Часть вторая.
Западная Украина. Ивано - Франковская область. Местечко Яры. Пятнадцать лет назад.
- Оксанка! Ты где?! Мать умирает, а тебя не дозваться! Ходи до дому, воды принеси, да хоть какой супишко свари. Поспрошай у тетки Ганны макарон иль картохи, горяченького похлебать страсть, как хочется! Ой, ой, мамочки! Как голова болит! Ой, моя бедная головушка! Зачем только я на свет появилась! Похмелится кабы …. Где-то одеколон был…. – Девки! Ужо вот я вас, веником, да по заднице! Мать при смерти, могли бы и на стадион сходить, может бутылки какие нашли, пива принесли бы родненькой мамке!
- Ксанка, мамка снова болеет, вона опять ругаитси! Давай убежим за сарай, и там подождем пока она престанет…. – А то я страсть как боюсь, отыскает нас и будет веником возюкать, или за волосы драть станет…. Больно же! - шестилетняя Галина теребила старшую сестру за рукав.
- Отстань! – слегка прикрикнула на неё Оксана, - Вон, вишь, она с похмелья болеет, щас воды из криницы напьется и полегчает ей.
- Все равно, надо домой идтить, лопать хочется, ты же сама говорила, что суп с хлебом будем исть…. – ныла младшая.
- Исть, да исть! Тебе бы только пожрать чего! Вон мамка сейчас уйдет, и мы с тобой в хату проберемся. Если эти мамкины пьяньчуги не сожрали все, то поедим. Я видела вчера, они консерву принесли и два батона хлеба.
- Белого?
- Белого, белого…. – вздохнула Оксана. – Только бы мамка скорее из дому ушла….
Варвара Степановна Грицунова, двадцати восьмилетняя вдова, уже почти три года нигде не работала. А вот пять лет назад, её воспитательницу детского сада, любили как детишки, так и остальные работники садика, уважало начальство. Вон, даже грамота, с красной каемочкой есть. Дадена эта красивая бумага, ей за хороший труд, ко дню учителя. Только этот обалдуй, Митяй, исхитрился резать на ней селедку. Ну, ничего, она успела отобрать и всего-то на ней один порез и жирное пятно, как раз на её фамилии, да печать профкома немного подпортило.
Расплылась печать.
С той поры и жизнь её расплылась, стала одним размытым пятном, не разобрать ни смысла, ни места. А ведь было все: и счастье и смысл. Её муж - Василий, любил и баловал свою Вареньку, на руках почти носил.
- Девки! Где вы шляетись?! Идите, мамка ругаться не будет, идите, суп будем варить, мне картошки не почистить, вон, как руки трясутся. Черт, хоть бы кто похмелится, принес! Идите, зеленый суп варить будем, вон крапивы под забором наросло, да и хлеб в доме остался…. Правда полбатона всего. Но я есть его не буду, этого вам на двоих хватит. Черт, как же головушка раскалывается!
- Идем, Ксанка, идем! Вишь, мамка завет, добрее стала, ужо точно не будет драться! – Галина настойчивее тянула сестру за руку.
- Погоди ты! Вот она как очухается, так и турнет нас искать ей на похмелку, чего ни будь! Еще погодим, тогда и выйдем.
Варвара смочила ладони холодной водой, приложила их к пылающим пульсирующей болью вискам. Боль чуть отпустила.
Не пила она, да и запаха спиртного не переносила. Вот только тогда в тот злой день, когда пьяный сынок местного богатея, на своей иномарке, изломал её Василия, словно тряпичную куклу, ударил передом машины и, перебросив через палисад, врезался и сам в угол дома. Ему-то ничего, сработали подушки безопасности, а её Васенька погиб. А ведь шёл навестить её в роддом, где она родила ему вторую дочку – Галинку, Галочку. …
Когда ей сказали об этом, не поверила она в начале, смотрела только в широко открытые глаза соседки Ганны, не понимая, почему трясутся у неё побелевшие губы и что она такое говорит.
