№3974/1-Й
ТАКИМ БЫЛ НОМЕР ДОМА КАРЕВА 64 ГОДА НАЗАД



Дом Карева. Филармония, библиотека… В вестибюле у гардероба слышу веселые голоса студентов. Из комнат второго этажа доносятся обрывки вокального исполнения песни и классической музыки. А ведь когда-то весь этот Дом пронизывали стоны раненых. Отсюда телеги с трупами отправлялись прямиком на кладбище…
Организация госпиталя
31 октября 1941 года. Исполком Уральского областного совета депутатов трудящихся принял решение о размещении в Уральске семи эвакогоспиталей. Первым в этом списке числился дом Кирова, так тогда именовали дом Карева. В сороковых-роковых здесь располагался эвакогоспиталь № 3974 /1-й. Его начальником стал военврач третьего ранга Острецов, а комиссаром назначили старшего политрука Королевского.
По существу этот госпиталь, как и многие другие в годы войны, организовывался на голом месте. Все оборудование - как жесткое, так и мягкое - приходилось «добывать» в различных учреждениях и учебных заведениях. Помогало также и местное население. Госпиталь занимал все этажи здания. По смете, утвержденной на заседании облисполкома, здесь планировалось разместить 500 коек. Однако, как свидетельствуют архивные документы, сделать это было не так уж и легко.





