужники фашистов, наоборот становились борцами за свободу и независимость.
Галина, слушая речи своего Никиты, сначала изумлялась его нежеланию сопоставлять факты и даже пыталась образумить:
- Ник, а кто разрушил Киев? И кто его отстроил заново? Разве не фашисты?
- Много ты понимаешь своим куриным женским умишком! Были немцы – был порядок, а разрушили, так что, по-твоему, все советам оставлять? Война без потерь не бывает! Да знаешь ли ты, если бы на Украине немцы хозяйничали, а не это драные ватники, тогда бы я смог дослужиться до высокого чина, вот штандартенфюрер, чем плохой чин? У Штирлица такой был…
Имели бы мы с тобой неплохой участок земли, азиаты, да ватники работали бы на нас. Дом здоровенный, с колоннами и гаражом машин так, штук, на двадцать, я бы самолично прислугу в комнаты выбирал. Среди азиаточек тоже есть с оч-ч-ень неплохой фигуркой! Я бы ей: «Наташка – стели мне постель!».
- Я бы тебе повыбирала! – накидывалась Галина на него с кулаками. Но он брал её руки, легко отводил в стороны и целовал. Вот за это она готова была простить все его «легкие шалости» с другими девчонками.
Сильно засомневалась она в правильности его идей, после того как в пьяном кураже рассказал он как выполнял одно «спецзадание».
Какой-то слишком строптивый бизнесмен отказался выделять деньги правому сектору. Решено было проучить его. Отрядили шесть человек и во главе этого отряда боевиков поставили его – Никиту.
«Слухай сюды, ты пойми – это первая моя команда, первый мой отряд, разве я мог плохо выполнить поручение сотника? Да Мыкола мне уже доверил приторговывать наркотой, а шо?! Десять процентов с кажней дозы - это деньги! Вот мы и поехали к этому зажравшемуся хмырю. Не, оружия не взяли, так, парочка ножей, бейсбольные биты, да арматура. Он с машины выходил, тут мы и подскочили. Вот говорил я бойцам – забили один косячок и харэ, нет, курнули ещё дозу!
Я его легонько битой по спине хотел приложить, а он как раз увернулся от удара прутом, Тарас поперёд меня расстараться решил, так и попал этот жадюга под биту…. А ты знашь, Галчёнок, некоторых бойцов как рвало? Мозги, они, оказались желтые, как жир, да ещё с кровью смешались…. Хорошо я водочки накатил, так и ништяк, а слабаки на блевотину изошли! Ну, ничего, я у этого буржуя портфель в машине пошукав, а там – гроши, не, ребята тоже их бачили, отдал Мыколе усё, себе телефон хотел взять, да подумал – на кой бес он мне? Менты ещё вычислят»
Убивать? Нет, не этого она хотела слышать от любимого. Да, в свои двадцать один год была она далеко не паинькой: могла запросто пыхнуть дымком папироски набитой коноплёй, водку пила и не морщилась, а когда нечаянно залетела от Никиты, так с помощью народных средств просто и быстро избавилась от ненужной беременности.
Так и поплакала тайком, помолилась, как могла за убиенного, да и продолжила нежиться в объятиях любимого. Только вот одна мысль тревожила порой и не давала покоя: а вдруг он и её вот так битой по голове?
Остался страх, остался… Липкой, холодной лентой стелился по спине, когда её любимый, словно хищный зверь, улыбался, рассказывая про свои ставшие уже привычными избиения, убийства и грабежи. Бросить и уйти? Ну, куда она пойдет? Домой к матери….
Эх, мама, мама! Нет не та, что родила и смутно помнилась ей из далекого детства. Другая. Та, что взяла из детского дома, та, что приютила, обогрела и приласкала. Вырастила, пыталась наставить на путь истинный…. Только где он этот правильный и праведный путь?
Галине хорошо запомнился тот момент, когда она впервые увидела своих приемных родителей. Уже не молодая супружеская пара шла по дорожке, ведущей к крыльцу детского дома. Девочка старше её отобрала плюшевого медвежонка, единственную игрушку которую разрешала строгая воспитательница брать с собой на прогулку. Если бы Оксанка была рядом, они бы вдвоем задали хорошую трепку этой нахалке, а сейчас, Галина, молча вытирая слезы, выбежала на дорожку и почти уткнулась в ноги какой-то тётеньке.
- А чего ты плачешь, моя миленькая? Кто тебя обидел? – спросила она ласково присев перед ней.
- Мишку Нинка отобрала! – ещё пуще заревела она.