Только потом, когда дошел страшный смысл сказанного, рухнула она на пол, как подкошенный стебелек травы и последнее что успела запомнить: кто-то пронзительно и противно кричит. Не понимала даже, что кричит сама, кричит от безумного горя, кричит от того как мог он, любимый вот так оставить, покинуть её с двумя детьми.
За ту неделю, что валялась она в бреду, дочку кормили другие, у неё пропало молоко. Мужа похоронили друзья по работе, да добрые соседи справили поминки.
После она вволю накричалась на его могиле и когда соседка поднесла её в стакане водку, почему-то выпила её. Полегчало сразу. Гореь словно вывернулась наружу, угасло и притупилось. Вот так за два месяца и не смогла она дальше жить без водки. Сначала вроде, даже пыталась сопротивляться этой напасти, две девочки все-таки, но потом махнула рукой – это её жизнь! Да какая жизнь? Не было уже жизни и незачем было жить…. Сломало вот её, в одночасье сломало.
- Ч-черт! Как гудит! Что они вчера принесли? Самогон? Только бы похмелиться…. – Господи! И когда же я сдохну? Глаза бы мои не видели всего этого!
- Варька! Ты дома али как? Смотри, что я на похмелку раздобыл! Первачок у Бугая выпросил. Сказал, что картоху придем полоть, еле-еле налил. Вот жмот! Не поймёть шо болеють люди… Варька, ты и где? – Семен Артюшенко, которого односельчане звали не иначе как «синяк», за его многолетнюю и отчаянную борьбу с «зеленым змием», долбился в калитку пытаясь отыскать вход.
- А-а, вот ты как открываисии – вовнутрь! – поддел он калитку ногой. – Варька! Неси стаканы! Лечится, будем!
- Сёмка, чего базлаишься? Иди до колодцу, я тут водичкой опохмеляюсь. – О-о, самогоночка! Давай, давай! – Варвара выхватила бутылку, зажала зубами самодельную газетную пробку, выплюнула её и жадно припала к горлышку.
- Эх-х, тьфу, как полегчало! – глаза её заблестели, лицо постепенно утрачивало синюшный оттенок.
- Ништяк, Сёва, живем! Ты чего ни будь пожрать припас? – размякшая от новой порции спиртного, хозяйка дома, встала, опираясь на протянутую руку Семёна.
- Не пыли, Варька! Пожрать чего тоже найдется! Во! Глянь, буханка хлеба, шмат сала и огурчики, правда баба Ганя и не догадывается, что я у неё на грядах пошарил…. Соли найдем, хоть?
- Соли, трошки есть, вон девки с фермы два комка принесли, у коров в кормушках, малость пошукали… Соль – есть …. Мне бы дочек покормить маненько, голодные поди.
- Ксанка, Галинка, идите до дому, мамка вас кормить будет! Где вы доченьки мои? Мои бедненькие кровиночки?
Бурьян за сараем, зашевелился, из него высунулись две детские мордашки.
- Ксанка, а мамка то добрая! Давай пойдем, она исть зовет! – затормошила младшая сестренку.
- Точно. Зовет, вишь дядя Сёма принес опохмелку, теперь – она добрая! Идем!
Девочки выбежали из-за сарая и вприпрыжку побежали к дому.
- Вот они мои маленькие, вот они мои чумазулечки! – умилилась Варвара, увидев дочерей,
- Идемте, я вам хлебушка дам, вот на ломтик маслица подсолнечного маненеко и солью посыпем!
- Вкусненько? – ворковала она возле дочерей, гладила по волосам, поправляла на них платьица.
- Ты Варька, как выпьешь, прям така заботливая мамка становишься! Страсть как дочек любишь! А училка говорила, что их забрать от тебя надо, а то вырастут такими же гулёнами….
- Я ей заберу! Моих крохотулечек, моих красавиц! Давайте, девки суп варить будем! Ты Оксанка картох помой, ничего, что они дряблые! Лето ведь! Помой, росточки оборви, я почищшу….