Прежде всего ощущалась нехватка общей площади, а также отсутствие нормальной температуры в той части нижнего этажа, где ранее находился магазин «Бакалея». Всего в «каревском» доме насчитывалось 18 больничных палат. Из них в десяти было от 20 до 65 коек, а в оставшихся восьми - от шести до 20. Центральный вход дома Кирова был закрыт наглухо. Входили в госпиталь со двора. Под лестницами, ведущими на второй этаж, были оборудованы помещения для сестры-хозяйки, где хранилось постельное белье для раненых. Пищевой блок располагался на первом этаже рядом с самой большой палатой, где размещались 65 раненых. Кухня не была приспособлена для обслуживания госпиталя. Здесь находился лишь маленький варочный зал, моечная и небольшая раздаточная вместе с хлеборезкой. Питание раненых сначала тянуло на оценку «удовлетворительно». Однако исправить положение помогли колхозы, ставшие шефами госпиталя.
В госпитале находился санпропускник с «ожидальней, смотровой, уборной и ванной комнатой», где располагались четыре ванны. Кроме того, вскоре на втором и третьем этажах были установлены еще по две лечебные ванны. Однако они долгое время не работали, так как не был закончен монтаж.
Здание имело центральное водяное отопление, местный водопровод и канализацию с выгребными ямами, так как общегородского водопровода и канализации тогда еще не было и в помине. Это впоследствии негативно отразилось на санитарном состоянии госпиталя. Уборные и ванные комнаты частенько забивались и не функционировали. Причем плохо очищенные выгребные ямы вызывали у медиков особую тревогу, так как располагались близко к пищевому блоку, что могло в любой момент спровоцировать вспышку желудочно-кишечной инфекции.
С бельем в госпитале дело обстояло также неважно. Наряды уральским отделением «Текстильсбыта» не выполнялись - не было мануфактуры. В отчете о состоянии эвакогоспиталя, датированном 5 декабря 1941 года, читаю: «Рубах мужских имеется только две смены, кальсон - 1,5 смены, постельного белья - 1,5 смены… Это затрудняет работу госпиталя. Из-за отсутствия белья и плохой работы ванны и канализации больные вынуждены иногда мыться через 15-20 дней, что недопустимо». Постоянно ощущалась нехватка дров, в которых особенно остро нуждались пищеблок и прачечные госпиталя.
Не хватало и медицинского оборудования. Не было хирургических инструментов, отсутствовали травматологическое оборудование и передвижная физиоаппаратура, было плохо оснащено стационарное отделение. О предметах ухода за больными и ранеными и говорить не приходилось. К концу 1941 года в госпитале насчитывалось всего шесть грелок, столько же пузырей для льда, четыре подкладочных круга и сорок кровоотсосных банок. Получше обстояло дело с медикаментами и перевязочными средствами. Однако были перебои со стрептоцидом, реноваллем, очищенной содой, горчичниками и сахаром. Все остальное при наличии в облаптекоуправлении получали безотказно и в первую очередь.
А что касается врачебных кадров, то судя по всему, ими госпиталь был обеспечен неплохо, хотя не хватало двух хирургов и физиотерапевта. Зато средним и младшим медицинским и другим обслуживающим персоналом госпиталь был укомплектован полностью. Согласно архивным документам, на 1 января 1942 года общее количество обслуживающего персонала в госпитале составляло 186 человек. Кроме того, для лучшего медицинского обслуживания больных и раненых при эвакоотделе облздрава было создано консультационное бюро. В его состав входили лучшие врачи таких специализаций, как «хирург, туберкулезник, ушник, глазник, инфекционист и кожник». Каждый из них один раз в неделю по три-четыре часа давал консультации в госпитале.
Согласно медицинской статистике, в 1941 году в эвакогоспиталях Уральска полностью излечилось 30% раненых, около 40% остались инвалидами, а остальные продолжили лечение дальше. Врачи сутками напролет без выходных и нормального сна спасали людей от смерти, вылечивая раны вновь прибывших с фронта. А кто же лечил их души?
Исцеление душ
Обычный субботний вечер. Все двери больничных палат, где лежат тяжелораненые, раскрыты настежь. Ступеньки парадных лестниц, ведущих на второй этаж, заполнены «ходячими» больными в серых халатах. Это зрители. Импровизированная сцена располагалась в вестибюле. Тишина. Вот-вот начнется концерт. Вперед выходит пропагандист Михайлюк - хрупкая девушка в темном платье, недавно эвакуированная из Минска в Уральск. В подготовленной ею небольшой политинформации - новости с фронта и важные сообщения от правительства. Все напряженно слушают. Информация нужна как хлеб. Через десять минут подругу сменяет двадцатилетняя Клава Сурова. На ней голубое в крапинку шерстяное платье с белым воротником, специально сшитое для так и не состоявшегося выпускного вечера в институте… На туфлях - резиновые ботики.
- Жди меня, и я вернусь. Только очень жди…
Симоновские строки, прочувствованные до глубины души молодой учительницей русского языка и литературы, невольно вызывают у присутствующих слезы. Читая это стихотворение, недавно присланное братом Рафаилом с фронта, Клава думала обо всех братьях, воевавших тогда - Николае, Александре, Рафаиле и Вениамине… Стихи о Зое Космодемьянской, Лизе Чайкиной, Николае Гастелло, и многие другие она прочла наизусть на одном дыхании. А в конце один из раненых сыграл на баяне попурри известных песен. Лица бойцов тогда сразу преобразились - нахлынули воспоминания о мирной жизни…
- В госпитале я начала работать с декабря 1942 года, совмещая работу со школьными занятиями, - рассказывает старший преподаватель филологического факультета, ветеран кафедры русской и зарубежной литературы ЗКГУ Клавдия Яковлевна Сурова. – Помню, новый комиссар госпиталя Александр Николаевич Бутц и секретарь комсомола Долгов сказали мне: «Надо, Клава, помочь эвакогоспиталю. Ты активистка. Добросовестно и ответственно выполняешь работу. Нам такие очень нужны». А я была очень энергичной. Еще студенткой успевала и учиться на отлично, кстати, была сталинской стипендиаткой, и посещать многие кружки - хоровой, балетный, драматический, музыкальный, выразительного чтения. Кроме того, еще в институте работала инструктором противовоздушной и противохимической обороны. Имела третий разряд по лыжам. Активно принимала участие в общественной работе… Вот так я и попала в госпиталь. Сначала работала в библиотеке. Разносила по палатам книги и журналы. И если раненые просили книгу, а у нас ее не было, бегала-искала, где только можно было, но старалась непременно найти, чтобы не разочаровать бойцов. А через две недели меня назначили начальником клуба при госпитале. Место библиотекаря заняла эвакуированная из Харькова Дуся Чешко.
Еженедельно по выходным Михайлюк, Сурова и Чешко устраивали в госпитале концерты. А также приглашали в клуб артистов драматического театра Белоруссии, джаз-оркестр училища связи из Ленинграда, которые в это время находились в эвакуации в Уральске.
- Не могу забыть комиссара госпиталя майора Бутца, чуткого и тактичного человека, - вспоминает Клавдия Яковлевна. - Александр Николаевич ежедневно обходил палаты. Чутье подсказывало ему, к кому подойти, кого поддержать теплым словом… Он работникам никогда не приказывал, а поддерживал… Мы брали с него пример и тоже ходили по палатам. Иногда даже со школьниками, которые читали стихи и пели песни. Частенько помогали бойцам писать весточки родным или читали присланные им письма. Многие просили рассказать что-нибудь, поговорить с ними по душам. Боль каждого я принимала как свою. Старалась делиться теплотой своего сердца. А если не получалось, то «грызла» себя: почему не смогла помочь, что сделала не так? Помню, на третьем этаже один тяжелораненый лежал, лет сорока. Глаза стеклянные, постоянно смотрят в одну точку. Губы сжаты, никаких эмоций. Казалось, что и не дышит совсем. Страшно и больно за него было. Ведь это чей-то отец, муж, сын…Что с ним стало потом, не знаю. В 1943-м, когда наши победили под Сталинградом, госпиталь эвакуировали. Я посвятила себя работе в школе.
В госпитале Клавдию Яковлевну любили все. Жена комиссара Ольга Алексеевна называла Клавдию приемной дочерью. Однажды один из раненых даже нарисовал портрет, который до сих пор Клавдия Яковлевна хранит у себя дома. На обороте читаю: «Клава, помни меня, Вас уважающего бойца Красной Армии, пролившего кровь за Родину. 28 мая 1943 г. Уральск. Э/госпиталь. Ив. Макс. Савочка».
После Победы Клавдию Яковлевну Сурову наградили медалью «За доблестный труд в Великой Отечественной войне 1941-1945 гг.». Но для нее не это главное.
- Я уверена, что каждый человек должен делать добро, помогать людям и в горе и в радости, - говорит она. – Благодаря этому мы поднялись бы на ступеньку выше, и стали бы жить лучше…

Анна МОСКВИНА

Design by Kumargazhin