- Мишку… - тетенька вдруг погладила её по волосам и сказала своему спутнику:
- Глянь, Василий, она в точь–вточь как наша Аннушка и волосики и личико….
А потом вдруг заплакала и, теребя её пальчики, всхлипывая, причитала:
- И пальчики такие же, тоненькие и длинные….
- Тетя, а у вас тоже мишку отобрали? – от изумления Галина даже перестала плакать.
- Отобрали, отобрали, моя маленькая, Аннушку мою, болезни проклятые отобрали….
Потом эти странные люди приходили ещё не раз, и честно признаться стала Галина ждать их прихода и тосковать, когда долго прощаясь, они уходили от неё. Однажды воспитательница привела её к ещё более суровой тетечке, которую боялись даже старшие девочки. Эта тетенька по имени «директор» была с ней ласкова и приветлива. Наверное, потому что в кабинете находились и «мама с папой», как стала она про себя называть эту супружескую пару. Галина подбежала к ним и прислонилась к «маме». Почти следом за ней в кабинет вошла Оксана.
- Вот, Оксаночка, наши гости хотят удочерить вас обеих, как ты и сама видишь, Галина очень даже рада этому, теперь мы ждем, что ты скажешь.
Оксанка, потупившись, смотрела себе под ноги:
- Это не мои мамка с папкой! Мои - умерли, это чужие…
- Оксана, девочка, мы все сделаем, что бы ты поверила нам и мы стали для тебя как родные мама и папа. Ты же видишь как Галина рада нам! – стала убеждать её «тётя мама».
- Вот пусть Галина и будет вашей дочерью, а я не хочу! – ещё больше насупилась сестра.
- Вот видите, Валентина Петровна, согласия между девочками нет, а разлучать их сами понимаете какая душевная травма! Давайте мы сделаем так, пусть Галина поживет у вас с неделю, там может и Оксана переменит свое решение.
Так Галина впервые оказалась в доме своих новых папы и мамы. Эта неделя была самая счастливая в её жизни. Они ходили в цирк и кино, в магазине набрали ворох игрушек, а главное – такого большого плюшевого мишку которого просто никогда не было у неё.
Когда появились они снова в детском доме, кинулась Галина к сестре, но та вдруг оттолкнула протянутый кулек с любимыми конфетами и заругала, забранила сестренку:
- Ты предательница, предала маму и папу, за конфеты и за игрушку! – она резко дернула мишку из её рук и, отшвырнув его в сторону, ушла не оглядываясь.
Вот так и отдалились сестры друг от друга. Нет, Валентина Петровна, её новая мама, несколько раз пыталась наладить их отношения, но Оксанка упрямо отвергала любые её попытки.
А тут столько приятных хлопот добавилось в её новом доме! Нужно было готовиться к школе, и хотя школа была ещё в садике, Галинка, со всей серьёзностью относилась к занятиям в ней.
Так и прошел год. Однажды ночью приснилась ей Оксана, она разломила пополам свой ломтик хлеба, обильно политый подсолнечным маслом и посыпанный крупной солью и сказала: «На ешь, ты сильнее меня кушать хочешь»
Галина проснулась и вся в слезах прибежала в спальню к маме Вале. Та, спросонья, прижала её к себе и слушала её сон, прерываемый всхлипываниями испуганной девочки. Потом они, шлепая босыми ногами по полу, пошли на кухню и там, открыв холодильник, мама Валя, долго предлагала ей разную еду. Вздохнув, она отрезала ломтик хлеба, пролила на него масло, посыпала солью, протянула дочери. Та только помотала головой. Мама разломила хлеб пополам и, взяв себе одну половинку, другую снова протянула ей. Они ели хлеб, и Галина постепенно успокаивалась, уютно устроившись на коленях у доброй мамы.
Назавтра они поехали в детский дом и там директор, немного смутившись, сообщила им, что Оксану удочерила семья из Одессы. Галина, не особенно расстроилась этим известием. Мама Валя сразу же пообещала: они обязательно поедут к гости к сестре. Потом все как-то завертелось, смешалось в одну кучу – их переезд на запад, в Ивано-Франковску область, устройство на новом месте, новая школа, новые друзья. И после того как отца посадили за крупную растрату казенных денег, для неё, девятиклассницы, престали существовать какие либо авторитеты. Она делала, что хотела и когда хотела, совершенно не обращая внимания на просьбы и мольбы матери. Так и примкнула к компании Никиты и конечно стала его девушкой.
В последние дни Галину все больше и больше тревожили смутные подозрения, что все, что делала она в сотне Никиты, все было против её совести, против добра и сеяло только зло.