- А ты, Галочка, ступай на огород, сорви лучку. Да смотри, пера нарви, с корнем не дергай, на зиму пригодитца. Вот мы с сальцем его и нажарим, суп, как заправим – вкусно будет! Вот и поедим…
Через час, девчонки хлебали суп, весело щебетали с взрослыми, сидя на стульях - болтали ногами еще не достающими до пола.
- Дядь Сёва, а что вот тут у тебя написано? – ткнула ложкой Галина в правую руку деловито хлебавшего суп мужчину.
- А-а, это татуха, ну наколка, татуировка одним словом значитца! А написано тут – вот, Семен поднес кулак поближе к глазам Галинки, - Написано С-е-в-а, вот на каждом пальце! Усекла?
- Усекла. А зачем вам это? Чтобы не потеряться? – не унималась малая.
- Гы-гы-гы! Штобы не потеряется! – заржал пьянчуга. – А девка то у тебя забавная! Вот была бы конфетка… Ой, што это я! Совсем из бестолковки вышибло! Дык когда Бугай пошел самогонки мне налить, я у него в комоде шоколадку высмотрел. Стибрил и в карман заныкал! Во!
И Семен бережно вынул из внутреннего кармана потертого пиджака шоколадную плитку, завернутую в обрывок газеты.
– Нате девки, лопайте, знайте доброту дяди Сёвы!
-Ты чего так расщедрился? Мог бы и половинку девкам отдать, мы бы тоже самогоночку шоколадом закусили – заворчала Варвара.
- Не графья, вон лучком закусим, а девкам – в радость! – Семен потянулся к бутылке.
- Слышь, Ксанка, - Галина бережно откусывала маленькие кусочки шоколада и облизывала пальчики, - А дядь Сёма, вишь какой умный. У него написано кто он, все сразу знают и он не потеряется! И цыгане его не украдут! Вон нас как мамка стращает: «Не ходите за ворота, цыгане украдут и побираться заставят!»
Девочки сидели в своем любимом местечке – за сараем. Пахло примятой полынью, разросшиеся лопухи широкими листьями закрывали их, заслоняя от набиравшего силу солнышка. Утро началось хорошо.
- Слышь, Ксанка, а давай и мы тоже себе наколки сделаем? – не унималась младшенькая.
- Давай! - вдруг согласилась Оксана.
- Только на пальцах делать не будем, мамка увидит, ругаться будет! Давай сделаем вот тут – и она ткнула пальцем в лодыжку правой ноги сестры.
- А как делать будем? Ты знаешь? - Галина бережно положила в рот последнюю дольку шоколада.
- А вот посмотри, - Оксана показала белесое пятно на тыльной стороне ладони.
- Ты помнишь, я нечаянно извозюкалась уксусом? Вот - жгло немного, а пятно осталось. Мы возьмем в пузырек бабином чемодане, вон, мамка его в сарай выкинула, так там я видела пузырек с чернилами, вот и нарисуем что ни будь и уксусом намажем. Немного подождём, а как печь зачнет, мы водой его и смоем!
- Ага, как больно станет?- Галина с опаской смотрела на сестру.
- Не станет! Мы тряпочкой сразу перевяжем, мамка мне тогда перевязала и сразу все прошло!
- Боязно! А вдруг мамка и тут заметит?
- Не заметит! Тут носочки закрывают, а купаться будем видно будет.
- Ну, тогда, давай… - согласилась Галина с сестрой.
- Ай, ай, ай! Баба Ганя, помоги, больненько, печет ножку сильно! Там Галька плачет, у неё сильно болит! Ой, скорее, скорее, бабулечка помоги нам! – размазывая кулаком слезы пополам с чернилами на щеке, с громким плачем прибежала Оксана в дом к соседке.
- Что случилось, девонька моя?! – обеспокоилась баба Ганна, торопясь навстречу девочке.
- Да, там, у Гальки, ножка болит сильно и у меня тоже…. – в голос заревела Оксана.
- А ну, давай, показывай, где она, твоя сестричка! – захлопотала бабушка.
- Да вот она, в огороде хромает!
- Девки, да вы шо с ногами зробили?! – причитая, развязывала она грязные тряпицы с лодыжек девчонок.
- Та мы хотели себе татуировки, как у дяди Сёмы сделать, - вытирая слезы, сообщила Галинка, -
- Намазали листик от клевера уксусом, листик он вон какой красивый, а потом чернилами и приложили к ноге. А чтоб больно не была, мы тряпочкой замотали. А оно, сначала ничего, а потом так печь, так печь зачало, вот мочи просто нет!
- Тю! Якие дурные дивчины! Та кто ж с уксусом балуется! Вин же и глаза выжечь может! – ворчала женщина.
- Вот мы сейчас все водичкой промоем и содой, а потом мылом.… Не дергайся Галка, вишь какие волдыри, и впрямь как клеверок. Прокалывать нельзя, гнить будет ранка, вот я ужо бинтиком забинтую, а волдырики мы гусиным жиром смажем, вот и больно не будет! Ну, как? Отлегло?
- Ой, отлегло и полегчало! А мамка заругает нас как!
- Ничего, не расстраивайся, мы ей не скажем, а что бинт на ноге, скажем – гусак защипал, вот кожу и поцарапал.
- Ага, она добрая, дядь Сёма опохмелку принес, она простит, и драться не будет!
- Ой, горюшко вы мое, девоньки! Так мамка ваша, опять на другой бок опохмеляется! И когда она эту водку глыкать перестанет! Ой, лихо, ой лихо! – запричитала соседка.
- Поели хоть, чего? Идемте, покормлю…. – сестренки, прихрамывая, покорно поплелись следом.
- Оставайтесь у меня, горемыки вы мои! Эти алкаши теперь надолго пьянку развяжут. И как деток малых не жалко?
Утро нового дня началось с горластого крика петухов. Оксана проснулась первой и не найдя в доме бабу Ганну, вышла на крыльцо.
- Проснулась ужо? А Галинка спит, поди? Ты сестричку не буди, потихонечку пойди и посмотри, что деется у тебя в дому.
Оксана тихонько отворила скрипнувшую дверь своего дома. На грязном полу узенького коридорчика, ведущего в комнату, валялся дядя Сёва. Одна нога у него была неестественно повернута, рукой он разорвал ворот рубахи, словно она душила его. Остекленевшие глаза, не моргая, смотрели в стену, словно он хотел что-то там увидеть. Противно пахло чем-то кислым.
- Мама, мамка ты где? - робко позвала девочка.
Что-то булькнуло в ответ, и послышался тихий хрип.
- Мама, мамочка! Что с тобой?! – Оксана тормошила мать, лежавшую возле стола. Изо рта её белыми хлопьями выступала пена. Руки и ноги судорожно подрагивали, затуманенные глаза не видели дочери.
- Мамка!!! Маманя! Ты только не умирай! Я сейчас! - и девочка опрометью бросилась из дома.
- Баба Ганя! Баба Ганя! Там, там, мамка помирает, идем скорее! – тормошила она спешащую старуху.
Через час перепуганные девчонки, прижавшись, друг к другу, стояли, вцепившись в подол бабы Ганны, и смотрели, как двое санитаров, на носилках, выносят их мать с головой закрытую белой скатертью.
- Отравление метиловым спиртом, вот ненасытные, мало им было самогонки, так нет, где-то добыли эту отраву! – участковый писал что-то на белом листе бумаги. Фельдшерица, собирала свою сумку, укладывая шприцы и коробочки.
- Сгорела Варвара, свечкой сгорела, царствие ей небесное! – баба Ганна перекрестилась и, взяв девчонок за руки, повела их домой.
- Слышь, Кузьминична, ты пока присмотри за малыми, денька через два мы их у тебя заберем – окликнул её участковый.
- Куда ты их хочешь забрать? – обернулась соседка.
- В детдом определим - махнул рукой милиционер.
- Ах, вы мои горемычные! Да не отпустила бы я вас от себя! Ни в жисть бы не отпустила, вот только сама ужо девятый десяток разменяла, немощная становлюсь, не справится мне с вами! За вашей мамкой на погост скоро отправляться… - старуха терла глаза сухоньким кулачком и гладила девочек по выцветшим на летнем солнце волосам.