Закрыть глаза и бежать, куда ни-будь, бежать без остановки. Вот и сейчас он посылал её прямо в грязные лапы этого наглого сотника – Мыколы. Галину передергивало всю, когда он с ухмылочкой говорил её всякие пошлости, а Никита только подобострастно хихикал.
Надо идти, сотник шутить не будет, не подчинение в сотне каралось жестоко, на первый раз били не сильно, так синяки да ссадины, а вот во второй раз – хорошо, если обойдешься переломанными ребрами. Рядовая сотни Галина Майская запомнила и очень прочно запомнила, как один парубок из их сотни, решил отойти от дел. И хотя он уехал и спрятался где-то на хуторе, его нашли….
Избитого так, что места живого не было на опухшем лице, его привязали к столбу и лично сам Никита, обливал его соляркой, приговаривая: «Это ждет каждого предателя!» Сорвав с какого-то бойца шерстяной шарфик, он обернул его вокруг шеи приговоренного. Галина только потом поняла его поступок: шарфик пропитанный горючим, горел ярким факелом, сжигая волосы, брови, уши и глаза отступника. Его крик, от бешеной боли переходящий в визг, почти неделю не давал Галине уснуть. Выручил Никита – он с ухмылкой протянул ей две дозы «герыча». Наркотик помог забыться и огненный факел, в который на её глазах превратился человек, уже совсем не был страшным. А тошнотный запах горелого мяса даже напоминал запах шашлыка.
Надо идти, нести этот чертов пакет с деньгами…. Мелькнула даже мысль: а не взять ли эти деньги себе? Только вот сопровождающие, эти не согласятся, даже если предложить разделить эти гроши на троих. Заживо гореть кому охота? Да и не поверят они, подумают: проверяет их Никита, через свою полюбовницу, проверяет.
Сотника Мыколу нашли быстро – какой-то богатый еврей, наверное, от большой любви к молодчикам правого сектора, уступил им квартиру. Галина только усмехнулась, вспомнив как грозился суровой карой Мыкола тем, кто будет обижать евреев: «Ноги повыдергиваю! А заодно и руки, если кто прижмет хоть одного еврейчика! Лично мне плевать на них, но Америка нам перестанет давать деньги, там, в америкосии, евреи верховодят!»
Квартира оказалась просторной и обставлена дорогой мебелью.
- За дверью, ждем! – приказал Мыкола сопровождающим. Бойцы послушно вышли.
- А ты – ходь поближе! – поманил он рукой Галину.
Не спеша расстегнул верхнюю пуговицу её кофточки и стал рукой мять грудь.
- А шо? Дюже гарны цицки! А ну – геть в спальню!
- Ты что Мыкола? Я девушка Никиты! – возмутиться она.
- Выполнять приказ командира! Шлюха ты, а не девушка! Хочь и гарная! Марш в кровать! – сотник толкнул её к двери в другую комнату. Галина попыталась отстранить его руку, но он, коротким движением, ударил её по щеке. Словно тысячи маленьких звездочек вспыхнули у неё в глазах. Во рту стало солоно от крови.
- Ты чё? Обкурился штоль?- сквозь выступившие слезы воскликнула она.
- Слушай, не зли меня! – Мыкола вытащил из-за спины блестящий никелем пистолет, - Шлепну и не поморщусь, а не будешь выламываться, гроши получишь!
Минут через тридцать, он, открыв дверцу встроенного, а стену сейфа, взял пачку долларов и, вынув три сотенные бумажки, небрежно бросил ей:
- Вот, возьми хоть и не заслужила столько, но для первого раза - я щедрый! Будешь приходить ко мне, когда позову, столько платить не буду, как следует трахаться не умеешь. Научишься - стольник платить буду! А за Никиту не печалься, я тебя вчера у него в карты выиграл, вот он тебя ко мне и прислал! На – вот это для него – он протянул цветной полиэтиленовый пакет. – Смотри, вот этот сверток, я положу сверху, отдашь лично ему в руки!
И сотник, игриво шлепнул её по попке, когда она пошла к выходу.
«Да гори они все в аду!» - всхлипнула, подумав Галина, когда сопровождающие её парни, понимающе ухмыльнулись.
- Живем, Галчонок! – ликовал Никита, бережно выкладывая пачки долларов на стол.
- А вот с этого, мы с тобой будем иметь неплохие бабки! – он бережно вынул целлофановый пакет. – Тут я думаю, тысячи на две доз будет, давай обедай и будешь помогать мне «герыч» развешивать.